Как объяснить внезапное появление совершенно новой развитой культуры на берегах Волги в начале нашей эры? Была ли она славянской? И какое открытие сделали археологи в этом сезоне?
Говорим об именьковской археологической культуре с кандидатом исторических наук, заведующим Лабораторией междисциплинарных археологических исследований Института международных отношений Казанского федерального университета Леонидом Александровичем Вязовым, и с кандидатом исторических наук, старшим научным сотрудником ООО «Гефест» Виталием Викторовичем Кондрашиным.
Стенограмма эфира программы «Родина слонов» с кандидатом исторических наук, заведующим Лабораторией междисциплинарных археологических исследований Института международных отношений Казанского федерального университета Леонидом Александровичем Вязовым, и с кандидатом исторических наук, старшим научным сотрудником ООО «Гефест» Виталием Викторовичем Кондрашиным.
М. Родин: Что такое именьковская археологическая культура, когда она существовала?
Л. Вязов: Памятники этой культуры были впервые описаны ещё до революции. Но как особое культурное единство археологи начали осознавать их в 20-х-40-х гг. И наконец в 50-е гг. именьковская культура была выделена как культурное образование, объединяющее сотни археологических памятников на Средней Волге. В 60-е гг. появляются первые книги об именьковской культуре. Пётр Николаевич Старостин, казанский исследователь, очень много сделал для описания этих древностей, выпустил монографический том об именьковских материалах. Затем в 60-е-70-е годы начинается взрывообразное обследование этих древностей и попытки объяснения того, откуда они появились, какие культурные связи, истоки мы можем для них определить.
В этом поиске истоков именьковской культуры очень большую роль сыграла наш учитель, Галина Ивановна Матвеева, выдающийся самарский археолог, которая создала первую непротиворечивую последовательную схему истории культурного развития древностей на территории самарского, ульяновского Поволжья. С её работ начинается поиск истоков именьковской культуры на территории вообще всей Восточной Европы.
Тут надо сказать, что когда исследователи столкнулись с феноменом именьковской культуры, он, в общем-то, поставил их в тупик. Потому что вдруг в первые века нашей эры появляется огромный массив древностей с совершенно нехарактерным для региона погребальным обрядом. Именьковцы хоронили по обряду кремации. Его здесь никогда не было ни до этого, ни потом. Появляется масса городищ, которые были устроены не совсем так, как это было принято у народов Поволжья. Появляются находки, материалы, которые не могут быть генетически произведены от древностей, которые существовали в регионе в предшествующий период.
С работы Галины Ивановны начинаются первые попытки поисков парадоксальных решений истоков этой культуры. Потому что местные исследователи старались искать их в местных древностях и вставали в тупик. Получалось, что неизвестно откуда, как чёрт из табакерки, выпрыгнуло огромное количество населения, которое ни с того ни с сего заполонило берега Волги и Камы, пожило здесь несколько столетий, в бурную эпоху Великого переселения народов, примерно тогда же, когда гунны прошли огнём и мечом через Восточную Европу и ушли на запад, вдруг это население здесь появилось. И совершенно было непонятно, откуда оно могло взяться. Галина Ивановна предложила новые варианты решений этого вопроса.
В. Кондрашин: Я могу уточнить, что территория распространения именьковской культуры охватывает волго-камский регион на западе от реки Суры и до реки Белой на востоке, и от южной Удмуртии на севере до Самарской Луки на юге. Это преимущественно лесостепная территория.
Памятники на ней были обнаружены ещё в конце XIX в. В первой половине ХХ века они были определены как особого плана отличные от прочих памятников. И уже в 60-е гг. Владимир Фёдорович Генинг предложил концепцию, согласно которой эти памятники объединялись в культуру, которую стали называть именьковской по селу Именьково в Татарстане, по городищу, которое было обнаружено рядом с этим селом, которое определило дальнейшее понимание археологической ситуации волго-камского региона, Среднего Поволжья и Нижнего Прикамья преимущественно.
М. Родин: С какого времени появляются эти памятники и когда они исчезают?
В. Кондрашин: На данный момент господствующая позиция – это IV-VII вв. н.э. Но когда была предложена культура Генингом, он её датировал достаточно широко: с IV до рубежа VIII-IX вв. И действительно, это период Великого переселения народов на территории Среднего Поволжья, Прикамья, Приуралья.
В дальнейшем в ходе раскопок, исследований эти хронологические рамки были значительно уточнены. И на данный момент IV, VI и начало VII в. – это те хронологические рамки, которые определяют время существования именьковской культуры.
М. Родин: Мы говорим о бесписьменном обществе. Насколько я понимаю, всё, что мы знаем про эту культуру, мы получаем из археологии.
В. Кондрашин: И да, и нет. Дело в том, что это время зафиксировано. И даже наши территории косвенно попали в письменные источники, включая труды Иордана, готского историка VI века, который опирался на более ранние источники, и Аммиана Марцеллина. Поэтому здесь источники есть. Это с одной стороны облегчает, а с другой – значительно усложняет интерпретацию тех материалов, которую мы получаем в ходе раскопок, изучая памятники именьковской каультуры и вообще памятники эпохи Великого переселения народов.
М. Родин: Какие основные черты присущи именьковской культуре? Почему её выделяют в отдельную культурную общность?
Л. Вязов: На сегодняшний день мы знаем около 800 памятников, имеющих то или иное отношение к именьковской культуре, которые расположены от Суры на западе, т.е. это восточная Мордовия, граница с Пензенской, Ульяновской областями, и до Уфы, до центра Башкортостана на востоке, от устья реки Белой на севере и до Самарской Луки на юге. Сейчас, конечно, можно выделять более дробные группы внутри этого большого массива древностей. И то описание, которое даёт Старостин, скажем, то, о чём я буду говорить в дальнейшем, относится не ко всем этим памятникам. Наверное, около 4-5 сотен из этого большого массива действительно обладает признаками классических именьковских древностей. Остальные относятся либо к периоду формирования этой культуры, либо к периоду, когда она уже начинает распадаться на отдельные локальные варианты и прекращает своё существование.
Какие основные характерные черты этого населения мы можем выделить? Это население, которое жило группами посёлков вокруг одного центра, более крупной деревни или даже укреплённого объекта. Им почему-то очень важно было обязательно строить эти укрепления с высокими валами и рвами на высоком мысу. Какое-то значение это для них имело, военное, или сакральное, социальное может быть. Вокруг этого городища, как его называют археологи, располагаются открытые поселения, достаточно обширные, с мощными культурными слоями. Т.е. людей жило много, они жили долго. В состав таких групп, по-видимому, входили также могильники, грунтовые, с господством кремационного обряда погребения, хотя есть и некоторые трупоположения.
М. Родин: Нет курганов?
Л. Вязов: Нет. Никаких курганов не было, были поля погребений, как их называют центральноевропейские археологи, т.е. обширные пространства, на которых расположены десятки, сотни захоронений по обряду кремации. Такие небольшие ямки, а иногда даже не ямки, иногда даже на поверхности сложены кальцинированные кости, остатки погребального костра, вместе с которыми клали отдельные предметы. Не всегда, но в поздних могильниках они начинают класть заупокойные дары, обязательно ломая их на части, сгибая. Т.е. так или иначе уничтожали вещь, по-видимому, вместе с умершим владельцем, или принося в дар умершему человеку сломанные вещи. Как правило, это не оружие. Оружие зафиксировано только в единичных погребениях. Это один-два керамических сосуда, по-видимому с заупокойной пищей. И какие-то мелкие бытовые предметы. В женском случае это украшения, детали костюма: бусы, застёжки, фибулы, пряжки. Такой достаточно скудный набор вещей.
Как явствует из количества памятников, это население было очень многочисленным. Оно очень активно осваивало ландшафты Среднего Поволжья, расселяясь и приводя естественные ландшафты в освоенное состояние, используя их под подсечное, а в последствии, видимо даже под какое-то пашенное земледелие. С точки зрения развития земледелия именьковская культура действительно выглядит, наверное, одной из самых развитых восточноевропейских культур этого периода.
В. Кондрашин: Это первое, что отличило именьковскую культуру от предшествующих и синхронных культур, автохтонных культур. Именно пашенное земледелие.
М. Родин: У тех развитого земледелия не было?
В. Кондрашин: В основном те культуры, которые были синхронны или предшествовали появлению именьковцев в Прикамье и на Средней Волге, на севере это были лесные племена, которые преимущественно занимались охотой и рыболовством, а на юге это были кочевники-сарматы. И ни у тех, ни у других пашенного земледелия не было, скорее всего. Были какие-то, может быть, элементы земледелия, огородничество. Я не знаю, это трудно сказать. Но по находкам землеобрабатывающего инструмента, инвентаря, мы не можем сказать, что у синхронных и предшествующих местных культур было развито земледелие настолько, насколько оно было развито у этого пришлого именьковского населения. Потому что там у них отчётливо выявлены такие орудия, как наральники, например, сошники, серпы. То, что связано с достаточно развитым для первой половины I тысячелетия земледелием.
М. Родин: А есть какие-то оценки, сколько там было народу?
Л. Вязов: Мы можем говорить только относительно: больше их было, или меньше. Их было однозначно больше, чем соседей.
В. Кондрашин: Относительно местных – много, относительно тех культур, из районов которых пришло население, наверное, не так много. Согласен, это относительное понятие.
Л. Вязов: Но если в абсолютных цифрах, я думаю, их единовременная численность могла достигать даже нескольких тысяч человек. Для понимания масштабов: вандалы, которые прошли всю Центральную, Южную Европу и разгромили кучу римских легионов, переселяясь в V в. на север Африки, нуждались в кораблях. И они посчитали, сколько их всего и сколько им нужно кораблей для перевозки. Их было 80 тысяч человек. Это вся совокупность племени, которое громило половину Римской империи. Т.е. если представить, что численность одного именьковского поселения была где-то 200-300 человек, единовременно их могло существовать штук двадцать. Вот считайте: несколько тысяч человек вполне могло быть единовременно. Это очень крупный массив по местным масштабам. Окрестное население вряд ли представить могло себе такие массы людей.
Причём они перемещались одновременно и строили свои поселения. Например, есть комплекс около Болгара, деревня, которая очень хорошо сохранилась, видимо, существовала недолго. И сейчас мы сняли план всего памятника по западинам от жилищ. Одновременно на этом поселении существовало где-то два десятка жилищ. Большая семья, населявшая один дом, составляла где-то 10 человек. Вот около 200 человек. Причём поселение построено сразу по единому плану. Т.е. сразу 200 человек пришло, построило себе деревню, потом куда-то делось в связи с какими-то событиями. Вот мы можем представить себе примерные масштабы абсолютной численности населения.
М. Родин: Правильно ли я понимаю, что именьковцы отличаются от всего, что было вокруг в это время, своим хорошим металлургическим производством?
В. Кондрашин: Железообработкой – точно. Дело в том, что у местных финно-угорских народов цветная металлургия была развита достаточно неплохо и существовала на протяжении практически тысячелетия. А по итогам изучения именьковской железообработки можно сказать, что они имели более прогрессивную технологию. Это установлено. Не сказать, что там на порядок или на несколько порядков. Но соотносимо для эпохи I тысячелетия она выглядит более прогрессивно и соотносится, например, с более южными, традиционно развитыми железоделательными центрами Причерноморья, Поднепровья, Подунавья, Кавказа, и т.д.
Л. Вязов: Характерная черта по железообработке: у именьковцев появляются клады топоров. Т.е. топоры производились, видимо, уже для обмена, не просто для использования в рамках деревни. Но для того, чтобы в виде топоров распространять этот металл среди соседей. Т.е. именьковские металлурги имели успех среди соседей за счёт своих развитых технологий. Эти клады топоров, где топоры исчисляются десятками в составе одного комплекса, очень хорошо характеризуют уровень металлообработки. Просто огромное количество железа по сравнению с предшествующей эпохой появляется у именьковского населения.
М. Родин: Мы описали археологические характеристики этого народа. Но самый главный вопрос, который связан с этой культурой: славяне это или нет? Наша общая учительница, Галина Ивановна Матвеева, первая выдвинула предположение, что это могли быть славяне, которые откочевали далеко на восток, на Волгу. Почему она это сделала? Какие данные позволили ей говорить, что это славянское население?
В. Кондрашин: Потому что это было обоснованное мнение, если коротко. Археологи оперируют типологией и аналогией. На основании этого Галина Ивановна Матвеева определила и нашла аналогии на западе, в Поднепровье и западнее Днепра. Что и дало основание предположить и считать, и на данный момент это господствующая точка зрения в научной среде на славянскую атрибутику именьковской культуры. Но с огромным количеством оговорок. Потому что однозначно обозначить именьковцев как славян достаточно трудно для той эпохи, которая предшествует появлению славян. Дело в том, что славяне в письменных источниках появляются в VI в., а мы говорим о начале IV в.
Л. Вязов: Чем в первую очередь оперировала Галина Ивановна? Первое: кремационный обряд погребения. На Волге никто не сжигал. Финно-угры не сжигают. Если и сжигали – то, видимо, тоже под влиянием более западных соседей.
В. Кондрашин: Только в бронзовом веке есть трупосожжение.
Л. Вязов: Да. Во-вторых – комплекс вещей. Плоскодонные горшки. У финнов в Прикамье круглодонные. Плоскодонные есть у поволжских финнов, но там резко различаются детали костюма. Мы хорошо знаем детали костюма поволжских финнов, очень плохо знаем именьковские, потому что у них кремация, но они точно не такие. Т.е. этнографических деталей костюма поволжских финнов мы не находим. Жилища – тоже сильно всё тянет за пределы Среднего Поволжья. Не похожи жилища. Именьковцы делали крупные постройки с центральным столбом и четырёхскатной крышей. Такие же постройки делало население Поднепровья, балтское, славянское, но никак не поволжские финны. Развитое земледелие. Т.е. точно не кочевники, не тюрки и не сарматы.
Вот набор аргументов, которые всерьёз невозможно отрицать. Все они указывают на то, что в местных культурах региона именьковское население не находит своих предков. Откуда-то из другого места. Откуда? На востоке Урала всё другое, на юге – степи, там кочевники, на севере – охотники-финны. Остаётся только запад.
И сейчас дискуссии идут, откуда конкретно с запада. Северо-запад, запад-запад, юго-запад, т.е. где конкретно в культурах, лежащих к западу от именьковского ареала, искать предков этого населения. Причём это не ближайший запад. Потому что непосредственно к западу от именьковского населения жили разные поволжские финны. Значит, ещё западнее. И тут уже учёные спорят: какие именно культуры могли послужить предками именьковской? Этническая атрибуция тех западных культур, которые могли бы быть предковыми по отношению к именьковской, так или иначе связана либо с балтами, либо с балто-славянами. Тут уже вопрос к лингвистам, как их там определять, в какой степени они были славянами. Виталий правильно сказал, что они не могут быть славянами до того, как славяне появились вообще, впервые упомянуты в письменных источниках.
М. Родин: Я правильно понимаю, что мы сейчас говорим о том периоде, когда, грубо говоря, славянский язык ещё не отделился окончательно от балто-славянского единства?
В. Кондрашин: Время выделения славян из общего балто-славяно-германского конгломерата достаточно протяжённое. Оно приходится на рубеж эры, на первые века нашей эры. Германцы из данного конгломерата выделились раньше по языку, а славяне и балты – несколько позднее. Причём славяне, наверное, сформировались и осознали свою идентичность самыми поздними. Это приходится ближе к середине I тысячелетия. По всей видимости так. Хотя, конечно, археологу трудно приводить здесь какие-то аргументы относительно языка и самоидентификации. Мы, в общем-то, оперируем фактическими делами типа вещей, комплексов, сооружений, и т.д. Но именьковская материальная культура сопоставима с материальной культурой населения, которое проживало в Поднепровье и западнее Поднепровья, ближе к Подунавью и к Побужью.
Причём кроме этой основы в именьковской культуре хорошо читаются и инокультурные влияния. Причём не только влияния, воспринятые непосредственно в регионе расселения в Среднем Поволжье и нижнем Прикамье. Но и сарматские влияния, которые могли возникнуть ещё в тот период, когда именьковцы, или будущие именьковцы начали переселение на Среднюю Волгу. Позднескифское влияние.
Л. Вязов: Сейчас, во-первых, можно сослаться на Владимира Владимировича Напольских, с которым ты недавно записывал передачу. Как лингвисты описывают ситуацию? Праславянский язык – это окраинный диалект макробалтского языкового ареала. Т.е. был огромный балтский ареал от Москвы и до самых окраин, по Прибалтики, Повисленья, Поднепровья, и до побережья Оки на востоке. В этом огромном ареале был окраинный говор, который впоследствии выделился и стал предковым по отношению к славянским языкам.
И дальнейшие дискуссии здесь бессмысленны. Больше балты, меньше праславяне – это не имеет значения. Вряд ли это можно реконструировать точно. Учитывая, что надписей на именьковском языке мы не знаем, и никогда не узнаем, скорее всего.
М. Родин: Т.е. мы сейчас говорим о том, что это не славяне, а те люди, чьи братья участвовали в формировании славянской культуры, которая потом выделилась. Т.е. мы до этого момента их ловим. Правильно?
В. Кондрашин: Я такой образ приведу: мы знаем, как готовить борщ и как готовить щи. Что отличает борщ от щей? Наличие свеклы, например. Я бы сопоставил с такой ситуацией. Мы готовим мясной бульон, потом туда бросаем картошку, капусту.
М. Родин: И у нас пока ещё щи.
В. Кондрашин: Да. И когда мы забросили капусту, у нас есть вариант: либо готовить щи, либо борщ. Те, которые остались в Поднепровье, бросили свеклу, и из этого получились славяне. А те, которые пришли на Волгу, и которых мы определяем как именьковцев, бросили туда свиные копчёности, и получилась солянка.
М. Родин: Я обычно никогда не принимаю ни звонки, ни вопросы по СМС, и т.д. Но сейчас мне пришла уникальная СМС. Оказывается, нас слушает Дмитрий Дмитриевич Беляев, один из лидеров мезоамериканистики в России. Он говорит, что Напольских никогда не говорил, что именьковцы – праславяне. Скорее, параславяне. Как мы можем отреагировать на эту реплику?
Л. Вязов: Так в общем мы об этом же и говорим. Это одна из периферийных групп. Он действительно никогда не говорил, что они напрямую праславяне. Т.е. из именьковцев славяне никогда не получились.
В. Кондрашин: Это были родственники тех, из кого потом получились славяне. Но были ли они славянами – это относительно вообще. Просто есть такой стереотип: славян, или праславян, или параславян (как угодно можно это называть) выводят из пшеворской, зарубинецкой культуры. Это рубеж эры-первые века нашей эры. Очень сильно упрощая и грубо говоря, на основе этого при влиянии черняховского населения возникла киевская культура, затем пеньковская культура, и пеньковцев в Поднепровье мы уже ассоциируем со славянами. Там эта преемственность более-менее прослеживается. Но именьковцы переселились на Волгу до того момента, когда славяне сформировались.
М. Родин: Одна из самых важных вещей, которую я хотел сегодня упомянуть – это последние находки, которые, как мне кажется, льют воду на теорию Галины Ивановны. И совершил эту находку Виталий Викторович Кондрашин. Что это было и почему это важно?
В. Кондрашин: Я не знаю, почему это важно. Наверное, потому, что это исключительная ситуация. У нас не так много известно именьковских могильников. Вообще, феномен именьковской культуры, помимо всего прочего перечисленного, заключается и в том, что при огромном количестве поселенческих памятников, городищ и селищ, мы знаем около трёх десятков, наверное, поменьше, могильников и отдельных захоронений. Поэтому каждый новый появляющийся могильник – это подспорье для изучения именьковской культуры.
И в этом (2020) году, в этом полевом сезоне удача нам улыбнулась. Мы копали срубное селище, т.е. селище бронзового века. Вдруг неожиданно обнаружили на его территории сначала одно погребение, по всем признакам напоминающее именьковское, т.е. лепные сосуды характерного типа, кальцинированные кости, оплавки цветного металла. А в дальнейшем там обнаружилось дополнительно шесть погребений такого же типа. В которых обнаружен достаточно редкий погребальный инвентарь для именьковской культуры: наконечник копья и удила. Причём то погребение, в котором эти предметы были обнаружены, сопровождалось ещё и жертвенным комплексом в виде ног лошади. Это достаточно знаковая для специалистов ситуация, характеризующая именно эпоху Великого переселения народов. В этом плане это открытие сезона, чему я бесконечно рад.
Л. Вязов: Тут надо сказать в чём фишка. Именьковцы хоронили по обряду кремации. Это значит, что погребение представляет собой горстку пепла погребального костра, горстку мелких белых костей, захороненную в небольшой ямке почти рядом с поверхностью. Как правило, мы эти ямки просто не находим. Их можно найти только если они начали сыпаться в береговом обрыве, и все именьковские могильники пока находились на берегах водохранилища, либо это может быть находка грабителей археологических памятников, которые при помощи металлоискателя находят предметы, либо это может быть случайная находка, как в случае Виталия Викторовича. И, видимо, очень много погребений было вообще на поверхности, вообще без ямки.
Мы вот буквально вернулись из экспедиции, совместной с Чувашским университетом, на Суре. Там под толщей аллювиальных отложений мы тоже нашли погребение. Так оно было на поверхности поселения. Т.е. если бы не толща песка, который принесла Сура, мы бы никогда не нашли это погребение. Его бы просто разрушили в последующие эпохи. А тут погребению удалось сохраниться. То же самое у Виталия Викторовича, уникальный случай: оно сохранилось, оно ещё и найдено.
В. Кондрашин: При изучении, проведении исследований на Самарской Луке, там, где распространены в основном памятники именьковской культуры в Самарской области, каждый раз, выезжая на раскопки, мы предпринимали усилия по поиску могильника. Галина Ивановна его искала почти тридцать лет и так и не нашла. Собственно говоря, это уже вошло в местный археологический фольклор: передавалось, и мы все знали эту легенду, о том, что Галина Ивановна обещала ящик любого вида напитка за найденный могильник именьковской культуры. И все самарские археологи так или иначе участвовали в поисках с различной долей мотивации. И команда меня до глубины души растрогала, когда на отвальном вечере экспедиции мне от имени, можно сказать по поручению Галины Ивановны был преподнесён ящик коньяка.
М. Родин: Как современная наука представляет себе формирование этой культуры? Понятно, что она многокомпонентная. Как она складывалась и какое отношение к ней имеют славяне?
В. Кондрашин: Многокомпонентность – это как раз принципиальный момент в характеристике культуры. Многокомпонентность плюс динамика – это то, что я вкладываю в понимание этого феномена. Население, которое пришло, которое активно взаимодействовало между собой, потому что это было не единое население, как мне представляется, и взаимодействовало с окружающими группами населения.
Л. Вязов: Виталик сказал основную фабулу. Археологическая культура – это не народ, не административная территория. Это сложное, динамическое, многокомпонентное явление. Отдельное, особое от языка, от хозяйства, от этнического самосознания. Конечно, эти особенности материальной культуры формировались в результате взаимодействия людей. А в большей степени взаимодействовали люди, которые говорили на похожих языках, или вообще на одном языке. Поэтому, конечно, археологическая реальность в какой-то степени отражает языковые процессы. Но это не тождественные явления.
Об истоках формирования именьковской культуры была концепция Галины Ивановны, как у Нестора: «Пришли славяне и сели по Днепру». Вот так не приходили, по-видимому. Идея-то правильная, и поиск истоков абсолютно правильный. Мы, конечно, продолжаем в этом смысле развивать наследие Галины Ивановны. Но само понимание механизма процессов у нас уже немножко другое: нет, не пришли, нет, не славяне, нет, не сели. Всё было гораздо сложнее и динамичнее. Переплетались процессы не только этнические, не только культурные, но и процесс, связанный с развитием хозяйства, с освоением территории, с взаимодействием человека и окружающей среды, с климатом, и пр.
Мне кажется, что это тема для отдельного разговора. Может быть, мы когда-нибудь сделаем ещё одну передачу: не пришли, не сели, не славяне, а что же тогда произошло? Я думаю, мы сможем поговорить в том же составе, потому что наши последние исследования ориентированы на взаимодействие человека и окружающей среды, и я, и ребята, с которыми мы работаем вместе, скорее в этом ключе рассматриваем процесс формирования именьковской культуры. Но я буду очень признателен Виталию Викторовичу, если он примет участие в ещё одном разговоре, потому что тогда мы смогли бы подтянуть металлургию, железообработку, в которой Виталий Викторович безусловный специалист, намного лучший, чем я, потому что его диссертация была посвящена конкретно этому вопросу.
В. Кондрашин: Я не против.
Вы можете стать подписчиком журнала Proshloe и поддержать наши проекты: https://proshloe.com/donate
© 2022 Родина слонов · Копирование материалов сайта без разрешения запрещено
Добавить комментарий