Существовали ли у майя «государственные программы» по высаживанию лесов? Как в Мезоамерике создавали плавучие поля на озёрах? Какова технология возведения пирамид майя и как было организовано строительство?
О том, что ели, как строили и где жили индейцы Мезоамерики рассказывает кандидат исторических наук, доцент, ведущий научный сотрудник Мезоамериканского центра им. Ю. В. Кнорозова РГГУ Дмитрий Дмитриевич Беляев.
Стенограмма эфира программы «Родина слонов» с кандидатом исторических наук, доцентом Мезоамериканского центра им. Ю.В. Кнорозова РГГУ Дмитрием Дмитриевичем Беляевым.
Михаил Родин: Сегодня мы будем продолжать разговор об экономическом базисе, на котором строилась мезоамериканская цивилизация. В прошлый раз мы поговорили о каменных технологиях, о том, как была развита торговля, как они перемещали в пространстве грузы. Начнем, наверное, с земледелия – потому что, если говорить про базис, это одна из самых важных его составляющих. В чем его особенность? Мы знаем, что там было развито сельское хозяйство – как оно было устроено?
Дмитрий Беляев: Для Мезоамерики и майя земледелие – важнейшая тема. Мезоамериканская цивилизация – это цивилизация, которая выросла преимущественно на земледелии в силу особенностей природы: там нет особенно крупных животных, которых можно было бы приручить. Так сложилось, что животноводство там хоть и было, но развито оно было крайне незначительно. Самое известное доместицированное животное – это индюк. Он был одомашнен в Центральной Мексике, а затем распространился по всей Мезоамерике. Собственно, он поэтому и называется индюком, так как был одомашнен индейцами. Мясо у него вкусное, сама птица большая, несет яйца; можно сказать, его разведение стало аналогом всего привычного нам птицеводства, хотя основным источником пищи, конечно, оно не было. С крупными животными не задалось: там были, например, олени, но их доместицировать не удалось, и они остались дичью, то есть объектом охоты. По мере того, как цивилизация развивалась, а население росло, уничтожались леса, и оленей оставалось меньше. Поэтому охота на них тоже зависела от природных условий.
Михаил Родин: Они действительно так сильно влияли на окружающую среду – например, в плане того же уничтожения лесов?
Дмитрий Беляев: Да. И это, безусловно, важно знать для того, чтобы понимать динамику развития во всех мезоамериканских цивилизациях. Рано или поздно они подходили к такому «порогу»: в свое время была даже гипотеза о том, что коллапс цивилизации майя случился из-за экологической катастрофы. Они уничтожили леса, началась эрозия почв, и в результате этого сошла на нет возможность выращивать пищу.
Михаил Родин: Оффтоп: очередной аргумент против мифа, что раньше люди жили в гармонии с природой – ничего подобного.
Дмитрий Беляев: Как выяснилось, ситуация гораздо сложнее: лучше всего оказалась ситуация, отработанная на материалах Копана (это современное название города, который при майя назывался Хушвинтик), расположенного на территории Гондураса, в долине реки Копан. В свое время гарвардская экспедиция, которая тщательно изучала взаимодействие между человеком и окружающей средой, в 80-е установила, что там, действительно, начиналась эрозия почв. Соответственно, была предложена такая гипотеза. А потом, в начале 2000-х годов, чуть позднее, другой американский археолог, Кэмерон МакНил (Cameron McNeil), доказала, что это процесс был сложнее. Действительно, дефористация (сокращение лесного массива) имела место, как и эрозия почв, но в VIII веке майя это поняли, и мы видим, что в это время начинается рефористация, то есть обратный процесс. Пока это не доказано, но археологи предположили, что была некая государственная программа по высадке лесов: тогда, когда уже намечались первые признаки коллапса, лесной покров как раз растет. Но с этими экологическими моделями нужно быть осторожнее, потому что объяснить взаимодействие с окружающей средой легко и просто, так как она, безусловно, влияет на все. Но в итоге часто оказывается все не так, как предполагалось.
Возвращаясь к теме земледелия майя (других мезоамериканских цивилизаций тоже – хотя мы и говорим, в основном, про майя, на прочих мы тоже выходим при разговоре), нужно сказать, что строится оно в основном на трех основных культурных растениях. Это так называемая мезоамериканская триада: кукуруза, фасоль и тыква. Растения эти были одомашнены довольно давно, раньше всего, как мы теперь знаем, тыква, затем кукуруза и последней – фасоль. Эти три основных растения, собственно, составляют основу диеты традиционного индейского населения. Сами индейцы признают, что одну кукурузу есть, конечно, тяжело, а вот если есть еще фасоль и тыква, а также соус чили – то это вообще хорошо. Я, конечно, не специалист по биологии человека, поэтому мне сложно сказать, какие конкретно вещества, нужные для поддержания жизнедеятельности человека, содержит такой комплекс, но все говорят, что он обеспечивал основную массу населения пищей. Хотя при этом все равно проблема нехватки белка стояла остро – поэтому около озер, рек и на побережье использовались все возможные виды рыбы, моллюсков (неважно, морских, пресноводных, подземных). Видно, что там, где такие возможности были, майя в 1-м тысячелетии нашей эры (в VI–VII вв.) собирали наземных улиток; мы находим много расколотых раковин. По всей видимости, это была также ритуальная пища.
Михаил Родин: Но это было именно собирательство, улиток не разводили?
Дмитрий Беляев: Скорее всего, не разводили. Хотя иногда бывает сложно отследить неинтенсивный контроль над дикими популяциями. Когда мы говорим о животноводстве как таковом, мы все-таки говорим об определенном процессе, который имел большую длительность – например, несколько тысяч лет; особым образом выводились нужные породы и так далее. В случае с Мезоамерикой так произошло с индюками, так как других животных для одомашнивания там особо не было. Ряд других животных был полудомашним – к примеру, дикая свинья пекари. Мезоамериканские народы не пошли по пути их одомашнивания, потому что они маленькие, не очень стадные, в природе живут небольшими группами, и доместицировать их сложно. Но испанские авторы отмечали, что некоторые из этих свиней были полудомашними. Человек ловил такую пекари где-то на диких просторах, но не убивал и не съедал по приходу к себе – некоторое время она жила при доме. Такие вещи всегда сложны для понимания, потому что у животных не возникало морфологических изменений, которые возникают, если подвергать животных доместикации на протяжении многих поколений. Непросто определить, было это дикое животное, или оно жило при доме человека. Важность свиней пекари для тех же майя подчеркивается тем, что они появляются в индейском искусстве как один из главных элементов животного мира, с которым они взаимодействуют; в иероглифике есть знаки, которые изображают этих диких кабанов. Всех прочих наземных и водных животных также ели – это черепахи, броненосцы, различные виды грызунов, зайцы, кролики, даже крокодилы! Есть сведения о том, что крокодил был важным животным не только в ритуальном плане (он считался хозяином вод, например): его также использовали в пищу.
Для культур, которые развивались в тропическом и субтропическом климатах, важный источник пищи – насекомые. Мы меньше знаем о том, как майя использовали насекомых, а вот в горных районах Мезоамерики, в Центральной Мексике, в Оахаке это до сих пор один из важнейших источников пищи. В доиспанское время было так же: мы знаем это по очень детальным описаниям испанских хронистов, в частности, Бернардино де Саагуна (Bernardino de Sahagún). Там описано все: личинки, гусеницы, синезеленые водоросли.
Михаил Родин: Расскажите поподробнее про синезеленые водоросли.
Дмитрий Беляев: Да, это очень интересная история – скорее всего, использовалось целых два вида таких водорослей. Это водоросли, которые растут на поверхности нескольких соединяющихся озер в Центральной Мексике, которые были важным центром для развития культуры. Де Саагун описывает, что, когда они цвели и размножались, люди выезжали на лодках, собирали их при помощи специальных приспособлений, выкладывали на большие деревянные щиты толстым слоем, высушивали и потом нарезали на правильные квадратики и треугольнички, а потом хрустели ими – как мы сейчас чипсами. Еще их замешивали с кукурузной мукой и использовали при изготовлении кукурузных лепешек и пирожков тамале (это были два вида индейского «хлеба»).
Известно, что на тихоокеанском побережье Мексики и вплоть до настоящего времени местное население собирает маленьких мушек, которые скапливаются там в гигантских количествах, потом сушат их, пекут и едят. Понятно, что это происходит от нехватки нормальной мясной пищи и, соответственно, белка. С этой точки зрения существует еще одна гипотеза о том, что распространенная проблема каннибализма также вызвана этой причиной. Про это мы сейчас говорить не будем, так как каннибализм и человеческие жертвоприношения – это совершенно другая тема, и про нее нужно говорить отдельно.
Михаил Родин: Каннибализм был распространен в таких масштабах, что его можно назвать рационом?
Дмитрий Беляев: Нет, это был, безусловно, важный элемент ритуальной пищи, но, с моей точки зрения, источником мясной пищи человеческая плоть не была. Это был ритуал и связанное с ним представление об особой значимости плоти.
Михаил Родин: Я, может быть, ошибаюсь, но мне кажется, что все три растения мезоамериканской триады не требуют какой-то сложной ирригации и вообще активного полива. А это должно влиять на организацию труда.
Дмитрий Беляев: Скорее все же требуют. Но это зависит от того, чего вы хотите достичь; если вы выращиваете это на огороде рядом с домом исключительно для жизнеобеспечения своей семьи, то требуется вклад только самого домохозяйства. Мы знаем, что в Мезоамерике практиковались смешанные посадки, где кукуруза с фасолью росли на одном участке – это известная история о том, что такой тип посадок способствует естественному обогащению почвы азотом, потому что есть такая особенность у бобовых. Такие посадки могут обеспечивать потребности одного-двух небольших домохозяйств. Но, если нам нужно много фасоли/кукурузы/тыквы для того, чтобы обеспечить не только себя, но и людей на «государственном» уровне, выплачивать налоги местным и региональным правителям, наместникам (далее это все шло в центральные хранилища), обеспечивать пищей проходящие мимо войска, государственных торговцев, нам необходимы более сложные системы. Нужны они и для того, чтобы интенсифицировать производство, и такие системы требуют определенного планирования и определенной организации труда.
В Мезоамерике мы знаем много таких систем, и про них можно говорить часами – например, о плавучих полях Центральной Мексики, которые известны у ацтеков, так называемых чинампах. Строили искусственные островки, своего рода маты, накладывали на них различные растительные останки, слой почвы и отправляли в плавание по озеру. Все это перегнивало, давало перегной, и такие поля, к которым был естественный приток воды, могли давать урожай практически круглогодично. Видимо, это была одна из лучших техник.
Михаил Родин: Насколько она была распространена?
Дмитрий Беляев: Она была распространена там, где были большие пресноводные озера. Система центральномексиканских озер – смешанная: там есть пресноводные, а есть соленые озера. Пресноводные озера южной части Мексики, Чалько и Шочимилько, были заполнены такими плавучими полями практически целиком – мы знаем это и по испанским источникам, и по индейским сочинениям. Судя по всему, технология была придумана довольно рано: в 1-ом тысячелетии нашей эры она точно существовала.
У майя были озера, но нам ничего не известно о том, были ли у них плавучие поля. В любом случае, для них это было не очень свойственно. Но и майя использовали все возможные способы интенсификации производства пищи. Когда началось изучение земледелия и вообще хозяйства майя, сложилась и доминировала в первой половине XX века такая точка зрения, что у них было только подсечно-огневое земледелие – то, чем занимались индейцы в колониальную эпоху.
Михаил Родин: Это небольшие поля, которые постоянно перемещались.
Дмитрий Беляев: Да, идея о том, что они просто уничтожили леса, была связаны с одной из гипотез коллапса классической цивилизации майя. Нельзя сказать, что подсечно-огневого земледелия не было: оно было и на ранних этапах, и в классическую эпоху продолжало существовать в отдельных регионах. В свое время группа американских, канадских и мексиканских археологов создали большой проект по исследованию этого явления, и одним из исследователей, Скоттом Федиком (Scott Fedick), была предложена метафора «управляемая мозаика»: то есть базовая система жизнеобеспечения была в принципе мозаична и не имела никакой доминирующей стратегии. Это было связано с тем, что были разнообразные природные, климатические (больше/меньше осадков) и социальные (больше/меньше населения) условия.
Чем дальше мы продвигаемся в изучении системы жизнеобеспечения и базовых основ хозяйства, тем больше мы узнаем, например, о террасном земледелии: майя строили на склонах холмов террасы и выращивали на них кукурузу, фасоль, тыкву и все остальное. Там, где не было таких возможностей (например, в горных районах – горной Гватемале), строились ирригационные каналы. В этих местах был один из важнейших городов доклассической эпохи (это последние века до нашей эры и первая половина первого тысячелетия до нашей эры), который сейчас мы называем Каминальгуйю – столица очень важного и мощного государства в политическом и торговом отношениях. В прошлый раз мы говорили о том, что Каминальгуйю контролировал добычу обсидиана.
Это была в полном смысле гидравлическая культура: весь расцвет Каминальгуйю был связан с озером, вокруг которого он вырос. От него строились каналы, которые разводили воду по окружающим землям и позволяли снимать два-три урожая в год. То, как эти каналы строились, хорошо исследовано с археологической точки зрения: видно, как применялась гидравлическая технология, потому что постепенно уровень воды в озере снижался (сейчас его вообще нет, оно высохло). Полноводным оно было примерно в середине 1-го тысячелетия до н.э., и постепенно, к концу 1-го тысячелетия до нашей эры, а потом в 1-ом тысячелетии н.э., оно усыхало, сокращалось; каналы надо было углублять, чтобы ток воды был лучше. Видно, что создавалось несколько перепадов уровней, чтобы ускорять этот ток.
То есть ирригация, безусловно, существовала – и там, где это было возможно, она использовалась. Там, где в ней не было особой нужды, например, в северной части Гватемалы или в южной части Мексики, где и без того тропический климат и нет особых проблем с водой, где выпадает большое количество дождей и есть много карстовых колодцев и озер, дело обстояло иначе. Где-то обустраивались обычные поля с дождевым орошением (либо там просто накапливалась вода), а где-то была не ирригация, а просто мелиорация: осушались сезонные болота (так называемые бахос), отводилась вода, и там создавались сельскохозяйственные участки. Известно, что в II–I вв. до н.э. и I–II вв. н.э. в северных регионах (например, в регионе Петен) была популярна другая система: это было смешение использования болот и террасного земледелия. То есть на склонах холмов строились искусственные террасы с поддерживающими стенами из камня, засыпанные землей. Затем туда специально приносилась болотная земля, по большей части перегной; на террасу насыпалось несколько слоев такой земли, и таким образом искусственно повышалось плодородие этих участков. Видно, что это повторялось несколько раз – и была очень специфическая технология, разработанная явно в северном Петене, в так называемом бассейне Мирадора (Эль-Мирадор – один из важнейших политических центров доклассической эпохи).
Михаил Родин: Это были централизованные, государственные работы или частно-семейные?
Дмитрий Беляев: Про организацию труда мы знаем не так много, как хотелось бы – хотя знаем, благодаря последним исследованиям, все больше и больше. Как и во многих других архаических цивилизациях, это было сочетание и частно-семейных, и общинных, и в то же время, безусловно, государственных работ. Инициировалось это и местными, и региональными правителями. Там, где хорошо раскопаны майянские деревни, например, в Белизе, где много работали американские, английские и, собственно, белизские археологи, мы видим, что есть террасы и поля, связанные с домохозяйствами, которые обеспечивали жизнь самих людей. Но в некоторых случаях мы также видим, что между деревнями были масштабные земледельческие сооружения террасного типа, которые явно не могла построить одна деревня – это был труд нескольких соседних общин, скорее всего, трех-четырех. Для чего они строились? Конечно, для того, чтобы выплачивать подати и налоги. Этот общинный труд, не вполне, таким образом, добровольный, играл важную роль в создании этой системы. С другой стороны, такие масштабные работы, как перемещение этой болотной почвы, делались явно не на индивидуальном уровне, они были централизованы. И большие ирригационные работы вроде рытья больших каналов, конечно, были организованы сначала на догосударственном уровне, затем на государственном. Опять-таки, возвращаясь к Каминальгуйю, можно сказать, что самая первая масштабная, монументальная постройка была не пирамидой или платформой для царского дворца, а насыпью, на вершине которой располагался канал – по нему из озера Мирафлорес вода распространялась по полям. И этот холм, Ла Кулебра, до сих пор жив, видны остатки этого сооружения и понятно, что это была совершенно гигантская по своему объему работа.
Михаил Родин: Мы поговорили о сельском хозяйстве и плавно подошли к организации работ. Мы знаем монументальные постройки майя, мы знаем, что там были крупные государства и там, очевидно, труд был сложно организован. Как именно? Насколько я понимаю, они весьма преуспели в деле управления большими массами народа.
Дмитрий Беляев: Периодически действительно возникает вопрос «больших масс народа»: как так получилось, что в хозяйстве, где, фактически, нет животноводства, поддерживался такой высокий демографический уровень? Почему одновременно жило так много людей, почему они не вымирали, как существовали большие города и достаточно густо населенные сельские местности? Как это ни парадоксально, отсутствие животных (в том числе больших тягловых, о чем мы говорили в предыдущей передаче) является в какой-то степени плюсом: если у вас нет большого количества домашних животных, вы не тратите земельные ресурсы на высадку кормовых растений. Если посчитать, сколько земли тратилось в раннесредневековой Европе на то, чтобы выращивать овес на корм лошадям, то можно понять, как майя в классическую эпоху удавалось достичь такого высокого демографического уровня. Такие луга, которые могли бы быть засажены тем же овсом, успешно засаживались кукурузой, тыквой, какао для того, чтобы прокормить людей. В результате мы видим, что города майя конца доклассической (последние века до н.э.) и классической эпох (с начала 1-го тысячелетия и до начала IX века н.э.) вполне превосходили синхронные им европейские города, и даже, возможно, некоторые ближневосточные. В крупнейших городах майя проживало по несколько десятков тысяч человек (по 30–40 тысяч в центре, а также большое количество людей в округе); зоны метрополии могли насчитывать до 125 тысяч человек. Конечно, это было рассеянное население. Поскольку мы говорим про южные районы Мезоамерики, такая концентрация была не во всех городах. Это очень важный момент: людей было, безусловно, много, их надо было правильно организовывать.
Здесь у нас, к сожалению, нет такой красивой картины, которая у нас есть для некоторых других древних обществ, скажем, для Месопотамии, где у нас есть источники по организации. Они, например, описывают, что были рабочие бригады – и это важнейшие источники по истории организации экономики. У майя такие записи тоже были, но не сохранились, потому что они были сделаны на бумаге – соответственно, они сгнили еще тогда, тысячу-полторы лет назад. Поэтому мы можем следить за этим только по косвенным источникам. Но видно, что, безусловно, важную роль играло не просто привлечение рабочей силы (прежде всего, общинников из сельской местности), но и привлечение их именно на регулярной, организованной основе. Это была такого рода ротационная система организации труда, когда приходит одна община, приносит с собой какие-то базовые предметы, еду; чем-то их обеспечивает государство. Такая община работает какое-то время, затем возвращается.
Это очень распространенная в мире система, и назвать ее специфически мезоамериканской или доколумбовой, конечно, нельзя. Но она позволяла привлекать большие массы населения для строительства ритуальных сооружений, царских дворцов, построек сельскохозяйственного назначения, ирригационных сооружений, каналов, насыпей и всего прочего без нарушения нормального течения хозяйственной жизни. Когда встает вопрос, как согнали столько людей, чтобы построить пирамиду, ответ состоит в правильной системе учета и контроля – сколько из какой деревни нужно было рабочих. К глубокому сожалению, система не сохранилась, хотя, безусловно, была.
Есть археологические свидетельства того, как это происходило при строительстве некоторых сооружений, например, памятника, который мы сейчас называем Нохмуль (это нынешний Белиз). Еще в 80-е годы археологи под предводительством Нормана Хэммонда (Norman Hammond) обнаружили, что насыпной материал платформы этого памятника происходит из разных мест долины. Видно, что одна секция насыпана из одного материала, другая – из другого, третья – из третьего. Похоже, что использовался труд разных общин, которые располагались в разных местах долины, при этом они приходили не только со своим шанцевым инструментом, но и, видимо, со своим материалом. Эти общины жили относительно недалеко от строящегося города, и, видимо, их обязали не только работать, но и доставить какое-то количество речной гальки и использовать ее при создании насыпи.
Михаил Родин: А это не ухудшало конструкцию?
Дмитрий Беляев: Нет, потому что использовался не только камень – там еще была «местная» смесь земли и гальки, а также некий цементирующий элемент. Такого рода схема очень показательна. Были даже попытки определить, из каких районов принесен материал, связать это с общинами и понять, как была организована эта схема труда. Например, разберем время, когда у майя начинается монументальное строительство (это примерно VI–V вв. до н.э.). Конечно, строительство в определенном смысле было и до этого: выравнивали вершины холмов, или, наоборот, насыпали платформы, но я говорю о времени, когда начинают возводиться постройки. С постройками интересная ситуация: какой бы ни была по размерам постройка, ее можно соорудить небольшими силами за длительный промежуток времени. Когда говорят о монументальных сооружениях перуанского побережья (переместимся чуть южнее и древнее), то расчеты показывают, что даже гигантские насыпи могли быть созданы усилием сотни-другой человек за время жизни одного вождя (25–30 лет). Просто они строились медленно.
В случае с майя, правда, это не всегда работает, хотя мы знаем, что некоторые большие постройки сооружались на протяжении нескольких сот лет. Это видно и по раскопкам, и по недавней новости о пирамидах в Чичен-Ице: там внутри было несколько построек, на которые настраивались следующие. Но в то же время мы знаем, что некоторые постройки были сооружены сразу, быстро и по единому плану.
Михаил Родин: А те постройки, которые были внутри, были законченными?
Дмитрий Беляев: Да, и они функционировали, а потом расширялись и достраивались. Это тоже общемезоамериканская практика. Если поехать в Мехико, можно убедиться в этом наглядно: там в центре столицы есть музей под открытым небом – Темпло Майор, главный храм Теночтитлана. Проходя по дорожкам, можно увидеть, как расширялся и достраивался этот храм. То же самое мы видим у майя. Но самый большой интерес представляют сооружения не те, которые строились постепенно, а те, которые нужно было построить быстро. У нас есть сведения, что в одном из самых древних центров, который называется Накбе, четыре пирамиды на площади были построены по единому плану и единовременно. Видно, что сначала была сооружена площадь, затем ее покрыли штуком (штукатуркой): то есть ее выровняли и как бы замостили штуком – материалом, который изготавливался из пережженной извести и использовался для того, чтобы создавать плоскую поверхность. После этого строились пирамиды: видно, что под их края заходят края этой штуковой вымостки, и везде это один и тот же слой. То есть строилось это все не последовательно, а одновременно. Штук следовало постоянно обновлять, так как это не цемент, и он постоянно повреждался дождем и человеческими следами. Для этого строительства нужно было привлечь несколько тысяч человек как минимум, так как пирамиды Накбе все-таки не очень большие, до десяти метров в высоту. И в то же время, судя по всему, использовалась ротационная система, потому что внутри эти пирамиды строились как бы секциями: строилась укрепленная каменная клетка, внутрь засыпалась земля, битый камень, щебенка, галька. Потом рядом строилась еще одна такая же, еще одна – так получался целый ряд, который затем надстраивался. Эти пирамиды (по крайней мере те, которые мы знаем – в Накбе, в Эль-Мирадоре, в ряде других городов майя) строились единовременно, хотя, как мы видим, внутри была не единая насыпь – она состояла из таких секций. Опять-таки материал в этих секциях тоже разный: судя по всему, привлекались разные общины или группы общин.
Это крайне важный момент: такого рода организация труда позволяет построить без проблем сооружение любого объема и сложности. Хотя, конечно, мы понимаем, что самые крупные пирамиды, например, сооружения в Эль-Мирадоре, выстроенные в II–I вв. до н.э. и достигающие действительно гигантских размеров, строились на основе природных холмов. Например, сооружения комплекса Ла Данта, имеющие в высоту до 70 метров. Хотя, конечно, использовалось много разных техник строительства.
Михаил Родин: То есть они все очень отличаются внутренним устройством, несмотря на то, что выглядят более-менее одинаково?
Дмитрий Беляев: Для среднего и позднего доклассического периодов, начиная с VI–V вв. до н.э. и до начала нашей эры самой распространенной была как раз такая секционно-ячеистая методика. Это была технология, которая сильно облегчила строительство больших сооружений без опасений, что они будут рассыпаться и расползаться. Потом, впоследствии, появляются и другие техники строительства, в некоторых случаях даже появлялся какой-то раствор, который позволял цементировать, хотя это уже более позднее изобретение – изначально майянские постройки были безрастворными. Это монументальные постройки, различного рода платформы, пирамиды, которые воспроизводят Мировую гору, и это постройки административного характера: например, хранилища, также дворцовые комплексы.
Михаил Родин: Да, что насчет дворцовых комплексов? Для меня майянские постройки – это, прежде всего, ритуальные сооружения, но ведь где-то люди должны были жить, в том числе знать.
Дмитрий Беляев: Конечно, первым делом все обращают внимание на пирамиды, потому что они хорошо смотрятся. Но были и обширные дворцовые комплексы, особенно в крупных городах. Проблема в том, что первым делом археологи раньше раскапывали пирамиды, и их же первым делом реконструировали. А реконструкция – очень важный момент мезоамериканской в целом и майянской археологии в частности: чтобы привлекать туристов, они обязывают археологов это реставрировать. А после реставрации ярче всего смотрятся пирамиды и стадионы для игры в мяч. А в дворцовых комплексах всего лишь помещения, выстроенные в лабиринты, и это не так впечатляет. Туда пойдет не всякий турист и не всякий человек вообще обратит на них внимание.
Но, конечно, большие комплексы тоже существуют с довольно раннего времени. Самые ранние из тех, что были исследованы – это Нохмуль, про который мы уже говорили: там как раз был раскопан уникальный деревянный дворец. Вообще-то у майя было каменное строительство, но в этом месте, вероятно, не было качественных месторождений, или были проблемы с соседями, что не позволяло доставить камень еще откуда-то. Видимо, не хватало даже собственного известняка. Поэтому там был построен дворец из деревянных бревен; также у него была деревянная крыша. Конечно, дерево не очень хорошо сохраняется, но этот комплекс сохранился.
Михаил Родин: А как вообще выглядят эти майянские дворцы? Сколько у них этажей, какая площадь и архитектура?
Дмитрий Беляев: Как правило, был один этаж. Хотя в ряде городов были и многоэтажные постройки, которые выполняли эту роль. Например, известен многоэтажный дворец в Накуме (Гватемала), в Караколе (на территории нынешнего Белиза). Одна из ранних пирамид была перестроена во дворец. С многоэтажностью было сложнее. Ее не любили в силу конструктивных особенностей архитектуры. Майя знали, но не использовали арку – знаменитый так называемый «ложный свод», который имитировал арку, ограничивал возможность создания широких помещений; все майянские помещения со сводами довольно узкие и состоят из нескольких последовательных пространств.
Михаил Родин: То есть огромных залов у них не было?
Дмитрий Беляев: Да. Во всех дворцовых комплексах была вентиляционная система, но находиться там было все равно сложно, хотя понятно, конечно, что они были более привычными к этому, чем мы. Дворец, который можно ярче всего себе представить – это дворец в Паленке. Он довольно поздний, был выстроен в VII и первой половине VIII веках; его все знают за счет того, что он стоит на такой приподнятой платформе, и у него есть башня непонятного назначения. Может быть, этот дворец в большей степени является символом Паленке, чем даже пирамиды. Это замкнутый комплекс, наверх ведут лестницы, внутри несколько дворов, сводчатые помещения. Дворики под открытым небом были важны для социальной жизни; попасть туда можно было только из самого дворца, и, если не шел дождь, находиться там было гораздо лучше, чем внутри.
Михаил Родин: Как выглядели дворцы – примерно понятно. А как жило простое население? Это были дома многосемейные или для одной маленькой семьи?
Дмитрий Беляев: В основном, начиная с V–IV вв. до н.э., у майя начинают преобладать так называемые патио-группы. Это основная форма жилой застройки: несколько домов вокруг единого внутреннего двора, который называется испанским словом патио. Там были жилые и хозяйственные постройки одной большой семьи.
Михаил Родин: То есть они жили большими семьями?
Дмитрий Беляев: Да: большие семьи появляются как ответ на рост политической иерархии и на рост эксплуатации. Видно, что появление больших домохозяйств и трансформация структуры общины – ответ на давление растущей элиты (пока еще не государства) и вождеств: требовалось больше податей и больше работы. В условиях, когда технология, о которой мы говорили в прошлый раз, не настолько развита, главный способ интенсификации труда – это увеличение рабочего коллектива. Большая семья производит больше продуктов, часть которых остается на поддержание жизни самой семьи, а часть выплачивается в виде податей, налогов, обменивается на рынках и так далее. Поэтому жили в основном большесемейными хозяйствами, хотя, безусловно, были и малые семьи. Это был динамический процесс: в определенные моменты некоторые большие семьи, видимо, насколько увеличивались, что от них отпочковывались малые и переселялись на незанятые земли. Собственно, как происходила колонизация в конце доклассического и в раннеклассический периоды: поначалу создавались домохозяйства, состоящие из одной семьи, а потом постепенно разрастались. Это очень интересно, и при раскопках музея Пенсильванского Университета в 50–60 годы в Тикале археологи проследили это очень хорошо. В работах Уильяма видно, как домохозяйство разрастается из одного жилого дома и окружающей его хозяйственной зоны в классическую патио-группу. Вот это базовая единица: в основном это было четыре дома вокруг патио, потому что это было удобнее всего. Остальное зависело от размера малой семьи или элемента большой семьи – о них мы знаем по колониальным источникам.
Михаил Родин: Шесть-восемь человек?
Дмитрий Беляев: Основная цифра, которую называет в своих работах Валерий Иванович Гуляев – это 5,6 человек на одно здание, то есть, грубо говоря, шесть. Родители и четверо детей. Двадцать-тридцать человек – это размер майянского домохозяйства, учитывая, что у главы семейства могла быть не одна жена, а две (у нас есть указания на то, что иногда бывало такое). Еще такие семьи называют малыми общинами – например, Гуляев предлагал их называть именно так. Они объединяются в структуры большего порядка – это уже как раз то, что мы привыкли называть общинами – небольшие деревни в сельской местности и внутри больших городов. Потом были уже кварталы или какие-то другие объединения общин.
Михаил Родин: То, что вы сейчас описали – это огромная, очень сложно организованная структура. Мы поговорили про масштабы строительства и организацию сельского хозяйства, и, насколько я понимаю, современные исследования позволяют говорить о том, что мезоамериканское общество было сложнее организовано, чем нам казалось раньше.
Дмитрий Беляев: Да, сейчас происходит новая революция в исследовании майя, хотя и в целом Мезоамерики тоже. Это связано с появлением новых методов сбора материала: пешие исследования и аэрофотосъемку заменяют новые технологии – например, сейчас жутко популярен лидар.
Михаил Родин: Это технология, при которой лазером с самолета просвечивается территория, и, несмотря на растительность, видно, что под ней находится.
Дмитрий Беляев: Один гватемальский частный фонд дал денег на масштабные исследования в северной Гватемале, и сейчас на конференции американского общества в Ванкувере представлялись предварительные материалы. Это потрясающе: объем строительства и модификаций ландшафта оказался гораздо больше, чем мы думали раньше. И за этим, безусловно, должна стоять гораздо более сложная и гораздо более иерархическая политическая система.
Михаил Родин: То есть это огромные взаимосвязанные города.
Дмитрий Беляев: И множество центров, которые располагаются между этими городами, то есть административные центры второго уровня, дороги, сельскохозяйственные террасы. Объем работы – безумный. Для классического периода он гораздо больше, чем мы думали раньше.
Вы можете стать подписчиком журнала Proshloe и поддержать наши проекты: https://proshloe.com/donate
© 2022 Родина слонов · Копирование материалов сайта без разрешения запрещено
Добавить комментарий