Сергей Дмитриев в «Родине слонов»

Затерянные в пустыне древние библиотеки, расстрелянные во время Большого террора учёные, процветающее государство, уничтоженное Чингисханом, забытый и восстановленный язык — всё это эпизоды драматической истории существования и изучения Тангутского царства, находившегося в самом начале Шёлкового пути. Так же, как и сама культура тангутов, наука, занимающаяся ею, несколько раз была на грани уничтожения.

Кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Отдела Китая Института востоковедения РАН, заведующий сектором древней и средневековой истории Китая Сергей Викторович Дмитриев рассказывает о незаслуженно забытых героях, открывших нам культуру потерянного Тангутского царства.

Стенограмма эфира программы «Родина слонов» с кандидатом исторических наук, старшим научным сотрудником Отдела Китая Института востоковедения РАН, заведующим сектором древней и средневековой истории Китая Сергеем Викторовичем Дмитриевым.

Сергей Дмитриев – специалист по древней и средневековой истории Китая. В частности, занимается изучением градостроительства империи Хань, культуры и взаимоотношений Поднебесной с кочевниками. Неоднократный герой наших программ. Рассказывал о древнекитайском урбанизме, Великой китайской стене и столицах Монгольской империи.

М. Родин: Представьте себе кровавые манускрипты, которые перед набегом кочевников прячут в гробнице. Город, в котором находилась эта гробница, вымирает и теряется в пустыне. Через много столетий, когда уже и эта цивилизация погибла, и язык тот все забыли, путешественник находит эту гробницу, достаёт манускрипты и привозит в европейскую столицу, где учёные берутся за их расшифровку. Но они не успевают это сделать, потому что их расстреливают. Знание опять становится тайной.

Вы, наверное, думаете, что я сейчас рассказываю сценарий ещё не снятого фильма про Индиану Джонса. Но на самом деле это настоящая история расшифровки тангутской письменности. В этом году (2022) благодаря юбилею мы много говорим о Кнорозове и расшифровке письменности майя. Но эта ещё одна великая расшифровка ХХ века остаётся малоизвестной. И Сергей Дмитриев сегодня исправит эту ситуацию.

Сергей, мы с вами будем говорить про далёкую цивилизацию и по времени, и по географии. Насколько я понимаю, самое важное археологическое открытие этой цивилизации состоялось не без участия наших сограждан. И даже известный Пржевальский немного имел к этому отношение. Расскажите про это.

С. Дмитриев: Открытие произошло действительно сравнительно неожиданно. В 1907 г. Пётр Кузьмич Козлов, подполковник, ученик Пржевальского и землепроходец, запланировал очередную экспедицию в западном Китае. Она должна была называться Вторая монголо-сычуаньская экспедиция. Они должны были из Монголии пройти в Сычуань и что-то на карту нанести.

В это время западный Китай, с одной стороны, не очень интересовал китайское правительство, а с другой – очень интересовал всех остальных. Там можно было сравнительно легко проводить всякие исследования, и этим занимались все, как учёные, так и военные. И Пётр Кузьмич как раз яркий образец такого человека на стыке двух миров, как, собственно, и Пржевальский.

Отправляясь в экспедицию, он получил сообщение от бурятского торговца и путешественника Цокто Гармаевича Бадмажапова, который сообщил ему координаты некоего мёртвого города Хара-Хото, «Чёрного города», который находится на территории современной Внутренней Монголии. Некоторые руины, которые, может быть, было бы интересно узнать. Сам Бадмажапов там не был, но ему удалось опросить местное население, и вроде как теоретически это было интересное место.

В 1908 году экспедиция Козлова пришла туда. Оказалось, что это действительно очень впечатляющие руины. И начала раскопки.

М. Родин: А что они увидели? В каком состоянии были эти руины? Это прямо посреди пустыни торчат постройки?

С. Дмитриев: В нынешнем регионе Синьцзян и рядом довольно много таких памятников, которые являются следами наступления пустыни. Когда когда-то это был оазис, или что-то, пригодное для жизни, а потом по неким причинам оно перестало быть пригодным. Соответственно, это превращается в живописные руины. Чем меньше там вокруг населения, тем лучше они сохраняются.

В данном случае это был такой отличный вариант: там совсем было нехорошо, и практически никто не жил. Кочевали какие-то алашаньские ойраты. Но, в общем, никого это сильно не интересовало.

Это были вполне сохранные стены. Немножко оплывшие строения. Потому что в китайской архитектуре используется землебитная технология, когда земля утрамбовывается слоями. И из этого возводятся массивные сооружения. Они поэтому довольно долговечные, но, если их не подновлять, они, как холмы, немного оплывают. Но всё очень понятно: где стены, где субурганы.

М. Родин: А сами местные что знали про этот город? Пришёл Козлов – там руины. Что ему местные говорили?

С. Дмитриев: Во-первых, кочевники иногда используют такие руины для того, чтобы прятаться от непогоды или для чего-нибудь ещё. Иногда их могут использовать в качестве фортификаций в каких-нибудь войнах. Но чаще всего про них есть какие-нибудь нехорошие истории с волшебниками, ракшасами и т.д.

По-моему, Козлову ничего толком не рассказывали. Потому что это было далеко даже от кочевий ойратов. Он их нанял для работ, и они у него копали. Но я не помню интересных историй. Потому что кочевники обычно считали, что эти города были заброшены в связи с какими-то плохими событиями.

М. Родин: То есть мёртвый город, про который реально никто ничего вообще не знает.

С. Дмитриев: Да. Даже название «Чёрный город» – классическое для когда «мы ничего не знаем».

Он начал копать, и очень быстро стали появляться первые результаты. Это не было само по себе удивительными, потому что в этих регионах и западнее, поскольку там пустынный климат, очень хорошая сохранность артефактов. Поэтому это не было большим удивлением, как в конце XIX века, когда эти экспедиции только начались.

Главным призом был так называемый «Знаменитый» субурган (тогда он ещё не был знаменитым, просто субурган), т.е. буддийская пагода, которая находилась за городскими стенами.

Пётр Кузьмич не был очень аккуратным археологом, он вскрывал всё по-простому. Это была скорее не археология, а кладоискательство. Поэтому субурган после этих раскопок не уцелел. И, например, английский исследователь Марк Аурель Стейн, который после Козлова копал, в своих книгах очень много едких строк посвятил тому, что так, как копают русские, уже никто не копает.

Так или иначе, оказалось, что этот субурган – захоронение какой-то знатной особы. Мы до сих пор не очень знаем, кто это был. Лев Николаевич Меньшиков считал, что это была дама, некая вдовствующая императрица, сосланная в эту окраинную крепость. К сожалению, сейчас это трудно установить: останки были привезены в Петербург, но где-то во время революции были утеряны.

Так или иначе, эта особа была похоронена, видимо, со своей библиотекой. Более того, там было заметно два слоя. Вокруг тела лежали книжки в порядке, и даже, видимо, разложенные по тематикам. А верхний слой был довольно беспорядочный и явно был положен в спешке: даже видны следы надрывов, крови и прочего. Предполагается, что это было спрятано в субурган где-то в начале XIII века, когда, видимо, город осаждали монголы, и кто-то предполагал, что нужно спасти книги. И большое ему за это спасибо: это было сделано.

Так случилась самая главная находка в истории тангутов. Потому что в этом знаменитом субургане было найдено процентов 70, а может и 80 всего тезауруса, который у нас по этому языку есть. Это далеко не единственная локация, и даже не так давно происходили относительно крупные находки. Тангутские тексты находят и, видимо, будут находить. Но ничего сравнимого с этим субурганом, к сожалению, более найдено не было. Но зато то, что было найдено в нём, позволило совершенно по-новому посмотреть на язык, историю и культуру тангутов, которые до этого были практически неизвестны.  

М. Родин: То есть Козлов в 1909 году перевёз восемь тысяч этих книг в Санкт-Петербург. Никто их читать не умеет. По сути, открылась новая цивилизация.

С. Дмитриев: Восемь тысяч – это единиц хранения по каталогу. Всего там, по-моему, 9632 единицы. Это не только книги, но и отдельные бумажки тоже. Плюс ещё три тысячи единиц в эрмитаже: это картины, статуи и прочее.

Он отправил это в два приёма. В 1908 г., раскопав это всё в первый раз, он отправил реляцию в Петербург и отправился дальше в Сычуань. Но его на пути достали и велели возвращаться и дальше копать. Он вернулся и в 1909 году копал дальше, и много чего нашёл. Потому монголо-сычуаньская экспедиция до Сычуани так и не дошла.

Находки были зашиты в кожи и отправлены на подводах в Петербург, где сложены в Азиатском музее. Довольно быстро стало понятно, что, видимо, это те, кого мы знаем по китайским источникам, как Западное Ся, тангуты. Но как это читать и что со всем этим делать, никто не знал.

М. Родин: Что знала в то время европейская цивилизация про тангутов?

С. Дмитриев: Было довольно много сведений в китайских источниках. Китайцы много писали про соседей, даже часто больше, чем соседи писали про себя. В китайских летописях сказано, что существовало государство Западное Ся, населённое народом, который был потомком дансянов, о которых мы тоже кое-что читаем в китайских источниках. Государство это было уничтожено Чингисханом. Поскольку китайцы любят всякие детали, у нас были имена императоров, какие-то войны (потому что тангуты воевали с китайцами довольно успешно).

Но вплоть до конца XIX века всё это базировалось исключительно на китайских источниках. С 1825 по 1831 гг. появилось несколько очень интересных китайских исследований. У Гуан-чэна, например, книжка «Сися шуши», т.е. «Книги и дела Западного Ся», исключительно интересная. Потому что масса сведений, которую он там приводит, ни в каких источниках не содержится. Это всегда спор: были ли у него какие-то источники, которые не дошли до нас, или это больше Александр Дюма, чем реальная история? Так или иначе, у китайцев интерес к тангутам возродился немного раньше, но только на базе китайских источников.

Что касается тангутского языка, то здесь важным моментом считается 1870 г. Был такой переводчик и миссионер Александр Уайли, который в 1870 г. опубликовал стелу на шести языках, которая была в XIV веке поставлена на одной из застав Великой китайской стены недалеко от Пекина, Цзюйюн Гуань. Она и сейчас стоит, её можно посмотреть. Там шесть текстов: на монгольском квадратным письмом, на китайском, на санскрите, на тибетском, что-то ещё, и какой-то был непонятный текст. Уайли это всё опубликовал и предположил, что это чжурчжэньский.

Довольно скоро, в 1882 г., Габриель Девериа, который опубликовал чжурчжэньскую стелу, тоже найденную в Яньтае, указал, что там, видимо, нет чжурчжэньского. И он же в 1898 в Ганьсу нашёл китайско-тангутскую стелу. И там просто в китайском тексте было написано, что это – письмена Западного Ся. Так стало понятно, что на Цзюйюн Гуани тоже тангутский текст.

Соответственно, у нас есть две стелы-билингвы, в одном случае даже больше языков. Но, к сожалению, там не очень много было полезного материала, поскольку это были дхарани – санскритские тексты, которые в буддийской практике даже на других языках надо читать в правильной фонетике. Это такая фонетическая транскрипция санскрита, полезная для определённых задач, но значимых знаков оттуда вытащить было невозможно.

Примерно тогда же, в 1895 г., опубликовал довольно большую статью врач и востоковед Стефан Бушелл, который был нумизматом. Он сумел найти по всяким рынкам довольно много тангутских монет, и предложил дешифровку 37 тангутских знаков. Он был первым дешифровщиком. Это в основном цифры, потому что он со всякими датами имел дело, и что-то ещё вокруг.

В общем, к началу ХХ века все известные тангутские тексты – две стелы и десяток монет. Что довольно мало. Немножко лучше стало в 1900-м. В это время в Китае бушевало Боксёрское восстание, которое было подавлено. И Пекин после того, как был занят западными, русскими и японскими войсками, представлял собой огромную барахолку: грабили дворцы, монастыри. В этом участвовали и европейские войска, и местные жители. В самом центре Пекина рядом с императорским дворцом стоит огромная белая пагода тибетского стиля в середине парка Бэйхай. Она тоже была разворочена, были вытащены книги, которые в ней лежали. Когда создаются бурханы, в них закладывают священные тексты.

Там мимо проходили три человека. Это был переводчик французского посольства Жорж Морисс, тоже переводчик Франсуа Берто и Поль Пелльо, который потом стал одним из величайших востоковедов ХХ века. И они, копаясь в этих вывороченных наружу текстах, обнаружили в правильных папочках тексты на какой-то непонятной письменности.

М. Родин: Я правильно понимаю, что эти тексты валялись прямо на улице?

С. Дмитриев: Это даже не улица, это остров посередине императорского парка. И да, это просто там лежало. Видимо, грабители искали там какие-то ценности, книги их не заинтересовали. И они просто валялись.

Если я не ошибаюсь, там было шесть томов. Морисс и Берто поделили их пополам довольно случайным образом. И Мориссу повезло, потому что к его папке была приклеена бумажечка, где по-китайски было написано, что это Лотосовая сутра на языке Западного Ся. Он нашёл Лотосовую сутру и стал сличать. Путём параллельного познакового сличения, каждому тангутскому знаку приписывая китайский, удалось довольно многого добиться. Он дешифровал 141 знак, пару страниц он сделал. И в дальнейшем это стало одним из ключей к дешифровке тангутской письменности. Потому что, когда тангуты переводили буддийские тексты, они многое переводили с китайского, и старались делать это буквально дословно. Хотя для тангутской грамматики это нелегко. Но тем не менее они старались.

В 1904 году Морисс опубликовал результаты своей работы. Он не смог сделать всю сутру. Он сделал пару страниц. Просто показал, что так можно делать.

Соответственно, накануне открытия Козлова у нас оказалось две стелы, десять монет и сутра. Вот примерно и всё. Это, наверное, кое-что позволило бы сделать. Скажем, Мориссу удалось верно предположить, что это, видимо, какой-то тибето-бирманский язык. Он вообще был большой молодец, хотя потом по ряду причин его репутация оказалась немножко разрушена. Репутацию ему испортил Николай Александрович, который, обманувшись хорошим почерком Морисса, посчитал, что тот лист с параллельной росписью тангутского и китайского текста он не написал сам, а тоже нашёл в сутре, и его автор — какой-то безымянный китайский «тангутовед» средних веков. Это было много раз опровергнуто — но поскольку Николай Александрович великий, то так все по-прежнему и думают Но возможности для дешифровки тангутской письменности были скорее ничтожными.

И вот внезапно у нас оказываются тысячи текстов благодаря находкам Козлова. Причём находка Козлова хороша не только своим количеством, но и качеством. Хотя там большинство текстов буддийских, но это далеко не всё. Там есть и переводы светских китайских текстов, и оригинальные тангутские тексты, например, кодекс законов.

И самое главное, это заслуга не только тех, кто собирал эту библиотеку в «Знаменитом» субургане, но и заслуга самих тангутов – огромное количество словарей. Тангуты, в отличие от китайцев, не очень любили писать истории. Поэтому тангутской истории по-тангутски у нас в общем-то и нет. Но зато очень любили составлять словари. И словарей у нас есть множество и разных. И, конечно, это очень удачно. Потому что когда вы дешифруете письменность и пытаетесь что-то понять про язык, то хорошо, когда у вас есть любые тексты, но, когда у вас есть словари, в которых собственно создатели письменности и носители языка объясняют, как это всё нужно понимать – это другая ситуация, которой для большинства мёртвых языков мы не имеем.

М. Родин: Я думаю, большинство нашей аудитории слабо представляет, что это за тангутская империя и какую роль в истории цивилизации сыграла. Действительно ли она была такой большой, и где она находилась?

С. Дмитриев: Предков тангутов китайские источники называют дансянами. Мы знаем, что самоназвание тангутов было «mi² ndzi̭wo²», или «mi² ni̭aɯ²», или просто «mi²». Это очень отличается от дансянов по-китайски и тангутов. Тангуты – это термин тюркский или тюрко-монгольский. Он впервые появляется в VIII веке на рунической стеле Бильге-кагана.

Видимо, что тангуты, что дансяны – транскрипции какого-то исходного слова неизвестно на каком языке. При этом отличие от их самоназвания довольно велико. Это тоже одна из загадок.

Прото-дансяны жили в северо-восточном Тибете неподалеку от озера Кукунор, и в VII веке начали покидать родные земли. В это время создавалась Тибетская империя. И хотя они сами были родственны тибетцам и говорили на языках, близких к тибетскому (сейчас до сих пор в Юннани и Сычуани есть некоторое количество цянских языков, которые относительно близки тангутскому), они в эту империю не хотели и стали перекочёвывать на территорию империи Тан, попросив разрешения там поселиться. Земли там были не очень заселённые, поэтому танские императоры были не прочь получить этих федератов. И постепенно они заселили часть Ганьсу, часть Шэньси, великую дугу Хуанхэ. Всё это стало территорией, где жили тангутские рода.

Среди них выдвинулся род Тоба. Тоже такая загадка, потому что их фамилия совпадает с фамилией императоров Северной Вэй, которая в IV-V вв. существовала в северном Китае, а те были тобгачами, т.е. какими-то парамонголами. То ли это какая-то фантастическая генеалогия, то ли действительно отпрыски дома Тоба тангутизировались и стали там править.

Они постепенно увеличились в количестве и в качестве. И когда в IX веке империя Тан начала потихонечку тухнуть, в 881 г. они выкроили себе военное губернаторство. Генерал-губернатор цзедуши был по факту самовластным правителем территории, и даже наследовал. И вот Тоба Сыгун (мы не знаем для большинства тангутских имён, знаем только китайские) стал цзедуши в регионе Сячжоу на севере Шэньси, собственно, от этого потом пошло название Западное Ся. По-тангутски Западное Ся называлось Пхон-мбин лхиэ-хлйе – Великое государство Высокой Белизны.

В дальнейшем, когда Тан рухнула, они превратились в независимых правителей. Следующая империя Сун с 960 г. пыталась их опять к ногтю привести, но ничего не вышло, потому что империя Сун была не очень воинственной. В итоге со второй половины Х века можно говорить о де-факто независимом тангутском государстве. Но объявили они себя независимым государством в 1038 г. За этим последовала довольно тяжёлая война с империей Сун, но она окончилась для тангутов удачно, и сунский двор был вынужден признать их независимость и даже платить им дань. И в дальнейшем сформировалось то, что иногда называли «треножником»: на юго-востоке была империя Сун, на севере – сначала кидани, потом чжурчжэни, а на северо-западе были тангуты.

Конечно, по сравнению с двумя другими они были не слишком велики. И население у них доходило, видимо, до трёх миллионов. По сравнению со стомиллионной Сун это не так много.

М. Родин: Насколько я помню, вы говорили, что по населению это примерно равно тогдашним Британским островам.

С. Дмитриев: Да. Для Восточной Азии это не очень много. Но для других регионов немало. Тем более, тангуты были промежуточным государством между Восточной Азией и Центральной Азией. Они контролировали восточную часть Шёлкового пути. Они контролировали Ганьсу, и обойти было нельзя. И, видимо, с этого довольно хорошо жили. На протяжении двухсот лет своей истории они даже не так уж много воевали. Отбившись от Китая, им сильно воевать больше не пришлось.

Кончилось это как у всех: в начале XIII века пришли монголы. Первый поход Чингисхана вне степей в 1205 г. – на тангутов. И последний в 1227 г. тоже на них. Чингисхан не увидел окончательной победы: он умер, осаждая тангутскую столицу. Есть в поздних монгольских источниках легенда, что его умертвила на брачном ложе тангутская царевна. Но после его смерти всё было доведено до конца, и тангутское государство было уничтожено.

Конечно, это не самое главное государство в истории человечества. Но для истории средневековой Восточной и Центральной Азии, истории шёлкового пути – это довольно важный элемент. Хотя значимость его заметно увеличилась после того, как мы получили в своё распоряжение тангутские источники, которые позволили нам очень многие вопросы поставить заново. Здесь тот случай, когда важность объекта во многом определяется количеством и качеством источников, которые у нас про него есть.

М. Родин: Если они в начале шёлкового пути, то они собирают не только товары, но и культуру из Китая, из Средней Азии, из Тибета, из Западной Европы. И всё это перемешивается.

С. Дмитриев: Для Западной Европы это уже не тот шёлковый путь. Даже для Византии это уже не самое лучшее время. Но Центральная Азия – да. Причём, как мы видим по тангутским текстам, собирая всю эту культуру, они умудрились сохранять и свою, которая, с одной стороны, композитная, но в то же время очень оригинальная. Это крайне любопытно, когда государство-медиатор сохраняет свою культуру, осознаёт важность её сохранения и всячески это подчёркивает. Письменность во многом была создана именно для того, чтобы подчеркнуть самость и оригинальность. Она зародилась не так, как в Китае, издавна, а создана в известное нам время и введена в действие практически тем же декретом 1038 года, когда тангутский император объявил себя императором и своё государство независимым.

М. Родин: Причём им было важно не перенять просто китайскую письменность, а именно изобрести свою как можно сложнее. И теперь мы мучаемся из-за этого.

С. Дмитриев: Ну, это приятное мучение.

Во времена Тан наоборот: все перенимали китайскую иероглифику: Япония, Корея, Вьетнам, Бохай. Все они свою письменность основывали так или иначе на китайской. Некоторые её просто брали целиком.

А X-XI век – это время совершенно другое. Видимо, статус Китая немножко упал. И при том, что для всех китайская культура оставалась главной цивилизацией, тем не менее каждая приличная империя хотела создать для себя письменность. У киданей, скажем, было аж две письменности. У чжурчжэней была своя письменность. Все они подходили к этому по-разному. Но задачей было не взять китайскую иероглифику, а придумать что-то своё.

И тангуты в этом плане не были исключением. Работали они по китайским принципам. Была ещё тибетская санскритская традиция, которую они могли бы воспринять. Но как-то она их не очень заинтересовала. Видимо, престиж китайской культуры всё-таки был выше. Поэтому работали они по китайским стандартам. Но с самого начала была поставлена задача создать письменность, устроенную по-другому чем в Китае. Я обычно студентам показываю пять ужасных знаков и спрашиваю, как они думают, что это такое:

И ответ – «1, 2, 3, 4, 5». Если мы посмотрим китайскую иероглифику – там до трёх вообще всё просто. 1 – одна палочка, 2 – две палочки, 3 – три палочки. Посложнее начинается с четырёх, но всё равно это очень простыне знаки. А тангуты даже здесь себе никаких поблажек не делали. Наверное, задача в том и заключалась: сделать так, чтобы даже китайцы удивились, насколько это трудно. Это не должно нас удивлять, потому что когда образование элитарно, никому не интересно, чтобы оно было простым. Потому мы и гордимся своей образованностью, потому что нам трудно было образование получить. Поэтому в каких-то ситуациях чем сложнее письменность – тем она престижнее.

М. Родин: Правильно ли я понимаю, что у нас есть полный корпус источников, который позволит нам всё узнать про это государство: административный аппарат, экономику. Или они писали только религиозные тексты?

С. Дмитриев: Что касается корпуса, то, естественно, всегда хочется больше. Хара-Хото в тангутское время назывался «Zjɨ̱r²-Nja̱¹». И это забавно сохранилось в монгольском наименовании ближайшей речки Эдзин-Гол. Это была пограничная крепость на границе со степью. Поэтому можно себе представить, что если такая находка была сделана в небольшой пограничной крепости, то что бы можно было рассчитывать найти в тангутской столице, если бы там тоже удачно для учёных оказалась пустыня, где никто бы не жил? Сам факт такой находки в пограничной крепости говорит о том, что тангуты были очень книжным народом. Соответственно, конечно, написано было намного больше, чем есть в нашем распоряжении.

У нас большие проблемы с тангутскими историческими текстами. Как и некоторым центральноазиатским народам, уйгурам, например, писать собственную историю им казалось совершенно неинтересным.

У нас есть многое. Но ни для какого периода, ни для какого государства никакой историк не скажет «довольно». Всегда хочется большего.

М. Родин: Историки, которые занимаются Новейшим временем, мне кажется, с вами бы поспорили.

С. Дмитриев: Ну ладно. Они себе придумали всякие компьютерные методики и играют с этим всем с большим удовольствием.

Письменность была создана совершенно самостоятельно, и она была не декоративной. Чиновники были обязаны её знать, и на ней издавалось большое количество книг. Причём у нас есть какие-нибудь купчие на землю. То есть она использовалась и на низовом уровне. То есть это была настоящая живая письменность. Совершенно не декоративная, как, например, была квадратная письменность империи Юань, на которой есть только официальные стелы, а внизу переписали либо монголо-уйгурским алфавитом, или китайцы по-китайски.

Когда началась дешифровка, предполагалось, что это что-то похожее на китайскую иероглифику. Во-первых, начнём с того, что это иероглифика. Это создаёт для дешифровщика принципиально иную ситуацию, чем когда вы пытаетесь дешифровать фонетическое письмо. Потому что нет никакого золотого ключика, который показывает вам, как дальше это всё читать. Вы должны понять значение каждого иероглифа. Вы должны совместить большое количество текстов один с другим и вытащить оттуда значение каждого знака.

Очень быстро стало понятно, что это иероглифика, потому что знаков там много, фонетической письменности с таким огромным количеством знаков не бывает. На данный момент известно порядка 6000 знаков. Изначально предполагалось, что эта письменность похожа на китайскую. Что у нас есть идентификаторы-ключи, которые показывают, в какую область семантики мы должны смотреть. В Китае обычно есть элемент, который, например, указывает на название растений, или есть элемент, указывающий, что речь идёт о действии, и прочее. А остальная часть должна быть связана, видимо, со звучанием. Первые учёные как-то так и пытались с этим работать.

Но, к счастью, среди словарей, которые оставили тангуты, есть словарь, который называется «Море письмен», который представляет собой этимологический словарь. И оказалось, когда удалось его прочесть, что сами тангуты видели всё это совершенно иначе. Они каждый знак составляли из частей нескольких других знаков. Например, есть знак, означающий тетиву или струну:

Он состоит из части знака «кожа» и из части знака «бык». То есть они хотели передать, что струны и тетивы делаются из бычьей кожи. Это не совсем так, потому что лучше делать из кишок, но филологи, которые делали письменность, не настолько хорошо разбирались.

Или, например, есть знак «песня», который состоит из части знака «голос» или «поэма» и части знака «собирать вместе»:

Песня – это то, в чём собраны красивые звуки. Они пытались таким образом в каждый знак зашить этимологию. Понятно, что это была этимология не научная, а скорее народная, которая им казалась убедительной. Может быть не два знака, а три-четыре, которые в этом знаке себя представляют.

Есть и исключения. Бывает, что даётся знак, который омонимичен. Иногда есть даже ссылки на китайские переводы. Скажем, в некоторых ботанических терминах можно найти указания на то, как это пишется по-китайски. Есть и объяснительные, скажем, знак «будда» пиктографический. Там элемент «человек» и вертикальная линия, проходящая через три горизонтальных. И в «Море письмен» объясняется, что это существо, пронзающее все три мира:

Но это исключение. В основном пиктографические и идеографические вещи были не очень свойственны. А в основном знак заключает в себе несколько других, которые должны что-то про него объяснять.

М. Родин: Я правильно понимаю, что по тангутской логике можно было выучить основные знаки, а потом как ребус разгадывать остальные?

С. Дмитриев: В чём-то да. Но поскольку это была не научная лингвистика, там бывают случаи, когда знак объясняется сам через себя. Например, знак «белый» состоит из знака «белый». То есть там есть объяснения, где им не хватило научной строгости. Более того, я подозреваю, что это было слишком сложно даже для тангутов, и я не думаю, что были люди, которые могли, взглянув на знак, сказать его этимологию интуитивно. Потому что один и тот же элемент в разных случаях может вести к разным знакам. Нужно было посмотреть «Море письмен» и по нему понять. То есть это была красивая идея, которая по факту не очень работала.

М. Родин: В таком случае этимологические словари скорее действовали, как мнемоническая практика для запоминания знаков, которые ты уже знаешь.

С. Дмитриев: Может быть. Это скорее манифест принципов создания письменности, который должен был показать, что у нас письменность, может быть, в чём-то и похожа на китайскую (например, у тангутов тоже почти все названия растений наверху содержат графический элемент три вертикали и одну горизонталь, похожий на китайский, указывающий на название растений, но они это так не воспринимали: не выделяли никаких ключей-идентификаторов, и в каждом случае объясняли этот элемент, как ссылку на знак, который означает растение), но всё равно самобытна.

Чем ещё замечательна тангутская письменность? Это единственная иероглифическая письменность, о которой мы знаем, что думали те, кто её придумал. В Китае это долгая история. Правила много раз менялись, почти никогда не записывались. И сейчас мы иногда пытаемся понять, например, по каким принципам была устроена шанская или чжоуская письменность.

Здесь же письменность была создана довольно быстро, буквально несколькими филологами. Мы знаем учителя Ири, который стоял во главе всего этого. И они не только её быстро создали по принципам, которые потом не изменялись, они ещё эти принципы записали, в частности, в виде этого словаря «Море письмен». Это уникальная ситуация, когда мы можем анализировать иероглифику, имея в руках список правил, которым следовали те, кто её создал.

М. Родин: Я так понимаю, письменность и культура не исчезла, когда государство пало.

С. Дмитриев: У нас в литературе иногда встречается представление, что все тангуты были уничтожены. Даже в «Сокровенном сказании» говорится, что Чингисхан особенно не любил тангутов, и ему якобы каждый день напоминали, что он должен полностью их уничтожить.

На самом деле, это не совсем так. Государство было уничтожено, но монголы всегда нуждались в образованных элитах. Тем более что тангуты были им во многом близки по менталитету, поскольку несмотря на то, что многие из тангутов уже не кочевали, у них в истории был кочевой период, и оставались кочевники-тангуты. Поэтому люди, которые умеют в бюрократию и при этом не забыли, какие бывают степные нравы, были им очень нужны. Какая-то часть тангутов бежала в Тибет, но основная масса перешла на монгольскую службу. И в «Юань ши» у нас есть множество биографий юаньских чиновников, которые были тангутами. Даже был один юаньский император, у которого мать была тангуткой. Мы про неё ничего не знаем, указано только, что она была наложница такая-то из тангутов.

То есть, в общем, всё у них было неплохо. Они делали карьеру в разных местах империи. Немножко хуже было с простым народом. Потому что те, кто остался в тангутских землях, лишились не только государства, но и элиты, которую высосали крупные имперские города. Поэтому, видимо, уже во времена Юань они очень быстро ассимилировались. Кто-то становился тибетцем, кто-то – китайцем. В этих местах много было мусульман из Центральной Азии. Они были статусными, потому что они правили в Юань. Соответственно, видимо, многие тангуты начали переходить в ислам. И современный автономный район в Китае, который выделен для мусульман, называется Нинся, что значит «Усмирённое Ся». Это юаньское наименование, которое отсылает к тангутам. Я думаю, в них немало тангутской крови.

Если мы почитаем Марко Поло, у него про этот регион много чего написано. Но ничего особенного он не пишет. Как всегда, у него там скабрезные подробности, но он не заметил там чего-то, сильно отличающегося от других частей империи. Видимо, уже к его времени процесс ассимиляции зашёл довольно далеко.

Всё стало хуже после монголов, потому что империя Мин всех иноземцев, которые работали на монголов, воспринимала, как коллаборантов, и всех, кого могла вырезать – вырезала. Практически единственным исключением были мусульмане, которых было слишком много, чтобы их всех вырезать. И есть ещё вещи типа кайфынской еврейской общины, которые каким-то чудом выжили.

Часть тангутов из образованной публики уцелела, а сами тангутские земли оказались под гораздо более серьёзным катком, чем при монголах, потому что это были пограничные регионы, где надо было закрепиться как следует. И, в частности, Хара-Хото превратился в руины, по-моему, в 1381 г. Его осадили китайцы и отвели от него реку в сторону. И после того, как город пал, этот район перестал быть пригоден для проживания и оказался руинами в пустыне.

После этого, видимо, никаких остатков тангутской культуры на территории тангутского государства уже не осталось. Что касается тангутов на территории Китая, то какие-то семьи, видимо, полуассимилировавшиеся, ещё существовали, кто-то в монастырях что-то делал. Последний известный нам датированный памятник тангутского письма – 1502 г. Это каменные колонны с дхарани, написанными тангутскими знаками, найденные в Баодине неподалеку от Пекина в 1960-х.

Может быть, была чуть позже написана «Лотосовая сутра», которую нашёл Морисс. Потому что пагода, в которую она была заложена, была построена в 1651 г., и мы не знаем, насколько старый текст они туда взяли. Есть шанс, что эта «Лотосовая сутра» была написана позже, чем в 1502 г.

Но так или иначе, это были последние остатки. И даже не очень понятно, могли ли они ещё говорить на тангутском языке, или просто сохранялись тексты, которые они копировали, а в остальном язык был уже утрачен.

М. Родин: И вот проходит больше четырёх веков, и в Петербурге появляется Николай Александрович Невский, уже имея на руках восемь тысяч текстов, или даже больше.

С. Дмитриев: Не совсем так. Когда Козлов привёз свои тексты в Петербург, были назначены люди, которые будут ими заниматься. Это был Алексей Иванович Иванов, китаист и японист, который преподавал на восточном факультете, и Владислав Людвигович Котвич, монголист, поскольку непонятно было, в какую сторону искать.

И вот довольно быстро, разбирая эти кожаные пакеты, кто-то из них нашёл текст, который называется «Своевременная жемчужина в ладони». Это двуязычный тангутско-китайский глоссарий. Такое ощущение, что он и лежал где-то сверху. Поскольку коллекция уже разобрана, мы не можем установить исходный порядок, в котором она лежала в субургане.

И поскольку он был двуязычный, и проблем прочитать по-китайски не было, первая публикация была сделана Ивановым в 1909 г. В ней есть много несостыковок, потому что он очень торопился. В частности, китайские знаки он читал по современным правилам, хотя понятно, что в те времена была совершенно другая фонетика. Потом оказалось, что это нельзя читать и по нормативной фонетике того времени, потому что это северо-западный диалект. Мы довольно много знаем про диалект китайского языка Ганьсу XI-XII веков, в частности, именно потому, что он отражён в этой «Жемчужине».

Этот глоссарий хорош ещё и тем, что там не только перевод смысла, но там звучание тангутского знака передано китайским знаком, а звучание китайского знака передано тангутским. То есть там ещё зашита фонетика.

И вот Иванов это всё понял и опубликовал. И в 1916 г. появилась первая большая монография про тангутский язык. Это был американский учёный шведского происхождения Бертольд Лауфер, который разобрал то, что опубликовал Иванов и массу замечательных догадок сделал насчёт того, какой семье принадлежал это язык, нашёл кучу параллелей с тибетскими, бирманскими языками. Он был большой знаток. Но это всё было по фонетике. Неправильной, испорченной, но тем не менее много чего получилось.

Иванов потом опубликовал одну из сутр, сделал много других довольно хороших публикаций. Он, видимо, составил словарь, который, к сожалению, не сохранился. Потом случилась революция, и он вынужден был во многом оставить науку. И, кажется, с 1925 года работал переводчиком в советском посольстве в Пекине.

Там он опять встретился с Невским. Почему опять? Дело в том, что Невский, который был помоложе Иванова, учился у него на восточном факультете на китайско-японском разряде. Он был в основном японистом и, в 1915 г., закончив, отправился в Японию на стажировку. Но случился 1917-й, и Невский принял решение не возвращаться обратно. В Японии жить было непросто: чем он только там не занимался. И преподавал русский язык, и изучал тайваньские диалекты, и т.д.  

И вот в 1925 г. он был в Китае, встретился с Ивановым, своим преподавателем, который показал ему тангутские тексты, с которыми он работал. Он их просто привёз с собой в Пекин. И, в частности, помимо «жемчужины», которая к тому времени была более-менее известна, он ему показал интересные тангутские тексты, где знаки были снабжены тибетской фонетической транскрипцией. Дело в том, что по-тибетски многие тангуты были грамотны. В данном случае это, видимо, делалось для какого-то тибетского ламы, который говорил по-тангутски, но читать не мог. Поэтому, чтобы он мог как-то общаться с паствой, ему и написали. Это позволяло задуматься над фонетикой, которая к тому времени была ещё малопонятна.

Невский эти бумаги скопировал, потом в Японии опубликовал очень интересную работу о том, что нам эта тибетская транскрипция даёт. И заболел тангутским. При том, что у нас есть некоторые свидетельства того, что это случилось с ним даже раньше. Потом сидевший с ним в камере Василий Титянов утверждал, что Невский ему рассказывал, как заинтересовался тангутским ещё когда в Петербург были привезены находки Козлова. И поехал в Японию в надежде найти человека, который поможет ему в этом всём разобраться. Никого он там, конечно же, не нашёл.

Но так или иначе, с 20-х он стал заниматься только этим. И очень быстро стало понятно, что если он хочет что-то делать дальше, то нужно принимать решение. В это время многие его друзья, учителя из Советского Союза ему писали, что вроде как всё ничего, можно приезжать. Хлопотали за него, чтобы ему разрешили. В итоге в 1929 году он вернулся в Советский Союз. А в 1931-м к нему выпустили жену и дочь. У него была жена-японка. Он был принят на работу в Азиатский музей (потом он стал Институтом востоковедения).

М. Родин: Вы сказали, что у него была непростая жизнь в Японии, но тем не менее, когда он возвращался, он был профессором русского языка Токийского университета, у него была жена, ребёнок. То есть он бросал жизнь ради того, чтобы прочитать тангутский язык.

С. Дмитриев: В тот момент в Японии иностранцам вообще было не очень легко. Но так или иначе, он был немолодым человеком, у него был сложившийся уклад, какой-то достаток. Ну и тут главная интрига была именно с возвращением в Советский Союз. Не просто из одной страны в другую переехать, а переехать в страну, в которую ты долго сознательно не возвращался, и которая за те 14 лет, что его не было, изменилась абсолютно во всём. Это решение было непростым. Тем не менее, он сделал такой выбор для того, чтобы продолжить то, что на тот момент было для него важнее всего.

Вначале всё было неплохо. Он устроился в Азиатский музей, работал в Эрмитаже, преподавал японский язык. Но прежде всего он занимался тангутскими текстами. И он был удивительно продуктивен. До сих пор, видимо, не было человека, который бы настолько легко читал тангутские тексты после того, как умер последний читавший по-тангутски тангут. Он очень бегло читал. Он просмотрел практически все тангутские тексты более-менее внимательно, сделал выписки, понял, что это такое и, в общем, хорошо понимал, о чём они.

И в частности, помимо нескольких очень ценных публикаций, которые были в 30-х гг. им сделаны, он работал над собственным рабочим рукописным словарём, куда он заносил свои соображения относительно звучания, значения, пометки, из каких текстов что взято.

Продвигался он удивительно быстро, потому что отпущено ему было немного, поскольку возвращение в Советский Союз оказалось роковым. Если в начале 30-х он был обласкан, получил докторскую степень. Даже был такой проект Горького и Кольцова, «День мира», который должен был сделать такой мгновенный «снимок» того, что происходит на всей Земле 27 сентября 1935 г. И, в частности, там есть заметочка и даже, по-моему, фотография Николая Александровича: «Учёный работает над мёртвым языком, пытаясь сделать его вновь понятным».

Однако потом случился 1937 год. И поскольку, как мы теперь понимаем, главной задачей тех, кто этим занимался, было представить начальству наиболее впечатляющие заговоры, то понятно, что Институт востоковедения, где были люди мало того, что говорящие на иностранных языках, но и многие бывавшие за границей, был просто кладезем. Было создано дело о японской шпионской сети, которую якобы возглавлял Николай Александрович. И настолько им это понравилось, что даже директора Института академика Самойловича, который вообще был тюркологом и на японцев шпионить ему было совершенно несподручно, был записан ему в подручные.

В ночь с 3 на 4 октября 1937 года Невский был арестован. Видимо, он надеялся, не считал, что всё плохо, поскольку, видимо, никакой вины за собой не знал, велел жене не трогать ничего на столе, так как он вернётся работать. Но больше он уже не вернулся. Через пару дней арестовали его жену Мантани Исоко. И 24 ноября они были оба расстреляны в Левашово старшим лейтенантом госбезопасности Поликарповым. Тогда же был расстрелян, например, поэт Олейников.

Ещё незадолго до этого, 8 октября, в Москве был расстрелян Иванов, который давно уже тангутоведением занимался. Вернулся из Китая и китаеведением занимался в Москве. Причём, видимо, при аресте у него был изъят его словарь, который к 1918 году был готов, он даже его сдал в издательство Академии наук. Но потом, поскольку в 1918 году с публикациями было не очень, он его забрал обратно, и этот словарь до сих пор не обнаружен. Это был бы первый словарь. Вроде бы, там было на три тысячи знаков. Почти наверняка это был перевод этого «Перла в ладони». Но теперь, видимо, мы этого не узнаем.

Буквально на протяжении полутора месяцев всё российское тангутоведение, которое было лидирующим, было физически уничтожено. Но Николай Александрович успел удивительно много. Потому что, когда в 1960 году его рукописный словарь был опубликован, это такая «библия» тангутоведов, называется «Тангутская филология» в двух томах, это как раз рукописный словарь. Его даже не смогли привести в типографский вид, не было специалистов.

Он дал возможность тангутоведению родиться вновь, причём не только в России, но во всём мире. Это был первый словарь, который действительно позволял читать тангутские тексты. Даже незаконченный, черновой, тем не менее это был невероятный прорыв. И буквально каждый отпущенный Невскому месяц, кажется, приносил бы нам какие-то невероятные открытия. Если бы он не был убит, мы бы сейчас совсем в другом состоянии находились.

М. Родин: Я правильно понимаю, что после 1937 года и до начала 1960-х тангутоведение застопорилось как минимум у нас в стране?

С. Дмитриев: Оно скорее не развивалось за границей, потому что не на чём было развиваться. Было буквально несколько публикаций. В Китае, например, был Ван Цзинру (王靜如), который что-то пытался делать, в Англии был Джерард Клосон, который собственный словарь создавал, но после смерти Невского забросил это, потому что стало понятно, что никакого толку нет.

У нас было чуть-чуть исключение: всё-таки продолжалась работа с фондом. Ещё до того, как вернулся Невский, тангутскими тестами занимался Александр Александрович Драгунов, крупнейший наш лингвист-китаист, ученик Щербы. Но после того, как Невский вернулся, они не сошлись характерами и Драгунова от тангутских текстов отставили.

После смерти Невского и после войны, когда Институт вернулся из эвакуации, в конце 1940-х-начале 1950-х, Драгунов продолжал заниматься каталогизацией фонда. Им описано 2720 единиц хранения из восьми тысяч, которые есть. То есть он много чего сделал. Но если вначале тангутский его очень интересовал, и он опубликовал несколько замечательных работ, то потом это была просто работа. Он работал с фондом, но уже перегорел.

Он тоже был замечательный специалист, и очень жаль, что они с Невским не смогли работать вместе. Потому что Невский был прекрасный культуролог и отлично это всё держал в голове. Но Драгунов был один из лучших тогдашних лингвистов в мировом масштабе.

За исключением этого да, больше ничего не происходило. И даже доступа как в тангутский фонд, так и к черновикам Невского, которые были возвращены через некоторое время после его ареста и казни в Институт, не было, они были спрятаны. Поскольку это было связано с расстрелянным человеком, частично для того, чтобы никто не присвоил его результаты.

Это всё стало меняться только в конце 50-х-начеле 60-х после публикации «Тангутской филологии». После этого тангутский фонд стал опять доступен, и создалась рабочая группа, которой мы обязаны всеми достижениями послевоенного советского тангутоведения. Это Колоколов, Софронов, Кепинг, Терентьев-Катанский и главный – Евгений Иванович Кычанов, который во многом воплощал в себе тангутоведение. Он больше всего этим занимался. По-тангутски читал совершенно замечательно.

И те, кто занимается востоковедением в России, знают такое понятие «чёрная серия», это такие памятники письменности Востока. В этой «чёрной серии» есть десятка полтора томов, связанных с переводами тангутских памятников. И, наверное, две трети из них, а может и больше – это переводы Евгения Ивановича. И помимо этой серии много чего было опубликовано. Он очень многие важнейшие тексты (в частности, совершенно замечательный четырёхтомный кодекс законов, который очень трудно было переводить, потому что он не имеет параллелей ни буддийских, ни китайских, это оригинальный тангутский текст) умел переводить.

Эти люди продолжили дело Невского. Когда Евгений Иванович в начале 50-х пришёл в аспирантуру, ему не давали руководителя: «Сейчас Невский вернётся, — Тогда многие возвращались, — и он тебя научит». Были легенды, что где-то Невского видели, что он живой. И только через некоторое время стало понятно, что никто никуда не вернётся. Евгений Иванович просто сам был своим научным руководителем.

М. Родин: Получается, даже близкие специалисты 20 лет не знали, что Невского расстреляли в 1937?

С. Дмитриев: Даже когда его дочь получала справку о реабилитации, там датой смерти был указан 1945 год, а причиной – сердечная недостаточность. Причём как для него, так и для матери.

В Большом терроре было несколько вех. Тех, кого арестовали в начале 1938 года, почти никого не расстреляли. Как Николай Иосифович Конрад Сунь Цзы переводил где-то во внутренней тюрьме на Лубянке. То есть многие потом возвращались. И действительно было много легенд. Кто-то говорил, что видел Невского где-то в тюрьме. Только после 1956 года окончательно стало понятно, что никакой надежды нет.

М. Родин: Вы по-тангутски читаете?

С. Дмитриев: Как раньше в Советском Союзе говорили, читаю со словарём. Тангутский язык такой же, как китайский: надо заниматься только им, чтобы приобрести беглость. Нельзя переключаться с языка на язык. Количество знаков, которое я сразу опознаю, к сожалению, очень и очень невелико. Как говорил мой учитель Михаил Викторович Софронов: «Вы будете человеком, у которого можно будет спросить про тангутов, если у кого-то возникнет вопрос». Я считаю, что это максимально определяет мою квалификацию.

М. Родин: Что сейчас происходит? Есть ли люди, которые работают с этими текстами? Что мы узнаём про эту цивилизацию и её соседей?

С. Дмитриев: Сейчас ситуация принципиально поменялась, и сейчас главное тангутоведение в Китае. Там есть несколько центров, где даже готовят студентов и аспирантов по тангутоведению. И они очень серьёзно работают. Это десятки человек. Есть периодика, есть издательства. Недавно вышел новый девятитомный словарь. Когда я об этом услышал, то подумал даже не столько о том, как замечательно, что он вышел, как о том, что было бы, если бы у нас кто-то внезапно подготовил девятитомный словарь тангутского языка? Что бы ему сказали в любом издательстве, в любом институте, если бы он попросил денег на его публикацию? В Китае таких вопросов не возникает.

Что касается остального мира, то существует буквально несколько человек. Есть пара человек на Тайвани, пара человек в Японии, в Англии, во Франции. Россия в этом плане не исключение, у нас даже чуть похуже. У нас есть Вячеслав Петрович Зайцев, который работает в Ленинграде. Есть Кирилл Михайлович Богданов, который хранит коллекцию. Есть Кирилл Юрьевич Солонин, прекрасный специалист, но он в Китае готовит китайских учёных. Собственно говоря, и всё. Со смертью Евгения Ивановича, который умер в 2012 году, по-моему, ничего серьёзного не происходит.

В основном все важные вещи происходят в Китае. Это следствие того, что теперь не так важно, что всё это лежит у нас. С 90-х гг. началась публикация фотокопий наших материалов в Китае. И тот же профессор Хан Сяоман (韓小忙), который создал свой словарь, сделал его по фотокопиям. Хотя там иногда такие тексты, что и на подлинниках ничего не видно. Но он так себе прокачал глаза, что смог это видеть даже по плохим фотографиям.

Сейчас очень трудно на что-то надеяться. Но если представить себе идеальную ситуацию, если говорить о больших проектах, стоило бы создать стипендии для людей, которые хотели бы заниматься тангутским. Обучить этому человека можно. И это страшно интересно, потому что тангутоведение – это как востоковедение сто лет назад. Там мало народу, мало публикаций, поэтому вы всех знаете и следите за всем, что происходит. У вас нет ощущения, что кто-то где-то что-то опубликовал, а вы не успели прочесть. Плюс, поскольку это поле совершенно непаханое, открытия происходят мгновенно. Как только вы в какой-то текст влезаете, вы сразу что-нибудь открываете. Так что это очень многообещающая и благодарная наука. Поэтому я надеюсь, что ситуация с ней у нас изменится. Хотя понятно, что рассчитывать на это не очень легко.

Что касается с ситуацией с дешифровкой, то на данный момент у нас существует несколько фонетических реконструкций. Невский близок был к тому, чтобы предложить свою. У него в планах это было на весну 1938 года. От него остались кое-какие материалы. Поэтому по его материалам и по изучению тангутских текстов (к счастью, у тангутов были фонетические словари, где знаки собраны по звучанию) в 1963, потом в 1968 году была предложена фонетическая реконструкция Михаила Викторовича Софронова. На её основе была создана реконструкция тайваньского учёного Гун Хуанчэна (龔煌城), которая сейчас используется в основном в мире. Хотя я пользуюсь реконструкцией Софронова, она мне понятнее. Есть японская реконструкция Тацуо Нисиды (西田 龍雄), которая появилась примерно тогда же, когда и реконструкция Софронова. И сейчас ещё есть реконструкция Марка Мияке (Marc Hideo Miyake).

То есть, есть несколько немножко разных подходов. Но они не принципиально разные. Там нотации немножко отличаются и кое-какие сложные вещи по-разному трактуются. У нас в принципе есть возможность читать тангутские тексты с некоторой надеждой, что это близко к тому, как они звучали. Хотя это реконструкции бумажные, и не то, чтобы мы уверены, что если бы тангуты с нами поговорили, то они бы нас поняли. Но, по крайней мере, кое-что получилось.

Существуют словари. Я говорил, что первым словарём был словарь Невского, если не считать словаря Иванова, которого никто не видел. Существует словарь Евгения Ивановича начала 2000-х гг. Существует китайский словарь Ли Фанвэня (李範文). Сейчас появился словарь Хан Сяомана по светским текстам. Там огромное количество примеров, и он этим особенно ценен.

Но как только вы начинаете работать с текстами, вы понимаете, что почти все словари не идеальны. Почти все они учли тангутско-китайский глоссарий «Перл в ладони». Очень часто они его учли, просто механически переписав китайские значения. А по факту оказывается, что всё гораздо сложнее. Есть возможность для дальнейших уточнений, которые довольно легко сделать. Поэтому тут ещё довольно долгая дорога. Но вызов в том, что это, пожалуй, единственный язык, который насовсем умер, для которого у нас есть достаточно материалов для того, чтобы понять, как он работал, начать на нём точно читать и даже хорошо разобраться с фонетикой и грамматикой. Прекрасно понятно, куда идти. Только некому.  

М. Родин: А сейчас есть возможность взять настоящий тангутский текст и понять, что там?

С. Дмитриев: Можно, конечно. Словари охватывают все эти шесть тысяч знаков.

М. Родин: И это будет звучать примерно похоже?

С. Дмитриев: Это лингвистическая проблема. Потому что фонетические реконструкции скорее про то, чтобы понять, как был устроен слог и какие были закономерности, чем про то, чтобы это звучало точь-в-точь. Хороший лингвист и не надеется, что можно восстановить идеально.

Но звучит это довольно симпатично. И даже сейчас, когда есть всякие сравнительные исследования, когда сравнивают тангутские слова с цянскими языками, иногда это попадает. То есть иногда это близко. То есть в какой-то степени приближённости, видимо, эти реконструкции вполне адекватны.

Но жизнь всегда сложнее паровоза. У тангутов наверняка были диалекты, говоры. Язык менялся. Есть замечательный словарь гомофонов, который объединяет знаки по фонетическому принципу. Есть несколько его изданий, и там есть отличия. Со временем какая-то фонетика немного менялась в тангутском языке.

М. Родин: Мы что-то узнали про эту цивилизацию благодаря чтению этих текстов?

С. Дмитриев: К сожалению, среди тангутоведов больше лингвистов, чем историков. Но историки тоже есть. В Китае некоторое время назад вышла очень хорошая двухтомная книжка профессора Ши Дзинбо (Shi Jinbo) «Тангутское общество». Там очень подробно про жизнь и экономику. Кстати, буквально в том году его книжка по-английски вышла в Брилле. Она даже, по-моему, лежит в бесплатном доступе.

Если раньше у нас было много материалов только по политической истории из китайских текстов, то сейчас у нас есть много другого. Есть всякие хозяйственные документы.

Прекрасный, и, к счастью для меня, малоизученный источник – «Перл в ладони», которым я занимаюсь. Помимо того, что это двуязычный глоссарий, это ещё написано в качестве максимальной выжимки тангутской культуры. Как всегда положено в Китае, это тематический словарь. Там собраны термины, связанные с названиями животных, названиями круп, частей тела, и т.д. Это было сделано, чтобы собрать как можно больше терминов, важных для тангутской культуры. Создать словарь, который будет зерцалом тангутской цивилизации. Там практически любой кусок можно брать, и появляется интересная информация. Его первым нашли, и он попал во все словари, но как источник его исследовали, к счастью, довольно мало.

И если всё получится, я его доделаю до конца. А пока у меня прекрасный материал для конференций. Я могу для любой конференции взять кусочек про какую-нибудь еду или какие-нибудь драгоценности, и это всегда эксклюзивно и очень здорово. Там ещё, к сожалению, довольно много. Это прекрасный материал о том, как тангуты сами себя понимали, чего в китайских данных быть не может.

И таких примеров изрядно, потому что есть и другие словари. С этим легче работать, потому что он двуязычный. Но есть всякие словники типа смешанных знаков, где просто много терминов подряд по темам сгруппировано. И это тоже замечательный материал для того, чтобы разобраться, как была устроена тангутская жизнь. Терентьев-Катанский выпустил несколько монографий о жизни тангутов по тангутским словарям.

М. Родин: Удивительно, насколько хрупким остаётся научное знание даже сейчас, в XXI веке. Ведь люди, которые знают тангутский язык – это, по сути, маленький тайный орден, членов которого можно пересчитать по пальцам рук.