Что анализ камней, из которых сложен курган, может сказать об устройстве общества кочевников? Как можно датировать вплоть до года древние события, произошедшие в бесписьменных обществах? Почему большинство памятников археологии не нужно раскапывать?
Обсуждаем чудеса современной археологии с научным сотрудником ИИМК РАН, начальником Азиатской номадической экспедиции ИИМК РАН Тимуром Рашитовичем Садыковым.
Стенограмма эфира программы «Родина слонов» с научным сотрудником ИИМК РАН, начальником Азиатской номадической экспедиции ИИМК РАН Тимуром Рашитовичем Садыковым.
Тимур Садыков окончил кафедру археологии исторического факультета СПбГУ. Участвовал во множестве археологических экспедиций в разных частях страны. С 2011 года главный научный интерес – археология Тувы. В 2018 году возглавил крупный международный проект по изучению кургана Туннуг, одного из самых ранних памятников скифского типа. В исследованиях используются все возможные современные цифровые и естественнонаучные методы.
М. Родин: Сегодня у нас будет одна из тех программ, которые доказывают, что мы постоянно находимся на переднем краю современной исторической науки. Как анализ камней, из которых сложен курган, может рассказать нам о структуре общества кочевников, которое его возвело? Или как можно датировать с точностью до года событие, произошедшее в древнем мире ещё до изобретения письменности? Об этих и других чудесах современной археологии нам сегодня расскажет Тимур Садыков.
Мне кажется, большинство людей, которые заканчивают школу, понимают археологию в лучшем случае на уровне XIX века. Мы сталкиваемся с этим в разговорах с грабителями, которые считают, что самое важное – это находки, и с людьми, которые не понимают, что нужно беречь в том числе и ландшафт, который даёт археологическую информацию.
Давайте начнём с определения. Что в современной науке считается археологическим памятником?
Т. Садыков: Археологический памятник – это в первую очередь место, которое каким-то образом подверглось воздействию человека. Или он жил здесь, или похоронен здесь, или каким-то образом преобразовал это место. И, соответственно, изучая это место, что-то можно восстановить исторически. Это не только вещи. Это всё, что каким-либо образом подверглось человеческому воздействию.
М. Родин: Современный археолог начинает свой анализ с очень широких площадей. Как это работает? Как вы подбираетесь к тому, что будет когда-то раскапываться?
Т. Садыков: Сначала это рассматривается с точки зрения разных дистанционных методов. Если, допустим, мы делаем разведку, ищем новые курганы, мы проверяем спутниковые снимки, пытаемся проводить ещё какие-то нераскопочные неинвазивные исследования.
В некоторых случаях даже на этом этапе появляется какая-то информация, которой достаточно. Если, к примеру, мы изучаем какую-то культуру, находим какой-то памятник, мы понимаем, что это памятник этой культуры, мы его фиксируем. Иногда по внешним признакам сразу понятно, что это такое. И добавляем его на карту. Соответственно, становится больше понятно об этой культуре. И, может быть, даже раскапывать это не следует. Многие археологи не занимаются раскопками, а занимаются картографией, составлением планов, и на основе этого могут делать какие-то новые выводы о том, где распространялась эта культура.
М. Родин: А какую информацию об обществе это может дать?
Т. Садыков: Вопрос о соотношении археологической культуры и того населения, которое её оставило, всегда очень сложный. В некоторых случаях это и правда отдельный народ. В некоторых случаях несколько народов могут разделять общую археологическую культуру. Но тем не менее на уровне археологических культур мы можем картографировать, если есть даты – датировать.
Соответственно, внутри археологической культуры можно понять, что люди жили по берегам рек, или в каких-то других местах. То есть это позволяет делать выводы об их образе жизни, хозяйстве, и т.д. То есть даже до раскопки археологического памятника мы можем получить какую-то новую историческую информацию, которая невозможна, если у нас просто есть находки, но непонятно, откуда они взялись и как они связаны с общим контекстом.
М. Родин: Какие современные методы применяются на этом уровне анализа?
Т. Садыков: Во-первых, есть геоинформационная система (ГИС). Это довольно мощный инструмент с разных точек зрения. Яркий пример в отечественной археологии – Дмитрий Сергеевич Коробов на основе ГИС показывает по Кисловодской котловине, какое место было заселено, какое нет. Можно до какой-то степени воссоздать систему жизни в данном месте. Есть геофизические исследования. В некоторых случаях мы не видим археологический памятник, но он выявляется каким-то более сложным способом. Самые известные – георадарные, геомагнитные исследования. Когда определяется или территория памятника, или само его наличие без всяких раскопок. При этом часто даже видна его топография.
М. Родин: То есть мы можем нарисовать планировку поселения?
Т. Садыков: Часто да.
Или лидарные исследования. На внешний взгляд, в этом есть даже магия. Когда сквозь густой лес можно увидеть планировку того, что скрыто за густой листвой.
Когда появились первые лидарные сьёмки густых лесов, под которыми видны какие-то постройки, это выглядело очень эффектно. И это очень эффективно. В некоторых случаях даже на открытой местности такая точная рельефная съёмка может показать структуры, которые не видны с воздуха просто так.
М. Родин: Когда мы общались перед записью, вы писали о том, что система расселения и расположения погребальных комплексов может быть контринтуитивной. Что это значит?
Т. Садыков: Мы привыкли, что люди живут на берегу реки. В некоторых случаях это может быть не так в связи со способом хозяйства. Допустим, в Монголии люди часто живут, казалось бы, посередине ничего. Но потом оказывается, что если это зимняя стоянка, то для воды достаточно снега. Что на самом деле это место защищено от ветра, который господствует в это время года, и если ты этого не знаешь, то не догадаешься никогда.
Мне кажется, очень яркий пример с аланскими городищами Северного Кавказа. Они расположены не на тех местах, где люди живут сейчас. Они всегда повыше. Это может быть связано как с другими представлениями об организации пространства, так и с тем, что ландшафт может очень сильно измениться даже за достаточно небольшое количество времени.
М. Родин: Я помню замечательный пример из Костёнковско-борщёвского комплекса. По-моему, Сергей Лисицын рассказывал замечательную историю. Все эти стоянки находились высоко на холмах, точно так же как современные деревни. А потом, когда в 2000-х годах люди стали богатеть, они начали строить дачи внизу. Несколько лет всё было нормально, но, когда Дон разлился, эти новые люди поняли, почему старожилы ещё с палеолита лезут на холмы!
Т. Садыков: Да. Для палеолита это тем более актуально. Но для более поздних эпох это тоже важный фактор.
М. Родин: В эпоху палеолита был вообще другой ландшафт. Как это учитывается и учитывается ли в принципе?
Т. Садыков: Если совсем упрощать, то, начиная с неолита, общие контуры ландшафта похожи на современные. В палеолите могло быть совершенно всё иначе.
М. Родин: С неолита потому, что закончился ледниковый период.
Т. Садыков: Да. Он тоже может сильно меняться, но, условно говоря, там, где гора, там остаётся гора, а не овраг. Мне кажется, что исследователи палеолита сотрудничают с геологами и почвоведами всегда. Там это совершенно необходимый элемент. Есть сильное разделение. Как правило, если человек занимается палеолитом, то он не занимается всем остальным, и наоборот. Есть очень много специфики исследования.
М. Родин: Если говорить о более современных памятниках, что даёт предварительная работа: шурфовка, бурение? Что это такое, как это работает? Казалось бы, благодаря современным методам мы иногда даже понимаем планировку поселения.
Т. Садыков: Допустим, у нас есть поселение, которое мы зафиксировали каким-то способом. Но всё-таки нам нужно получить его дату, определить его культурную принадлежность. В некоторых случаях достаточно простой шурфовки. Ты получаешь какой-то, в общем-то, неинтересный археологический материал: отдельные фрагменты керамики, несколько косточек, ещё что-то. Но в данном случае может быть и не нужно большего, потому что у тебя есть понимание его площади, культурной принадлежности, даты, ты можешь нанести его на карту. В некоторых случаях на этом можно и остановить исследование. Порой достаточно нескольких образцов. Собственно, и по правилам мы не можем шурфить известное поселение на площади больше двадцати квадратных метров
М. Родин: Двадцать квадратных метров – это уже раскоп.
Т. Садыков: Да. Это верхнее ограничение. Но в целом, если надо определить культурную принадлежность, обычно достаточно нескольких находок. Обычно достаточно пары косточек, чтобы получить радиоуглеродные даты. Соответственно, можно считать, что памятник существует.
Если он, допустим, подвергается разрушению, значит, мы можем его исследовать. Если с ним всё хорошо – то, может быть, и не надо. Мы уже многое о нём знаем. За счёт съёмки мы знаем его площадь, мощность слоя.
М. Родин: Обыватели часто спрашивают, почему археологи не копают памятник, о котором они знают. Для археолога достаточно сделать шурф метр на метр, убедиться, что там поселение определённой культуры, определённого времени, нанести на общую карту. И это даст нам информацию о распространении культуры в регионе. Это тоже важно, потому что мы понимаем, что в это время данная культура продвинулась сюда.
Т. Садыков: Да. Если памятник не подвергается разрушению, и на его месте не будет какого-то строительства, то лучше не копать. Если это не даёт решить какую-то историческую проблему, то лучше оставить на потом, скорее охранять это, чем исследовать.
В некоторых случаях мы находим что-то неожиданное, понимаем, что это очень интересное и может привести к новым историческим выводам. В этом случае исследование необходимо.
Но в целом, если есть археологический памятник, это не значит, что его надо раскопать. Это касается как поселений, так и погребений.
М. Родин: Современные методы палеопочвоведения позволяют даже без раскопок, только с помощью бурения и отбора образцов, многое рассказать о памятнике. Например, где располагалась жилая зона, а где – ремесленная, какие климатические изменения происходили за время жизни людей на этом месте. Для этого даже не нужны находки: просто анализ почв разного цвета. Не менее интересные данные приносит анализ камней, из которых, например, сложены курганы.
Т. Садыков: В Туве курган Аржан-2 был построен из камня, который был принесён из ближайшей каменоломни. Это редкий случай, когда у нас есть чётко источник камня, и нет никаких сомнений.
Но во многих случаях это не так. Мы сейчас исследуем памятник, который сложен из многих видов камня. При этом ближайшая гора больше чем в двух километрах. И там другой камень. Мы постараемся отобрать все возможные породы камня. Плюс мы можем планиграфически посмотреть, где что лежало, поскольку всё фиксируется довольно подробно. И, может быть, это тоже свидетельство общего труда: люди, живущие в одном месте, несли камни с собой. Может быть, можно будет выйти на систему подчинённых племён, которые складывали курган.
Делается и петрография, и химический анализ образцов, которые мы отбираем. Соответственно, фиксируем, из каких это мест.
М. Родин: Этот проект дал ещё один неожиданный результат: курган сложен из разных пород камней, но более того, оказалось, что стелы, стоявшие на нём, тоже сделаны из особого, неместного камня, который не использовался при постройке кургана. То есть или люди приезжали с готовыми стелами откуда-то издалека, или материал для них привозился отдельно и имел особое значение.
Получается, мы просто фиксируем, из каких пород камня сложен тот или иной курган. И потом это нам даёт выход на племенную структуру, на важные религиозные аспекты. А что современная наука позволяет делать с деревом кроме дендрохронологии?
Т. Садыков: Интересная, уже давно существующая технология – датирование отдельных годичных колец. Для определённых территорий и типов памятников это самый лучший способ датировки. Когда датируются отдельные годичные кольца, и каждое из них имеет такую же ошибку, как обычная радиоуглеродная дата, но при этом мы можем математически эту ошибку сузить, в удачных случаях этим методом можно получить абсолютную дату.
Обычно дендрохронология – это мы берём дерево, которое растёт сейчас, потом которое сто лет назад, потом – двести лет назад, и совмещаем дендрокривые.
Но иногда можно вписать «висящее» дерево в абсолютную датировку, если у нас есть хорошее совпадение с калибровочной кривой радиоуглеродного метода. Каждый год немного меняются условия атмосферы. Соответственно, есть метод калибрации радиоуглеродных дат, который можно соотнести с дендрохронологией. И в некоторых случаях это идеально вписывается вплоть до года. Прямо так у нас не получилось, но для конца IX века до н.э. 30 лет интервала – это прямо очень хорошо.
Недавно была совершенно прекрасная новость про датирование викингских поселений в Северной Америке. Она основана не только на wiggle matching. Есть годы, когда химический состав атмосферы менялся сильно. Если мы найдём маркер этого в годичном кольце дерева, то можем датировать что-то с точностью до года.
Для нашей эпохи таких маркеров пока нет. Они есть для Средневековья. Допустим, крепость Пор-Бажин датирована с точностью до года. Это привело к совершенно другой исторической интерпретации этой крепости. Мы храним многочисленные спилы из нашего памятника, потому что я думаю, что в какой-то момент найдётся и для нашего периода «событие Мияке».
М. Родин: Насколько я понимаю, деревянные конструкции для анализа курганных сооружений тоже много дают. Мы можем понять, откуда дерево, что за порода, насколько трудозатратно. Насколько я понимаю, в вашем регионе строили где-то отдельно, потом перевозили, собирали в кургане. То есть это рассказывает целую историю.
Т. Садыков: Породы дерева определяются. В раннескифских курганах использовалась лиственница. Недавно был интересный случай, когда на одном бревне очень хорошо сохранились следы обработки. Чёткие негативы инструмента, которым оно, видимо, срубалось.
Оказалось, что инструмент был шириной около пяти сантиметров. При этом совсем недалеко без чёткого контекста мы нашли топорик-кельт. Оказалось, что размеры негатива инструмента, которым рубилось бревно, и этого кельта идеально совпадают.
Недавно мы исследовали немного перемещённый комплекс на поверхности кургана. Всё было в фрагментах дерева. Была вероятность, что, может быть, это какая-то отдельная деревянная конструкция, или может быть, просто опилки от постройки кургана куда-то попали, переместились. Потом оказалось, что это другое дерево. Это была отдельная деревянная конструкция из берёзы.
М. Родин: Давайте перейдём к останкам животных. Даже я в течение своей небогатой археологической жизни проследил несколько стадий отношения к ним. Изначально археологи вообще их выкидывали и даже не фиксировали: они искали находки, сделанные человеком, зачем им кости? Потом начали фиксировать. Потом на раскопках появились остеологи, которые стали определять, какому животному кости принадлежали. Что сейчас с костями животных может сделать археолог?
Т. Садыков: Сейчас надо брать все кости животных. В том числе и те, которые даже морфологически нельзя определить. По крайней мере, если их не так много. Мы фиксируем всё отдельными точками, чтобы потом нанести на план. Я знаю, что на больших раскопках иногда это просто по квадратам. На поздних памятниках, может, и правда не настолько важно местоположение каждой кости. Но мы берём просто каждую кость в той точке, чтобы потом на плане понять, где что лежало.
Все кости определяются палеозоологом. И после этого можно это всё интерпретировать разными способами. Если они найдены на месте поселения, то часто это возможность понять систему хозяйствования.
В некоторых случаях интересны кости животных, которых не должно быть. В северной Туве у нас в одном средневековом объекте попались кости верблюда. В южной Туве они живут, но в северной – нет. Значит, была торговля, пришёл какой-то караван. Это сложно иначе объяснить. Есть известная история про Рюриково городище и череп обезьянки. Но это исключительные случаи.
Несколько лет назад исследовали поселение в Туве. По всей видимости, это было поселение скотоводов. По крайней мере, так предполагается. Но оказалось, что около трети костей, или чуть меньше – косули, объекты охоты.
М. Родин: Важно проанализировать состав стада. Одно дело, когда люди держат крупный рогатый скот, другое – овец. Они по-разному кочуют, по-разному могут прокормить себя зимой.
Т. Садыков: Конечно. Для более ранних периодов вообще дискуссионный вопрос, домашний ли это скот или дикие животные.
М. Родин: Ещё важно анализировать, что с этими костями происходило. Если это период одомашнивания лошади, то это большая проблема: они охотились на лошадей, выращивали их на мясо или на них ездили? И даже анализ позвонков идёт в ход.
Т. Садыков: Да. И не только анализ позвонков, но и останков людей: искривлены у них ноги, или нет.
М. Родин: Мы недавно делали передачу с Павлом Фёдоровичем Кузнецовым про бронзовый век в Самарской области. И там выясняется, что даже у некоторого мелкого рогатого скота нагруженные кости, будто на них что-то возили. Мы знаем, что недалеко Каргалы, медный рудник. И оказывается, что эти племена участвовали в континентальной торговле.
Т. Садыков: Это особенно актуально для тех периодов и регионов, где есть какая-то дискуссия. Но даже там, где нет дискуссии, это всё равно помогает реконструировать хозяйство. Это может указать на подвижность населения. Если большинство костей – это кони, то это совсем кочевые племена.
В составе стада могут быть свиньи. Хороший пример – Иволгинское городище в Бурятии. Это культура сюнну, казалось бы, кочевники. Но там довольно много костей свиней. Это говорит о том, что какая-то часть населения была практически оседлой. Наверное, со свиньями они далеко не уходили, а жили на одном месте. Так что по составу стада иногда можно очень многое понять.
Могут фиксироваться следы удил. Но есть способы взнуздывания лошади ещё до удил, там всё гораздо сложнее. Поэтому тут есть поле для дискуссий.
М. Родин: В истории изучения останков людей я тоже застал переход от того, что из раскопа отбирали только череп, который считался важным для определения пола, возраста, антропологического типа и т.д., до гораздо более сложного подхода. Расскажите про это.
Т. Садыков: Здесь много разных выработалось методов. Интересный вопрос – травматика, как прижизненная, так и посмертная. Следы на костях, которые можно микроскопными исследованиями изучать. Можно понять физические нагрузки, которые испытывал человек. Довольно много было постпогребальных ритуалов. На самом деле, это очень распространённый элемент, когда уже после погребения что-то ещё делалось с костями покойного. Это тоже может оставить следы на костях.
Изотопные исследования. На зубах откладывается специфический отпечаток местности, в которой человек рос. Если он куда-то потом переселился, этот отпечаток никуда не денется. И мы можем сказать, рос ли человек в том же самом месте, где он похоронен, или в другом. Поскольку уже составлены изотопные карты некоторых территорий, можно просто показать, откуда он.
У нас в Туве такие карты пока не построены. Но мы изучали этим методом довольно большую популяцию, и оказалось, что два человека не оттуда. Дальше можно говорить о сопоставлении этого с погребальным инвентарём. В нашем случае он был абсолютно идентичен. Мы можем сказать, что какие-то люди пришли в это общество, и они были приняты на равных. У них те же самые вещи, тот же самый обряд.
М. Родин: Это к вопросу о том, что «Зачем вы морочите голову? Сделайте генетический анализ и будет понятно, что это за народ!» Нет. Этничность никак не связана с генетикой.
Т. Садыков: По тем же самым зубам определяется примерная диета населения. Ели ли они больше мяса или растительной пищи.
Если мы суммируем разные типы исследований, то одни исследования будут подтверждать или модифицировать другие. Допустим, мы решили только заняться изотопным анализом происхождения людей. Получили вывод: два человека пришли. Исследования диеты подтверждают, что они питались точно так же. Уже вывод другой: общество принимало людей, которые откуда-то пришли, или, может быть, оно настолько широкое, что где-то в другом месте с другим изотопным фоном живут люди той же культуры, с которыми они всё время общаются. Мы это всё подтверждаем или опровергаем соответствующим ритуалом и погребальным инвентарём. Сюда же добавляется и генетика. Может, они пришли издалека, но были очень близки генетически.
С генетикой вообще сложнее. Мне кажется, после среднего бронзового века говорить о том, что какое-то население с какими-то генетическими маркерами соотносится с той или иной культурой, уже нельзя. Это, безусловно, важный источник информации, но его надо использовать со статистикой. То есть, условно говоря, это население в основном такого происхождения, столько-то процентов такого, столько – такого. И, как следствие, по отдельному анализу одного индивида ты не можешь определить, к какому этносу он принадлежал.
М. Родин: Имеется в виду, что уже все очень сильно перемешались к этому времени.
Т. Садыков: Конечно.
Недавно была прекрасная статья про генетику сюнну. Там есть практически кто угодно. Профиль возможных генетических вариантов настолько широкий, что в эту выборку кто угодно может попасть.
Это всё равно важная информация. Мне кажется, этот метод пора использовать уже в другом качестве, как основу для статистических построений, которые необходимо постоянно проверять археологией и другими методами. Переходить от мультидисциплинарных исследований к междисциплинарным в том смысле, что одно другое должно с одной стороны поддерживать, с другой – ограничивать.
Если мы посмотрим на археологическую подоснову, я уверен, даже этой статьи про сюнну, то мы сможем разделить разные культурные популяции. И внутри этого большого разнообразия людей, которых называли сюнну, может быть, можно будет найти какую-то закономерность, какую-то изменчивость, миграции, перемещения внутри этой популяции, которая называется одним именем.
М. Родин: Генетик может сказать, что были люди с разными гаплогруппами. Но только историк сможет сказать, что в тот момент, когда сюнну набирали силу, в степи становилось модно тоже называться сюнну. И только археолог может сказать, что те люди, которые вливались в сюнну, обладали разной культурой, и потом они начинали постепенно смешиваться в единый коллектив.
Т. Садыков: Генетические методы всё время развиваются. Мне кажется, со временем появятся методические уточнения, которые позволят всё это воспринимать более корректно. Сейчас проводятся именно полногеномные исследования. Не то, чтобы только определяются гаплогруппы. На основе полногеномного исследования получается гораздо более полная информация о том, откуда происходил приток генов. Поскольку у каждого отдельного анализа информация непредставимо огромная, у всего этого должна быть и дополнительная математическая подоснова. Она и так есть, но, мне кажется, это будет развиваться и через некоторое время будут более точные данные.
М. Родин: Люди любят дивиться на всякие золотые украшения, обсуждать, сколько это всё стоит. Но для археолога важен даже кусок керамики. Из него можно вытащить информацию про технологию, ресурс, из которого это было сделано, и т.д. Расскажите про то, как работают с разными типами находок.
Т. Садыков: Есть изменения в том числе в полевых исследованиях. Раньше ты нашёл какую-то вещь, помыл её, отскоблил, чуть ли не на месте склеил керамику. Это, конечно, входит в жёсткое противоречие с теми, кто любит естественнонаучные определения, потому что на внутренних стенках керамики может остаться какая-то органика. Можно взять образцы рядом с человеком, со дна горшка, чтобы увидеть то, что не сохранилось.
Есть трасология, наука о следах. Это анализ использования и в некоторых случаях производства вещи. Как правило, на вещах остаются микроследы, по которым мы можем сказать то или иное. Эта область находится на стыке с экспериментальной археологией. Допустим, есть каменная стела, и на ней какой-то рисунок. Трасолог может сказать, сделан он железом, бронзой или камнем. За этим стоит то, что трасолог в какой-то другой рабочий день взял похожий камень, постучал разными способами, взял образцы-эталоны и с ними сравнивает.
М. Родин: Нельзя забывать, что трасология пришла из криминалистики.
Т. Садыков: Да, принцип тот же. Надо доказать. Сейчас часто археология становится доказательной дисциплиной. Надо доказать, что это произошло тем или иным образом. Для этого проводятся многочисленные подтверждающие анализы.
Мы можем определить состав металла. Сейчас это можно сделать неинвазивно, не царапая артефакт, а просто подсветить и понять состав бронзы. Для наших памятников это актуально, потому что в разное время использовался разный состав бронзы. Соответственно, это может быть косвенным подтверждением, что пришли новые люди. Источников олова довольно мало. Если оно было в бронзе, а потом его не стало, то, может быть, прервался какой-то торговый путь.
В некоторых случаях мы артефакты, как артефакты не можем определить без анализа. Допустим, недалеко от погребённого мы можем найти что-то, о чём мы даже не знаем, что это. И потом после анализа может выясниться, что это что-то, и мы можем включить это в нашу историческую реконструкцию. Недавно нашли несколько вроде бы обожжённых фрагментов глины в месте, куда это явно было положено. Это остатки какого-то предмета, не имеющие ни формы, ничего. Поскольку оказалось, что в этой глине огромное количество меди, мы можем сказать, что это разбитая глиняная форма, в которой делали какую-то бронзовую отливку.
М. Родин: Сколько было случаев, когда зона рыжей земли оказывалась мечом, который можно реставрировать и потом выставлять в музеях. Вы говорили о том, как археологи раньше доставали и чистили вещи. Сколько мечей было в ножнах, а мы эту как бы «грязь» почистили!
Т. Садыков: Сейчас это немного входит в разрез с тем, что тебе кажется привычным и естественным делать в поле. Допустим, если тебе кажется, что на каком-то участке что-то необычное, можно вырезать монолит земли и потом разобрать. Недавно в Туве на кургане Чинге-Тей было найдено погребение с многочисленными малюсенькими предметами из золотой фольги, по сути, с бисером. Это место было взято монолитом. Когда его просветили рентгеном, оказалось, что у этого всего есть рисунок. Эти маленькие нашивочки представляли из себя какой-то орнамент.
М. Родин: В плане нашего эфира есть замечательная фраза: «Депаспортизация – главная опасность в археологии». Что это значит?
Т. Садыков: Если у нас есть какая-то информация, но часть её утрачена, то она может лишиться всей своей ценности. Нам важен образец земли, только если мы знаем точку, из которой он взят, и контекст. Допустим, мы выделили ДНК нового вида человека. Если мы не знаем, откуда он – то бо́льшая часть информации просто ушла. Это к вопросу о том, что очень важно очень аккуратно делать всю документацию.
Поддерживать информационную целостность источника – муторное дело. Важно, чтобы в камералке ничего не перепуталось, чтобы в музее одну вещь не положили вместо другой, и т.д. Если перепутать образцы, то окажется, что вся полученная из них информация никуда не годится.
Это к вопросу о старых раскопках, когда некоторые вещи казались не важными. Допустим, на этом могильнике какие-то кости. Положим их в одну коробку. Соответственно, мы не сможем разделить одно от другого. Пусть лучше будет это избыточным, лишним, никому не нужным, но потом вдруг окажется, что если у нас есть контекст, то мы сможем что-то из этого сделать.
На эту тему довольно много примеров. Мне нравится один случай: неожиданно наш палеозоолог увидел на зубах быка следы удил. И мы решили: вот будет статья так статья! Но контекст находки был не очень чёткий. Мы продатировали радиоуглеродным методом – оказалось, что это примерно XVII-XVIII век н.э. И по письменным источникам прекрасно известны случаи, когда в Туве использовались удила на быках. Путешественники это описывали. А мы надеялись на гораздо более раннее время. Если бы у нас не было точной точки этого абсолютно невыразительного зуба, который ничем не выделялся среди всех остальных, мы бы не подумали, что, может, он более позднего времени. А там была сложная стратиграфическая ситуация. Если бы мы что-то на этом пути потеряли – был бы конфуз.
М. Родин: Или ложная теория.
Т. Садыков: Да. Такое бывает часто.
М. Родин: Очень люблю присказку, что археология – это наука будущего. Поэтому так интересно наблюдать за работой учёных, которые ею занимаются. Если вы ещё не видели всех наших передач, посвящённых археологии, очень рекомендую их посмотреть!
Вы можете стать подписчиком журнала Proshloe и поддержать наши проекты: https://proshloe.com/donate
© 2022 Родина слонов · Копирование материалов сайта без разрешения запрещено
Добавить комментарий