Екатерина Маркина в «Родине слонов»

«Скажи моему господину, так говорит Яким-Адду. Недавно я писал моему господину: «На крыше дома в городе Аккакка поймали льва. Пусть мой господин напишет мне, должен ли лев оставаться на крыше до приезда моего господина, или же я должен отправить льва моему господину». Однако письма от моего господина все не приходили и лев находится на крыше вот уже пять дней. Ему бросили свинью и собаку, но он не стал их есть. Я волновался как бы лев не помер с тоски. Я испугался, но в конце концов я посадил льва в клетку и отправил его на лодке моему господину».

Мы уже не раз рассказывали о древних письмах, таких как берестяные грамоты или таблички из Виндоланды. Сегодня начинаем разговор о клинописных посланиях Древнего Востока. Как был устроен месопотамский обмен письмами, и кто в нём участвовал? Какие послания писали жители Междуречья, чтобы устроиться на работу? Что можно узнать о месопотамском бизнесе, военном деле и семейных отношениях, исследуя клинописные письма? В эфире «Родины слонов» старший преподаватель Института классического Востока и античности НИУ ВШЭ Екатерина Владимировна Маркина.

Стенограмма эфира программы «Родина слонов» со старшим преподавателем Института классического Востока и античности НИУ ВШЭ Екатериной Владимировной Маркиной.

М. Родин: В нашей программе мы достаточно часто говорим о каких-то глобальных масштабных исторических процессах. Но мне кажется, не менее интересно, не менее важно понять, как жили люди в разные эпохи. О чём они думали, как между собой общались, в каких отношениях состояли. Представьте, насколько с одной стороны интересно, а с другой – тяжело будет воспринимать людям через четыре с половиной тысячи лет, если они найдут ваш смартфон и вашу переписку где-нибудь в Telegram. Есть такая известная шутка, что за последние 30 лет во фразе «Вася в клубе склеил модель» значение поменяло три слова из четырёх. С этим же самым сталкиваются историки, когда читают переписки древних народов.

И сегодня мы поговорим об одном из таких прекрасных окошек в прошлое, которое у нас есть. Мы будем говорить о письмах, которые люди писали друг другу в Месопотамии за две с половиной тысячи лет до н.э. и ближе к нам.

Я не просто так упомянул про мессенджеры. Когда я готовился к программе, читал книжку, которую вы мне дали подготовиться, Лео Оппенгейма. Она на английском языке. И в этих письмах словосочетание «my messenger» упоминается очень часто. Но, я так понял, там имеется в виду «мой посланник». Т.е. это действительно похожий на нашу ситуацию источник, потому что там вскрываются совершенно разные пласты культуры. Мы сегодня будем говорить обо всех слоях общества, о разных проблемах. Правильно?

Е. Маркина: Да, совершенно верно. По крайней мере, я планирую познакомить наших слушателей, которые проявят к этому интерес, вообще с этим жанром. Рассказать о том, что такое письмо в древнем понимании и чем оно, может быть, отличается от тех писем, которые мы сегодня отправляем по мессенджерам.

М. Родин: Я думаю, нужно начать с того, чтобы обозначить хронологический промежуток и географические рамки нашего рассказа. Про что мы будем рассказывать?

Е. Маркина: Мы будем сегодня говорить о письмах, которые друг другу писали люди на территории древней Месопотамии. В грубом виде это территория современного Ирака и часть современной Сирии.

Временной промежуток будет огромным. Начнём мы с писем, которые писались в конце III тыс. до н.э. Самое первое письмо, с которым мы сегодня будем иметь дело, датируется примерно XXIV-XXIII в. до н.э. А последнее – я решила не выходить за рамки конца Новоассирийской империи, поэтому это будет VII в. до н.э.

М. Родин: За это время там сменилось несколько государств, были периоды раздробленности, были периоды собирания этих земель. Соответственно, это разные политические ситуации, которые обязательно нужно будет учитывать при разговоре.

Е. Маркина: Я планирую при разговоре каждый раз, когда мы будем вступать в новую историческую эпоху, или, может быть, на новую территорию, делать краткий синопсис буквально в двух словах, чтобы мы контекст не теряли.

М. Родин: Давайте начнём с истории возникновения этого жанра, потому что эпистолярный жанр не везде возникал. А тут нам очень повезло: у нас одна из практически первых письменностей, и сразу люди начинают активно общаться между собой, и до нас доходят эти источники. Почему и как это возникло?

Е. Маркина: Почему они доходят – это, в общем-то, очевидно. Благодаря стечению обстоятельств, а именно благодаря тому, что Месопотамия, к их сожалению но к нашему счастью, бедна природными ресурсами, и был выбран нетипичный носитель для записи информации: глиняная табличка. А глиняные таблички хотя и хрупки, но не подвержены воздействию разных других разрушающих факторов. И теперь, если говорить глобально, в нашем распоряжении около полумиллиона текстов, не все из них – письма, конечно.

И действительно, потребность отправлять друг другу какие-то распространённые сообщения возникает довольно рано. И более того, что интересно, возникновение этого обмена эпистолярными текстами фиксируется в месопотамском эпосе. Есть, например, такой литературный текст: «Энмеркар и правитель Аратты». Энмеркар – это царь Урука, который по разным причинам должен был взаимодействовать со своим зарубежным коллегой, правителем Аратты. И они очень долго обменивались сообщениями. Сообщения раз от раза становились всё длиннее и длиннее. В конце концов дело пришло к тому, что посланник, который должен был запомнить текст послания Энмеркара и донести его до правителя Аратты, не смог этого сделать. И так родилось не только письмо как жанр, но и письмо как средство коммуникации. Так что это, видимо, была важная в сознании людей вещь, которая закрепилась в эпосе.

М. Родин: Тут же есть ещё одна проблема: кто кому пишет? Мы сейчас говорим о царях, но у нас очень много переписок между рядовыми гражданами. У нас были отдельные программы про месопотамских писцов, про аккадский язык, как объединяющий всех, подобно английскому сейчас. Как обстояло дело с грамотностью в этот период и насколько сильно её уровень менялся?

Е. Маркина: Тут сразу несколько вопросов увязано в один. Первый и самый главный – когда представляешь себе клинопись как письменность, то сразу становится тревожно. Потому что представить себе, что это можно не только освоить, но и успешно пользоваться каждый день, человеку обычно бывает трудно. И потом, если открываешь какой-нибудь список знаков, это, конечно, не словарь с иероглифами, но там тоже порядка 600 знаков, есть разные идеограммы, знаки для отдельных слов, и т.д., то кажется, что это не очень просто. Но если вдуматься, то это всё общее количество знаков никогда не употребляется в рамках одного и того же периода. И чтобы писать короткие бытовые сообщения, можно было обойтись вполне себе и сотней знаков, во всяком случае если речь идёт про аккадский язык.

Из таких простых соображений, видимо, аргумент, что поскольку клинопись была трудна в использовании, то какое-то ограниченное число людей могло с нею управляться, видимо, неверен. Более того, сами тексты, которые мы читаем, также свидетельствуют в пользу того, что скорее число людей, которые могли прочесть, пусть даже они не умели писать, всё-таки несколько больше, чем мы думали раньше.

Когда читаешь письмо, иногда там встречается фраза: «Как только ты прочтёшь моё письмо, сделай то». По-аккадски это может выражаться по-разному. Можно сказать: «Как только ты увидишь», т.е. прочтёшь эту табличку, то пойди купи хлеб. А можно написать: «Как только ты услышишь». Это значит, что кто-то тебе её должен прочесть. Из этого мы можем сделать соответствующий вывод.

Примерно такая же ситуация с терминами для письма. Если человек имеет в виду, что он сидит и пишет письмо сам прямо палочкой на глине, то он употребляет специальный аккадский глагол, который означает прямо «писать физически». Если он писать не умеет и хочет, чтобы за него написал кто-то другой, он может употребить тот же самый глагол, но в форме не «сделать что-то», а «заставить кого-то что-то сделать». Не «я написал», а «я попросил кого-то написать», или «я сделал так, чтобы кто-то написал».

М. Родин: Соответственно, в каждом письме мы видим, человек сам писал, или кому-то диктовал. И наоборот: он подразумевал, что кто-то прочитает, или ему прочитают.

Е. Маркина: Это видно не в каждом письме. Это видно только в тех случаях, когда есть фразы определённого типа. Бывает так, что используются нейтральный термины. В аккадском языке, например, есть глагол, который означает «писать» не в смысле «писать на чём-то», а как мы говорим: «Я написал тебе письмо» в смысле «отправил тебе письмо». В этом случае мы не знаем, сам человек написал, или не сам.

М. Родин: А в какой форме сразу возникает эпистолярный жанр? Он сразу как-то кодифицирован, или мы видим, как он меняется, как появляются какие-то формы его, обращения, и т.п.? Или это могла быть просто записка, как на берестяных грамотах в Новгороде: два слова и всё?

Е. Маркина: Если мы будем говорить о том, как мы понимаем, что этот текст – письмо, а этот текст – не письмо, мы должны сказать, что хотя в принципе письмо не так сильно формализовано, как некоторые другие жанры месопотамских текстов, всё-таки некоторый набор формул, которые в текстах такого рода должны быть, есть. Главных там две.

Первая формула, которая практически всегда бывает – это т.н. адресная формула. Это, на самом деле, интересная вещь, потому что она нас сразу помещает в контекст того, как происходил обмен сообщениями. Она звучит в аккадском или в шумерском языке так: «Такому-то скажи, так говорит такой-то». В этой формуле есть адресат, есть отправитель. Есть ещё некий третий персонаж, к которому обращён императив. Сначала, может быть, об этом не задумываешься, а потом тебе вдруг приходит в голову: «А кто сказать-то должен? Кто все эти люди?»

По-видимому, эта адресная формула отражает самую архаическую ситуацию, при которой отправитель письма либо сам его пишет, либо просит кого-то написать, и когда это письмо доходит до адресата, это письмо ему кто-то читает. И именно к тому, кто это читает, и направлен этот императив. Возможно тем, кто читает, был тот самый человек, который доставляет письмо. Возможно и нет. Но со временем эта застывшая форма перестаёт буквально соотноситься с реальностью, потому что даже в той ситуации, когда и отправитель, и адресат умеют оба и читать, и писать, и это происходит без посредничества третьих лиц, эта формула всё равно такая.

Но это не единственный маркер, благодаря которому мы можем определить, что это письмо. Очень важно наличие в тексте форм первого и второго лица. Если в тексте есть «я» и «ты», и этот текст при этом не литературный, то это с большой долей вероятности письмо.

А вторая формульная часть, которая обычно бывает – это т.н. формула приветствия. «Скажи такому-то, так говорит такой-то: «Пусть у тебя всё будет хорошо, пусть боги улыбаются тебе с неба, пусть ты будешь богат и счастлив до конца своей жизни»», – приблизительно такого рода пожелания. Призывали благополучие в жизнь того человека, которому писали письмо. Отчасти, видимо, это действительно было правдой, а отчасти это формализованная вещь.

Но тут, правда, есть нюанс. Эта формула приветствия и всяческие пожелания уместны только в тех случаях, когда друг другу пишут люди либо равные по статусу, либо когда человеку вышестоящему пишет нижестоящий. А если наоборот, царь пишет какие-то распоряжения, никогда никакой формулы не будет.

М. Родин: Я так понимаю, достаточно удобная ситуация для исследователей в том, что все эти письма написаны на небольшом количестве языков. Поскольку в этот период в этом регионе были распространённые литературные языки. Сначала на шумерском писали, потом – на аккадском. Как-то они менялись со временем? И нужно ли учиться заново шумерскому языку разных периодов?

Е. Маркина: Шумерскому языку разных периодов, естественно, нужно учиться. Другое дело, что письма для шумерского языка – не самый главный памятник. Основная часть шумерского лингвистического дискурса происходит прежде всего из литературных текстов и царских надписей. 

Здесь есть интересная проблема: письма на шумерском языке и письма на аккадском языке друг от друга несколько отличаются. Не смотря на то, что самое раннее письмо из тех, что есть в нашем распоряжении – это действительно письмо на шумерском языке, старошумерского времени, самый конец XXIV века до н.э. Напряжённая ситуация вокруг. Это письмо из города Лагаш на юге Месопотамии, в период, когда происходит большое количество междоусобных войн.

Идёт война за контроль над территорией, за объединение земель. И город Лагаш на протяжении всей своей истории, а особенно в III тысячелетии до н.э., был ключевым регионом (помните, в советское время было выражение «житница страны»?), это самый плодородный регион. Поэтому в эпоху смут они могли себе тогда позволить немножко самоизолироваться.

В этот момент этой смуты письмо, которое до нас дошло, повествует о том, как на Лагаш совершили набег эламиты. Это как раз те самые люди, чью письменность мы с вами в прошлый раз обсуждали.

М. Родин: Екатерина имеет в виду программу «Proshloe. Радио», которую мы делали с ней, где она рассказывала про расшифровку линейного эламского письма. Посмотрите: это очень интересно. 

Е. Маркина: 600 человек напали, унесли какое-то добро. В письме говорится о том, что с этими эламитами произошло сражение, и из шестисот предположительно пятьсот были взяты в плен.

Тем не менее это – редкий пример того, как красноречивы и информативны могут быть письма на шумерском языке. Потому что обычно, по мере того, как мы будем приближаться к нашему времени, письма эти становятся всё короче и всё более сухими. Т.е. они довольно быстро становятся чисто функциональной вещью и сокращаются до деловых записок: «Отправь ко мне такого-то человека», «Выдай ему 500 л. зерна», «Пошли этих двух работников на такое-то поле». В общем, всё.

При этом в конце III тысячелетия настаёт такая ситуация, когда аккадский язык становится полноправным участником месопотамской жизни. С этого момента число текстов, составленных на нём, всё растёт, а шумерский язык напротив, умирает. И аккадские письма с самого начала обладают гораздо большей экспрессией.

В качестве примера ранних кратких сухих писем очень нейтрального стиля на шумерском языке могу вам привести такой коротенький текст:

Без всяких литературных красот: всё очень строго и по делу. На аккадском языке, конечно, тоже бывали такие очень короткие сообщения. Но их не так много. Аккадцы любили выражаться более экспрессивно. Вот, например, письмо того же времени, из того же места:

М. Родин: Это то, о чём я говорил про Васю и модель в клубе. Что имеется в виду? Очень сложно, не зная контекста, понять. Я читал эти письма, и в половине вообще не понимал сути. Набор фраз каких-то.

Е. Маркина: Здесь как раз всё понятно. Он имеет в виду, что есть срочное дело, и он ждёт, пока этот человек к нему приедет. И то, что он говорит: «Пока ты не посмотришь мне в глаза – не ешь и не пей», – это значит «бросай все дела и езжай ко мне». И всеми богами он его заклинает для ускорения. Если ты этого не сделаешь, на тебя обрушится проклятье всех богов, а ещё царя и царицы.

М. Родин: Может, они были экспрессивны, потому что шумерский язык в какой-то момент стал выспренным языком интеллигенции, и может поэтому он более ровный, спокойный? А на аккадском писали более экспрессивно, потому что на нём реально свои чувства и эмоции выражали, и поэтому он не был столь зажат?

Е. Маркина: Я так не думаю. Думаю, дело немного в другом. Я думаю, что поскольку шумерская культура произрастает из бюрократической системы (они же придумали это всё для чего? Для бухгалтерии), это всё её наследство. Там не должно быть ничего лишнего. Если у тебя есть дело – то ты пиши, и не надо никакой самодеятельности. И по литературным памятникам прекрасно видно, что шумерский язык совершенно не сухой, и бывают просто завораживающие тексты. Другое дело, что они сложные и местами очень тёмные. Но там, где понятно – просто захватывают дух.

М. Родин: Давайте переходить дальше, к тому периоду, когда мы можем наблюдать за развитием отношений, общества, и т.д. Я так понимаю, в аккадский период, вторая половина III тысячелетия до н.э., времена Саргона Великого, когда он захватывает всю эту территорию.  

Е. Маркина: Это где-то XXIII-XXII в. до н.э.

М. Родин: Какие интересные письма сохранились и что мы можем из них вынести?

Е. Маркина: Писем сохранилось на самом деле не так много. Их на самом деле несколько десятков. Меньше ста в общей сложности. И они тоже есть разные. Часть происходит из недр государственной бюрократии. И они самые интересные, потому что проливают свет на разные вещи. Есть письма частные, некоторые из них очень смешные. В особенности, например, письма из региона долины Диялы, это приток Тигра.

В долине этой реки сформировалась несколько специфическая своя культура. И у них там есть одно выражение, которое не встречается больше ни в каких других текстах. Звучит оно так: «Я очень зол». Есть письмо, которое состоит только из этой фразы. Фраза, видимо, означает не только злость, но и разные другие вещи. Она, видимо, выражает какое-то сильное эмоциональное движение внутри человека, которое может реализовываться гневом, слезами, смехом. А есть письмо с этой фразой, частное тоже, в котором говорится так: «Почему вы, такой-то и такой-то, живёте в одном доме и всё время ссоритесь? Живите нормально!»

М. Родин: Это уже какая-то бытовуха. И, видимо, адресаты знают какой-то контекст. Поэтому им не нужно лишних слов, чтобы описать ситуацию.

Е. Маркина: Да, естественно. И это та вещь, которая часто фрустрирует исследователей. Потому что ты читаешь текст, и некоторые места по словам всё понимаешь, а какую картину из этого сложить – понять до конца не можешь.

М. Родин: Причём мы сейчас говорим не о каком-то культурном контексте, а о контексте конкретной ситуации. Кто там с кем поругался? Родственники? Соседи по дому?

Е. Маркина: Бывают случаи очень редко, когда у нас есть серии писем. Это письма, которые курсируют между одними и теми же людьми и касаются одной и той же ситуации. Есть, например, моя любимая серия писем: там, по-моему, три или четыре письма с одним и тем же отправителем, с одним и тем же адресатом.

В первом письме говорится: «Я написал тебе то-то и то-то, жду твоего ответа». Следующее письмо: «Я написал тебе уже трижды, но ответ на моё письмо всё ещё не пришёл». И в следующем письме говорится: «Я бесконечно пишу тебе, но никак не могу дождаться ответа на своё письмо». И дальше пересказывается примерно один и тот же сюжет. Т.е. есть какая-то проблема, которая требует решения, но очевидно, что не все стороны хотят её как-то решать. 

М. Родин: Видимо, то письмо, которое вы упоминали до этого, «Я очень зол», было одним из такой цепочки, после пятого письма с конкретными требованиями.

Е. Маркина: На самом деле, это письма разных эпох.

Давайте мы вернёмся к письмам староаккадского, саргоновского времени, чтобы дать почувствовать живую ткань истории.

Первая выдержка из письма – про то, что происходило перед самым концом периода, когда империя должна была вот-вот схлопнуться. Письмо от того же самого человека, который недавно заклинал всеми богами не садиться на стул:

Это письмо – одно из ярких свидетельств того, как царство разрушалось понемножечку, в том числе под натиском набегов диких горских варварских племён. Тех самых гутиев, которые разбойничали, угоняли скот, мешали сельскохозяйственным работам, и т.д. И всё это на фоне общей неблагоприятной ситуации с климатом: был засушливый период. Все эти проблемы заставляли внимательно относиться к продовольствию.

М. Родин: Я ещё помню продолжение этого письма, которое говорит как раз о взаимоотношениях между этими людьми. Он говорит, что обычно после набегов гутиев с него налогов не брал. Но в этот раз – будет. Потому что это уже нормальная ситуация: надо просто привыкать и прятать скот, чтобы не угоняли. Там что-то в таком духе.

Е. Маркина: Это как раз то, почему я не стала цитировать вторую половину письма. Потому что её нужно реинтерпретировать. Там есть проблемы. И интерпретация этого предложения уже была пересмотрена после Оппенгейма. Было заявлено, что эта вторая часть – такая саркастическая тирада, мол, сейчас возьму и всё у тебя заберу. Я про этот же самый текст готовлю свою следующую статью. Поэтому я сейчас не стану вам выкладывать все козыри.

М. Родин: Что ещё интересного мы сможем вытащить из писем этого периода?

Е. Маркина: Я вам хочу предложить суперинтересный кейс. Мы долгое время жили с довольно интригующим фрагментом письма. Адресная формула разбита: мы не знаем, от кого и кому это письмо. Говорится так:

Буквально несколько лет назад нашёлся вариант этого письма. Полный практически.

М. Родин: Получается, некоторые письма сохраняются в копиях?

Е. Маркина: Да. С некоторых особо важных писем делались копии. Снимались и хранились в том месте, откуда их отправляют. Более того, некоторые письма могли служить учебным материалом при обучении писцов. Эти письма могли даваться для копирования. Кроме того, мы точно не знаем, как писали письма: сразу ли чистовой текст надиктовывался, или писец, который составлял текст, сначала делал какие-то заметки, потом писал черновик, потом – с черновика на чистовик. Мы не знаем. Но путь с черновиками по крайней мере наряду с другими имел место быть. Потому что действительно известны такие наброски.

Текст, который я сейчас собираюсь зачитать, более полную версию, совершенно очевидно архивный, потому что внизу есть т.н. колофон. Это пометка писца, которая этот текст характеризует. Звучит эта пометка так: «Ишарум отправил это письмо в год (разбит), месяц 12». Вот само письмо:

Энси – это по-нашему мэр.

Вся прелесть этой ситуации состоит в том, что на материале второго текста мы немножко понимаем, про что вообще идёт речь.

М. Родин: Только непонятно, куда делись овцы?

Е. Маркина: Ну, видимо, овцы – не самое важное в этом сюжете.

Мы знаем, что письмо направлено Месагу. Месаг – это градоначальник крупного города на юге Месопотамии, который назывался Умма. Кто такой Лугаль-гиш, который вероломно напал? Это тоже градоначальник, но другого крупного города тоже на юге Месопотамии, который назывался Адаб.  

Получается, человек по имени Ишарум обращается к Месагу, говорит ему о том, что Лугаль-гиш его атаковал. Есть такая специфика: в некоторых письмах отправитель обращается к адресату во втором лице, на «ты», а в некоторых – в третьем: «он». Это такой пережиток того, что у нас три человека в ситуации коммуникации. И он всячески пытается убедить Месага не следовать примеру своего коллеги: ничего не бояться, прийти и броситься в ноги, и тогда всё будет хорошо.

Проблема только в одном: непонятно, кто такой Ишарум. В тексте он говорит, что снова назначит Месагу энси, если тот придёт.

М. Родин: Как будто более высокий начальник.

Е. Маркина: Да. Это значит, что это должен быть кто-то высокого ранга, кто может назначать мэров городов, так сказать. Царская позиция.

Но не было у нас правителя с таким именем в этот период. Видимо, надо думать, что это человек, который нашёл себя и возвысился на обломках саргоновского царства. И когда шла борьба за то, какой кусок пирога кому достанется, он пытался привлечь на свою сторону как можно больше людей.  

М. Родин: То есть это правитель среднего уровня, наверное, который захватил какой-то регион и им управлял отдельно, не как всем государством.

Е. Маркина: Это момент, когда никакого большого государства нет. Саргоновское царство пало, и наверняка возникло несколько предприимчивых людей и группировок, которые пытались что-то с этого получить. И, наверное, Ишарум – один из них. В общем, это всё очень интригует, и тяжело, когда ты не можешь объяснить себе некоторые вещи.

М. Родин: Это, конечно, проблема: с одной стороны, нам не хватает информации, с другой – мы понимаем, что жизнь сложнее, чем описано в официальной хронике, и очень много таких сюжетов, которые мы, может быть, никогда в жизни и не сможем распутать.

Я так понимаю, и в этот период, и до, и после – всегда важную роль играли экономические и торговые отношения. Собственно, письменность возникла для того, чтобы что-то посчитать. И здесь это очень хорошо проявлено.

Е. Маркина: Да, совершенно верно. Если мы с вами пойдём хронологически дальше, то мы с вами должны пару слов сказать о т.н. староассирийском периоде. Это примерно XX-XIX в. до н.э. Специфика в том, что это первый период, когда у нас достаточно много документов из Ашшура, из того места, которое потом станет ядром Ассирии.

В самый ранний период, о котором нам известно, Ашшур жил за счёт торговли, прежде всего с Малой Азией. Также мы знаем, что Ашшур торговал с Вавилонией и вывозил оттуда предметы роскоши. У Ашшура в этот момент было несколько торговых колоний на территории Малой Азии. Самая главная из них называлась Каниш. И большая часть документов, которая повествует об этом периоде, обнаружена не в самом Ашшуре, а на территории Каниша. В современности это городище называется Кюльтепе.

Приведу вам коротенький документ, который формально интересен тем, что там больше одного адресата:

М. Родин: Очень сложная система и схема. Мы видим сложно организованную торговлю с партнёрами, взаимозачётами, обменами. Сложная экономическая ситуация.

Е. Маркина: Это действительно была сложная система. Люди вообще монографии пишут только на торговой терминологии. При том, что этих текстов не безумное количество, меньше десяти тысяч.

М. Родин: Десять тысяч для III тысячелетия до н.э. – мне кажется, это уже очень много.

Е. Маркина: Знаете, у нас из III тысячелетия вообще происходит самый масштабный корпус клинописных текстов. Это тексты времени III династии Ура, которых около 500 000 всего известно.

М. Родин: Что у нас дальше по хронологи и интересным сюжетам, которые мы можем вытащить из этих писем?

Е. Маркина: Дальше у нас по хронологии один из самых ярких периодов, старовавилонский. Хронологически это примерно XX-XVII или XVI вв. Это время, когда Вавилония в конце концов оказывается под властью одного единственного человека, Хаммурапи. Он – автор всем известных законов.

Прелесть писем этого периода, с одной стороны, состоит в том, что в переписке мы можем видеть, как Хаммурапи выстраивал своё царство. Известна его переписка с коллегами. А с другой стороны, мы немножко можем посмотреть на этот процесс извне. Потому что у нас есть как минимум один грандиозный архив за пределами Вавилонии: это архив из города Мари, который сейчас называется Телль-Харири, само городище, и находится на территории современной Сирии.

В этом архиве находятся письма прежде всего их правителей, которые так или иначе сталкивались с Хаммурапи. Это Шамши-Адад и его сыновья с одной стороны. С другой стороны это правитель Зимри-Лим, который вообще принадлежал к аморейской династии из Алеппо, но Шамши-Адад его выгнал, потом Зимри-Лим вернулся и выгнал ставленников Шамши-Адада, которых он считал самозванцами.

Для начала давайте немножко посмотрим на Хаммурапи. Но поскольку Хаммурапи как государственный деятель известен прекрасно, я скорее хотела привнести нотку человечности в его образ, и зачитать вам его письмо к одной из его сестёр, которая как раз находилась в Мари. Я упоминала, что Хаммурапи и Зимри-Лим до какого-то момента были союзниками. Вот что он пишет:

М. Родин: То есть не только обменивались дарами, деньгами, товарами и т.д., но и такими важными новостями обменивались между собой и простые люди, и цари.

Е. Маркина: Да. И на самом деле это очень большая радость, когда ты можешь посмотреть на человека, который тебе известен, как государственный деятель, полководец, кто-то ещё, на какие-то его личные черты. Это, может быть, самое завораживающее из того, что есть в этих текстах.

М. Родин: Есть ещё более личные тексты, когда люди, например, пытаются устраиваться на работу, ещё что-то. Из этого периода?

Е. Маркина: Да. Это тоже письмо из этого периода, из царства, которое находилось под влиянием Мари. Мы ничего о человеке, который его отправил, не знаем. Только то, что он о себе пишет непосредственно в этом тексте. Но письмо, конечно, очень примечательное. Оно адресовано «моей госпоже», т.е. жене правителя города, где он находится. И пишет он так:

М. Родин: Какое длинное витиеватое послание! Это явно письмо, написанное знакомому человеку, с которым уже есть какие-то отношения. Он даже претензии предъявляет постоянно.

Е. Маркина: Здесь есть несколько примечательных вещей. Во-первых, из письма мы узнаём, что его госпожа внушила ему идею обучиться писцовому искусству для того, чтобы пойти на повышение, я так понимаю. И действительно, весь этот текст демонстрирует, что он научился, и научился хорошо. Потому что помимо того, что он здесь демонстрирует свою способность изящно выражаться, он же здесь себя называет «сыном призрака», или «сыном мертвеца». С одной стороны, это указание на то, что у него нет клановой поддержки, и у него надежда только на эту госпожу. А с другой стороны, может быть, он так демонстрирует и своё знакомство с литературной традицией. Потому что в одном из литературных текстов, когда речь идёт о генеалогии Саргона Древнего, он в каком-то месте называется «сыном призрака».

Помните, я говорила, что для бытовой коммуникации достаточно было выучить сто знаков? Можно было на этом не останавливаться: можно было пройти все ступени обучения и научиться красноречиво изъясняться, причём иногда так, что люди, которые тебя брали на работу, может быть, не всегда могли прочесть всё то, что ты пишешь. И этому есть письменные свидетельства. Есть, например, письмо Шамши-Адада к одному из его сыновей, где тот говорит: «Ты мне написал, но я тебя не понял».

М. Родин: Лексика слишком сложная? У нас есть первое письмо, на которое он отвечал?

Е. Маркина: Нет. Практически никогда не бывает, что у нас есть письмо и ответ к нему. Обычно это письма в одну сторону. Но часто так бывает, что в письмах цитируются куски прошлой переписки. Поэтому мы себе можем представить какой-то контекст.

М. Родин: Нет ли у нас таких длинных витиеватых любовных писем?

Е. Маркина: С любовью в письмах сложно. Любви там полно, но это не та любовь, которая была бы нам интересна. Любовь – это аргумент для месопотамского человека. Если ты пишешь кому-нибудь, допустим, своему брату: «Пришли мне, пожалуйста, три корзины фиников» – это может быть не очень эффективно. А если написать ему: «Если ты действительно мне брат, и если ты действительно меня любишь, то пришли мне, пожалуйста, три корзины фиников» – то это будет совсем другой разговор. Ведь если ты не пришлёшь, то, получается, ты и не брат, и не любишь.

М. Родин: Шантаж, короче говоря.

Е. Маркина: Это не совсем шантаж. Но эта концепция любви встроена в эпистолярный дискурс, с одной стороны как некий механизм вежливости, а с другой стороны – как некий механизм дополнительного побуждения к действию. Романтическая любовь, к большому сожалению, не встречается. Только заклинания есть.

М. Родин: Хорошо, про любовь они не писали. Но, насколько я понимаю, сохранилось достаточно много писем частного характера, которые не касаются ни государственных дел, ни торговли в чистом виде. Правильно?

Е. Маркина: Да. У меня есть прекрасный пример, который это проиллюстрирует. Это бытовое происшествие, отчасти забавное, отчасти опасное. И касается оно дикого льва:

М. Родин: Видимо, интерпретации тут какие-то сложно предполагать, потому что это совсем частная ситуация, случайность.

Е. Маркина: «Мой господин», судя по всему, что мы знаем, это должен быть царь. И рядовому гражданину лев в хозяйстве, боюсь, не пригодится. Поэтому, скорее всего, здесь речь идёт о том, что этот лев, если доплывёт живым и они смогут его накормить, попадёт в царский зоопарк. Это известная тема, что цари, особенно в этом регионе, собирали всяких экзотических тварей. А со львами устраивались даже поединки. Охота на львов – довольно-таки древний сюжет. Это доблестное деяние, которое уместно совершать царю. Такая символическая охота. Есть знаменитая серия рельефов, где Ашшурбанипал, последний царь Ассирии, охотится на львов. В мельчайших деталях. Этот рельеф считается шедевром. Этого льва, возможно, ждёт такая судьба.

М. Родин: В общем, свидетельство одних из самых ранних зоопарков.

Какой следующий период мы можем выделить в эпистолярном жанре Месопотамии, и какую новую информацию он нам даёт?

Е. Маркина: На самом деле, мы сейчас только в середине пути. И дальше перед нами открывается ещё больша́я дорога. С одной стороны, я хотела процитировать ещё какое-то количество старовавилонских текстов, которые нам иллюстрируют разные аспекты бытовой жизни: усыновление детей, воспитание этих детей, и т.д. Потом, мы с вами никак не можем обойти архив из Телль-эль-Амарны, международную переписку прежде всего египетских фараонов, Аменхотепов III и IV, и, так сказать, «Большой восьмёрки».

М. Родин: Кипр, Аккад…

Е. Маркина: …Митанни, Вавилония, начинающаяся Ассирия, и т.д. Об этом нужно обязательно поговорить, там есть просто бриллианты.

Потом нужно будет повнимательнее присмотреться к новоассирийскому периоду. Вообще, может быть, новоассирийские письма из всего месопотамского эпистолярного наследия – это самые известные тексты. Но я там тоже отобрала несколько, которые помогут нам представить немного лучше знаменитых царей, Асархаддона, например, как простых людей.

М. Родин: Но это уже содержание следующих серий. Обо всём этом поговорим в следующих частях нашей программы.