Дмитрий Беляев в «Родине слонов»

Может ли в мире существовать цивилизация, полностью лишённая собственной истории? Долгое время учёные полагали, что может – во всяком случае, в праве записывать собственную историю отказывали цивилизации майя. Что же – или кто же – заставил их передумать?

Сегодня мы поговорим о том, как искусствовед и архитектор перевернул с ног на голову всё представление учёных о майя, с Дмитрием Беляевым, кандидатом исторических наук, доцентом Мезамериканского Центра им. Ю. В. Кнорозова Исторического факультета РГГУ.

Стенограмма эфира программы «Родина слонов» с участием майяниста Дмитрия Дмитриевича Беляева, кандидатa исторических наук, доцента Мезамериканского Центра им. Ю. В. Кнорозова Исторического факультета РГГУ.

Дмитрий Беляев – один из ведущих майянистов России и мира. Он активно участвует в международной научной жизни и как организатор конференций, и как соавтор многочисленных зарубежных исследователей. Дмитрий Дмитриевич активно работает в поле, организует археологические экспедиции в Гватемале и руководит проектом «Эпиграфический атлас Петена». В его рамках российские и гватемальские учёные находят, фиксируют и переводят ранее неизвестные надписи майя. Благодаря работе Дмитрия Беляева и его молодых коллег впервые было расшифровано большое количество иероглифов и прочтены тексты, которые рассказывают нам о неизвестных страницах политической истории этого мезоамериканского народа.

М. Родин: Может ли в мире существовать цивилизация, в которой нет войн и политики? То есть, по сути, нет истории? Многие учёные долгие годы полагали, что может. Такой цивилизацией «без истории» считали майя. Что же и кто заставил их передумать? Сегодня мы поговорим о человеке, который разрушил самые авторитетные суждения о майя своего времени. И это будет не Кнорозов.

В этом году мы празднуем столетие со дня рождения Юрия Валентиновича Кнорозова, человека, который расшифровал письменность майя и позволил нам читать тексты, которые они оставили после себя. И это хороший повод поговорить о майянистике вообще. Потому что гениальное изобретение Кнорозова – это всего лишь одна, пусть и очень важная, из многочисленных ступенек иероглифической лестницы, ведущей на пирамиду современной майянистики. Ещё одну важную ступень высекла Татьяна Авенировна Проскурякова, которая родилась в России, но большую часть жизни прожила в Америке. Именно она «изобрела» историю майя, показав своим коллегам, что на многочисленных стелах изображены далеко не только жрецы, и исписаны они далеко не только астрономическими наблюдениями, но и изложением очень важных, вполне себе земных событий. Как ей это удалось? Сейчас выясним.

Дмитрий Дмитриевич, чем ещё 2022 год интересен для вас, как для специалиста в этой отрасли?

Д. Беляев: Это 70-тилетие со дня публикации его первой статьи, посвящённой дешифровке, в третьем номере журнала «Советская этнография» за 1952 г.

М. Родин: Мы поговорили про саму историю дешифровки Кнорозовым, о том, как её принимал мир. Там упоминались разные персонажи, в том числе и Татьяна Проскурякова, и о ней сегодня мы поговорим более подробно.

Д. Беляев: Эта фигура, с одной стороны, пользуется у наших американских коллег очень большой популярностью, а в советской и российской науке она известна меньше. Про неё писали специалисты, её цитировали, с ней полемизировали в 1960-70-е гг. наши исследователи, такие как Ростислав Васильевич Кинжалов или Валерий Иванович Гуляев. А оценки её вклада в исследование письменности майя, в её дешифровку мы встречаем как-то не очень. Хотя сам Кнорозов считал её очень важной коллегой.

В русскоязычной традиции получилось так, что Кнорозов немного закрыл Проскурякову. И часто приходится сталкиваться с утверждением, что Кнорозов совершил дешифровку, а Проскурякова, опираясь на его работы, начала заниматься изучением монументальных надписей майя. Хотя, как мы увидим, Проскурякова, в общем-то, не опиралась на работы Кнорозова. Она шла с другой стороны, опираясь на совсем иные принципы и методики работы с эпиграфическим материалом.

М. Родин: И на опыт, который у неё был абсолютно другим, в отличие от Кнорозова, который даже не был в Южной Америке к тому моменту, когда расшифровал письменность.

Д. Беляев: Проскурякова в стране майя была, и довольно хорошо её знала.

М. Родин: Как Проскурякова стала американским учёным?  

Д. Беляев: Родилась Татьяна Авенировна в Томске в январе 1909 г. Об этом есть информация в книге Майкла Ко, посвящённой дешифровке письменности майя, и есть довольно много информации, собранной в том числе и по семейным архивам, благодаря разговорам с родственником Проскуряковой, и её биографом, американской исследовательницей Шер Соломон, которая издала книгу, посвящённую Проскуряковой в 2002 г.

Её дед, Павел Степанович Проскуряков, был первым директором Красноярского краеведческого музея, педагогом, археологом, краеведом. Он закончил физико-математический факультет в Санкт-Петербургском университете. В Красноярске он был членом местного отдела Русского географического общества, преподавал историю, географию. Как археолог, он работал на пещерных памятниках, раскапывал курганы в 1890-е гг. Фигура её деда значима для восточной Сибири.

Отец её закончил Томский практический технологический институт, получил докторскую степень в технологической сфере. В 1906 г. он женился на дочери генерала Некрасова Алле. Одной из их дочерей была Татьяна Проскурякова. Её мать была доктором медицины. Если я не ошибаюсь, она работала на кафедре офтальмологии Томского университета.

Татьяна начала учиться на дому в России. Когда началась Первая мировая война, её отец был отправлен в США, как инспектор для проверки боеприпасов, которые США поставляли тогда в Россию. Дети по дороге заболели и остались вместе с матерью в Архангельске, а потом какое-то время находились у родственников в Санкт-Петербурге. И в начале 1916 г. они сначала отплыли в Норвегию, а оттуда – в Нью-Йорк к отцу. После того, как произошла революция, семья решила остаться в США, хотя другие родственники остались в России.

М. Родин: То есть они уехали туда по делам, а после революции решили не возвращаться.

Д. Беляев: Да. Они к моменту революции уже обосновались в какой-то степени.

М. Родин: Насколько я понимаю, они без больших проблем влились в общество: ни с работой, ни с проживанием не было больших проблем. И детство Татьяны Проскуряковой прошло неплохо.

Д. Беляев: Да, судя по воспоминаниям её родственников, прежде всего – детей её сестры (у самой Татьяны Проскуряковой детей не было), которые очень тесно общались с биографами, семья довольно хорошо включилась в новую жизнь. Отец её скончался в 1942 году, а мама её дожила до 1951 г.

М. Родин: Когда мы следим за её детством и тем, как она начала получать образование, никаких майя и никакой истории там нет. Она с детства хорошо рисовала и развивалась в эту сторону: архитектура, рисунки.

Д. Беляев: Да. Наверное, она скорее видела себя в какой-то практической среде. Училась она в университете Пенсильвании. Образование её было связано с искусством, может быть, с дизайном. В других условиях она, наверное, стала бы каким-нибудь дизайнером.

М. Родин: Насколько я понимаю, она и была в какой-то момент дизайнером. Она работала в конторе, которая делала дизайн интерьеров для очень богатых людей в Пенсильвании. Как она попала в майянистику?

Д. Беляев: С одной стороны, она работала дизайнером. Это была эпоха сразу после окончания Великой депрессии, видимо, не самое лучшее время для дизайна. Поэтому, общаясь со своими университетскими преподавателями, она выполнила несколько заказов, и они увидели, что она хорошо рисует.

М. Родин: Она начала волонтёрить в местном музее, зарисовывать коллекции, делать чертежи. Выяснилось, что это очень полезный навык для зарождающейся в этот момент майянистики. Так её позвали в первую экспедицию и так она попала в эту среду.

Д. Беляев: Экспедиций в это время уже довольно много. Это эпоха, которую называют в историографии «эрой Карнеги», когда была очень большая программа Института Карнеги по изучению древних городов майя, по реконструкциям, по раскопкам. И Чичен-Ица, и Копан, И Пьедрас-Неграс. Сильванус Морли, археолог-шпион, которого мы упоминали в прошлый раз, тоже в этой программе участвовал, и во многом её возглавил.

М. Родин: Мне очень понравилась цитата из книги Шер Соломон: когда её спросили студенты, как она, не имея базового образования, стала специалистом, она ответила, что прочитала все книги в пенсильванской библиотеке про майянистику. Все удивились, а она уточнила, что их на тот момент было всего шесть штук.

Д. Беляев: Пенсильванский университет тогда не был центром.

Она зарисовывала артефакты для одного из кураторов университетского музея. Майкл Ко говорит, что со скуки. Он лично с ней общался, поэтому, может быть, это и так. Но я думаю, что это такая подработка. Эти зарисовки очень понравились Линтону Саттеруэйту, археологу и человеку, который интересовался письменностью майя. Он довольно много сделал для изучения календарных пассажей в письменности майя. Он в тот момент как раз собирался начать раскопки в Пьедрас-Неграс. На тот момент специалисты уже знали этот город, потому что там была очень специфическая школа скульптуры. В своё время там работал австрийский фотограф и путешественник Теоберт Малер. Но контекста особого не было. Тут решено было понять, что это за руины. Раскопки были довольно успешные. Было найдено много всего нового.

Ему Проскурякова была нужна не как человек, который стелы будет зарисовывать. Он хотел сделать архитектурные реконструкции города. Проскурякова делала эти реконструкции довольно точно, потому что она была на руинах Пьедрас-Неграс, а потом посетила и другие города майя, а, с другой стороны, поскольку была талантливым художником. На многие десятилетия эти реконструкции сформировали внешний облик городов майя в глазах исследователей и широкой публики. В 40-е-50-е годы она издала альбом реконструкций Пьедрас-Неграс и других городов.

М. Родин: Они не только стильные, но и точные. Есть фотографии, где она замеряет эти архитектурные элементы. С другой стороны, она не только художник, но и архитектор. Она понимала, как это всё устроено.

Д. Беляев: Да. Это очень важно. На протяжении четырёх лет, пока она там работала, она начинает разбираться с монументальной скульптурой. Поначалу, видимо, это не очень её интересовало. Она работала в акрополе Пьедрас-Неграс, и её задачей было создание большой архитектурной панорамы.

При всей точности и детальности, это архитектурные реконструкции той эпохи. Поэтому мы видим восстановленные ею храмы и дворцы на фоне джунглей. Тогда считалось, что города майя – это не города, а церемониальные центры. И поэтому они вздымались из джунглей. Эту картину в американской науке Проскурякова потом сломает. Но в 1930-е гг. она воспринимала её, как нормальную ситуацию.

М. Родин: Когда я искал точку бифуркации, в которой она из художника и архитектора стала превращаться в исследователя майя, я нашёл момент, что она начала анализировать искусство майя. Я так понимаю, это послужило для неё толчком для создания относительной хронологии.

Д. Беляев: Это было во второй половине 1940-х гг. После того, как она поработала в Пьедрас-Неграс, в конце 1930-х гг. она отправилась в Копан: её специально нанял Сильванус Морли. Потом она работала на севере Юкатана, в Чичен-Ице, и на других памятниках.

При том, что все отмечают её очень строгий логический ум, мыслила она глазами. Просмотрев многочисленные памятники, она пришла к выводу, что надо разобраться не только с архитектурой, но и с монументальной скульптурой. В 1950-м году выходит её монография «Исследование классической скульптуры майя». Хотя эту работу сложно назвать монографией, так как текста там не так много. Там очень много таблиц, иллюстраций, а текст объясняет принципы.

М. Родин: Можете объяснить эти принципы? Мы понимаем отличия романской архитектуры от готики. Есть ли в архитектуре майя подобные большие периоды?

Д. Беляев: Эта её работа посвящена монументальной скульптуре, прежде всего стелам. Здесь больше её опыт, чем подготовка, потому что подготовка у неё была архитектурная. Там, где на монументах были даты, которые можно было опознать и перевести в европейское летоисчисление, тоже иногда были проблемы. В некоторых случаях это более ранние даты. А там, где даты не сохранились, совсем плохо. Поэтому она решила разработать методику, во-первых, анализа стиля. До этого в этом направлении работал археолог и искусствовед Джозеф Спинден, Сильванус Морли в своём пятитомнике «Надписи Петена» тоже выделил стелы разного класса. Но морлиевская классификация была слишком дробная и тяжёлая. Для Проскуряковой было важно распределить не просто по классам, а дать хронологическую привязку. Для изучения искусства майя это была новаторская вещь. Сделать её мог только талантливый человек, который много всего видел.

Проскурякова предложила критерии, которые мог применять каждый человек. Во-первых, внешние критерии. Роль играет размер монумента. Она показала, что ранние монументы имеют меньший размер. Это раньше и Морли замечал, но у неё это получилось более глобально. Прежде всего –положение фигур на монументах. То, каким образом изображаются протагонисты. Элементы одеяния, атрибуты, которые они держат в руках. Сейчас мы понимаем, что это атрибуты власти, а тогда считалось, что это ритуальные предметы, которые держат в руках жрецы.

Всё вместе это, с точки зрения Проскуряковой, давало возможность предпринимать некоторую комплексную оценку и относить эти монументы к какому-то времени, плюс-минус, может, 40 лет.

М. Родин: В какой-то момент она заинтересовалась индийским обществом и культурой. Повлияло ли это на неё?

Д. Беляев: Сложно сказать. В самой работе «Исследование классической скульптуры майя» она ничего специфически про Индию не пишет. Она предлагает выделять определённые группы монументов, которые называет «сериями», потому что они связаны с сериями дат. С этой точки зрения вряд ли древнеиндийская культура чем-то помогла, потому что там с датировками, насколько я понимаю, вообще плохо. Там нет абсолютных дат, а если они и есть, то не всегда понятные. С этой точки зрения она – человек, который считает, что нужно отталкиваться от того материала, который есть. Хоть компаративистика и важна, нельзя сказать, что компаративный метод для неё был самым важным.

В этой связи, наверное, её меньше критиковали американские коллеги, когда она выдвинула свои гипотезы. Потому что широкий компаративный метод Кнорозова, столь важный для его методологии, вызывал больше вопросов. А Проскурякова, кроме того, что она вообще своя, хоть и русская, но американка, размышляла примерно так же, как они. Хотя иногда делала совершенно непонятные скачки.

М. Родин: Я думаю, в то время женщин-археологов было не так много. А во-вторых, она была в экспедициях в качестве чертёжника, вспомогательного персонала. И тут вдруг она начала высказывать свои суждения. Как это было воспринято?

Д. Беляев: Всё-таки нельзя сказать, что она была просто чертёжником. Это была не совсем та археология, к которой мы привыкли в рамках советской и постсоветской традиции. Несмотря на сложную судьбу, которую археология пережила в раннесоветский период, марксистская социально-экономическая прививка привела к тому, что археологи много внимания уделяли раскопкам памятников, которые позволили реконструировать социально-экономическую жизнь. В этом была величина советской и современной российской археологии. Помимо раскопок большими площадями, которые позволяла осуществлять государственная поддержка. А археология майя той поры – это по-прежнему археология XIX века. В том смысле, что исследователи стремились найти как можно больше красивых скульптур, храмов, погребений. Того, что указывало на высокую древнюю цивилизацию.

Тот факт, что Проскурякова начала заниматься скульптурой, привёл к тому, что она работала и с другими категориями находок. В частности, она работала в майяпанском проекте, который реализовывался на севере Юкатана с 1947 по 1954 г. Майяпан – это последняя столица крупного политического объединения майя XIII-первой половины XV вв. После распада майяпанской державы на севере Юкатана остались в основном небольшие враждующие между собой политические образования майя. В Майяпане была большая программа, попытка изучить город, который, с точки зрения археологов, явно отличался от того, что мы видим у майя на юге, Старого царства\Старой империи, как это тогда называлось. А это один из городов-столиц Новой империи. В Майяпане укрепления, очень тесная явно жилая застройка. Майяпан – настоящий город.

С одной стороны, в майяпанском проекте археологи нашли много того, что нам привычно, и фокус был в эту сторону. А с другой стороны было найдено много керамики, раковин, и всего прочего. Поэтому Проскурякова много работала в том числе с этими материалами. В финальном томе майяпанского проекта она отвечала за главу, посвящённую вовсе не только монументальной скульптуре. Она там писала, например, об артефактах из раковин. В частности, идентифицировала большое количество горнов из раковин. Она – одна из первых людей, которые этим заинтересовались, наряду с Альфредом Киддером, который работал в то время в горной Гватемале.

Поэтому нельзя сказать, что она была просто зарисовщиком. Она была вполне признанным специалистом в этой довольно ограниченной сфере. Если бы надо было раскопать крестьянское поселение, Проскурякову никто бы не пригласил. Она занималась материалом, который требует искусствоведческих навыков.

То, что она специалист в искусстве, привело к тому, что она в 1958 г. стала работать в Гарвардском университете, в Музее Пибоди. В Гарварде есть материалы и доступ к любым публикациям. И здесь методика сериации, то есть выделение хронологических последовательностей и сравнение с тем, что изображено на монументах, и позволила Проскуряковой прийти к идее, что то, чем она занимается – это вовсе не изображения жрецов, астрономов, а свидетельство существования у древних майя нормальной политической элиты, династического правления. Что это не было теократическое общество, управляемое мирными жрецами, а нормальная ранняя цивилизация с царскими династиями, соперничающими городами-государствами, и т.д.

М. Родин: То есть в этот момент она открыла наличие истории у майя.

Д. Беляев: Да. Это называлось «историческая» или «династическая гипотеза» Проскуряковой. Она по-особому смотрела на возможность чтения текстов майя. Но она полагала, что в них всё равно описывается не только хронология и астрономические события, но и реальная история.

Был такой Джон Типл, американский инженер-химик. Он от скуки начал заниматься хронологией майя. Он разобрался с лунной серией в надписях. А с другой стороны, он предложил теорию, что все те иероглифы, о которых мы сразу не можем понять, что они связаны с хронологией – это поправки, корреляции. У майя не было високосного года, у них год сползал, и это помогало им уточнить даты.

Проскурякова занималась теми самыми «пустыми», «ненужными» иероглифами с точки зрения Типла.

М. Родин: Как произошёл переход от понимания, что есть династические, политические события, к чтению? Мы можем воспринимать Проскурякову, как человека, который помог нам читать эти надписи. Пусть условное чтение, но тем не менее.  

Д. Беляев: Это хорошо описано Майклом Ко, который был хорошо знаком с Татьяной Проскуряковой. Её интерес зародился ещё в 40-е годы, когда она обратила внимание, что некоторые типы стел в Пьедрас-Неграс ассоциируются с определёнными датами. Там есть стелы, которые изображают человеческую фигуру, сидящую как будто в нише. Их так и назвали: стелы с нишами. Томпсон, который ими занимался, в своё время одну из стел передатировал и описал, что это жрецы.

Англичанин Эрик Томпсон – безусловно, самый авторитетный в мире исследователь майя середины ХХ века. Археолог, эпиграфист, исследователь календаря и астрономии майя. Большую часть жизни он прожил в Западном полушарии. Много работал в поле, изучал надписи на монументах и кодексы майя. Автор влиятельных научных и популярных трудов об этой цивилизации. Идеи Юрия Кнорозова воспринял в штыки.

Он предложил новую дату для этой стелы и сам отметил, что хронологически эта стела с нишами будет первой в серии стел, которые стоят перед одной из монументальных пирамид, на которой стоял храм Пьедрас-Неграс. То есть зерно заронил сам Томпсон.

А в дальнейшем, в конце 1940-х-начале 1950-х, наверное, когда она работала над своей книгой о скульптурах майя, Проскурякова обратила внимание, что стелы, изображавшие похожие сюжеты, либо фигуры, сидящие в нише, либо ниши может не быть, всегда первые в этой группе и хронологически самые ранние. Т.е. перед конкретной пирамидой устанавливалась группа стел, и первой среди них всегда была стела с нишами. Потом более-менее регулярно в каждой группе устанавливалась стела, которая изображала следующий мотив. Стелы водружались через круглые промежутки времени, как правило через пять лет, или чуть менее. Чаще всего так. Они были приурочены к окончанию безличных временных циклов. Дальше устанавливался монумент с ещё одним мотивом. Стел могло быть чуть меньше или чуть больше. И перед новым храмом начиналась новая серия.

Поначалу Проскуряковой казалось, что каждая первая стела в сериях означает основание нового храма. На некоторых стелах с нишами встречался ещё один специфический элемент. Правитель сидит в условной нише, а снизу от основания стелы к нему поднимается вверх «дорожка», на которой отпечатки ступней ног. Теперь мы понимаем, что это связано с человеческими жертвоприношениями. Но для Проскуряковой это было доказательством того, что речь идёт чисто о жреческом ритуале, что эти ноги символизируют подъём на небеса, поскольку ниша образована телом небесного дракона. Небесный дракон – это змееобразное существо, по телу которого идут иероглифические знаки, связанные с небесами. То, что приносили в жертву – это Проскурякова допускала. И вот принесённый в жертву таким образом поднимается на небеса. А поскольку это жертва, то значит там будут какие-то иероглифы, которые эту жертву будут обозначать. И поначалу она искала иероглифы жертв.

В конечном счёте она обнаружила, что на каждой стеле с нишей была дата, которая была раньше последней даты, считавшейся датой установки стелы. В конце всегда была круглая дата, заканчивающаяся в определённый календарный цикл – дата установки. Но при этом присутствует более ранняя дата, и с ней всегда связан один и тот де иероглиф. Он получил название иероглифа «зубной боли», потому что он изображал голову некоего существа, чаще всего а-ля птицы, у которого щека перевязана повязкой.

Эта дата ещё иногда связывается с другими более поздними датами, как бы годовщины тоже записываются, на монументах этой самой группы. Эта дата является очень важной, но для каждой конкретной серии стел. Между двумя соседними сериями хронологически и территориально (они в одном городе) могут пересекаться круглые даты окончания календарных периодов, но не пересекаются эти даты.

Поначалу она думала, что это и есть та самая жертва. Но потом выяснилось, что есть ещё одна дата, которая ещё раньше, чем дата, связанная с иероглифом «зубной боли». Там тоже один и тот же иероглиф, который был обозван иероглифом «перевёрнутой лягушки». Теперь мы знаем, как читается этот иероглиф: это голова игуаны или черепашки, которая вылупляется из яйца.  

Начальная дата с иероглифом «перевёрнутой лягушки», как правило, записана ретроспективно, после того как происходят последующие события. Она отстоит от даты, связанной с иероглифом «зубной боли», от 12 до 31 года. Между ними могут быть тоже даты, круглые, окончания календарных периодов. Хронология каждой серии от первой даты до финальной не превышала отрезка жизни человека: 56, 60, 64 года. Некоторые серии были не закончены, потому что мало времени правили правители, но всё равно. Логичный вывод, что здесь речь не о жертвах, а о правителях.

М. Родин: Я правильно понимаю, что она чисто логически пришла к этой мысли? У нас есть (спойлер) иероглифы рождения, воцарения и смерти. И она поняла это, прикинув цифры.

Д. Беляев: С одной стороны, это догадка логичная. А как это ещё можно объяснить? А с другой стороны, для этого надо было многое сломить в себе. Эти наблюдения были у Типла, были у Томпсона. Но они всё равно считали, что это никакая не история, а жрецы, календарь, и т.п. А Проскурякова неожиданно сломала парадигму, хотя никогда не стремилась к этому.  

М. Родин: Она обнаружила, что на этих стелах записана история правления конкретных людей. Она научилась это читать и составлять династические истории.

Д. Беляев: Да. Она предположила иероглифы, обозначавшие рождение и воцарение (accession date). Значит, должны быть и другие даты. Первая её табличка – это серия дат. Статью она назвала очень аккуратно: «Исторические выводы\историческое значение (Historical implications) серий дат в Пьедрас-Неграс». Другой бы человек в «Science» статью отправил и сказал бы, что открыл историю майя. А на опубликовала её в 1960 г. в важном журнале, «American antiquity», тогда это был единственный профессиональный журнал, посвящённый древней истории и археологии. Сенсационность и стремление показать себя впереди планеты всей ей были совершенно чужды.

Летом 1958 г. она пишет письма Томпсону. Некоторое время назад американский исследователь Карл Кэллоуэй опубликовал фрагменты этой переписки. Проскурякова делилась с Томпсоном своими идеями о стелах с нишами. Он соглашается с тем, что стелы с нишами открывают новую серию – это открытие, и поздравляет с ним. Плюс он соглашается с её реконструкцией хронологии одной из стел. А дальше он пишет, что «Ваша теория воцарения (accession theory) интересная, но… — и тут ответ Томпсона меня поразил. Томпсон никогда сравнениями не занимался, и считал их бессмысленными, а тут он применяет сравнительный метод, — она предусматривает слишком долгие правления. Я взял восемь ацтекских правителей с 1375 по 1503 г. Они в среднем правят 16 лет. А у вас правления слишком долгие. Может быть, майя не имели ту же самую систему правления, но я готов сделать ставку, что у них не было правителей-младенцев», — Конечно, мы знаем, что были правители-младенцы. После этого он берёт британских королей, от королевы Анны до Эдуарда VIII и получает примерно 22,5 года правления. Потом проверяет Тюдоров. С инками у Томпсона не очень получилось, но он сказал, что у него есть ощущение, что они тоже не очень много правили.

М. Родин: То есть правители майя правили слишком долго. Что сломало этот взгляд?

Д. Беляев: Проскурякова не забросила это. Она стала копать дальше. Судя по всему, в её первом письме Томпсону (у нас есть только ответ Томпсона) была только первая дата, которая оказалась датой воцарения. Потом она нашла начальные даты, которые, вероятно, являются датами рождения. И у неё формируется уже не «теория воцарения», а полноценная династическая гипотеза: что все наличные даты описывают правление одного царя, а поскольку вслед за ним идёт следующий царь, то это составляет династию.

Если эти серии начинаются с даты рождения, то они идут внахлёст. Рождение царя из следующей серии приходится на время жизни человека из предыдущей. Вначале Проскурякова, видимо, не обратила на это внимания, но со временем это стало аргументом в пользу того, что это династия, а не какие-то, условно, жрецы, сменяющие друг друга. Более того, в большинстве случаев время, которое прошло от рождения одного до рождения другого свидетельствует о том, что это могли быть отец и сын. Там есть один сбой, когда, видимо, два брата сменили друг друга.

Письмо Проскуряковой Томпсону от 1 мая 1959 г. тоже не сохранилось. Он ей ответил через неделю чуть-чуть покороче: «Спасибо большое за ваше письмо! Я очень рад, что прогресс в вашем «династическом» исследовании продолжается. – И дальше идёт такая фраза, которую мы от Томпсона никогда не ожидали бы, – Это разрушит мою любимую теорию о том, что майя были настолько выше всего остального человечества, что они не записывали на стелах всякую ерунду типа войн, триумфов и уничтожения противников».

М. Родин: Томпсон был человеком очень категоричными и уверенным в себе. И когда он говорит, что это разрушает его теорию – это уже признание. Он действительно верил, что майя не знали войн.

Д. Беляев: И он пишет: «Но, конечно, теории и создаются, чтобы их разрушали». Нельзя сказать, что Томпсон кинулся изучать историю майя, реконструировать династии. Но он это признал. Более того, он помог Проскуряковой с материалами. В тот момент он работал над своим знаменитым каталогом иероглифов майя. Он обработал большое число текстов и прислал ей материалы, где ещё встречаются «перевёрнутая лягушка» и иероглиф «зубной боли». Опираясь на это, она смогла понять, что такое есть и в других городах.

М. Родин: А кто-то другой, или сама она, кинулся этим заниматься?  

Д. Беляев: Во-первых, она занялась. Это был нормальный структурный анализ недешифрованного письма. К 1958-59 гг. публикации Кнорозова с дешифровкой уже переведены не только на английский, но и на испанский. Появились позитивные рецензии, и Томпсон уже написал свою, где растоптал оппонента. А Проскурякова была в этом смысле довольно осторожна. Хотя, если почитать воспоминания Майкла Ко, видно, что её всегда это интересовало.

В свою гипотезу она вложила довольно много. Во-первых, она выделила целую группу возможных серий. И, поскольку с корреляцией календаря майя с европейским было всё хорошо, получилась полноценная история почти в 200 лет. Первая серия – 603-628 гг., а последняя серия – 750-795 гг. У неё получилось семь правителей. Большая часть действительно правила довольно долго, а двое правили недолго – скорее всего, два брата, которые друг друга сменили.  

М. Родин: Что это за государство, что это за династия, что это за правители?

Д. Беляев: То, что мы знаем, как археологический памятник Пьедрас-Неграс – это древний город, который, по-видимому, назывался Мук’ихтун. На время правления царей, выделенных Проскуряковой, он был столицей Йокибского царства, которое в VII-начале IX вв. было одним из самых могущественных царств в бассейне реки Усумасинты. Закончилась его история вскоре после окончания серий Проскуряковой, в начале IX в., в ходе войны с соседним Пачанским царством, столица которого располагалась на месте археологического памятника Яшчилан. В «Родине слонов» есть разговор об этой трагедии с Александром Сафроновым. Мук’ихтун не был центральным городом-государством майя, но был существенным.

Повезло, что здесь сохранились эти стелы, и главное, что они стояли сериями. Когда Проскурякова посмотрела на другие города майя, она там нашла и «перевёрнутую лягушку», и иероглиф «зубной боли». Но там пока не складывалось в серии. Это либо потому, что плохо сохранился корпус иероглифических надписей, либо потому, что на тот момент города были не очень хорошо раскопаны.

М. Родин: Она одна занималась процессом изучения, или к ней присоединились ученики, которые начали использовать этот метод?

Д. Беляев: Скорее коллеги, а не ученики. Эту методику с большим удовольствием воспринял Дэвид Келли, большой сторонник теории Кнорозова, был одним из тех людей, которые совершили прорыв в чтении иероглифов. Другая его ипостась – изучение династических историй. Он взял корпус надписей Киригуа, города, расположенного на крайнем востоке Гватемалы, это юго-восток области майя. Он выделил там определённые серии. Но в надписях Киригуа нет дат рождения, но были иероглифы, о которых можно было понять, что они обозначают воцарение. И он выделил с приблизительно первой трети VIII в. до начала IX в. несколько последовательностей, о которых можно было предположить, что это хронологические последовательности правителей.

Проскурякова в своей первой работе не пыталась выделить именные иероглифы. Они повторяются в каждой серии, но по-своему, а иногда могут пересекаться в разных сериях, но не в соседних (это означает правителей, которые имеют одни и те же имена, но наследуют не друг другу). А Дэвид Келли выделил эти иероглифические последовательности. Читать их тогда не очень получалось. Он попытался, но прочитано было не очень много иероглифов. Он их обозначил условно. Отсюда странные условные обозначения имён правителей Киригуа, например, «Двуногое небо». Просто ему показалось, что на знаке две ноги торчат, а потом идёт знак неба.

Возникает вопрос: Кнорозов же дешифровал письменность, почему эти иероглифы нельзя прочитать? Кнорозов дешифровал письменность на материалах постклассических рукописей. Те принципы, которые он предложил, были, конечно, применимы ко всей письменности майя. Но палеография гласит, что знаки на протяжении времени изменяются.

М. Родин: Это как если бы вы дешифровали современную русскую письменность, а потом открыли летопись и попытались её прочитать.

Д. Беляев: Между Дрезденским кодексом и правителями, правление которых реконструировала Проскурякова, прошло 600-700 лет. И за эти 600-700 лет прошло не просто последовательное развитие майя. Был ещё кризис классической цивилизации, т.н. коллапс майя, который довольно существенно подорвал традицию письменности. Поэтому очень многие знаки, с которыми работал Кнорозов, в классическую эпоху выглядели совсем по-другому. Кнорозов в своих первых работах говорил, что нет никаких сомнений, что это та же письменность, но надо разбираться с палеографией. Он в своих первых статьях только один иероглиф прочитал в монументальных текстах: в Чичен-Ице он нашёл обозначение четырёх подразделений народа ица кан-цук. Это тоже было великое открытие, которое во многом дало начало пониманию социальной организации. Но это один иероглиф, и всё.  

М. Родин: На монументах бывают разные сюжеты. Кроме дат жизни правителей там ещё описаны политические события. Проскурякова пыталась это читать?

Д. Беляев: Следующий шаг был, когда она пришла к идее, что кроме царей там есть ещё и царицы. Она работала со знаменитыми стелой 1 и стелой 3 из Пьедрас-Неграс. На них изображения на двух сторонах. Когда эти стелы упали, они упали вниз стороной, на которой, как мы теперь понимаем, была изображена царица. Фигуры в специфических одеяниях, о которых раньше считали, что это жреческие мантии. Проскурякова сравнила эти одеяния с традиционной женской одеждой мезоамериканских индейцев, с уйпилем, и сказала, что это женское платье.

Она обнаружила, что в этих текстах иероглифы рождения встречаются рядом с сочетаниями иероглифов, которые начинаются со знака в виде головы женщины. В этих надписях знак в виде головы женщины встречается несколько раз в контексте с разными датами.

Промежуток, охватываемый этими датами, не больше нормальной человеческой жизни. На стеле 3 – с 674 г. по 711 г. Есть повторяющиеся сочетания иероглифов, там, где голова женщины плюс один иероглиф. И есть ещё одно сочетание, начинающееся с головы женщины, и перед этим опять иероглиф рождения. Промежуток между этими двумя рождениями соответствует промежутку между рождением матери и рождением у неё дочери. На стеле 3, где упоминается это второе рождение, женщина сидит на троне, и рядом с ней сидит маленькая фигурка, которая по канонам майя изображает ребёнка, девочку.

Это было, может быть, даже круче, чем династии сами по себе. Потому что стало понятно, что не всё было монополизировано мужчинами, были правительницы, достойные упоминания на монументах. С этой точки зрения женская история майя началась с работ Проскуряковой.

Она поняла, что можно выделять последовательности знаков, которые являются, скорее всего, именными иероглифами. Она их обозначает условно, чтения пока нет.

И второй момент – надо внимательно смотреть на сцены, на ассоциацию между изображённым и тем, что в тексте может быть написано.

В начале 1960-х гг. она перешла к надписям Яшчилана, вечного соперника Пьедрас-Неграс. В Яшчилане, в отличие от Пьедрас-Неграс, гигантское количество притолок, каменных перемычек, которые перекрывают дверной проём. На них масса разного рода изображений. В этом смысле набор изображений там богаче, чем в Пьедрас-Неграс. Она стала восстанавливать хронологию. Там нет привязки к сериям, но есть иероглифы. Она нашла иероглиф рождения одного из правителей, которого она назвала, условно, «Птица-Ягуар», потому что его именной иероглиф состоял из головы ягуара, и сверху была птичка.

Она нашла упоминание правителя, который был до «Птицы-Ягуара». Она условно назвала его «Щит-Ягуар», потому что его именной иероглиф состоял из головы ягуара, перед которым было что-то подобное щиту.

И она нашла упоминание о рождении третьего правителя, который был после «Птицы-Ягуара». Она его назвала «Наследник Птицы-Ягуара». Даты, связанные с этими тремя правителями, укладывались в промежуток между 681 и 771 гг.

Много событий: дат, иероглифов. И логическая идея, что дата с последующим иероглифом описывают некое событие, привела Проскурякову к гипотезе, что в некоторых случаях эти иероглифы что-то конкретное обозначают. Именно в Яшчилане её наблюдения сошлись с наблюдениями Кнорозова. Потому что на целом ряде притолок были изображены батальные сцены, где правитель побеждает пленника, хватает его за волосы, либо где он в военном одеянии.

Но лучше всего – притолока 8. Там именно столкновение двух победителей и двух пленников.

На этих притолоках после даты, которая уже была понятна, идёт иероглиф, который Кнорозов прочитал, как «чуках», «захвачен». Он его прочитал в рукописях. Там он означал, что один из богов был побеждён своими врагами.

Две статьи, две части большой работы вышли в 1963 и 1964 гг. в мексиканском журнале «Estudios de Cultura Maya». Проскурякова очень аккуратно говорит, что это та самая письменность, те самые глаголы. И они прекрасно соответствуют тому, что читал Кнорозов. Теперь статья называется смелее: «Исторические данные в надписях Яшчилана»

М. Родин: Но, казалось бы, когда два исследования с разных сторон сошлись в одной точке, она должна была подхватить методологию Кнорозова и начать её активно использовать.

Д. Беляев: Я не могу понять, почему этого не происходит. У неё были сомнения, что иероглиф «чуках» читается именно так. Майкл Ко, размышляя об этом, тоже не может прийти к однозначному ответу. То ли авторитет Томпсона слишком довлел. То ли сказалось то, что Проскурякова – не лингвист. Но она двинулась по пути школы условного чтения. Т.е. продолжения структурного анализа надписей, выделения дат, последовательностей иероглифов и определения возможного значения этих последовательностей.

Хотя на самом деле то, что она делала – это и есть определение структуры майяской фразы. Её иероглифы: начальные, инаугурационные, захвата – это глаголы. А дальше идут либо имена, либо кто был захвачен. Это и есть структура майяской фразы во многих языках майя, как раз тех, которые ближе всего: глагол-субъект-объект. Но почему-то следующего шага не происходило.

М. Родин: Я правильно понимаю, что её методология достаточно долго и эффективно применялась? Благодаря ней мы всё равно начали узнавать историю майя.

Д. Беляев: Ограниченно эффективно. Практически до конца 70-х-начала 80-х гг., когда кнорозовская методология была принята, вроде бы была некоторая история, реконструированная хронология этих государств. Можно было сказать, что был такой царь, «Птица-Ягуар», в таком-то году он захватил такого-то пленника. Но это было условное чтение. В некоторых случаях, когда исследователям не нравилось условное чтение, они называли их «правитель A\B\C». В конце 60-х-начале 70-х с надписями Тикаля стал работать американский археолог Кристофер Джонс, опираясь на то, что Проскурякова выделила, нашёл в Тикале последовательность из трёх правителей. Он условно обозначил только одного, а так он называл их «A, B, C».

Начинает формироваться группа исследователей, которые этим занимаются. Дэвид Келли, который совмещает чтение и это условное чтение, Генрих Берлин, немецкий иммигрант в Мексике и Гватемале, который ещё до Проскуряковой выделил сочетания иероглифов, которые назвал «иероглифы-эмблемы». Он предположил, что это то ли названия, то ли титулы. Теперь мы понимаем, что это царские титулы. Опираясь на идеи Проскуряковой, Берлин обратился к текстам Паленке. В 1965 г. в своей статье он выделил последовательности. Он их называл «топиками», т.е. темами. Но это те же самые хронологические последовательности с определёнными ассоциированными с ними иероглифами, где есть иероглиф рождения Проскуряковой, где есть своя версия иероглифа воцарения, и т.д. Берлин, по словам Майкла Ко, тоже скептически относился к идее фонетического прочтения. Хотя он по сути дела основатель гватемальской эпиграфики. Начинают появляться и другие исследователи, которые что-то находят. Начинает формироваться династическая школа. У Проскуряковой у самой есть ученицы. В отличие от Томпсона и Кнорозова, она создала школу.

М. Родин: Правильно ли я понимаю, что то, что сделала Проскурякова – это то, как ребёнок читает комиксы, ещё не умея читать диалоги между героями, но понимая основной смысл?

Д. Беляев: Наверное, да. Хотя мне не нравится сравнение с комиксами, я не большой их поклонник.

М. Родин: Я имею в виду, что можно выделить героев и понять, что между ними происходит в общих чертах.

Д. Беляев: Это как студент, который не очень хорошо выучил латынь, но в общих чертах понимает, что говорится в каком-нибудь Тите Ливии. Ты что-то понимаешь, но не факт, что правильно.

Проскурякова и Кнорозов не стремились к гигантизму. Очень многие свои идеи Кнорозов публиковал в мелких заметках. У Проскуряковой тоже есть очень интересная заметка, на которую много лет не обращали внимания. Она казалась знака «ягуарьей собаки». В ней фактически закладывались основы палеографии эпиграфики майя классического периода. Сравнивая этот знак, она говорит: это то, что Томпсон зафиксировал, а это – то, что он нарисовал, и это у него отдельный знак, отдельный номер в каталоге. Это, на самом деле, раннеклассическая версия этого знака. Потому что она появляется в тех же последовательностях, перед ней идёт знак «У» Ланды. Было понятно, что это за «У», здесь она использовала кнорозовское чтение. И она даже предполагает, что этот знак мог обозначать. И она оказалась права: это начальный знак, который, как правило, зачинает подписи.

После она делает гениальный вывод, на который тогда никто особо не обратил внимания. Если знак в IV-V вв. так сильно отличается от того, что мы видим в VII-VIII вв., то, может, надо каталог Томпсона, в котором больше тысячи знаков, разобрать палеографически и хронологически? И, может быть, не так уж неправ Кнорозов, который считает, что знаков гораздо меньше. А это был один из важных аргументов Томпсона в пользу того, что Кнорозов не прав. По подсчётам Кнорозова, в рукописях знаков примерно 270 (170 – самых употребительных), потом он увеличил количество до 350-355. Томпсон возражал, что в его каталоге больше тысячи. Но Томпсон не знал, что такое палеография. В конце 70-х-начале 80-х гг., когда американские коллеги полностью приняли постулаты Кнорозова, работы Питера Метьюза, Джона Джастисона показали региональную и хронологическую вариативность письменности.  

Эту свою статью она озаглавила тоже очень скромно. Возможно, свою роль сыграло то, что Проскурякова – не историк по образованию. Она понимала практически, но, наверное, не до конца понимала значимость палеографии методологически. Или ей казалось это не важным по сравнению с реальными достижениями.

Она начинает амбициозную работу: пытается написать историю майя на протяжении 1970-х-80-х гг. К началу 80-х, видимо, эскиз был у неё готов. Но она всё перепроверяла, не публиковала массу всего. В итоге незаконченная рукопись вышла уже после её смерти, в 1993 г. Так она и называлась: «История майя».

М. Родин: А она была к тому моменту актуальна, или уже представляла чисто историографический интерес?

Д. Беляев: Ещё была актуальна. Она была не на острие, поскольку там были условные чтения, а наука уже шагнула далеко вперёд. Но всё равно важна, потому что многие вещи поместила в определённый контекст.

Но Проскурякову, как Кнорозова и Дэвида Келли, интересовало не только это. Её интересовало, например, ольмекское искусство, она опубликовала несколько важных статей о нём. Она подвергла сомнению, что у ольмеков и ранних майя были боги и пантеон в том смысле, как это видел Томпсон, который ориентировался на классический пантеон, в котором боги связаны с какими-то функциями. Проскурякова и её ученица, а потом Джойс Маркус, обратили внимание на то, какую важную роль в Мезоамерике должен был играть культ предков. Это сейчас мы знаем, что культ предков составлял основу картины мира Мезоамерики. Про это писал и Кнорозов, у Галины Гавриловны Ершовой масса работ об этом. На археологическом материале это показал Валерий Иванович Гуляев. А в 50-е гг. в справочниках писалось, что о культе предков в Мезоамерике ничего не известно. Где-то в 60-е годы у Проскуряковой складывается представление, что не надо модели, взятые из классической древности, безоговорочно накладывать на Мезоамерику. Может быть, это сыграло свою роль в скепсисе по отношению к дешифровке Кннорозова: критиковали его сравнения майяской письменности с египетской, шумерской, китайской. До конца нельзя понять, считала ли она, что это всё можно прочитать, или нет. Наверное, считала. Но сама не читала.

М. Родин: Для современного майяниста труды Проскуряковой имеют только историографическую ценность?

Д. Беляев: Безусловно, не только историографическую. Там есть методика анализа, с помощью которой мы выделяем определённые иконографические мотивы и понимаем по ним, с какими сюжетами связаны данные стелы. А поскольку из-за того, что во второй половине ХХ века памятники майя были очень сильно разграблены, то очень часто этот корпус раскидан, и мы вынуждены его собирать.

Одна из наших практических работ с моим молодым сотрудником Сергеем Вепрецким состоит в том, что мы, начиная с 2013 г., по разным хранилищам в Гватемале и публикациям пересобрали корпус надписей города Ицимте. И теперь там обнаружилось очень много интересного. Мы продолжаем работать. Это наглядный пример.

Её принципы датировки вполне актуальны для надписей с датами, не привязанными к датировке по майяской эре. И вообще у неё много важных и ключевых замечаний.

Очень осторожно она предположила, что в надписях Яшчилана есть что-то наподобие царских списков. На последовательности раннеклассических притолок она определила, что, если правильно их расположить, там идут серии иероглифов с цифрами: первый, второй, и т.д. Мы тоже от этого отталкиваемся.

Проскурякова показывает пример, как правильно относиться к своему материалу. Масса людей, которые работали после Проскуряковой и внесли какой-то вклад, таким отношением не обладали, и их начинало нести: потом выяснялось, что половина того, что они написали об истории майя – ошибки и неправильные трактовки. Сама Проскурякова к такого рода своим младшим коллегам относилась, как говорят, очень скептически.

М. Родин: В 1984 г. Татьяна Проскурякова была награждена Орденом Кетцаля, высшей наградой Гватемалы, которая вручается правительством этой страны за особые гражданские, гуманитарные и научные заслуги, а также за заслуги в области искусств. В 1985 г. Татьяны Авенировны не стало. В память о ней Музеем Пибоди Гарвардского университета была учреждена премия её имени, которую присуждают за выдающийся вклад в области исследования индейских культур Нового Света. Прах Татьяны Авенировны был захоронен в апреле 1998 г. в постройке J-23, на самой высокой точке акрополя Пьедрас-Неграс, где началась её дорога майяниста.

Описание жизни и научных изысканий Татьяны Проскуряковой – это очередное хорошее доказательство того, что настоящие научные открытия очень редко являются следствием гениальных озарений, а чаще всего являются продуктом многолетнего кропотливого труда хорошо организованных умов, которые систематизируют всю имеющуюся информацию, делают очень аккуратные предположения, а потом их проверяют. По сути, это ещё одно доказательство того, что история – это наука.