Сергей Дмитриев в «Родине слонов»

Почему у Каракорума тюркское название? Кем были населены, как строились и снабжались монгольские столицы? И как будущий Пекин смог стать океанским портом?

Говорим о том, как существовали и функционировали монгольские столицы, с кандидатом исторических наук, старшим научным сотрудником Отдела Китая Института востоковедения РАН Сергеем Викторовичем Дмитриевым.

Стенограмма эфира программы «Родина слонов» с кандидатом исторических наук, старшим научным сотрудником Отдела Китая Института востоковедения РАН Сергеем Викторовичем Дмитриевым.

М. Родин: Сегодня у нас будет тема-«оксюморон»: мы будем говорить о городах кочевников. А точнее – о столицах Монгольской империи. Эта тема интересна для меня лично тем, что очень многие смешные люди, которые верят, что никогда не существовало Монгольской империи и монгольских завоеваний, очень часто приводят в пример Каракорум: «Как это может быть столицей огромной мировой империи?»

Сегодня мы попытаемся разобраться в том, как существовали эти города, какова была их функция, какова была их градостроительная политика, и т.д., и т.п. Давайте начнём с не самого очевидного вопроса: а вообще, зачем кочевникам города? 

С. Дмитриев: Хотя, как известно, кочевой урбанизм входит в число очевидных оксюморонов по классификации Умберто Эко, тем не менее на самом деле примеры кочевых городов не так уж редки. Потому что даже в случае чисто кочевых государств на самом деле довольно часто строились всякие опорные пункты, которые, во-первых, позволяют пересидеть какое-то самое неприятное время года, во-вторых, любое укрепление даёт большой плюс во время всяких внутренних войн. Если у вас есть даже какая-то не вполне впечатляющая природная твердыня, это может позволить обороняться от каких-то врагов, которые хорошо могут воевать с вами в степи, но любая стенка может их остановить. Поэтому в степях всегда очень берегли и использовали старые, даже руинированные укрепления, потому что их всё равно можно было использовать и для военных, и для экономических задач.

В случае же, если существовало крупное государство, то почти всегда хану нужна была определённая промышленная база, даже хотя бы для производства оружия, стрел, сбруи, и т.д. Мы понимаем, что в случае, если кочевые империи воюют с оседлыми, очень часто получается, что каких-то ремесленников угоняют. Это мы знаем и по Тимуру, и по тем же монголам, и вообще всегда. Поэтому, даже если у вас ремесленники кочевые, то им легче свои горны и кузни где-то размещать в относительно стабильной стационарной местности. Если у вас ремесленники угнаны, то вы, естественно, строите для них городок, чтобы они там сидели и что-то делали. Таких городов описано довольно много.

Наконец, в очень многих кочевых империях существовали земледельческие центры. Мы это знаем и про хунна, мы это знаем и про монголов. Кочевая империя всегда заинтересована в некоторой земледельческой базе, поскольку земледелие всегда более стабильно, чем кочевая экономика. Поэтому, если вы можете себе позволить где-то что-то немножко пахать, то, в общем, это всегда делается. Поэтому, кстати, кочевники всегда боролись с китайцами за, например, Ордос, великую дугу Хуанхэ, потому что эта местность, с одной стороны, вполне пригодна для кочевого скотоводства, с другой – может быть использована и для земледелия.

Поэтому на самом деле кочевое государство совсем не подразумевает, что мы два раза на одном месте не спим. Это совсем не обязательное условие, поскольку кочевники – это не какие-то сектанты, которые ненавидят все постройки и крепче войлока ничего не признают. Они делают то, что выгодно. То, что в конкретных условиях позволяет надеяться на более удобную и эффективную жизнь.

Поэтому в городских центрах кочевых империй нет ничего особенного. Хотя могли быть кочевые государства и без них.

М. Родин: Как это всё происходило с монголами? В тот момент, когда начала формироваться Монгольская империя, у них в принципе были какие-то городские центры?

С. Дмитриев: Это интересный вопрос. Ещё лет 20 назад я бы вам сказал, что скорее всего нет. Потому что монгольская степь (монгольская – условно, потому что тогда монголы были только одним из населявших её этносов) во времена молодости Чингисхана воспринималась, как вполне «лабораторный» пример чисто кочевой степи, где кроме кочевого скотоводства и охоты, в общем, ничего больше нет.

Последние десятилетия показали, что это не совсем так. Примерно за лет сто до формирования Монгольской империи, буквально лет за 40 до рождения Чингисхана, в степи, как оказалось, существовало довольно много городских центров. Это были киданьские города и крепости, которые существовали в рамках киданьского государства, существовавшего с Х по начало XII в. н.э.

Они их построили в рамках контроля за киданьской степью. Иногда их даже называют киданьской «великой стеной».  Это была цепь крепостей, которые прикрывали основную территорию киданей от всяких ненужных людей с севера: от тех же кочевников, от киргизов, возможно. В общем, ото всех, кого не надо.

Это были некрупные, но очевидные крепости. Все они стремились к тому, чтобы себя поддерживать экономически, поэтому населены в основном они были людьми оседлыми, в частности у многих из них найдены всякие бохайские предметы. Т.е. это были люди, угнанные или переселённые туда, степень добровольности мы не знаем, из государства Бохай в Приморье. И они там занимались в том числе земледелием. Мы не знаем, на 100% ли они были самодостаточны, или им нужно было привозить какое-то количество зерна из более южных территорий, но стремление к этому было.

Соответственно, на самом деле монгольские степи незадолго до рождения Чингисхана совсем не чужды были городской культуре. Видимо, именно тогда туда попадает буддизм, несторианское христианство, и т.д.

Наверное, к моменту рождения Чингисхана этих городов уже не существовало, или они совсем угасали, потому что чжурчжени, как мы знаем, совсем по-другому контролировали степь: они там стравливали одних с другими. В общем, никаких городских центров там, видимо, не было. Но представление о том, что ко временам Чингисхана там никаких городов веками не было и монголы даже не знали, с чем это едят, видимо, не верно. На самом деле, крепости как минимум там были, и память о них была ещё вполне свежа. Так что на самом деле они вполне представляли, что так можно.

М. Родин: Насколько я понимаю, Чингисхан так столицы себе и не построил: ему некогда было.

С. Дмитриев: Есть некоторые свидетельства о том, что тот же Каракорум начал строиться ещё во времена Чингисхана, но, скорее всего, это действительно не так. Я не знаю, насколько он действительно считал, что это не нужно. Я не исключаю, что это могло быть следствием просто того, что он всю жизнь мало где находился долго. Он постоянно где-то воевал, причём часто далеко от родных мест. В частности, есть некоторые свидетельства, что, может, в долине Орхона находилась ставка его жён, например, во время его похода в Хорезм.

В общем, действительно, кажется, мы не знаем ничего о том, что при нём строились какие-то городские центры. Есть считающееся самым ранним укрепление на реке Хирхира в Забайкалье, если я правильно помню, это такой городок, который принадлежал родственнику Чингисхана. Неподалеку оттуда был найден знаменитый «Чингисов камень».

Городище это исследовал Сергей Владимирович Киселёв в 1940-х, по-моему, годах. Но датировки там не очень точные. Поэтому кроме опоры на тот же «Чингисов камень», в общем, не очень ясно, действительно ли это было построено в конце времени Чингисхана, или сразу после, или всё-таки это немного более поздняя штука. Так или иначе, таких доказанных, уверенных городских, или даже просто оседлых центров, чьё появление было бы связано с именем Чингисхана, у нас на данный момент нет.

М. Родин: Насколько я понимаю, отстраиваться начал его сын Угэдэй.

С. Дмитриев: В образе Угэдэя мы во многом следуем за Рашид ад-Дином, который его описывает, как довольно симпатичного выпивоху, человека, который по пьяному делу раздаривал какие-то сокровища. На самом деле, как мы знаем, это не помешало ему, во-первых, добить чжурчжэней, а во-вторых, организовать Великий западный поход. На самом деле это был человек, при котором крупные военные кампании предпринимались, но сам он лично в них не участвовал, и действительно значительное время проводил в Монголии в довольно спокойной обстановке. Видимо, именно поэтому при нём было начато строительство дворца, который потом вокруг оброс довольно заметным посадом. Были построены укрепления. Поэтому действительно, к 1230-м гг., именно при Угэдэе было осуществлено строительство первой столицы Монгольской империи, которая чётко локализуется до города Каракорум.

М. Родин: У Каракорума был какой-то изначальный план? Как он строился? Очевидно, что монголы – не сильные градостроители, и скорее всего привлекали какие-то внешние силы.

С. Дмитриев: Наверное да. Каракоруму немножко не повезло с точки зрения изученности. Самое лучшее описание Каракорума принадлежит Рубруку, человеку, который там провёл не так уж много времени, и вообще был фламандцем. Монгольских описаний нет, по-моему, никаких. Китайские очень скупы: там есть сугубо справка о том, сколько там народу живёт. И видно, что это не самая интересующая китайских хронистов информация.

По описанию Рубрука мы знаем, что там в основном жили не монголы. Он говорит, что он состоял из двух улиц: на одной жили мусульмане, на другой – китайцы. Поэтому на самом деле трудно сказать, кто из них таки строил этот город.

Археологически он тоже изучен пока ещё не очень хорошо. Тут тоже есть хорошие новости, потому что ещё лет 20 назад там практически все археологические находки были связаны с экспедицией Киселёва, по-моему, в конце 1940-х-начале 1950-х гг. К счастью уже в 2000-х там хорошо поработали немцы вместе с монголами, и сейчас даже есть некая 3D модель не только дворца, но и собственно города, по которому видно, что, в общем, город не очень сильно продуманный.

Строился дворец, вокруг которого выросла слобода, которая строилась, видимо, более-менее сама по себе. Там никакого хитрого плана, в отличие от китайских городов, нет. Поэтому я считаю, что, может быть, его либо строили не столько китайцы, сколько, например, мусульмане, либо строили китайцы, но не было никакого градостроителя. Просто было сказано: селитесь как-нибудь, где хотите.

Помимо дворца он был окружён стеной. Но стена совсем не китайских масштабов. Это палисад, который был, видимо, метра четыре в высоту даже в свои лучшие годы. Т.е. метра два земляная насыпь, и сверху были воткнуты палки, переплетённые чем-то ещё. Что-то типа плетня. Т.е. это была граница не фортификационная. Никто не планировал всерьёз от кого-то защищаться. Это была просто ограда для порядка, чтобы не приходил не пойми кто, дикие звери и случайные люди, чтобы можно было закрыть город на ночь.

Т.е. это город не слишком регулярный. Но он был не таким маленьким. По-моему, пять километров на два километра, что для китайских масштабов немного, но для центральноазиатских масштабов, о европейских того времени я вообще  не говорю, это совсем не так мало. На Руси, я так подозреваю, такого размера городов могло и не быть. Поэтому говорить, что это была какая-то ничтожная деревня, наверное, тоже не стоит. Он был довольно большой.

Причём там жила не просто челядь, которая дворец обслуживала. Там была довольно мощная промышленная составляющая. Археологически там найдены следы очень мощного сталелитейного, чугунолитейного производства, всякие котлы. Там было много кузнецов, которые делали всякие стрелы, оружие, доспехи. Причём у них были совсем не простые приборы. Например, меха у них качала система, приводимая в движение водяными колёсами.

Видимо, были какие-то огороды, но, конечно, он был слишком большой, чтобы содержать себя сам. И он всё время зависел от поставок из Китая. Это его в итоге и погубило. Потому что когда он перестал быть главной столицей, его население, в общем, стало быстро падать. Именно потому, что еду привозили нечасто. В истории были случаи, когда в рамках всяких междоусобиц его брали. Тогда просто обычно его отрезали от снабжения. И это сразу очень сказывалось на возможностях его защиты. Он сам себя обеспечивать не мог.

М. Родин: А как он был организован? Вы говорите, что бы дворец. Что такое монгольский дворец?

С. Дмитриев: Монгольский дворец в кочевом измерении – это просто большая юрта, которая ставится там, где хочется. Но кочевники вполне понимали, что не обязательно её таскать с места на место. Поэтому, например, во времена Уйгурского каганата, столица которого находилась не так далеко от Каракорума, это VIII-IX вв., там есть описание, что там, например, стояла золотая юрта в центре столицы, где сто человек могли находиться.

У Угэдэя дворец был более оседлый. Он был построен всякими пленными ремесленниками, и тоже довольно хорошо описан Рубруком. Который в частности, пока жил в Каракоруме и ждал аудиенции, перезнакомился с кучей народа, в частности с каким-то русским мастером Космой, который делал Угэдэю трон, а парижский мастер Гийом делал там знаменитый фонтан, который больше всего известен. Фонтан стоял посередине, из одного отверстия лилось вино, из другого – кумыс, из третьего – какое-то, видимо, рисовое вино. И увенчано всё это было деревом, на котором находился ангел. Когда кончалось наполнение цистерн с напитками, то подавали знак, и человек, сидевший где-то под землёй, дул в трубу, и тогда ангел тоже подносил к губам трубу и трубил. Это значило, что нужно наполнить цистерны вновь.  

М. Родин: И всё это было из серебра, насколько я помню.

С. Дмитриев: Да. И этот фонтан якобы был сделан ювелиром Гийомом Парижским, который, видимо, где-то в Венгрии попал в плен. У него была лавка на мосту, который прямо посередине на Сите идёт, который выходит практически к паперти Нотр-Дама, на нём, как и на всех парижских мостах, тоже стояли дома. В одном из этих домов у этого несчастного Гийома и была лавка до того, как он неудачно съездил в Венгрию.

Дворец по-разному описывают. Некоторые считают, что он в китайской архитектуре был построен. Есть даже кое-какие юаньские постройки, которые якобы его имитировали. Но сказать это с большой степенью уверенности я, пожалуй, не могу. Он вполне мог быть и в каком-нибудь другом архитектурном стиле.

Рубрук описывает его скорее как трёхнефный храм. Он говорит, что там неф посередине, и по сторонам колонны. Каждый, видимо, видел там что-то привычное себе. Рубрук видел там в основе вполне европейский собор, другие видели что-то другое. Как это выглядело на самом деле – непонятно. Но это было большое здание с пиршественным залом, с какими-то жилыми постройками.

Но это, кстати, не отменяет того, что мы не очень знаем, было ли это место для проживания хана. Вполне возможно, что жил Угэдэй всё равно в юрте. Это очень долго сохранялось как более удобное место. Это мог быть именно дворец для пиров. Этого нельзя исключать.

М. Родин: Но это в любом случае капитальная постройка, которая сделана из дерева и из камня.

С. Дмитриев: С земляной базой, и сверху там каменно-деревянная постройка. Она довольно хорошо изучена археологами. Не очень понятно, как она выглядела чисто декоративно, т.е. в каком стиле была построена. Но это было крупное строение. С неплохой канализационной системой. Она во всём городе кое-какая есть. Это всё археологически хорошо заметно.

Назывался он Дворцом десяти тысяч спокойствий. Причём часто в текстах сейчас мы видим монгольское название, но на самом деле оно вытащено из китайского. В китайских источниках указывается, как он назывался, а в монгольских источниках, по-моему, этого названия нет. Скорее всего, то название на монгольском, которое мы знаем сейчас – это просто перевод с китайского. Хотя, может быть, я и ошибаюсь.

М. Родин: Вы говорили, что город представлял собой две улицы. Я так понимаю, вдоль этих улиц стояли точно такие же капитальные постройки, где жили китайцы и мусульмане.

С. Дмитриев: Да. Вне городских стен, видимо, стояли юрты, когда какие-то монголы прикочёвывали. Монголы, вероятно, жили вне этих улиц, в юртах. В Улан-Баторе и сейчас есть районы, где стоят юрты, и не так давно их было ещё больше. Так что юрты в составе монгольского города – это абсолютно комильфо. Вдоль улиц здания, которые археологически найдены – это обычные вполне капитальные строения, в которых жили, видимо, китайцы, выходцы из Центральной Азии, ремесленники и купцы. Всё было примерно как в обычном городе.

М. Родин: Но Каракорум, насколько я понимаю, недолго просуществовал в качестве столичного города.

С. Дмитриев: Сравнительно да. Он был столицей во времена Угэдэя, Гуюка и Мункэ. После того, как Мункэ умер в 1259 г., началась гражданская война между его братьями Хубилаем и Ариг-Бугой. Хубилай опирался на Китай. У него там была своя ставка, о которой мы ещё поговорим. А Ариг-Буга опирался как раз на Каракорум. Каракоруму не повезло, потому что Хубилай довольно безжалостно отрезал пути снабжения, и Ариг-Буга был вынужден сдаться.

После этого Каракорум официально, в 1267 г., если я не ошибаюсь, потерял статус столицы и столицей стал Даду, т.е. современный Пекин. А Каракорум стал центром северных губерний, который, в общем, угасал. Два раза это кончилось печально. Во-первых, его занял мятежный хан Кайду, очень яркий персонаж, который прямо в центре Монгольской империи создал собственное государство, провозгласил себя великим ханом и 40 лет, по-моему, держался против всех сразу, и никто с ним ничего сделать не мог. Он в какой-то момент Каракорум взял, его оттуда выбивали войска Хубилая, и город был сожжён довольно капитально. И второй раз там уже в конце XIV в. пытался закрепиться последний монгольский великий хан Тогон-Тэмур, который после изгнания в 1368 г. из Пекина попытался в частности закрепиться в Каракоруме. И где-то в 1380-х гг. Каракорум был взят минскими войсками. Мы не очень знаем, был ли он к тому времени хоть как-то заселён, или там оставались буквально дворцовые сторожи, но после минского завоевания он окончательно стал руинами. И когда в конце XVI в. там основали первый в Северной Монголии буддийский монастырь Эрдэни-Дзу, то во время строительства монастыря его ещё окончательно подразобрали. Тут уж от него даже следов практически не осталось кроме того, что могут археологи найти. Там осталась буквально пара каменных черепах, на которых стояли стелы, и всё.

В общем, история Каракорума была действительно недолгой. Он был столицей в течение 30-ти лет, и ещё в течение лет ста существовал как город формально, но, видимо, чем дальше, тем больше как город-призрак. Поэтому китайские источники про него довольно скудны. И те китайцы, которые писали историю Юань в конце XIV в., там не были. Там масса ошибок. Это ужасно заброшенный заштатный городишко. 

М. Родин: И там, я так понимаю, никакой сельскохозяйственной округи не было?

С. Дмитриев: Какое-то огородничество, может быть. Масштабной, видимо, нет. В конце он вообще был уже просто бывшим городом. Когда он был настоящим городом, он всё время зависел от поставок продовольствия. Это даже, по-моему, у Гийома Рубрука написано. Туда время от времени приходил транспорт с продовольствием, иначе он сам себя кормить не мог. Даже без дворца.

М. Родин: Следующая регулярная столица – это организованный Хубилаем Шанду.

С. Дмитриев: Да. Но это тоже на самом деле промежуточная столица, потому что это была его ставка, когда он был одним из принцев. При Мункэ он отвечал за управление северокитайскими территориями, и там построил себе ставку наместника в 1255 г., если я не ошибаюсь. Это был город, который назывался Кайпин по-китайски. И только потом, в начале 1260-х, он получил новое название Шанду, «Верхняя столица». Монголы его называли китайскими словами: Кайпин-Шанду, или Кайпин-Шанд. Как и в случае с Даду, они просто использовали китайские названия.

Он находился на границе между степью и собственно Китаем. Он находится, как мне кажется, в двухстах с чем-то километрах к северу от Пекина. Точнее сейчас не скажу. Сейчас это Внутренняя Монголия. Чисто климатически это действительно южная граница степи и северная граница припекинской хэбэйской равнины.

Он был построен его советником Лю Бинчжуном, который был китайцем. И он вполне китайский по облику. Там толстенные землебитные стены. Он квадратный, чётко расположенный по сторонам света, довольно большой. Для китайского города он не слишком крупный. По несколько километров каждая стенка – для Китая немного, но для всего остального мира такого просто не бывало. На тот момент в Европе, я думаю, кроме Константинополя никто близко не подходил.

Это не совсем город в привычном смысле слова. Он разделён на две части: северную и южную, южная тоже поделена пополам на восточную и западную. Примерно две трети приходится на восточную, треть – на западную. Западная часть, самый маленький кусочек, была местом, где жили люди. В центре восточной части был дворец, а вокруг – всякие чиновные департаменты. Всё это огорожено собственными стенами. Причём даже дворец огорожен довольно серьёзной стеной. Это не такой палисад, как в Каракоруме. Всё, как в Китае: очень основательно. Поэтому, кстати, хорошо сохранилось: такое не разваливается.

Самое интересное, что в нём было – это северная часть, которая занимает больше трети городской территории, это несколько квадратных километров. Это пустота. Там нет ничего. Это был кусок степи, огороженный стенами, где, видимо, Хубилай мог принимать кого-то. Может быть, он и сам там жил. Т.е. у него южнее стоял дворец, а севернее – просто кусок степи, где можно было даже, наверное, на кого-то поохотиться, судя по размерам. Попасть в эту степь можно было либо через внешние ворота с севера, либо через северные ворота дворца. Это производит впечатление шлюза, как на космических кораблях. Это очень ярко и символически, поскольку маркирует переход Хубилая из качества монгольского принца в качество китайского императора. Можно было в зависимости от того, с кем ты разговариваешь, принимать их в привычных природных условиях.

В дальнейшем, хотя он был единственной столицей буквально несколько лет, наверное, с 1263 по 1267 г., т.е. в первые годы правления Хубилая, когда он уже принял империю, но ещё не был выстроен Даду и туда ещё не была перенесена столица официально, Шанду сохранял свой столичный статус до самого конца юаньского времени. Это была летняя столица. Зимой великие ханы жили в Даду, в Пекине, а летом они уезжали на север, в степь, где было прохладнее. Там можно было охотиться, комфортно кочевать. Это было, конечно, не настоящее кочевье, а как туризм и настоящие походы. У Марко Поло описан замечательный бамбуковый дворец, который собирался. Он был, видимо, вдохновлён идеей юрты, но на самом деле это походный дворец, собиравшийся из толстого бамбука. Его можно было собрать за несколько часов. Там Хубилай пировал и мог перемещаться с ним вокруг Шанду довольно много где. Марко Поло, который в Каракоруме не был, а в Шанду был много раз, описывает, что там где-то паслись белые кобылицы, молоко которых поставлялось хану. Т.е. там была привычная обстановка.

Как летняя «дача» ханов Шанду существовал до самого конца. Тот же самый Тогон-Тэмур, прежде чем закрепиться в Каракоруме, пытался закрепиться в Шанду. И где-то год он там продержался, до 1369 г. Но потом его китайцы выбили и оттуда. И Шанду был сожжён. Но поскольку на том месте больше ничего не строилось, и никто там не жил, поскольку это степные территории, то он сохранился очень хорошо. И он из этих монгольских столиц изучен археологами лучше всего. Просто потому, что он был построен очень добротно по китайской технологии, и потом там никто сверху не жил. Поэтому это всё прекрасно стояло и ждало своих археологов.

М. Родин: А как там было с сельскохозяйственной, промышленной инфраструктурой?

С. Дмитриев: Там под людей была выделена юго-западная, наверное 1/6 часть всей территории. Я, откровенно говоря, думаю, что там мало было что собственной промышленности, что сельского хозяйства. Потому что это, конечно, в основном была обслуга дворца и бюрократических учреждений.

Но здесь задача была ещё проще: он находится буквально в нескольких сотнях километров от Пекина, и от ближайших китайских территорий там несколько десятков километров. Т.е. там не было необходимости устраивать собственную ремесленную и земледельческую базу: это всё можно было очень легко привезти.

Тем более, я так понимаю, после того, как был выстроен Даду, это была столица, как и все летние столицы, немножко кадрированная. Т.е. она наполнялась жителями, когда приезжал двор, и усыхала, когда двор уезжал. Примерно так же в манчжурское время существовала такая же летняя столица Чэндэ. Она тоже наполнялась народом, когда туда прибывал двор. А когда двора там не было, то там оставалось очень небольшое население, ожидавшее, когда двор вернётся, которое не представляло больших проблем в том, как его прокормить. Это не был полноценный город, это был город сезонный.

М. Родин: Но вы говорили о том, что в Каракоруме тем не менее была какая-то промышленная база, которая подготавливала походы, и всё такое.

С. Дмитриев: В этом плане Шанду отличался от Каракорума. Каракорум не удалось сделать городом, который сам себя обеспечивает, но это было следствие. Его делали, как промышленный центр. И оказалось, что земледельчески он себя прокормить не может, и нужно туда привозить продовольствие. Я думаю, что это проявлялось именно в такой последовательности: построили дворец, у дворца – мастерские, у мастерских – огороды. Не получается: надо ввозить извне.

Каракорум был в гораздо большей степени настоящим городом. Хотя с точки зрения археологических находок Шанду выглядит гораздо более впечатляющим: там огромные толстые стены по восемь метров в толщину, ворота со всякими барбаканами. Он выглядит гораздо больше городом, чем Каракорум, хотя на самом деле он в гораздо меньшей степени настоящим городом был.

М. Родин: Как сложилась судьба Шанду и почему столица переехала ещё южнее, в Даду?

С. Дмитриев: Ответить на вопрос «почему?» легко, потому что Шанду строился как ставка наместника, и на столицу целой империи, наверное, не тянул. Я думаю, что здесь ещё сыграла роль личность Хубилая, который не то, чтобы был китаефилом, но хорошо понимал, что если у тебя главные подданные – китайцы, то с этим надо что-то делать.

При Хубилае оформляется разделение Монгольской империи на несколько улусов. Великий хан получает под непосредственное управление Китай, Монголию, кусочки Юго-Восточной Азии, Южную Сибирь, и т.д. Золотая Орда, Персия – это всё становится ассоциированными государствами. 95% подданных великого хана – китайцы.

Хубилай это понимал очень хорошо. Поэтому с одной стороны он меняет название государства. При нём официально в 1264 г., если я не ошибаюсь, выходит указ, о котором, кажется, не знали ни в Золотой Орде, ни в Персии, что у нас теперь не Их Монгол улс, не Великое Монгольское государство, а Юань, даже слишком китайское название, которое означает «Древняя», «Изначальная». Это всё связано с «Книгой Перемен», это ему опять же китайцы подсказали. Он даёт посмертные императорские титулы всем до Есугея, который не был великим ханом, но и ему достаётся. Уж тем более Чингисхану,  Угэдэю, Мункэ, Гуюку – всем им достаются китайские императорские титулы. Сам он активно пользуется китайским императорским титулом хуан-ди, по крайней мере разговаривая с китайцами.

Становится понятно, что императору хуан-ди нужна настоящая столица. Шанду не выдерживает, тем более это – самая граница китайского мира. Но он практически всё равно столицу строит максимально близко к степи. Никогда до этого ни у одного китайского государства, если не считать княжества Янь чжоуских времён, одного из многих удельных государств, у китайских империй никогда так далеко на севере не было столиц.

Почему здесь? Потому что тут находилась чжурчжэньская столица Чжунду, которая была одним из крупнейших городов северного Китая. И на самом деле, видимо, нужно было всё равно что-то с ней делать: оставлять её просто так было просто опасно. Поэтому её берут за основу и к северу от неё начинают строить новый город. Если посмотреть на схеме, там квадратный чжурчжэньский город, и чуть к северо-востоку от него начинают строить новый огромный квадратный город. Т.е. не пытаются инкорпорировать чжурчжэньский город в новую столицу, а просто строят рядом. Естественно, это удобно, потому что тут и мастеровые, и вся инфраструктура уже готова, просто строим рядом.

Этот город довольно долго строился. Он получил статус столицы в 1267 г., а закончили его строить, я так понимаю, уже где-то к 1280-м. Т.е. он был столицей, ещё не будучи достроен до конца. Это очень типичный, очень крупный китайский город даже для Китая. И там дворец тоже циклопический. Но всё равно основную часть территории занимают вполне жилые кварталы. Т.е. это город в полном смысле этого слова.

Причём там было несколько интересных решений, которые позволяют сказать, что это не просто механическое воспроизведение китайской концепции. Они многое хотели сделать интересно, в частности, хотя Пекин не очень близко к морю, тем не менее юаньский Даду был морским портом того времени, потому что он был подключён к системе Великого канала, который с конца VI-начала VII в. соединял бассейны Янцзы и Хуанхэ, тогда же была построена ветка примерно в район современного Пекина, но она здорово была заброшена. Это всё было расчищено и восстановлено и введено непосредственно в новый город. Те симпатичные, но заросшие озёра, которые сейчас есть в старом Пекине, это и Бэйхай, и Чжуннаньхай, и общедоступные озёра севернее – это были резервуары, до которых доходил этот канал. Туда поднимались океанские суда того времени, которые входили в Янцзы куда-нибудь в районе Цюаньчжоу, и т.д., и могли по этой системе каналов подняться до северной столицы. Туда могли приходить не только китайские, но и теоретически какие-нибудь европейские или арабские корабли самых больших водоизмещений, тогда возможных.

Это было делать не обязательно, но это было сделано для того, чтобы город был действительно в полной мере соединён со своей империей. Это было не просто сделать, но это было предпринято.

Пекин и сейчас довольно здорово отличается от других китайских городов тем, что там есть озёра. Но сейчас это озёра скорее паркового значения. А тогда это были настоящие крупные глубокие водные резервуары. Конечно, мы не будем сейчас говорить про Венецию, и т.д., но тем не менее в среднем в Китае традиционно не так уж много воды в городах, кроме некоторых типа Сучжоу, Ханчжоу. Для северного Китая большое количество воды – редкость. Я думаю, это делало город более комфортным для жизни, чем среднестатистический северокитайский город того времени.

М. Родин: Мне почему-то кажется, что когда вы описываете Даду, вы описываете просто китайский город. Была ли там какая-то составляющая¸ которая напоминала бы, что это столица именно Монгольской империи?

С. Дмитриев: По структуре – скорее нет. Он построен, как очень типичный классический китайский город с прямыми стенами, прямыми улицами, с дворцом посередине. Собственно говоря, общая планировка современного Старого города Пекина, не смотря на то, что не всё уцелело, и манчжуры многое переделали, задана именно юаньским городом.

Особенность скорее была в наполнении. Дело в том, что в городе, построенном Хубилаем, китайцев было немного: только те, кто служили, только чиновники. Никакого китайского простонародья там, видимо, не было. Оно так и осталось в чжурчжэньском Чжунду, который примыкал к югу. Если мы с вами почитаем источники юаньского времени, то там типичная ситуация, когда, скажем, Хубилай поднимается на гору у императорского дворца, она и сейчас есть к северу от Запретного города. Эта искусственная насыпная гора сейчас называется Цзиншань, тогда, видимо, она называлась Циншань, «Зелёная гора». Она была насыпана, когда копали рвы вокруг дворцового комплекса. Это тоже парк.

Хубилай поднимается на эту гору и смотрит на юг. А на юге – совершенно хаотичный клубящийся чад: какой-то перенаселённый китайский посад, которым никто не занимается. Как его чжурчжэни построили – так там непонятно что и происходит. Там какие-то прокажённые, калеки, люди спят на улицах. Он смотрит туда и говорит: «Как всё-таки люди тяжело там живут! Надо им открыть какую-то богадельню или лечебницу». Собственно, это были остатки бывшей столицы, которые были предоставлены сами себе. Китайцы жили там. Особенность юаньского Даду была в том, что он был жёстко сегрегирован просто по факту. Северный город был монгольским. Плюс в юаньское время вообще очень много иноземцев. Не смотря на то, что Хубилая часто рисуют китаефилом, именно он запретил китайцам занимать чиновные посты: военные вообще, а гражданские выше определённого уровня. И там это было только в виде исключения. А всё остальное заполнялось т.н. сэмуженями, людьми из разных категорий, которые в основном были выходцами из Центральной Азии и откуда угодно. Тот же Марко Поло вполне относился к категории сэмуженей.

Т.е. именно некитайцы самых разных мастей жили в северном городе, а китайцы жили в южном посаде. Поскольку китайский город, в котором нет китайцев – это, на мой взгляд, довольно необычно, в этом плане Даду не был вполне обычным городом.

М. Родин: А в период развитой Юаньской империи монгольский урбанизм заканчивался только столичным регионом, или ещё были какие-то города?

С. Дмитриев: Не так давно нашли т.н. среднюю столицу, Чжунду, именно монгольскую, которая находилась на полпути между Даду и Шанду. Она тоже была построена в начале уже XIV в. и имела статус средней столицы. Но крупным городом она не была. Это, видимо, была стоянка на пути на «дачу». Т.е. они ехали в Шанду или из Шанду и по пути там останавливались. Она имела высокий статус средней столицы, но по факту это дворцовый город с незначительной округой.

В остальном же, если вы правите Китаем, вам трудно сильно размахнуться по урбанизму. Потому что там, в общем-то, всё уже построено за многие века до вас. Найти пустое место, где можно что-то построить, трудно. Тут надо смотреть. Я думаю, что кое-какие города строились при Юань впервые: на окраинах, на юго-западе, например. Но называть это монгольским урбанизмом не стоит, потому что, конечно, это делали китайцы по китайским же меркам.

Поэтому какие-то города при Юань строились, но ничего сильно интересного мы там с вами не найдём. Это была часть существования во многом китаеморфного государства. Я не буду называть империю Юань китайским государством, потому что это не так, но факт того, что очень многое там было, как в Китае, потому что большинство населения было китайцами – этого, конечно, отрицать нельзя.

Поэтому, пожалуй, столицы Монгольской империи – и есть самые яркие примеры монгольского урбанизма. Хотя если говорить про именно кочевой, то можно вспомнить более раннюю историю того же Уйгурского каганата, где всё было гораздо более самобытно. И там урбанизм тоже был в полный рост. Там есть разные памятники, разного идеологического и экономического содержания. Об этом можно отдельную программу сделать.

Более того, интересная тема заключается в том, что само название «Каракорум» – не монгольское. Оно тюркское, и, скорее всего, было подсказано Угэдэю его уйгурскими советниками, и восходит к легендам, которые уйгуры сложили о своей родине в века изгнания.

В общем, суть в том, что в кочевом урбанизме нет ничего странного. Конечно, чаще всего это скорее крепость или дворец. Но мы знаем примеры, когда позволяла экономическая и политическая обстановка, когда кочевые империи выстраивали довольно заметные городские центры.

М. Родин: Правильно я понимаю, что когда закончилась Юань, опыт взаимоотношений с китайской цивилизацией, построения кочевых столиц, затух и растворился в кочевом быте?

С. Дмитриев: После падения Юань в истории Монголии наступает крайне драматичный период, который даже иногда называют «тёмными веками», или «тёмным веком». Потому что до середины XV в., до прихода к власти Даян-хана, там всё очень печально. Попытки последнего юаньского императора и его сына как-то поддерживать и называть себя тоже Юань кончились тем, что Каракорум был взят.

Они на самом деле быстро вымерли. Потому что монголы, которые жили в Китае, плохо были приспособлены к возвращению в родную степь. Есть очень трогательный популярный памятник монгольской поэзии: т.н. «Плач Тогон-Тэмура», который как раз про то, как он плачет про свои столицы.

В суровых дедовских условиях очень быстро вымерла монгольская аристократия, которая бежала из Китая. Вместе с ними ушло очень многое. Ушёл буддизм. Ушла письменность. Почти ничего не пишут в Монголии вплоть до XVI в., когда в Монголию второй раз приходит буддизм, и вместе с ним приходит книжность. Не составляются летописи. Государство практически распалось. Это время – классический кочевой хаос, когда практически, видимо, даже княжеств не было. Крупнее нескольких семей объединение трудно собрать. Поэтому появляется ойратское государство, первое, которое пытается заполнить в первой половине XV в. этот вакуум в степи. Потому что сами монголы распадаются ниже, чем до племенного состояния.

И в это время никаких городов быть не может. Нет ни одного человека, который может вокруг себя собрать больше 50-ти человек. Какие тут города? Есть кочевое святилище Чингисхана, которое является важным объединяющим монголов местом. И то оно, видимо, тогда ещё могло время от времени перемещаться. Тогда ещё не закрепилось в южной Монголии. Есть идея, что великий хан всё равно существует. Какому-то потомку Чингисхана присваивается титул «великий хан». Но это обычно особо не даёт ему власти, а приводит к тому, что за ним охотятся те же ойраты, которые хотят свою легитимность насадить.

Там никакой элитарной культуры практически не существует. И только после того, как к власти приходит Даян-хан (Даян, кстати, это Да Юань, он тоже считал себя юаньским императором), который выгоняет ойратов, наносит довольно серьёзные поражения минскому Китаю. После этого при его внуке, Алтан-хане, возвращается буддизм. Вот тогда начинается выход на уровень какого-то прибавочного продукта, когда можно себе позволить какие-то лишние вещи типа городов.

На самом деле, есть интересный пример, связанный с Алтан-ханом. Он пригласил к себе третьего Далай-ламу (который от Алтан-хана и получил титул Далай-ламы, и два его предшественника были назначены Далай-ламами ретроспективно). К его приезду был выстроен монастырь, который стоит и сейчас не так далеко от Хух-Хото во Внутренней Монголии. Он тоже такой шлюз между степью и городом. Он обнесён не очень серьёзными, но всё-таки стенами. А внутри там стоит довольно большой храм и небольшой двухэтажный домик, который был построен для Далай-ламы в качестве его резиденции. Остальное – полная пустота. Сам Алтан-хан, его нукеры, вельможи – все жили в юртах внутри этих стен. Это яркий пример попытки опять научиться какие-то стабильные городские центры строить. Крепость небольшая, мне кажется, буквально метров 300х300. Это окружённый кусок степи: внутри два стабильных здания, все остальные – просто юрты.

Что касается Северной Монголии, Халхи, там до этого ещё дальше. Там только в конце XVI в. строится рядом с Каракорумом первый оседлый буддийский монастырь Эрдэни-Дзу, который существует и сейчас. А крупнейшие монастыри – долгое время кочевые. Например, современная столица Монголии Улан-Батор (Их Хурээ, или Урга это называлось в китайских и в наших источниках) – это монастырь главы буддийской церкви Халхи Богдо-гэгэна, который до XVIII в. был кочевым монастырём. Это всё перемещалось по степи, и только в конце XVIII в. у них хватило ресурсов, чтобы осесть в долине Толы, где сейчас находится Улан-Батор. С этого начинается история Их Хурээ (букв. «Великий монастырь») как города. В Северной Монголии, где кочевой уклад был гораздо более крепок, потому что, собственно, никакого другого там особенно не получается, города появляются позже.  

Кочевые государства – такие же, как и все остальные. Они делают то и тогда, когда могут себе это позволить. Все остальные случаи либо сразу заканчиваются, либо просто не предпринимаются. Потому что кочевые государства на самом деле обычно даже больше склонны к разумным тратам, потому что у них гораздо меньше средств, чем у оседлых.

М. Родин: Спасибо вам большое! Мне чем ещё нравится эта тема: мы вышли на большое количество других тем, про которые можно сделать много программ: про уйгурский урбанизм можно поговорить, про замечательное словосочетание, которое сегодня стало для меня открытием: «кочевой монастырь».

С. Дмитриев: Про буддизм в Монголии – очень яркая тема, которую почему-то мало кто знает кроме специалистов. Хотя я бы сказал, что она местами даже авантюрная. Там куча есть совершенно художественных персонажей. Про это тоже, в принципе, можно сказать.