Почему европейский феодализм — это роскошь, недоступная другим цивилизациям? Кто и зачем придумал понятие «феодализм»? Что такое широкое и узкое его понимание, чем они отличаются?
Об «основе основ» средневекового общества рассказывает доктор исторических наук, заведующий отделом западноевропейского Средневековья и раннего Нового времени ИВИ РАН Павел Юрьевич Уваров.
Стенограмма эфира программы «Родина слонов» с доктором исторических наук, заведующим отделом западноевропейского Средневековья и раннего Нового времени Института всеобщей истории РАН Павлом Юрьевичем Уваровым.
Михаил Родин: Сегодня мы будем обсуждать явление, очень широко известное среди любых слоев населения. Слово «феодализм» знают все со школы, и, как мне кажется, все прекрасно представляют, что за этим словом скрывается. На самом деле все гораздо интереснее, потому что представления о том, что такое феодализм, постоянно меняются, и я уверен, что наши обывательские представления не совсем совпадают с тем, что современная наука подразумевает под этим словом.
Давайте начнем вот с чего. Феодализм – это искусственная (как часто бывает в истории) концепция, которую придумали ученые, или она возникла как-то сама собой из жизни? Я говорю о самом определении и о том, что за ним стоит.
Павел Уваров: Определение возникло, когда то, что за ним стоит, умерло – в XVIII веке, во время Великой французской революции и непосредственно после нее, во время Реставрации, то есть в первой трети XIX века. До этого понятия «феодализм», как существительного, не было, были прилагательные – féodal и субстантивированное féodalité. Но это относилось к определенному классу явлений, отношений, связанным с сеньориальными правами, С принесением присяги, и по мере развития права появлялась такая специальность – февдисты. Были специалисты по гражданскому праву – цивилисты, были канонисты – специалисты по каноническому праву, также были специалисты по торговому праву, по государственному законодательству. Все они занимались своими областями в XVII–XVIII веках, и писали про него. Но феодализма как понятия, обозначающего общество или эпоху, не было. Оно появляется поздно, после XVIII века, когда понадобилось определить противника и то, с чем надо было бороться. И аббат Сийес и ряд других деятелей говорили, что они борются против феодальных и сеньориальных прав и против féodalité – вот тогда впервые прозвучало слово féodalisme. Потом, во время Реставрации и расцвета так называемой французской романтической историографии, появляется сам термин, относящийся к целому классу вещей. Историк Франсуа Гизо, очень сильно определивший течение своей и последующих эпох, очень много подаривший исторической науке, говорил о феодализме, имея в виду уже определенную эпоху, определенный тип организации власти и общества – то есть придал этому концептуальное значение.
Михаил Родин: Гизо был первым, кто использовал феодализм как научный термин?
Павел Уваров: Его современники тоже использовали, просто Гизо был наиболее известен. Он очень сильно повлиял на русскую историографию; Грановский Тимофей Валентинович был от него в восторге и заимствовал кое-что у него – иногда целыми «кусками», конечно, со ссылкой. Это была понятная и общепринятая концепция; та, которая является в современности наиболее часто употребляемой, восходит именно к Гизо.
Михаил Родин: Как он определял, что такое феодализм, и как он помещал это в пространстве и времени?
Павел Уваров: Феодализм был важен Гизо, чтобы показать эволюцию общества – то, что было после феодализма, то, как он изживался и преодолевался. Он был историком, и ему был важен принцип историзма. Он обозначал время феодализма как X–XIII вв. XIII век был уже временем ограничения феодальных прав. Но в основе своей феодализм был, конечно, очень живучим, и Гизо это признавал. Он дожил до Великой французской революции, и с этим трудно было спорить.
Что это такое? Это особый тип организации власти, когда публичная – императорская, королевская – делегируется на местах крупным землевладельцам. Делегируется – это вежливый термин, на самом деле она еще и захватывалась. Но это были не просто богатые люди, которые угнетали или другим способом влияли на окружающее население; от имени публичной власти они производили суд (а это очень важно для средневековья, право было основой государства, что сохранилось в романских языках – justice это, по сути, юстиция), собирали налоги, прежде всего, военные сборы. Они брали на себя функцию защиты населения: Гизо показывает, как это происходило во время нормандских завоеваний, арабских и венгерских набегов – феодалы оказались единственной силой, которая могла защитить население. Они строили замки, укрепления и являли собой и военную, и административную, и политическую власть. В этом отношении феодализм был очень живуч. Если мы будем спорить, был он в России или нет, нужно вспомнить слова Николая I: «Зачем мне много полиции, когда у меня двести тысяч полицейских?». Он имел в виду помещиков, которые осуществляют власть над значительной частью населения, судят, порют на конюшне, наводят порядок, поставляют рекрутов в армию… то есть все эти функции осуществлялись на местах землевладельцами – лордами, помещиками, как угодно.
Михаил Родин: Тут возникает вопрос, когда феодализм возник в России. Тот феодализм, о котором говорил Николай I.
Павел Уваров: Про феодализм он, конечно, ничего не говорил и не хотел говорить. К российскому феодализму мы еще вернемся. В политическом смысле этому определению соответствует тот период, который у нас часто называется периодом феодальной раздробленности, феодальной анархии или усобиц, когда политическая верховная власть как бы существует, но как «эскиз». Все знают, что есть король/император, и у него есть какие-то функции и прерогативы; но реализовать их у него нет возможности. Поэтому он может на что-то претендовать, и во многих случаях эти претензии были оправданными, за ними было будущее, но пока, в XI–XII вв., они не так много могли осуществить. К вопросу о конфликтах: междоусобицы, войны, кровная месть – все это существовало. Может, не стоит преувеличивать объем всего этого, но это существовало. Для этого и были нужны личные дружины, рыцари, коменданты замков, кастеляны (шатлены) – они выполняли важные функции.
Михаил Родин: Если мы говорим про феодализм, мне кажется важным сказать о «праве на войну» – если он воюет, это его законное право.
Павел Уваров: Оно появляется не просто так, а именно тогда, когда его пытаются ограничить. Воевать было можно, но не в божьи праздники и не в воскресные дни; кроме того, после объявления войны нужно было выждать сорок дней – может быть, удастся помириться в этот «карантин». Во время войны нельзя было грабить церкви, потому что они ни в чем не виноваты; нельзя было уводить скот у крестьян, потому что они не смогли бы дальше работать…
Когда начинали таким образом договариваться (это X–XI вв.) в зонах максимальной феодальной раздробленности, то есть в юго-западной Франции, появляется это самое «право на войну». Правда, постепенно оно все больше и больше ограничивалось. Но это было совершенно законное право, чем оно и отличалось от банального грабежа. Право на кровную месть, например, осталось в городах: Монтекки и Капулетти – не преступники, они были в своем законном праве и вели свою вендетту. И никакого суда за убийство Тибальда не следует.
Михаил Родин: Тут вы вовремя вспомнили Италию. Когда Гизо разрабатывал свою концепцию феодализма, он обозначил это как общественный строй X–XII вв. на юге Франции. Подразумевал ли он, что феодализм был вообще общеевропейским явлением?
Павел Уваров: Гизо был французом. А когда француз пишет всемирную историю, он на восемьдесят процентов описывает историю Франции.
Михаил Родин: Но он проговаривал, что феодализм был эпохой?
Павел Уваров: Да, он говорил о западе Европы и «христианском мире» – об Италии, о том, что потом стало Испанией, о Каталонии, испанской марке и барселонском графе, об Англии после нормандского завоевания, о западной области Германии. Там были такие же законы, там постепенно распространялась сфера влияния феодализма. Гизо не ставил жестких границ и не говорил, что вот здесь был феодализм, а здесь нет. Он проводил лекционные курсы, где приводил примеры – по большей части из жизни Франции, хотя обращался и к Италии, тем более что примеры там были прекрасные, и он писал об этом.
Эта концепция существует и сейчас, хотя и обрастает дополнительными значениями. Тогда очень любили заниматься правовым аспектом: в XII–XIII веке появляются памятники права, которые мы вполне можем назвать памятниками феодального права. Например, это работа «Libri Feodorum», одобренная Фридрихом Барбароссой – законы Иерусалимского Королевства. Королевство было быстро потеряно, но там, где оно сохранилось, на островах Кипр и Родос, феодальные правила действовали. Потом было много других аналогичных памятников, где прописывалось, какие будут последствия того, если сеньор заставит делать своего вассала то, что тот делать не обязан; сколько дней в году вассал должен служить сеньору; в каких случаях сеньор может законно требовать от вассала помощи (то есть consilio) – военной или финансовой. Устанавливались законные основания: если сеньор попал в плен, он имел законное право требовать помощи от своих вассалов. Если он выдавал замуж старшую дочь – также имел право обратиться за помощью. И так далее.
Если, напротив, что-то случалось с вассалом – например, он умирал, и после него оставалась семья с малолетними детьми, он обязывался выступить их опекуном, брать их под свою защиту, выдавать дочерей замуж. Это было очень выгодно для сеньора – тот, кто опекал, имел определенные преимущества.
Михаил Родин: А там разбирались такие тонкие юридические моменты, которые имели место быть, например, во время англо-французских войн, когда король Франции воевал с королем Англии, но король Англии был одновременно герцогом Аквитании – а значит, имел статус вассала короля Франции. Получалось, что он воевал против своего сеньора. Как поступали в таких случаях, особенно вассалы этого вассала?..
Павел Уваров: Вассал мог воевать против сеньора, если на то были законные основания. Более того, появлялись объединения вассалов – лигии, союзы, которые заключались для взаимной поддержки вассалов на тот случай, если сеньор без законных оснований лишал кого-то фьефа, прогонял кого-то с феода. Тогда все члены лигии должны были поддержать такого вассала, возможно даже и военным путем. Про это есть масса литературы, так как этим занимались, писали про то, что феодализм противостоял королевской власти… Потом, к концу XX века, появились скептики, которые говорили – самые ранние из известных нам законов были записаны в конце XII или даже в XIII веке, и их нельзя экстраполировать на тот же IX или X век. Сьюзен Рейнолдс (Susan Reynolds) считает, что к этому времени пришли ученые юристы, которые осмыслили эту реальность и придали ей некую логическую завершенность, что было выгодно королям и, собственно, являлось их королевским правом. Они организовывали хаотичные отношения сеньоров и вассалов – например, решали, кому должен помогать в первую очередь вассал, принесший клятву верности одновременно двум сеньорам. Они упорядочили эти связи и поставили на вершине этой пирамиды короля, и вся эта система работала на усиление королевской власти. В этой концепции феодализм, противостоящий королю, был просто утопией, из чего все сделали вывод, что феодализма в этом смысле просто не существует. На самом деле, конечно, он был, и термин активно продолжал использоваться.
Теперь Маркс – 1860-е годы, «Капитал» и первая серьезная заявка на определение капитализма. Некоторые западные историки разделяли его подход. В Советском Союзе господствующей моделью становится следующее определение: феодализм – это способ производства, в основе которого лежит феодальная собственность. Это сочетание монополии господствующего класса на главное средство производства (крупной земельной собственности) с мелким крестьянским землепользованием. А также (Маркс очень хорошо это понимал) наследственного типа. Это значило, что непосредственный производитель обладал достаточно устойчивыми правами на землю – то есть он не был ее собственником, но и прогнать его с этой земли было нельзя. Он там работал, у него здесь были орудия труда, хижина, движимое имущество – скот. С точки зрения этой теории его можно было эксплуатировать только путем внеэкономического принуждения, поскольку на этой земле он мог прожить совершенно спокойно и без феодала. Если ему не хватало своей земли, он мог совершенно спокойно попросить ее в аренду у помещика, то есть могли быть и более сложные отношения. Что такое внеэкономическое принуждение? Оно основано, прежде всего, на личной зависимости крестьянина. Хотя было, конечно, и довольно большое количество независимых (или тех, что ранее были зависимыми) крестьян. Но сеньор все равно обладал юридической и военной властью над ними.
Зачем эта теория внеэкономического принуждения была нужна Марксу? Он не был историком Средних веков и не так уж ими интересовался (хотя, наверное, читал Вальтера Скотта). Но ему нужно было показать различия между капиталистическими отношениями и предшествующими – в данном случае, феодальными.
Михаил Родин: В этом смысле у него мотивация была такая же, как у Гизо.
Павел Уваров: Он хотел показать, что рабочий отличается от зависимого крестьянина тем, что он свободен в двух смыслах – лично и от «собственности», то есть его не надо эксплуатировать внеэкономическим путем. Хотя такие попытки и предпринимались – речь о всяких заводских «крестьянах», о рабах на американском юге… Но рабочего гораздо проще эксплуатировать экономическим путем – вот в чем заключалась разница. Таким образом Маркс показывал отличия капиталистического способа производства. Гизо вы упомянули правильно: тогда, на рубеже XVIII и XIX веков, понятия феодализма появляется как негативное определение. Нужно было показать с точки зрения эпохи Просвещения, как предки жили пятьсот лет назад; показать, что мы развиваемся, что есть прогресс, и мы теперь совершенно другие. Это был какой-то антимир. Адам Смит писал про собственность – а была ли у них собственность? Над ними стоял король, герцог, граф – и поди разберись, чья это, в конце концов, собственность. У французов был кодекс Наполеона, а у них в каждой деревне были свои законы; уже работала паровая машина, поплыли пароходы, а у них при барском хозяйстве был полный «застой» и «рутина», как писал Ленин. Таким образом, феодализм был нужен, чтобы показать прошлое в негативном свете. С другой стороны, были и противоположные мнения – тот же самый Вальтер Скотт и люди, которые идеализировали прошедшие века, говорили о том, что тогда было единство, а сейчас царит разобщенность; сейчас мир чистогана, все продается и все покупается, а тогда люди были благородными, и золото не имело такой силы, как сейчас, люди были чище, выше, думали о боге, а не о набивании собственного кармана и о собственной похоти. Но это тоже было в определенном смысле негативное определение – Средние века, в любом случае, противопоставлялись тому, что есть сейчас. Общество было хуже или лучше нашего, но оно не было таким, как сейчас. Вот для чего создалось это определение.
В определенном смысле определения Гизо и Маркса совпадали – феодализм во Франции был. Но в чем-то они и расходились – возможно, никакой феодальной раздробленности не было, а с точки зрения Маркса было важно, как эксплуатировались крестьяне. Поэтому когда уже в советское время Борис Федорович Поршнев написал книгу о народных восстаниях во Франции XVII века, уже при Ришелье, он писал, что эти восстания были антифеодальными. Французы удивлялись – какие феодалы? Ведь их власть пала уже пятьсот лет как. Это было, скорее, антиналоговое, антифискальное восстание, они выступали за местные свободы. Но антифеодальным оно было, потому что государство было феодальным. Поэтому был конфликт между этими понятиями.
С одной точки зрения, назовем ее «феодализм в узком смысле слова», конфликт уже как бы кончился, и о нем было смешно говорить. А «феодализм в широком смысле слова», то есть в экономическом, продолжался; если говорить о России, то до 1861 года. Была даже кафедра истории России феодального периода – это уже выглядит зловеще, но на самом деле там занимались Пушкиным, Гоголем… Для западного человека, воспитанного на феодализме в узком смысле слова, это полный бред.
Михаил Родин: Тут важно обозначить, что есть объективный мир, а есть модели этого мира, которые выстраивают ученые. И сегодня мы пытаемся разобраться: концепция феодализма – это попытка описать то, как мир существовал в Средние века. Сейчас мы говорим о разнице в концепциях марксистского феодализма и феодализма в узком смысле слова, который предлагал Гизо. Гизо говорил про запад, а Маркс считал, что через феодальную стадию проходят все общества. Насколько это обосновано?
Павел Уваров: Маркс прямо об этом не говорил. Он говорил о формациях на Западе, а о Востоке практически не говорил ничего. Если бы он писал учебник мировой истории, наверное, он что-то придумал бы в этом плане, но такого не было. Скорее этими вопросами интересовался Энгельс, хотя и он занимался другими вопросами в «Происхождении семьи, частной собственности и государства»; как раз он доказывал единство человеческой истории. Но конкретно до феодализма он не доходит, это ему тоже не очень интересно.
Если быть последовательным в марксистском изводе (не только в советском, но и, например, в английском), то да, это общественно-экономическая формация. А общественно-экономические формации универсальны или почти универсальны (в Антарктиде, конечно, феодализма не было, у северноамериканских индейцев тоже). Если брать Старый Свет, Евразию и север Африки, северную Сахару, то здесь феодализм был. Взять советскую всемирную историю в десяти томах – там третий и четвертый тома посвящены феодализму в Бирме, Японии, Китае, Ирландии, Исландии… везде, конечно, были свои региональные особенности, но в целом для мира это понятие универсально.
Почему учебник истории Средних веков периода феодализма ограничивался Западной Европой? У нас была традиция изучения западного Средневековья, и специалисты-медиевисты тоже не самые последние. Зачем они это изучали? Они объяснили это очень просто, говоря, что это универсальное понятие, но больше всего источников было все-таки на Западе, и понятие это возникло на Западе, а буржуазные историки все это неправильно разработали на западном материале. Поэтому они тоже стали работать на западном материале, чтобы все это понять и все это описать с точки зрения марксистских понятий, а затем разработать свою теорию, чтобы с ее помощью понимать, что происходит во всем остальном мире. Кроме этого, нужно было показать актуальность своих занятий в то время, когда все строили коммунизм, а они занимались каким-то XII веком. А так они могли сказать, что многие миллионы людей жили при феодализме до сих пор, и помочь им можно было, поняв законы феодализма – в таком случае советская партия и коммунистическое правительство получили бы очень важные советы по тому, как можно, например, в Афганистане обеспечить революцию. Советские инструкторы как раз разрабатывали советскую реформу в Афганистане, – тогда, в начале 80х годов – руководствуясь своими представлениями о феодализме о помещичьем землевладении, эксплуатируемых крестьянах. Нужно было раздать эту землю крестьянам и получить таким образом опору для власти. То есть этим знаниям пытались придать прикладное значение. Но сейчас не так много энтузиастов этого термина в широком его значении. Прежде всего, рады сами российские медиевисты-западники: им не надо делать вид, что то, чем они занимаются касательно Китая, Франции, России, Швеции – все одно и то же.
Михаил Родин: Проблема еще в том, что даже внутри Европы феодализм юга Франции разнится с феодализмом Норвегии.
Павел Уваров: Норвегия, Исландия… есть целый ряд стран, где вообще никакой феодальной и личной зависимости не было, есть какие-то другие примеры, тем более в Средние века, когда никакой унификации не было, даже в той же самой Франции. Ле Руа Ладюри в «Монтайю, окситанская деревня» все прекрасно описал, мы знаем все вплоть до того, сколько куриц было у каждой хозяйки. И сеньора там нет. То есть, в принципе, где-то он есть, но никто его не знает. Долго выясняли, был ли там вообще сеньор; вот приходского священника, который держал все в кулаке, знали прекрасно. А где-то рядом, напротив, сеньор был.
Это было очень важное понятие, и боролись с ним не без пафоса – когда говорили, что феодализма нет, на это следовала бурная реакция. Сейчас такой на подобные утверждения нет. Более того, его не используют медиевисты, оно им просто не нужно. Не нужно, например,
Валентину Лаврентьевичу Янину это понятие, чтобы установить, какие были отношения между новгородскими пятинами. Он описывает это в совершенно других категориях; если его спросить об этом, он, может быть, расскажет об этом. Но в повседневной работе те, кто занимается российской или западной историей, не называют этого понятия, а пользуются им только для внешних целей.
Михаил Родин: Давайте поговорим об этом. Был такой процесс, когда на западном материале сформировались понятия феодализма и феодальной формации, потом его начали применять как лекало к разным обществам, и на автомате им приклеивали ярлык «феодализм», «еще не феодализм», «уже не феодализм». Его приклеивали к российской, корейской и вообще к любой истории. А потом, когда материал начали изучать, выяснилось, что он «бунтует».
Павел Уваров: Давайте посмотрим, когда эти ярлыки приклеивали – не при советской власти, а раньше. Павлов-Сильванский в начале XX века издал эпатирующую работу «Феодализм в России», в которой говорилось, что все, что тогда происходило, вполне описывалось в феодальных терминах. Когда, начиная с середины 30х годов, марксизм стал обязательным для советских историков, они начали использовать этот термин, и можно было максимум говорить о каких-то региональных особенностях. Если говорить о типологии, да, это интересно. Но понятие феодализма нужно было российским историкам хотя бы затем, чтобы было с чем его сравнивать. Ответить на вопрос, было наше общество феодальным или не было, можно только в случае, если ты представляешь себе модель феодального общества. А эта модель все-таки разработана на западном материале. Другое дело, что модель, которая была прописана в учебниках, когда училось старшее поколение ныне здравствующих российских историков, сейчас совершенно другая – она довольно быстро меняется. И это нужно учитывать; феодализм в узком смысле слова – это не обязательно прописанные правила, законы, феодальная война и так далее. Это гораздо более гибкое понятие, где в разных областях допускаются разные вольности; например, у нас никаких кодексов и законов не было, и очень интересно в этом плане сравнивать, скажем, Псковскую или Новгородскую Республику с Венецией или (?). Там очень много интересных совпадений.
Михаил Родин: Какое отношение это имеет к феодализму? Город выступает как феодал?
Павел Уваров: Да. Как коллективный сеньор. У него есть эти самые права на внеэкономическое принуждение населения: бояре сами не занимаются мануфактурным производством, они просто собирают дань.
Михаил Родин: Опять же, мне кажется, интересно сравнивать, применяя термин «феодализм», короля, предположим, французского, и нашего великого князя. Ведь вся система у нас была совершенно по-другому выстроена.
Павел Уваров: Смотря какого великого князя. Владимира Мономаха – это одно дело, Ивана III – другое.
Михаил Родин: Я имел в виду Владимира Мономаха.
Павел Уваров: Очень даже можно сравнивать: это был один мир. Посмотрите по летописям – Рюрик кого-то убил и уехал куда? В Гардарику. Там есть Альдейгьюборг, есть конунг Ярицлейф (Ярослав), и они совершенно спокойно ему служат. Это был один мир (хотя и с региональными различиями) – там было много брачных связей, архитектурных заимствований. Тем более, что церковный раскол, хоть и произошел в середине XI века, но сказался он несколько позже, после чего стали появляться принципиальные отличия от латинского, католического мира. Это было гораздо позже, а вот в XI, XII и даже начале XIII века такой сильной разницы нет, а есть, напротив, очень много общего.
Михаил Родин: Но там очень сложно применить эту «пирамиду». Есть, условно, наш великий князь, герцоги, графы, бароны…
Павел Уваров: Пирамида появляется не сама по себе, а когда ученые-юристы из Болоньи в каком-нибудь XIII веке садятся и описывают всю эту систему в своих терминах. А как оно было на самом деле – другой вопрос. Король, конечно, мог претендовать на звание «главного»… но мы знаем, как прекрасно ответил королю Роберту граф Блуазский на вопрос «Ты забыл, кто сделал тебя графом?» – «А ты забыл, кто сделал тебя королем?». С точки зрения феодальной иерархии такой обмен любезностям был недопустим, но в реальности вполне мог существовать.
Это очень интересный вопрос: было ли это где-то к востоку, далеко за Вислой или Одером, или не было? Марк Блок, специалист по феодальному обществу, в 1930м году баллотировался на должность профессора Collège de France, очень важную должность во Франции. Там нужно было прочесть пробную лекцию. Он выбрал тему «Феодализм во Франции и Японии: компаративная история». Он провалился: слишком эпатажной была тема. Все знали, что он хороший экономист и историк, и, в конце концов, он стал заведующим кафедрой экономической истории в Сорбонне, еще до войны.
Но тема была оправданной: то, что мы знаем о японском обществе XV–XVII вв., очень похоже на принципы организации западного феодального мира, а сейчас японцы даже всячески этим бравируют и подчеркивают это. Возможны такие сопоставления? Да. Там было удивительно много похожего. Но рядом, через море, Китай – и там нет ничего похожего. Рядом Корея – и там тоже мало похожего. То есть в отдельных случаях какие-то параллели найти можно. С моей (и не только) точки зрения можно найти параллели в южных районах Индии, может быть, в юго-восточной Азии, может быть, еще где-то… Они спорадически появляются в некоторых регионах Ирана, Закавказья – появляются, а потом исчезают. Я говорю о феодализме даже в узком смысле слова. В широком же смысле слова феодализм был везде, и в Китае тоже, потому что крестьян везде эксплуатировали внеэкономическим принуждением. А в узком смысле, конечно, нет. Да и в Китае иногда, когда, например, во время Троецарствия шел распад Поднебесной на так называемые усиленные дома, появлялись «поглотители», предприимчивые роды, к которым крестьяне сами шли в арендаторы – им так это было удобнее, чем платить всякие подати государству. Если государство распадалось, такие роды становились очень похожими на феодалов. Потом все вставало на свои места, приходил очередной Сын Неба с очередными учеными-конфуцианцами, которые наводили порядок, проводили ревизию, и все становилось на свои места, никакого феодализма не было – китайцы ужаснулись, узнав этот термин.
Об этом можно говорить долго, но в целом дело обстоит так: спорадически такие отношения возникают во многих частях света, но далеко не везде они удерживаются. Почему? Ответ достаточно прост: есть огромный кочевой мир – Великая Степь, а в Африке – Сахель. На земли, где была феодальная раздробленность, приходят люди из этих зон, причем люди с прекрасными воинскими качествами, и быстро сметают или подчиняют эти территории, и начинают их эсктерриториально, дистанционно, эксплуатировать. Потом либо они поглощают это государство, либо оно находит силы для ответа – как, например, было в Византии и в какой-то момент в Иране… если создается новое государство, феодальным отношениям в нем места нет: в Великом княжестве Московском было нечто похожее, но в целом это была другая организация власти. Это надо учитывать. А вот на западе эта система осталась чисто в силу географических причин – туда, до Адриатического моря, один раз дошел Батый, но быстро вернулся, потому что умер Великий хан, и нужно было торопиться назад, в ставку. Западу не нужно было создавать империю, наводить порядок… И еще: было стечение обстоятельств, грегорианская реформа. С одной стороны, был император, с другой – Папа. И эти две универсальные власти уравновешивали друг друга. На Западе не сложилось условий для создания единой империи, которая, конечно, навела бы порядок и разогнала узурпаторов, которые захватывают власть. По мере того, как развивалось то, что у нас называется абсолютизмом, будет утверждаться, что все, что забрали себе сеньоры – все королевского, и все это нужно отдать обратно. Но нужно было не только утверждать это, а еще и вернуть – и в этом был большой вопрос. Почему феодализм называется роскошью?
Михаил Родин: Так даже называется глава во втором томе «Всемирной истории».
Павел Уваров: Во-первых, это очень эффективно: не нужно тратиться на государство, если мы будем сравнивать, например, с Китаем.
Михаил Родин: Нужно меньше чиновников?
Павел Уваров: Если они вообще были в XII веке – бюрократический аппарат появляется намного позже. Во-вторых, существует некоторая политическая конкуренция, не то, чтобы война всех против всех, а какой-то определенный порядок. Королевство или герцогство – это совершенно не то, что миллион каких-то мелких организаций. Существует некая централизация власти, но никогда нет монополии – на одного короля всегда найдется другой, на одного епископа всегда найдется другой. Это очень важно, сейчас объясню, почему: в этих условиях, как раз примерно XI века, начинается очень интересный процесс: общество складывается раньше государства, складываются социальные институты права, если мы возьмем, например, торговлю, это коммерческое право, всякие ассоциации, банки, нотариат… все эти вещи – это догосударственное изобретение. Это те же самые феодальные отношения. Общество само по себе изобретает их для своих нужд.
Михаил Родин: То есть это самоорганизация людей.
Павел Уваров: Да, все эти нашумевшие коммуны это процесс самоорганизации. Не было сознательной войны против сеньоров. Это была организация в коммуны, иногда в республики. Чаще всего это была такая компромиссная организация, где оставался сеньор, с которым просто как-то договаривались. Главное, что это была правовая система, которая развивалась, уточнялась, появлялись термины, формы описания действительности. А потом, если какой-нибудь король, тиран, деспот и начинал гонять «денежных» людей и отбирать у них все, они не давали ему денег, а давали денег его конкуренту.
В империи можно и нужно было останавливать технический прогресс, так как он приводил к дисбалансу в обществе: Китай, например, в XV веке плавал по Индийскому океану, как по своему озеру. Потом решили, что это не надо, и вообще закрыли эту тему. В Японии усовершенствовали огнестрельное оружие – и как усовершенствовали: они даже придумали, как стрелять из фитильных ружей под дождем! А после объединения Японии это запретили, и технология была забыта до середины XIX века и прихода американцев. В Европе какой-нибудь Франциск I мог запретить стрелять из такого оружия, так как он был рыцарем и не мог себе такого позволить, при этом соседний король, скажем, английский, мог воспользоваться этим и стать очень большой неприятностью для французского короля. А если он соберет деньги и будет долго не платить по долгам, или рубить головы банкирам, то они переведут деньги в другое место, а он остается без денег, без армии, без власти и без головы.
Когда Сулейман Великолепный, который стоял под Веной со своими войсками, то узнал, что император Карл V не может придти и встретиться с ним лицом к лицу, как настоящий Caesar (?). Нужно было выяснить, кто из двоих самозванец. Но Карл не пришел, почему? Он струсил? Нет. Купец-фуггер не дал ему денег. Нельзя было представить, чтобы купец не дал денег султану – а вот в Европе такое было сплошь и рядом. В итоге Европе получила те самые козыри – многообразие, многовариантность развития, сильные социальные институты, которые не были даром божьим, и которые не были универсальны в том плане, что их европейский опыт нельзя было просто взять и приложить – там бы просто ничего не работало. Но именно при феодализме возникают такие вещи, как университет, парламент, свободы и прочие нехорошие вещи.
Михаил Родин: И неостановимый прогресс, я бы сказал.
Павел Уваров: Европейское общество периода феодализма фантастически динамично. Население в Европе за XI–XII века удвоилось – представляете, какой рост? К середине XII века была освоена практически вся территория современной Франции, на карте были все деревни. Практически ни одного города не возникло до середины XIX века, когда стали строить шахты. Темпы развития были фантастическими.
Михаил Родин: Мы начали программу с того, что определили разные концепции феодализма – Гизо, Маркса. Тот подход, который вы описали сейчас – это общепринятая точка зрения в науке?
Павел Уваров: Сейчас нет общепринятой точки зрения. Мы переживаем такой подход, когда, как сказал Воланд, «чего ни хватишься – ничего нет». У нас нет единого универсального определения феодализма и государства. У нас много чего нет, мы живем в такой период. Хорошо это или плохо? Плохо. Говорить, что общество феодальное или нет, можно, только когда ты знаешь, что такое феодализм. Говорить, что не было буржуазной революции, можно, когда ты знаешь, что такое буржуазная революция и чем она отличается от небуржуазной. Это затрудняет деятельность обобщений. Я не думаю, что мы скоро придем к устойчивым определениям, но спорить об этом и размышлять нужно.
Михаил Родин: То есть сейчас такой период, когда старые определения рухнули, и мы можем свежим взглядом их окинуть?
Павел Уваров: Если быть оптимистом, то да.
Вы можете стать подписчиком журнала Proshloe и поддержать наши проекты: https://proshloe.com/donate
© 2022 Родина слонов · Копирование материалов сайта без разрешения запрещено
Добавить комментарий