СЕРГЕЙ ПОЛЕХОВ В «РОДИНЕ СЛОНОВ»

Почему Иван Грозный утверждал, что он принадлежит к немецкой династии? Где все эти столетия хранились неизвестные письма русского царя Ивана IV и как их удалось найти? Как Иван Грозный торговался с европейскими правителями за признание своего царского титула и как обосновывал своё право на владение Ливонией и Киевом?

Обсуждаем неизвестную до сих пор переписку властителей XVI века с редактором первого тома «Дипломатической переписки Ивана Грозного», кандидатом исторических наук, старшим научным сотрудником Школы актуальных гуманитарных исследований Института общественных наук РАНХиГС Сергеем Владимировичем Полеховым.

Стенограмма эфира программы «Родина слонов» с редактором первого тома «Дипломатической переписки Ивана Грозного», кандидатом исторических наук, старшим научным сотрудником Школы актуальных гуманитарных исследований Института общественных наук РАНХиГС Сергеем Владимировичем Полеховым.

Сергей Полехов – специалист по истории Великого княжества Литовского и, шире, Центральной и Восточной Европы в XIII—XVI веках. Много лет занимается изучением документов в архивах этого региона. Работал более чем в сорока архивах и библиотеках мира. Обнаружил и ввёл в научный оборот многие десятки новых исторических источников. Владеет латинским, немецким, польским, литовским, английским, древнерусским языками. Ответственный редактор первого тома «Дипломатической переписки Ивана Грозного»

М. Родин: Многие люди, далёкие от истории, думают, что она давно написана и её нужно только выучить. Однако учёные пишут её прямо сейчас. И мы много чего не знаем даже о совершенно недавних периодах прошлого. Взять хотя бы эпоху Ивана Грозного. Сложно себе представить, какое количество документов этой эпохи хранится в архивах столетиями, и их никто не читал. И мы ничего не знаем про то, что в них написано.

Недавно мы рассказывали о публикации первого тома уникального издания: «Дипломатической переписки Ивана Грозного». Сегодня мы поговорим о содержании первого тома. Он посвящён взаимоотношениям со Священной Римской империей (СРИ), Папским престолом и другими европейскими странами.

Учёные, задействованные в проекте, провели громадную работу и впервые представляют нам большое количество документов по очень интересным вопросам. Как в Европе воспринимали новый царский титул Ивана Грозного? Как велись торги за Ливонию? Кто и как пытался помешать проникновению новых технологий и специалистов в Россию XVI века? Обо всём этом нам сегодня расскажет Сергей Полехов, редактор первого тома издания.

Давайте сначала охарактеризуем содержание первого тома. Переписка с какими странами там представлена и по какому принципу выбирали страны для первого тома?

С. Полехов: Первый том – это Западная Европа в широком смысле. То есть европейские государства помимо ближайших соседей Российского царства. То есть помимо Великого княжества Литовского (ВКЛ) и Короны Польской, которые в 1569 году объединились в Речь Посполитую. Таким образом, в первый том вошла переписка со следующими государствами: СРИ, Святой Престол, Испания. Это первая книга, она уже вышла. Во вторую книгу, которая сейчас находится на завершающей стадии подготовки, входит переписка с Датским королевством, Шведским королевством, с Англией и Францией.

М. Родин: Как мы можем в целом охарактеризовать эту переписку по взаимоотношению этих государств и по ранжиру? Дипломатическая жизнь устроена сложно, и не каждый государь равен другому государю, особенно в то время.

С. Полехов: Я позволю себе сосредоточиться в основном на СРИ, потому что я этим разделом занимался и лучше всего его знаю. СРИ в дипломатической иерархии того времени – это самый высокий ранг. Император – это высший светский государь в западно-христианском мире, защитник христианства, что, кстати, сближает его с московским государем.  Но к XVI веку престиж остался, а реальные возможности, которыми императоры располагали, уже оставляли желать много лучшего.

Что касается других партнёров царя и его дипломатов в названной мною части Европы, всё было очень по-разному. С кем-то были постоянные контакты, с кем-то не было, с кем-то были спорадические, как вот с Испанией. Кого-то царь соглашался признать, как это было с датским королём, но после определённого выяснения отношений, кто там кому друг, кто брат. И потом эти отношения более-менее сохраняются до самой смерти Ивана Грозного. Тоже с некоторыми эксцессами, вызванными особенностями дипломатической практики Московского государства.

Шведского короля ни в какую не признавал. Известно высказывание царя (это не переписка, не то, что мы публиковали, это его живая речь), когда он говорил, что с датским королём может вести дела, император-цесарь ему как брат, он и сам из того же рода, ведёт свой род от Августа Кесаря, а шведский король – он вообще кто? Традиционно шведские короли контактировали с великокняжескими наместниками Новгорода и Пскова. И для Ивана IV было огромным оскорблением, унижающим его достоинство, что шведский король пытался напрямую с ним контактировать. Эта тема неоднократно возникает в переписке.

М. Родин: Какая политическая ситуация к этому привела? Насколько я понимаю, по мнению Ивана Грозного Швеция относилась к Дании.

С. Полехов: В определённом смысле да. Это приверженность традициям. Со старины они сносились с новгородскими наместниками, а тут зачем-то решили напрямую связываться с царём. Так, по мнению Ивана Грозного, нельзя.

М. Родин: Что это за корпус источников? Как он сохранился? Сколько там писем? Насколько он большой? Насколько много новой информации мы получаем благодаря вашему изданию?

С. Полехов: Первая часть первого тома охватывает почти 650 страниц. Из 140 посланий, которые фигурируют в содержании, тех, которые отражают прямые контакты между царём и императором, не так уж много. По моим подсчётам с некоторыми оговорками, с исключением фальсификатов, кое-что известно только по упоминаниям, получилось 21 и 33.

Но нужно понимать, что СРИ – это очень децентрализованное полицентричное образование. Под стать этому и переписка. Это не только контакты царя напрямую с императором. Среди адресатов и адресантов посланий мы находим также территориальных князей, скажем, Саксонии. Ближе к концу этого периода царь идёт походом на Ливонию и пишет герцогу Курляндскому Горхарду Кетлеру. Это, конечно, сановники. Попадаются частные лица. Например, интересен купец Юрген Крамер, или профессиональный военный, наёмник Юрген Фаренсбах из старинного ливонского рода, очень интересной биографии человек. Конечно, города. Здесь это и торговые дела прежде всего. Это Ревель, Рига, и, конечно же, Любек, как очень значительный торговый центр. Это мастера, которых Иван Грозный настойчиво пытался заполучить в Россию.

И в связи с ливонской проблемой не будем об этом забывать, это Тевтонский орден. Это очень интересная страница, потому что она была малоизвестна для читателей. Между тем, богатейшие фонды Центрального архива Тевтонского ордена в Вене сохранили для нас очень интересные материалы. Причём материалы такие, которые позволяют выстроить весь пазл в том числе и переписки Ивана Грозного и с императорами. 

М. Родин: Насколько СРИ была едина в смысле своей политики? Насколько я понимаю, у правителей разных её регионов были свои интересы. Не раздражало ли римского императора, что царь мог переписываться с кем-то из его подданных, за спиной ведя переговоры?

С. Полехов: Я бы не сказал, что тут был такой мотив. Конечно, были люди, которые брали на себя инициативу. Судя по всему, таким был Ганс Шлитте. До сих пор о нём идут споры: кто это был, авантюрист или действительно агент, который хотел доставить в Россию специалистов из СРИ? И я надеюсь, что наше издание поспособствует дальнейшему развитию этих дискуссий.

Но в целом если и были трения, то скорее из-за спорных территорий. Я имею в виду Ливонию. Ливония официально – это один из членов СРИ. Но для царя Ливония – это его вотчина от прародителей. И обе стороны вынуждены торговаться и настаивают на своём иногда резко, иногда неуклюже. Но эта проблема сохраняется, начиная с кануна Ливонской войны и вплоть до смерти Ивана Грозного. 

М. Родин: История Ганса Шлитте отражает очень важный момент в политике Ивана Грозного. Это собирание специалистов и попытка быть наравне с другими государствами Европы в смысле технологий. Расскажите, кто он, чем он занимался?

С. Полехов: Он был купцом, насколько я помню, из Аугсбурга. В конце 1540-х годов он пообещал доставить определённое количество специалистов в Россию, среди которых должны были быть инженеры, архитекторы, литейщики пушек, артиллеристы, врачи, строители. Длинный список приводится в одном из посланий. Видно, что все те люди, которых он должен был привезти, так или иначе завязаны на войну. Это осознавали в Европе. Он не был пропущен, некоторое время провёл в заточении в Любеке. И потом некоторое время действовал. Он вложил какие-то свои средства. У него были компаньоны. Был такой купец Фейт Зенг, который долго потом добивался продолжения этой истории. Когда уже самого Шлитте не было на свете, Фейт Зенг и царю писал в 1567 году. В 1582 году он представил всё это дело в подробном донесении, которое недавно опубликовала участница нашего проекта, коллега из Вены Искра Шварц.

М. Родин: Насколько я понимаю, это показывает внутренний раздрай. Потому что по тем же самым документам видно, что император был в общем-то не против этой миссии. Они с царём об этом договорились. Но отдельные участники, тот же самый Любек, не хотели пускать, потому что они понимали, что это им впоследствии грозит проблемами.

С. Полехов: Да, это был важный мотив. Это как раз актуально в случае с Ливонией. Потому что Ливония, ливонские города долгое время блокировали и поставку товаров, которые могли быть использованы для производства вооружений, и поставку самого оружия, и пропуск специалистов в Россию, и свободную торговлю, навязывали посреднические функции. До сих пор историки спорят, насколько торговый аспект поспособствовал началу Ливонской войны и последующей трансформации системы международных отношений в этом регионе.

М. Родин: Именно попытка заблокировать Россию и не дать ей возможности участвовать в прибалтийской торговле.

С. Полехов: Да. Потому что периодически заключались, перезаключались перемирия с Ливонией. И там появлялись новые условия, связанные со свободой торговли. Это был предмет долгой дискуссии.

М. Родин: У вас в первом томе есть фальсификат Ганса Шлитте. Что это такое? Как выяснили, что это фальсификат? И почему внесли его в издание?

С. Полехов: Это первый шаг в его изучении. Раньше текст его был опубликован по другому списку. И надо изучать, что в нём может происходить от царя, что в нём продукт ренессансной или гуманистической учёности, потому что там много отсылок, которые явно восходят не к московскому двору. Например, есть ссылки на барона Герберштейна, на «Космографию» Себастьяна Мюнстера. Там есть выпады в духе полемики протестантов и католиков. Наше издание – один из шагов на пути изучения этого памятника.

Интересен список, который сохранился в фондах Династического, придворного и государственного архива в Вене. При сопоставлении его с уже опубликованным текстом можно выделить некоторые особенности, которые позволяют задуматься о том, насколько при императорском дворе этот фальсификат редактировался.

М. Родин: Вы упомянули сложные отношения с Ливонией. Как это всё отражено в переписке и как это решалось дипломатически?

С. Полехов: Тут надо напомнить о контексте. С 1550-х годов Россия поднимает градус требований на переговорах с Ливонией при очередных перезаключениях перемирий. Выдвигается требование уплаты Юрьевской дани. Дани, которую по русской версии как будто бы Дерптское епископство то ли с незапамятных времён, то ли на протяжении последних десятилетий платило Руси. Ливонцы этой дани собрать не смогли. Там есть ещё один интересный момент, о котором писали в литературе, отсылаю к работам Александра Ильича Филюшкина: в один из договоров было включено условие, что ливонцы должны «сыскати» эту дань. Вышло недоразумение. Специально или не специально так получилось, но русская сторона исходила из того, что они разыщут эти деньги. А ливонцы поняли «сыскати» как провести расследование. В следующий раз они приехали без денег: вроде как расследование провели, но денег нет.

Это послужило поводом к объявлению войны. Планировался карательный поход. Была заготовлена грамота об объявлении войны, датированная ноябрём 1557 года. Она у нас опубликована. До этого её Александр Ильич опубликовал в отдельном издании. Но события приняли такой оборот, что встал вопрос о подчинении Нарвы и потом других частей Ливонии русской власти. Дальше события развивались в соответствии с эффектом домино.

Ряд посланий отражают попытки утвердить российское господство в Ливонии. Это 1558-59 годы. В 1559 году в защиту Ливонии выступил император Фердинанд I.  Обмен посланиями между императором и царём в эти годы – очень яркая страница. Фердинанд настаивал на том, что Ливония – это член СРИ, и царь не может её воевать. Он отправляет в Москву посланца Иеронима Гофмана. Тот достаточно долго пробыл в Москве. В венском архиве сохранилось его донесение.

Царь отвечает на это очень гневным посланием, выдержанным в возвышенных тонах, в котором пишет, что Ливония из старины, от его прародителей, от Ярослава Мудрого, который основал Юрьев (Дерпт) – это его отчина. И действует, по сути, не он, царь. Ливонцы сами навлекли на себя Божий гнев тем, что отступили от правой веры, тем, что устроили отхожие места в церквях. Стоит вопрос, в каких церквях, потому что проблемой там было распространение протестантизма, и до католиков, по идее, царю было мало дела. Но тем не менее такой мотив был использован.

Это гневное послание сохранилось в огромном количестве списков, переводов. Один русский список, который позволяет изучать оригинальный текст, был подготовлен профессором Иеронимом Гралей. Он хранится в щецинском архиве, в единственном месте, где это послание сохранилось.

Дальше происходят разные переговоры. Потом появляется новый фактор: в русский плен попадает прежний магистр Тевтонского ордена в Ливонии Вильгельм Фюрстенберг. Переговоры об его освобождении – это очередной блок посланий, который мы публикуем. Здесь хорошо собирается пазл из венского архива, который я упомянул, и Центрального архива Тевтонского ордена. Он тоже находится в Вене, за Собором св. Стефана. Тут в дело вступает верховный магистр Тевтонского ордена Вольфганг Шутцбар.

У нас часто говорят о Ливонском ордене. В какой-то степени, может быть, это обосновано. Потому что после секуляризации прусской ветви основное внимание действительно приковано к ордену в Ливонии. Но важно помнить, что сохранялись ещё его владения в Центральной Европе, и там же был верховный магистр. Там очень хорошо помнили о том, что орден представлял собой некогда, помнили о том, что он был в Пруссии, и помнили о том, что можно вернуться в Пруссию, а после начала Ливонской войны – ещё и в Ливонию. И Иван Грозный разыгрывал эту карту.

И тут же в эти переговоры вступает император. Выясняется, что посольств верховного магистра недостаточно, вступает император Фердинанд I. Немецкая сторона просит об освобождении Фюрстенберга. Пишут о том, что он немощный старец, что ему нужно вернуться к своим родным, близким, друзьям, чтобы окончить свои дни среди них. Что он духовный человек. Он действительно даже стихи писал духовного содержания.

Ответ царя не был известен: его нашли мы, причём на последнем этапе подготовки издания. Я осознал, что это надо включать и как следует обработать. Потому что это очень интересное послание, которое предвосхищает то, что известно и то, что царь высказывал потом, в конце 1563 года, 1564-м в первом послании Курбскому и в ответе литовским послам.

В 1562 году к царю с ходатайством едет Иоганн Вагнер, знакомый с ситуацией в Ливонии. Он раньше там служил. Теперь он едет из Центральной Европы, из Мергентхайма. Его долго держат, потому что в это время Иван Грозный осаждает и берёт Полоцк. Он хочет показать свой полоцкий триумф Вагнеру и в его лице Тевтонскому ордену.

И в послании он даёт волю своим внешнеполитическим представлениям. Расписывает, что Фюрстенбергу не так уж плохо. Он живёт, как подобает князю. У него есть какие-то владения в России, он не жалуется. Можно, конечно, его освободить, можно водворить в Ливонии. Но тогда Тевтонский орден должен как раз сейчас, когда польский король ослаблен, когда он предъявляет пустые, никчёмные, смехотворные претензии на Смоленск, но сам не смог отстоять Полоцка, надо напасть на него. Надо вернуть свои владения в Пруссии. Таким образом, орден вернётся в Пруссию, в Ливонии будет создано вассальное по отношению к Ивану Грозному государство во главе с Фюрстенбергом, и всё встанет на свои места. Царь там касается отношений со Швецией, с Крымским ханством.

Интересна также судьба этого послания. Вагнер ждал-ждал его в Нарве, на тот момент находящейся под властью России, но, когда он его получил, ему грозила опасность от шведов, он мог быть захвачен ими в море. Ему пришлось выбросить его в море. Он описывает его внешний вид. Судя по всему, успели сделать его перевод, или, может быть, оно было на немецком написано. Но оно дошло до нас, и позволяет увидеть определённый этап эволюции внешнеполитических представлений Ивана Грозного и его советников.

Переговоры затягиваются. Потом будет ещё одно очень помпезное посольство с сановниками Тевтонского ордена. Оно тоже ни к чему не приведёт. Кончится всё тем, что в 1567 году Фюрстенберг умер в России, и таким образом Иван Грозный лишился столь важной карты и переиграл прежде всего себя.

Потом ещё будет попытка создания вассального ливонского королевства с Магнусом во главе, Арцимагнусом, как его называли в России. Потом он перейдёт на сторону Стефана Батория.

После смерти Фюрстенберга очень чётко виден перерыв в контактах с империей. Контактировать теперь, по большому счёту, не о чем. Активизируются они уже после смерти Сигизмунда Августа в 1572 году, когда можно вести переговоры о разделе сфер влияния в Речи Посполитой. Но всё равно ливонский вопрос остаётся на повестке дня. И даже, что удивительно, царь постоянно требует, чтобы император (сначала это Максимилиан II, потом Рудольф II) признал его права на Ливонию. И постоянно ему дают понять, что надо умерить аппетиты, тогда, может, торговое эмбарго снимут, введённое в 1560-м году, о чём-то ещё договорятся. Но эти требования сохраняются даже в последние годы жизни, когда в закономерном результате политики Ивана Грозного российское государство оказывается в международной изоляции, а Стефан Баторий стоит под Псковом.

М. Родин: Но, тем не менее, во-первых мы видим, что риторика Ивана Грозного меняется, он пытается зайти с разных сторон. Во-вторых, он пытается играть на внутренних интересах отдельных правителей и организаций.

С. Полехов: Да, конечно. Можно сказать, что он учится, что-то усваивает. Не очень хорошо учится и усваивает не всё из того, что мог бы: это тоже хорошо видно. Но тем не менее.

Кстати говоря, видно, что он не совсем такой прямолинейный, грозный и жестокий. Это видно в его контактах с польской и литовской шляхтой и магнатерией. Но это тема, которая войдёт уже во второй том. Могу об этом порекомендовать прекрасные работы Бориса Николаевича Флори и последующих исследователей.

М. Родин: Вы уже упомянули про ягеллонское наследство и его делёжку в этих письмах. Давайте расскажем про этот сюжет. Кто такой Сигизмунд Август, и какое отношение ягеллонское наследство имело к Ивану Грозному?

С. Полехов: Престолы Польского королевства и ВКЛ с конца XIV века с некоторыми перерывами занимали правители из династии Ягеллонов, которой положил начало Владислав Ягайло. Он в свою очередь – Гедиминович. Ягеллоны – это ветвь Гедиминовичей. С определённого момента оба престола объединены в одних руках. Последний раз они объединяются при Сигизмунде Старом. В первой половине XVI века это всё ещё личная уния. То есть нет общих институтов. Есть периодически возобновляемые переговоры между политическими сообществами Польши и Литвы, в которых правитель тоже участвует: хорошо бы нам объединиться, хорошо бы объединить усилия перед московской угрозой, потому что Московское государство стремительно наступает, ВКЛ теряет одни земли за другими.

К 1569 году это приводит к заключению Люблинской унии. Уния становится реальной, с общими институтами. Вместе с тем ВКЛ остаётся самостоятельным государством, сохраняет многие атрибуты государственности. Конечно же, никуда не деваются социальные аспекты, то есть противоречия между магнатами и более широкими кругами шляхты. У всех у них свои интересы, внешнеполитические представления, программы.

Люблинская уния была заключена не только из-за Ливонской войны, потери Полоцка, но и потому, что у Сигизмунда Августа были проблемы с наследниками. В 1572 году он умирает, и после этого начинается период т.н. бескоролевий, когда избирается один правитель, другой правитель. Но одно дело – его избрать, другой вопрос – чтобы он смог доехать до Польши, короноваться и утвердиться в качестве правителя. Как мы помним, это удалось сделать Генриху де Валуа. Но ему открылись другие перспективы, и он очень быстро покинул Польшу, оставив её ради прекрасной Франции.

М. Родин: По-моему, выбор Генриха поддерживал Иван Грозный?

С. Полехов: Нет. Совсем наоборот: он всячески стремился воспрепятствовать, чтобы не дай бог Генриха не пропустили. Он расписывал его чёрными красками, в один день высылал по несколько посланий. Расписывал, что это ставленник турецкого султана, и если он встанет во главе Польши и Литвы, то объединится с басурманами против христиан. Иван IV пытался блокироваться с Габсбургами. В разные периоды с разными кругами в Польше и Литве обсуждались варианты, при которых или сам Иван IV станет королём или великим князем, или отправит своего сына Фёдора. Или, может быть, Максимилиан станет (он действительно был избран), или станет его сын эрцгерцог австрийский Эрнст. Но кончилось всё тем, что был избран семиградский воевода Стефан Баторий, который сыграл не последнюю роль в последние годы жизни Ивана Грозного.

М. Родин: То есть здесь шёл торг с имперскими властями, отдельными представителями разных регионов о том, кто займёт место Сигизмунда.

С. Полехов: Нет, здесь как раз были прямые контакты с императорами. Происходит оживление этих контактов, начиная с 1572 года. Причём инициатива исходит от Максимилиана II.

Но дело в том, что Вена и Москва очень далеко друг от друга. Снаряжение посольства занимает время. Это стоит денег. Посольство не проедет через Польшу и Литву, его надо направлять в обход.

Это время интенсификации контактов, когда стороны лучше узнают друг друга, знакомятся с обычаями, с дипломатическим церемониалом, этикетом. Есть такие замечательные случаи, когда, например, в Вену к Максимилиану II приезжает Константин Скобельцин и начинает препираться, что в послании, которое ему дали, неправильно написан царский титул, и дали его не так, как надо.

Предпринимаются огромные меры предосторожности, когда послы едут через Данию. Когда они едут через Ливонию, им ищут немецкое платье, чтобы выдать их за немцев. В 1575 году царь отправляет Никона Ушакова с огромным посланием, но его захватывают в плен шведы. Насколько я помню, послание было доставлено, но Никон так и не доехал до императора. Шло время, и последний значимый раунд этих переговоров – на Регенсбургском рейхстаге 1576 года.

Но тут как раз умирает Максимилиан II, вступает на престол Рудольф II, а в Польше всё уже случилось: Стефан Баторий коронован в качестве польского короля, и не за горами его военные успехи.

М. Родин: Насколько я понимаю, в качестве посредника в этих сложных переговорах пытались привлечь папу.

С. Полехов: Да, но это уже на завершающем этапе Ливонской войны. Наверное, вы имеете в виду миссию Антонио Поссевино, который также оставил записки о ней, сохранилась богатейшая документация. Из этого тоже кое-что опубликовано в том полутоме, о котором мы сегодня говорим. Здесь есть раздел, посвящённый контактам со Святым Престолом.

Царь разыгрывал карту защитника христианского мира. Это очень ярко видно и в корреспонденции с Рудольфом II уже в последние годы: в 1580-81-м. Иван Грозный пишет, что они могли бы объединиться на почве антиосманской коалиции, дать отпор врагам имени веры христовой. Тут как раз очень интересная риторика, потому что одновременно возникает другой мотив, с которого переписка начинается: торговля, но уже отягощённая эмбарго.

М. Родин: Что это за торговое эмбарго?

С. Полехов: Оно было введено в 1560-м году Фердинандом I на рейхстаге. Запрещалась продажа в Россию определённых товаров военного назначения. Царь даже их перечисляет: кроме оружия, запрещено торговать пушками, зельем, рудой, медью и иными оружными товарами, из чего делают оружие. Доходит до того, что царю приходится самому обращаться в Любек, потому что любечане задержали корабль с огромной партией меди, которую вёз английский купец Джон Чепель, известный также на латинский манер, как Иоанн Капелли. Он долгие годы добивался, чтобы ему вернули эту медь. Ссылался на то, что медь бывает венгерская, бывает шведская, и, может быть, это не та медь, которой запрещено торговать. И самому царю пришлось снизойти до торговых людей, но так ничего ему и не вернули. В своём письме Иван IV утверждал, что торговое эмбарго мешает объединению христиан против Османской империи.

М. Родин: Я замечаю, что он до конца жизни так и играл в эту игру. Присоединится он к антиосманской лиге или нет – это для него предмет торга.

С. Полехов: Да, конечно. Ещё в 1550-е годы были контакты на эту тему с ВКЛ. Это кажется удивительным с перспективы дальнейших событий, но тем не менее.

М. Родин: Как была отражена реакция императоров на царский титул Ивана Грозного в переписках? Признавали ли они титул царя, или по этому поводу были конфликты?

С. Полехов: Тут надо вернуться к становлению дипломатических контактов Московского государства со СРИ в конце XV-начале XVI века. Это время поиска ранга, как императоры будут титуловать московского государя. Он-то, конечно, хотел быть равным. Уже в начале 1480-х годов Иван III зондирует почву у папы Сикста IV на тему того, нельзя ли ему короноваться. А спустя примерно пять лет приезжает императорский посол, и ему Иван III заявляет, что ему не нужна никакая корона от императора, он сам от прародителей господарь на своей земле.

Очередной виток сближения происходит при Василии III. Это хорошо видно в материалах контактов с Тевтонским орденом. Как именовать московского государя? Как это перевести на латынь и на немецкий? Титул «государь» тогда звучал как «господарь». Именно такое произношение фиксируется, например, в записках иностранцев, которые слышали, как это произносится.

М. Родин: В документах всегда писали сокращённо: «гсдр». И вы имеете в виду, как это читать.

С. Полехов: Именно так.

Находят хороший эквивалент на латыни: «dominator». И он впоследствии широко употребляется на начальном этапе переписки, которую мы публикуем. Но в 1514 году Василий III пытается заключить союз с Максимилианом I против Ягеллонов для отвоевания у них Киева. Союз не был заключён. Там возникли проблемы с ратификацией. Русская сторона в Москве навязала императорским послам текст договора, который оказался неприемлемым для императора и его окружения. Послам пришлось оправдываться. Потом привезли новый вариант, но Василий III и его дипломаты настаивали на том, что всё уже сделано.

По сути дела, договор остался неутверждённым, но его очень любили последующие правители. Я думаю, что его наверняка знал Иван Грозный, с учётом того, что есть титулярник, изученный как раз в рамках нашего проекта, датируемый, предположительно, 1577 годом. Там есть документы, связанные с заключением этого договора. И, кажется, сам договор тоже там записан. Его знал Борис Годунов. Его очень любил Пётр I, который приказал его опубликовать. Почему? Потому что в немецком тексте Василий III назван «Keiser», то есть императором.

Но если мы посмотрим на ту переписку, которую мы опубликовали, там очень долгое время этого нет. Подавляющее число текстов, с которыми мы имели дело, сохранились в списках. А с ними нужна известная осторожность при работе, потому что список всегда можно сократить, что-то в нём подправить. Если мы берём посольские книги – это высшая степень редактирования истории дипломатических контактов. Просто удивительно, до какой степени на том раннем этапе развития бюрократии можно было всё отредактировать. Поэтому сморим оригиналы. Но даже если мы посмотрим оригиналы и те списки оригинальных текстов, которые сохранились у отправляющей стороны в венских архивах прежде всего, там либо титул сокращён, и мы не знаем, какой титул там стоял. Но пока переписка идёт на латыни при Карле V, при Фердинанде I, при Максимилиане II, там сплошь и рядом «dominator», что переводится как «господарь», или могут так передавать «самодержца». И великий князь Владимирский, Московский, Новгородский, и т.д. Иногда добавляют к этому ещё Казань, Астрахань. Но никакого царя, никакого кайзера, никакого императора на первых порах там нет.

Это может служить тоже предметом торга. Я уже упомянул про Регенсбургский рейхстаг 1576 года. Он хорош тем, что у нас есть возможность сопоставлять немецкие и русские источники о нём. Чем и занимались наш предшественник Яков Соломонович Лурье и Михаил Анатольевич Бойцов уже в наши дни. И выясняется, что могли поименовать Ивана IV царём в качестве уступки, когда шёл торг из-за Ливонии.

По иронии судьбы ситуация меняется, когда императором становится Рудольф II, в те самые дни в октябре 1576 года. Как только он занимает престол, меняется язык императорских посланий. Теперь они пишутся на немецком. И Ивана Грозного начинают титуловать царём.

Но фактически это уже не меняет расклады сил в двухсторонних взаимоотношениях, потому что в Польше уже всё произошло. И, не смотря на ливонский поход 1577 года, всё решится и в Ливонии.

М. Родин: Давайте поговорим про сложную историю бытования этих документов. Где, в каком виде они сохранились? 

С. Полехов: Когда мы говорим с коллегами о контактах со СРИ, все сразу вспоминают Российский государственный архив древних актов (РГАДА) и прежде всего посольские книги.

Тут надо внести некоторые уточнения. Как я уже сказал, посольские книги – это суперотредактированная версия событий. Там может быть пропущено место, может быть не записан важный документ. Там, конечно, нет места никаким черновикам. В одной книге мне встретилась замечательная фраза: «Грамота в книгу не писана, потому что в ней дела никоторого нет». Это была какая-то грамота по купеческим делам. Люди делят Речь Посполитую, а тут купцы какие-то. Действительно, дела никоторого нет. Но она сохранилась в немецком тексте в Дании, и благодаря этому этот текст известен.

М. Родин: Посольская книга – это свод всех документов, которые в какой-то момент по какому-то направлению циркулировали в Посольском приказе. Всё переписывали в одну книжечку, чтобы можно было прочитать и вспомнить, что было до этого

С. Полехов: Да, но не всех документов, а тех, которые укладываются в определённую версию.

Но когда говорят о РГАДА, часто забывают о такой вещи, как оригиналы императорских посланий. Мы передали их тексты в нашей публикации. Как-то до этого они были не особо интересны исследователям. Я думаю, просто потому, что их прочесть сложнее. 

М. Родин: Это непосредственно бумаги, которые приходили из Вены?

С. Полехов: Да. С той оговоркой, что это не бумаги, а пергамент. Императорские послания писались на пергаменте. Они очень роскошные. Кое в чём они служили источником вдохновения и для царских посланий. Это либо латынь, либо немецкий. Многие из них очень плохо сохранились. Иногда их текст приходится восстанавливать по аналогиям. Очень хорошо, если в Вене сохранился черновик. Они хороши тем, что позволяют видеть послания в окончательном виде, в котором оно ушло из точки А, прибыло в точку Б, было в России переведено на русский и использовано в дальнейших контактах. Можно отметить ещё некоторые материалы Российской национальной библиотеки.

Наша задача была в том, чтобы соотнести это всё с материалами иностранных архивов. Потому что только тогда получается полноценный   эпистолярный диалог, целостная многогранная картина. Это стало возможным благодаря гранту Российского научного фонда. На завершающем этапе существенной оказалась финансовая поддержка со стороны мецената Александра Витальевича Мартыненко, благодаря которому мы можем подержать это издание в руках.

Что касается иностранных архивов, прежде всего это два архива в Вене, о которых я уже говорил. Это Династический, придворный и государственный архив (Haus-, Hof- und Staatsarchiv). Фонд Rossica там был тщательно обследован трудами Искры Шварц, Константина Ерусалимского и в какой-то мере вашего покорного слуги. Другой архив – это Центральный архив Тевтонского ордена, который там же находится и пока не пользуется особым вниманием исследователей.

Ещё я к этому добавлю: в случае российско-имперских контактов дело не ограничивается Москвой и Веной. Есть архивы, которые я для себя называю «экзотическими», где есть одна-две, может быть, не самые значимые грамоты, но они значимы в плане места хранения. Они не просто так там оказались. Скажем, от времён Фёдора Иоанновича и Бориса Годунова сохранилось два русских послания в Брюсселе. Это тоже на тот момент часть владений Габсбургов.

А для времён Ивана Грозного очень интересное послание сохранилось в Праге. Тоже в самом-самом конце работы над проектом оно было найдено. Оно записано в посольскую книгу. Это тот самый перерыв, о котором я говорил, когда особо контактов не было. 1571 год – это опасная грамота.

Опасная, или проезжая грамота – это грамота, по которой послы могут проехать. Они предъявляют её всем, поэтому она открытая. Она не снаружи запечатана печатью. Она открытая, а печать оттиснута внизу. Конкретно эта грамота интересна тем, что там очень подробный императорский титул и подробное перечисление социальных категорий, кому она может быть адресована.

Ещё в ней интересно то, что она двуязычная. Этот феномен русской дипломатии Средневековья и раннего Нового времени до сих пор по достоинству не оценён. Бывало такое, что один и тот же документ составлялся на двух языках. В данном случае это русский и немецкий. Чтобы сразу его содержание донести до всех заинтересованных сторон в том виде, в котором это представляется нужным юридическому автору. Сохранилось несколько немецких текстов посланий Ивана Грозного в СРИ. Если говорить без обиняков, немецкий язык там ужасен. И в данном случае тоже.

Интересен контекст возникновения этой грамоты. В 1571 году незадолго до этого состоялся съезд представителей Дании и Швеции при посредничестве имперской делегации. Им удалось уладить свои противоречия в Ливонии. Но надо было как-то подключить к этому урегулированию ещё российскую сторону. И как раз для этого предполагалось снарядить посольство в Россию. Такая просьба была передана через датского посла Элиаса Айзенберга. Кстати говоря, сохранилось его захоронение с интересной надгробной плитой в соборе города Роскилле под Копенгагеном, где как раз говорится, что немало потрудился, когда ездил в Россию.

Эта грамота, очевидно, дошла до Праги, до императора. Прага – одна из традиционных резиденций. У Рудольфа II столица (условно говоря) была Прага. Но пока ещё жив Максимилиан II.

Но тут всё упёрлось в то, что в посольство такого ранга абы кого не пошлёшь. Его надо профинансировать. Деньги так и не были найдены, потому что, видимо, это было не настолько важным. А уже потом, спустя год, когда умер Сигизмунд Август, всё и завертелось. А грамота эта так и осталась в Праге, не была использована по назначению.

М. Родин: Я так понимаю, опасные грамоты выдавали в одном варианте. Но у вас в издании описаны документы, которые представлены в разных списках. Как так получается, что у одного и того же документа есть список в Москве, список в Вене? Как вы их выявляли, находили, соотносили между собой?

С. Полехов: Как происходили контакты? Так как во время этого самого оживлённого этапа контактов инициатива исходила от империи, начнём с неё. Там писалось послание. Сначала на латыни, потом стали писать на немецком. Были какие-то руководства. Например, как писать тот же самый царский титул. Если было царское послание, то оно переводилось либо на латынь, либо на немецкий. Эти переводы с правками сохранились. Иногда переводчики не очень хорошо понимали, но в целом переводы достаточно хорошие. Иногда некоторые из этих черновиков размечены. То есть там написано, какие темы освещены, на что надо ответить.

М. Родин: Письмо приходит от царя на русском языке. При дворе императора его переводят на латынь, чтобы прочитать императору. И у нас есть и та, и другая бумажка.

С. Полехов: В идеальном случае – да. Может быть, не самому императору: у нас есть подписи людей в канцелярии, которые этим занимались.

Составляется черновик, он утверждается. Пишется парадное послание, как правило на пергаменте. Это большой лист, в отличие от русских посланий, вытянутый по горизонтали, парадно оформленный. На обороте выписан не просто адрес, а весь титул Ивана Грозного. Запечатывается определённой печатью. У императора было много печатей, потому что он был правителем во многих владениях, и для каждого из них была своя печать.

Когда это прибывает в Россию, допустим, в Дерпт или Нарву, оттуда царские воеводы пишут письмо в Москву, что пришёл такой-то немчин, несёт с собой послание. Его могли сразу препроводить к царю, могли подождать ответа из Москвы о том, что дальше делать. И дальше его, строго оберегая от контактов с местными жителями, доставляли туда, где царь находился. Это могла быть Москва, Можайск, Александровская слобода, Старица или ещё какое-то место. Там у него, как правило, заранее до аудиенции послание брали, составляли перевод. Аудиенция в значительной степени носила церемониальный характер.

Потом всё повторялось в зеркальном виде. То есть составлялось ответное послание. Оно составлялось в несколько иной манере. Это был бумажный лист, очень красивый, красивым почерком написанный, менее парадно оформленный со стороны адреса. Там скорее надписывали для самого посланца, чтобы он знал, о чём вообще речь идёт.

Тексты посланий Ивана Грозного далеко не настолько витиеваты, как высокие образцы немецкой и латинской учёности. Как правило, вначале идёт т.н. прескрипт: «Мы, Божиею милостью Иван Васильевич, царь, государь и великий князь всея Руси самодержец», дальше идёт перечисление титулов. И потом будет инскрипция, то есть обращение к цесарю Максимилиану или Рудольфу, тоже перечисляются титулы.

Со временем этот элемент развивался. Видимо, тут сыграли роль и какие-то личные вкусы Ивана Грозного. Мы знаем, что он был знаком с порядком богослужения, с литературой. Во что это вылилось? Если изначально это всё просто «Божиею милостью», и в императорских посланиях это тоже «Божиею милостью», то возьмём, например, послание Ивана Грозного Рудольфу II 1581 года, в котором он ноет, что ему не дают покупать товары военного назначения в Европе. Как выглядит его начало:

Почему я сказал, что императорские послания служили источником вдохновения? Во-первых, это интитуляция. Долгое время историки спорили, как расширялся титул московских государей, когда какой элемент добавляется. Понятно, когда они стали Новгородскими, Тверскими: это ещё конец XV века. Но когда добавляются все эти другие титулы? Здесь же чего только нет! После работы с этим комплексом источников у меня сложилось стойкое убеждение, что Иван Грозный хотел, чтобы титул у него быль ничуть не хуже, чем у императора СРИ, у которого он сложился исторически. Если в случае СРИ это постепенно складывалось исторически, то в данном случае, как и во многих других отношениях, Московское государство пробежало этот путь за относительно короткий промежуток времени.

Дальше пересказывается императорское послание в том переводе, который подготовили для царя и нужд Посольского приказа. Перевод далеко не всегда изящный. Надо сказать, что в Москве были учёные немцы. Скажем, в одном из посланий, которое мы публикуем, упоминается Каспар фон Эльферфельдт. Он интересен не только тем, что упоминается у Генриха Штадена, знаменитого немца-опричника, но и тем, что в Музее Москвы сохранилось его надгробие.

Интересен он тем, что поступил на царскую службу, будучи образованным человеком, лиценциатом права, после вторжения царских войск в Ливонию в 1558 году. Он достаточно долго жил и умер в 1571 году во время эпидемии, и был похоронен в Замоскворечье. Странно, почему нельзя было обратиться к образованным людям, чтобы они нормально перевели?

М. Родин: Не доверяли?

С. Полехов: Видимо, не доверяли. Это тоже хорошая тема для исследования.

Переводы с немецкого, конечно, удивительны. Как мне кажется, переводчики в силу культурных различий не понимали многих вещей. Например, в императорских посланиях постоянно фигурирует слово «сословие», то есть те, без чьего согласия император ничего не может сделать: ему нужно созывать Рейхстаг. В русских переводах это сплошь и рядом переводится, как «стоятельные», потому что дословно немецкое слово «сословие» переводится, как «стоять». Кто на ком стоял – непонятно. Что-то переводчик не понимал и просто пропускал.

Этот перевод цитируется в царском ответном послании, и дальше попунктно царь отвечает. Дальше письмо запечатывалось и передавалось посланцу. Но уже тому, которого царь отряжал. Потому что посланцам иноземных государей особо тоже не доверяли.

М. Родин: Насколько я понимаю, по большей части списки (то есть копии), которые вы изучали, сделаны тогда же, в XVI веке. И многие такие послания расходились широко и циркулировали по Европе. Зачем?

С. Полехов: Да, было такое. Был, конечно, интерес к Московскому государству. Особенно широко разошлась перепалка 1559-60-го годов между Фердинандом I и Иваном Грозным. Это был шок в Европе. Ведь распространялись также летучие листки. Это инструмент пропаганды того времени. Особенно они распространялись позже, после взятия Полоцка в 1563 году, где живописались ужасы того, как московит-тиран пришёл, чтобы поработить жителей соседнего государства. Про опричнину тоже такое было.

Но всё-таки печатный станок тогда не так хорошо работал, как в последующие века, и во многом это распространялось в списках через сеть династических связей. Мы находим списки этих посланий в архивах Вены, Мюнхена, Дрездена, Копенгагена, итальянских городов. Это только то, с чем работала наша команда. Я думаю, что со временем где-нибудь найдутся ещё.

Что касается России, то здесь немного другая ситуация. Были послания, которые носили публицистический характер, как переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. Но очень многое использовалось в титулярниках. Это практическое руководство, как правильно написать титул того или иного государя. А откуда это взять? Конечно же, из тех посланий, которые реально были отправлены или получены. Такие титулярники XVI века, ещё больше XVII века мы тоже привлекали.

М. Родин: То есть это бюрократические бумаги, в которые переписывали послания, чтобы в будущем знать, как правильно упомянуть того же самого императора?  

С. Полехов: Да.

М. Родин: А со стороны Европы была «прото-пресса». Императору прислали послание, он делает копию, отправляет своему свату-брату, мол, «посмотри, что он мне прислал!»

С. Полехов: Бывало такое. Бывало и для практических целей, а не просто из любопытства. Скажем, в Мюнхене достаточно много сохранилось таких материалов. Как раз из послания Фейта Зенга 1567 года видно, как это находило практическое применение. Известный мотив в идеологии московской великокняжеской, царской власти – происхождение от Августа Кесаря, от пруссов. Что они наравне с императором, и не чета всяким литовцам с их этногенетической римской легендой. Там прямо пишут, что Иван Грозный из немецкой династии. И сам он тоже, когда принимает Магнуса (это не послание, а запись того, как проходил приём), он говорит, что да, мы немцы же. И не только с Магнусом. Это был важный мотив у него.

В послании, которое в видоизменённом виде доставлено с Иоганном Вагнером, царь реагирует на попытки представить его тираном. Это только спустя пару месяцев после взятия Полоцка. Полоцк был взят 15 февраля, а это лето. И уже он откликается на тот образ, который создаётся в Европе.

М. Родин: Насколько я знаю, по ходу подготовки этого издания каждый из вас, его авторов, написал какое-то количество научных трудов на основе вновь найденных документов, их сопоставления. Что ещё вы будете с этим делать? Насколько я понимаю, создание этого корпуса – только начало работы. Наконец-то мы выложили всё на стол и теперь можем анализировать, писать труды по конкретным дипломатическим сюжетам.

С. Полехов: Тут надо сказать ещё об одном моменте. После того, как прорабатываешь весь этот массив, с особым прицелом на послания, становится очевидным, что послания – это только часть коммуникативной практики. И нередко не самая важная и не самая содержательная. По первой профессии я занимаюсь историей ВКЛ. Там сплошь и рядом ситуации, когда что-то пишется в послании, но при этом делается оговорка, что самое важное мы не написали, это устно сообщит наш посол. Здесь тоже такое бывало. Множество примеров, когда самое важное заключено не столько в послании, которое носит этикетный характер со всеми этими титулами, прескриптом, датами (то, как царские послания датировались, тоже стилизовано под императорские. Там указывались годы царств Российского, Казанского, Астраханского. Это явно списано с императорских, где указывались годы империи, королевств Чешского, Венгерского, и т.д.), сколько в речах.

Яркий пример – проект раздела Речи Посполитой начала 1576 года. Царский ответ назван здесь полуофициальным посланием. Он сохранился и в посольской книге в Москве. Он, кстати, бытовал и в ВКЛ, судя по тому, что столбец с ним хранится в Библиотеке князей Чарторыйских в Кракове. То есть это из архивов либо ВКЛ, либо магнатского рода Радзивиллов. Но это не послание, как таковое. Это тоже речи.

Много такого и в других случаях. Скажем, послание Максимилиана II 1572 года. От него приезжает гонец Магнус Паулюс, и он в своих речах сообщает о недавних событиях Варфоломеевской ночи. Этот очень интересный рассказ публиковал Яков Соломонович Лурье, у нас он в комментариях приводится. Он сейчас на рабочем столе участника нашего проекта Владимира Владимировича Шишкина, специалиста по истории Французского королевства.

В ответных посланиях царь и его дьяки реагируют не только на императорское письмо, но и на речи, поскольку там было очень важное содержание. Но при этом, как показывает история того же самого краковского столбца, речи, хоть на первый взгляд устный жанр, но на самом деле много речей начала XVI века из того, с чем я работал, сохранилось в Берлине, в историческом кёнигсбергском архиве. А первая половина и поменьше середина XVI века – в Копенгагене. Когда посланцы их произносили, бывало так, что они отдавали эти речи. И в России тоже так бывало, просто они не сохранились. Их переводили с тем, чтобы они оставались в письменной форме и использовались в дальнейшей коммуникации.

М. Родин: То есть вы намекаете на то, что можно ещё одно такое же издание сделать по другим типам дипломатических источников, которые здесь не учтены?

С. Полехов: Вполне.

М. Родин: Это даст нам ещё более трёхмерную картинку переговоров и того, как менялись взаимоотношения.

С. Полехов: Да. Тут я опять отсылаю к упомянутым мною статьям Лурье и Бойцова о Регенсбургском рейхстаге 1576 года. У нас нет этого в публикациях, но это спрятано где-то в комментариях. Там предлагалось три варианта ответа императора и Рейхстага на обращение послов Ивана Грозного князя Захария Сугорского или Белозерского и дьяка Андрея Арцибашева. И видно по этим вариантам, Лурье их подробно сопоставляет, как эволюционирует позиция императора, курфюрстов, сословий. А у нас этого нет, это только ждёт своего часа.

М. Родин: Масса новых исследований, масса новых документов: у историков работы непочатый край. Это говорит о том, что мы всё лучше будем узнавать эпоху Ивана Грозного!