Елена Корчмина в «Родине слонов»

Российское общество XIX века мы представляем себе по школьным урокам литературы. А русская классическая литература создаёт вполне определённый образ женщины, своим идеалом провозглашая Наташу Ростову, из юной нимфы превратившуюся в почтенную мать семейства. Такой мы видим себе русскую женщину XIX века. А какой она были на самом деле?

Мы продолжаем нашу беседу о положении женщины в Российской империи. В первой части мы обсуждали положение дворянок, а теперь мы с кандидатом исторических наук, сотрудницей Экономического факультета Университета Южной Дании Еленой Сергеевной Корчминой поговорим о купчихах, фабрикантках и крепостных крестьянках. И грань между этими категориями оказывается удивительно прозрачной.

Стенограмма эфира программы «Родина слонов» с кандидатом исторических наук, сотрудницей Экономического факультета Университета Южной Дании Еленой Сергеевной Корчминой.

Елена Сергеевна Корчмина – историк, специалист по экономической истории России XVIII-первой половины XIX века, а также по истории российского дворянства и дворянского самоуправления. Участница российских и международных конференций по истории, а также активный популяризатор науки. Не раз бывала Елена Сергеевна в гостях и у «Родины слонов». Мы обсуждали мифы о крепостном праве в России и сравнивали экономическое развитие России и Дании.

М. Родин: Много ли вы знаете о реальной жизни купчих, фабриканток и крепостных крестьянок Российской империи? Насколько проницаема была грань между этими категориями? Какую роль они играли в бизнесе и общественной жизни? Сегодня мы будем выяснять, насколько сильно картина, нарисованная в школьной литературе, созданной почти исключительно мужчинами-дворянами, отличается от того, что мы можем прочитать в реальных документах XIX века.

Что было у купчих?

Е. Корчмина: Про них больше написано. Есть несколько исследовательниц, которые несколько последних десятилетий занимаются этой темой. Последняя вышедшая на эту тему книга – это «Купчихи, дворянки, магнатки. Женщины-предпринимательницы в России XIX века» Галины Ульяновой. Её позиция, с которой я полностью согласна, состоит в том, что наши представления о забитых российских купчихах – это, в общем, миф. Купчихи, и представительницы среднего сословия в целом, были экономически активны. По закону они имели право на ведение собственного бизнеса. Они могли покупать лицензии на право быть купцами, как и мужчины.

М. Родин: Они могли даже в гильдии входить?

Е. Корчмина: Купчиха могла называться купчихой только если она состоит в гильдии. Купец – это человек, который относится к одной из гильдий, и у которого есть свидетельство на этот год, что у него достаточно капитала, чтобы относиться к этой гильдии.

По законам Российской империи купечество – это одно из законодательно установленных сословий страны. С 1775 г. делилось на три гильдии в соответствии с размером купеческого капитала, от величины которого зависел также размер взымавшегося в казну гильдейского сбора. Купцы первой гильдии, помимо прочих привилегий, в том числе освобождения от подушной подати, обладали исключительным правом заграничной торговли, и могли владеть морскими судами. Купцы второй гильдии имели право принимать участие только во внутренней оптовой и розничной торговле, владеть фабриками, заводами и речными судами. Купцы третьей, низшей, гильдии могли заниматься лишь местной торговлей, содержать трактиры и постоялые дворы, заниматься ремеслом.

Е. Корчмина: Выводы в книге состоят в том, что, если я ничего не путаю, около 10% фабрик и заводов принадлежало женщинам. Мне кажется, это хороший результат. Понятное дело, что это не звучит так громко по сравнению с сельским хозяйством. Но и степень рисков при ведении фабрики была больше, чем при ведении поместья. Степень инициативы при владении фабрики была выше.

Я просматривала документы в РГИА. Когда в 1804-05 гг. проводилась министерская реформа, император и соответствующие министерства заинтересовались тем, что происходит в промышленности России. Соответственно, с мест посылались документы, в которых владельцы фабрик, в которых часто от своего имени, или от имени своего приказчика писали, как именно у них осуществляется финансовая и промышленная деятельность. Владелец фабрики писал о том, что в этом году произведено такое-то количество товара на такое-то количество денег. Чуть ниже он писал, сколько у него на это уходило материала, и каким трудом осуществлялась деятельность на фабрике: вольнонаёмным или крепостным. Я не проводила статистический анализ, но если посмотреть по выборке, то с точки зрения чистой прибыли очень часто женские текстильные фабрики приблизительно одного уровня давали больше чистой прибыли в процентном отношении.

М. Родин: То есть опять мы приходим к более рачительному женскому хозяйству?

Е. Корчмина: Я не утверждаю, что это все фабрики. Этот документ заполнялся владельцем фабрики или его приказчиком самостоятельно. Он не подвергался проверке. Возникает вопрос: а стоило ли ему подавать правильные сведения? Первое ощущение: он должен был наврать на всякий случай: лучше показать, что прибыли нет. Нет возможности проверить, могла ли быть такая логика.

Это могло значить две вещи: либо женщины более рачительны, либо мужчины могли не сообщать начальству о своей более высокой прибыли. А женщина, чувствуя себя менее уверенной, могла сообщать более надёжные сведения, потому что, может быть, ей было бы сложно откупиться от какой-нибудь инспекции.

Если мы посмотрим на дворянок, когда они не управляли поместьем, а вели предпринимательскую деятельность, то там то же самое. У них достаточно подробные расчёты прибыли. У купцов было несколько проще, потому что они чаще всего использовали вольнонаёмный труд. На фабриках мог использоваться и принудительный труд. Когда в категориях производства есть принудительный труд, то издержки на труд могут немного смазать всю картину. Вроде бы предприятие должно быть прибыльное, но мы не учитываем, что оно осуществляется с помощью крепостного труда. Поэтому там есть свои сложности.

Но, безусловно, в этот период и мужчины, и женщины-владельцы фабрик очень чётко понимают, что такое прибыль, причём именно в современных категориях: чистая прибыль. У них постепенно появляется правильная бухгалтерия.

И по этой небольшой выборке я могу сказать, что в текстильной промышленности чистая прибыль женщин была всегда чуть выше чистой прибыли мужчин.

Мне кажется, здесь есть один нюанс, который нужно помнить. Мы говорим о том, что заметная часть бизнеса находилась в руках женщин, как о чём-то экстраординарном. Есть подспудное ощущение: как же так?

М. Родин: С этого идея программы и возникла: я увидел, что это противоречит даже моим суждениям об этом.

Е. Корчмина: Когда я писала диссертацию, эти женщины проходили регулярно. Я на них внимания даже не обращала. У меня сформировалась картина гендерно сбалансированного общества. И тот факт, что это не ушло в публичную сферу – это удивительно.

М. Родин: Мне кажется, проблема в том, что образ эпохи всё-таки формирует художественная литература. Почему это не отразилось в художественной литературе? Там мы видим совершенно другую женщину и другие гендерные отношения.

Е. Корчмина: Я сейчас залезаю не на своё поле, и могу сказать какую-то глупость. Но вот как я вижу, как непрофессионал: литература должна будить в душе прекрасное-доброе-вечное. Она должна давать идеалы, к которым нужно стремиться. Это идеальный образ женщины. И дальше я соотношу себя с этим образом и думаю: хочу я быть такой, или нет.

Я обвиняю просвещение и литературу в том, что случилось с правами женщин в России, потому что была задана гендерная рамка, в которую позитивный образ активной женщины не вписывался. У Зорина есть замечательная книга, в которой он пишет о том, как дворяне учились любить. Для того, чтобы уметь любить, нужно знать, как это выглядит. Русская литература влиятельна, она обволакивает и завораживает. Мы хотим быть похожи на неё. И это с нами сыграло злую шутку.

Важно смотреть, что было на самом деле. Здесь интересно, каким образом этот нарратив был сконструирован. А главное – почему мы так легко в него поверили и у нас не возникает вопросов. Я читаю много всего по крепостному праву. И там образ помещицы не всплывает. Только Салтычиха, символ уродского режима, который существовал в условиях крепостного права.

Дарья Николаевна Салтыкова, более широко известная, как Салтычиха – русская помещица XVIII века, вошедшая в историю из-за крайней жестокости по отношению к собственным крепостным крестьянам. За свои действия Салтычиха предстала перед судом по подозрению в убийстве 75 человек, и в 1768 г. была признана виновной по крайней мере в 38 убийствах. За свои преступления она была лишена дворянства и приговорена к пожизненному заключению.

Е. Корчмина: Мы не знаем Барятинских, Голицыных, Худяковых, и т.д. Они не вписываются в эту картину. Здесь вопрос, в чём с нами дело, если для нас эта картина непривычна. Это не только литература, это и наше взаимодействие с ней. Но повторюсь, в данном случае я немного спекулирую.

М. Родин: Мы пришли к тому, что в среднем сословии права у женщин были примерно такими же, как и у дворянок. В том смысле, что они так же могли владеть имуществом и распоряжаться им, и, если тебе переходило наследство, не обязательно, что оно перешло к мужу. Но, скорее всего, дворянки не работали на кого-то ещё. А в среднем сословии могла быть такая ситуация. Могла ли женщина официально устроиться на фабрику управляющим, например?

Е. Корчмина: Я не помню, чтобы женщина устраивалась управляющей. Когда мы занимаемся расчётом ВВП России XVIII-XIX вв., я просматриваю бесконечные ведомости по разным производствам, то я вижу, какой объём женского труда.

То, что чаще всего попадает в источники – это дворянки. Касательно купчих я рекомендую книгу Ульяновой «Купчихи, дворянки, магнатки. Женщины-предпринимательницы в России XIX века», там очень вкусные истории. Она выстроена таким образом, что по каждой героине там полноценный очерк с цифрами, с биографиями. Это очень красивый нарратив, где каждый человек является ценностью.

Если мы пойдём на уровень мещанок и крестьянок, будь то крепостных или государственных, то меня, например, поразило, что в 1805 г. одной из фабрик владела крепостная крестьянка.

М. Родин: Это для меня звучит, как какая-то римская история, когда у раба в собственности мог быть пекулий. Но он всё равно опосредованно принадлежал хозяину.

Е. Корчмина: Я могу ещё привести данные по 1850-м гг. Если не вру, то Голицыны в какой-то момент переписывали свою собственность. Я заметила, что у меня не бьются цифры, когда они пишут о доходах с домов. Мне казалось, что они даже в своих собственных документах укрываются от налогов или отчётности, потому что явно не хватало денег за ещё пять домов. Я пошла к конкретному документу, прочитывать, что там за каждый дом. Выяснилось, что Голицыны не вносили в итоговый доход за 1850 год арендные деньги за пять домов, которые принадлежали их крестьянам. Эти дома официально были на их имена, но они находились в распоряжении их крестьян. Из них была одна крепостная крестьянка.

М. Родин: Что важно: во внутренних документах. То есть они не укрывались таким образом от налогов.

Е. Корчмина: Да. Они составляли для себя реестр собственности. Не знаю, зачем, но они переписали все свои имения и дома. У них было 15 домов. 4 из них были в распоряжении крепостных крестьян, один – у крепостной крестьянки.

Там ещё была одна удивительная история: крестьянин арендовал вместо земли пруд для разведения пиявок за какие-то сумасшедшие 10 рублей. А десятина в этом районе стоила 2 рубля.

Для меня было важным маркером, что помещик не расценивал доход с домов, переданных крестьянам, как свой. Но, естественно, крестьянин платил оброк.

У меня только один такой документ. Мне повезло: я его нашла. Значит ли это, что эта ситуация уникальна? Или, наоборот, эта ситуация является типичным примером, но, поскольку другие этого не делали, у нас нет документов? Это открытый вопрос.

Мне кажется, что это скорее стандартная ситуация, нежели уникальная. Меня поразило, как часто на 1731 г. крепостные крестьяне арендовали землю в Москве у дворян. И эти документы фиксировались в крепостных книгах. В условиях крепостного права, когда у крестьянина нет никаких прав, сам контракт государство визирует и он подлежит регистрации. Более того, визируются контракты, даже если земля сдаётся крестьянину не за деньги. Меня интересует, зачем государству нужно было фиксировать этот документ, либо государству, либо одной из сторон в качестве подтверждения.

Если посмотреть на приходно-расходные книги Троице-Сергиевой лавры, видно, что каждый раз в сезон страды оплата найма женщин чуть ниже, чем у мужчин, но незначительно. Кому будут принадлежать деньги, которые заработает женщина? Мужу или ей? Этого в документах нет. Но как только мы видим, что женщина получает живые деньги за работу, сразу возникает вопрос, который может помочь нам получше понять то, что происходило. Если мы не найдём документов, которые говорят, что женщина зарабатывает деньги, тогда вопросов не возникает.

По Европе есть много работ, которые рассматривают положение женщин низовой группы. В сельском хозяйстве женщина физически не может выполнить такой же объём труда, что и мужчина. В обществе, которое на этом труде основано, позиция женщин очень незавидна. Там патриархат. Но если мы говорим о тех отраслях промышленности, где, условно говоря, усилия мужчины и женщины приблизительно равны, например, в скотоводстве, мы видим, что вклад женщины в экономику будет выше.

В этом смысле, если мы будем представлять Россию не как монолит, то там, где в экономике большую роль играет скотоводство, позиция женщины на низовом уровне будет, скорее всего, выше.

Последние работы по Европе показывают, что мы, недоучитывая женский труд, недоучитываем, насколько общество было стабильным. Мне кажется, нужно отдать должное женщинам, которые находились на низовом уровне и могли вести активную экономическую деятельность. Последние работы по Скандинавии показывают, что в XVIII в. в городах женщина очень часто вела активную предпринимательскую деятельность на уровне мелкой торговли. Значительный рынок принадлежал женщинам, которые активно участвовали в сфере услуг. Они приносили богатство и могли вырастить детей. Образ забитой женщины, у которой два варианта: либо торговать телом, либо подчиняться мужу, далёк от реальности.

Ещё один хороший показатель, каким могло быть положение женщины – это процент женщин, которые не выходили замуж. Это очень классный показатель того, что у женщин был выбор. Если у меня нет выбора, то, чтобы выжить, мне нужно выходить замуж.

М. Родин: Потому что это единственный источник дохода, получается.

Е. Корчмина: Если я не выхожу замуж, или откладываю брак, то у меня есть возможность заработать. Либо я из очень богатой семьи, что вряд ли, либо у меня есть источники дохода. Слово за демографами, которые нам скажут, какой был уровень тех, кто не выходил замуж.

Сейчас мы, скорее всего, мало что знаем о том, каково было действительное положение женщин в XVIII-XIX вв. И наши представления о патриархальности того общества настолько далеки от реальности, что каждый раз, когда я слышу, что женщина наслаждалась замужеством и рождением детей, у меня начинаются мурашки по всему телу, потому что я могу привести массу примеров, когда это было, мягко говоря, не так. Хотя, безусловно, я могу быть необъективна. Но если у нас есть примеры, которые противоречат, значит, нам нужно как-то объяснять. Нам нужно больше примеров с обеих сторон.

М. Родин: Русская классическая литература создала для нас два основных женских образа: это или невинная девушка, или почтенная мать семейства. Но в реальной Российской империи хватало и хорошо образованных, богатых помещиц, и купчих, которые не только предприимчивы, но и умеют отстаивать свои права в суде. Дворянки обсуждают на балах цены на рожь, а крепостные крестьянки управляют фабриками. Как всегда, выясняется, что настоящая история гораздо интереснее и богаче, чем любые выдумки о ней.