АЛЕКСАНДР ХОХЛОВ В «РОДИНЕ СЛОНОВ»

Зачем волжане энеолита по несколько раз пробивали черепа всем своим старикам? К каким расам принадлежали люди, жившие на Волге и на Урале между энеолитом и ранним железным веком, и сколько раз там менялось население? Почему представители ямной культуры так любили подраться, что теперь их сломанные носы стали мемом для антропологов?

О том, как сменяли и ассимилировали друг друга древние народы в Волго-Уральском регионе, а также об их диких традициях и привычках говорим с доктором исторических наук, заведующим Волго-Уральским центром палеоантропологических исследований Самарского государственного социально-педагогического университета Александром Александровичем Хохловым.

Стенограмма эфира программы «Родина слонов» с доктором исторических наук, заведующим Волго-Уральским центром палеоантропологических исследований Самарского государственного социально-педагогического университета Александром Александровичем Хохловым.

Александр Хохлов – один из лидеров поволжской и создатель самарской школы палеоантропологии. Занимается изучением ископаемых останков населения Волго-Уральского региона, Восточной Европы и Зауралья от мезолита до раннего железного века. Активно сотрудничает со специалистами по палеогенетике и радиоуглеродному датированию. Его работы позволяют археологам выстраивать демографические процессы, протекавшие в бесписьменных обществах. Один из инициаторов создания портретной галереи людей древних эпох. 

М. Родин: Слова «понаехали» и словосочетание «наша исконная земля» можно услышать в любой точке земного шара. Дело в том, что национальное самосознание очень крепко связано с двумя категориями. Первая – это «неизменная традиционная культура», которая корнями уходит вглубь веков. А вторая – это та самая земля, куда корнями уходит история народа. Казалось бы, природа и территория неразрывно связана с народом, ведь именно она формирует привычки, характер, хозяйство той или иной нации. И естественно, коль скоро любой народ претендует на древность, эти две категории не должны меняться в веках.

Но современная наука, в частности антропология и археология, буквально за последние несколько лет вскрыла для нас очень бурную историю древних народов. Теперь мы видим, как они перемещались в пространстве, сливались, разделялись, ассимилировали друг друга.

Сегодня мы поговорим с одним из специалистов, который занимается историей Волго-Уральского региона, Александром Хохловым, для того чтобы не только понять, как протекали демографические процессы в этом регионе, но и какими странными, а порой и дикими обычаями и привычками обладали наши предки.

Давайте начнём с общего обзора. Если мы говорим про огромный промежуток времени (энеолит – ранний железный век), сколько раз в Волго-Уральском регионе менялось население за это время с точки зрения антропологии?

А. Хохлов: С точки зрения антропологии это происходило не один раз. Для каждой эпохи можно назвать как минимум по одному этапу точно. Если учитывать неолит, энеолит и разные этапы бронзы, то получается, как минимум, пять сюжетов.

М. Родин: Мы говорим о достаточно радикальной смене человеческих коллективов. Они приходили из другого места.

А. Хохлов: Относительно радикальная смена коллективов – дело довольно щекотливое. Оно определяется не только по материалам антропологии, но и совместно с материалами археологии. Для развитого энеолита, V-IV тысячелетия до н.э., на территории юга Восточной Европы хорошо известна хвалынская энеолитическая культура. 

Она известна тем, что тут уже есть какие-то приёмы одомашнивания скота, как будто уже овцеводство присутствовало. Хозяйство синкретическое: вместе со скотоводством была охота, собирательство и рыбная ловля.

По антропологическим материалам фиксируется, что население этой культуры было крайне неоднородным. Определённо имеется пласт, который отчётливо связывается с древнейшим местным населением. Мы его связываем с так называемой уралоидной антропологической формацией. Это для простоты понимания. Не обязательно эти люди были похожи на современных пермяков, хантов, манси Зауралья.

М. Родин: В то время расы ещё не выглядели по-современному?

А. Хохлов: Они выглядели по-современному. Homo sapiens сложился давным-давно, как минимум 150 тысяч лет назад. Ко времени, о котором мы говорим, расы уже существовали. В контексте больших рас (европеоидной, монголоидной, негроидной) – точно. А ещё имелась четвёртая раса, которая предполагалась замечательным советским антропологом Бунаком Виктором Валериановичем. Он показывал, что ещё раньше, в эпоху неолита, а может быть и в палеолите, на территории Приуралья и Зауралья формировалась особая антропологическая формация, независимая от монголоидов и европеоидов. Она имела своеобразные промежуточные признаки между этими расами. Но происходила от древнейшего пласта самостоятельного автохтонного развития. Он получил название древнеуральской расы.

М. Родин: Мы про неё сейчас говорим?

А. Хохлов: Да. Её территория распространения была достаточно широка. Подводя к энеолиту, мы знаем сейчас чётко по накопившимся находкам, что здесь их было много. В хвалынской культуре был этот местный пласт и, несомненно, были классические европеоиды, которых иногда ассоциируют со скотоводами-индоевропейцами.

М. Родин: То есть они добавились к этому населению?

А. Хохлов: Они очень сильно добавились. Мы предполагаем, что такое синкретичное хозяйство могло сложиться под влиянием наплыва южных европеоидов. Поскольку скотоводство в лесной полосе Восточной Европы не могло быть, это всё-таки юг.

Это не столько, может быть, миграция, но как минимум приход какого-то населения, группы, может быть неоднократный. Зародилось такое сообщество, получившее название хвалынской культуры.

Касательно энеолита, мы не можем подсчитывать ежегодное воспроизводство населения. Мы раскапываем древние некрополи. Повезёт, если они раскапываются полностью. Если в наши руки поступает палеоантропологический материал, мы подсчитываем на его основе общую демографическую картину. Пол определяется для возраста не раньше 17-18 лет, когда физиологически организм уже подготовлен. Если мы говорим о детском периоде развития, то здесь с полом тяжеловато, и здесь мы в основном оперируем возрастными категориями. Детские возраста (от рождения до подросткового возраста) достаточно чётко определяются с интервалом в 2-3 года.

Мы можем говорить, что энеолитические популяции, в том числе хвалынская, имели большую динамику по демографическим показателям. Есть та популяция, которая показывает сбалансированные хорошие величины. Это не большая и не малая представительность детской смертности. Это 13-15%. Это можно по-разному интерпретировать. Возможно, они переживали этот возраст и продолжали жить дальше.

М. Родин: Что за процент 13-15%?

А. Хохлов: Это общий подсчёт. Могильники небольшие, больше 160 захоронений. Весь некрополь изучен. Из числа погребённых около 13% — дети. Есть процент подросткового возраста: это 12 до 16-15. Дальше категория молодых людей, 17-25. Дальше зрелые, пожилые, старческие. В одном из могильников действительно было равновесие полов.

М. Родин: То есть 50 на 50?

А. Хохлов: Примерно так. Средний возраст жизни без учёта детской смертности – около 38 лет. Это мужчины и женщины периода зрелости. Но мы считаем отдельно для мужского контингента и женского. В данном обществе мужчины чуть побольше: примерно 41.

М. Родин: То есть не как в современном мире, где всё наоборот? Полагаю, это связано с деторождением, которое сильно изнашивает организм?

А. Хохлов: Совершенно верно. Тут очень много стрессовых факторов, в том числе для женского организма. В период активных родов антисанитария. Говорят так. Мы там не были, не знаем. Может, на поселенческих материалах не очень чисто. Но в любом случае, медицина не была развита так сильно, как сейчас. Мужчины могли доживать дольше, если для мужского контингента не было других стрессовых факторов. Они разные бывают: природные, социальные.

М. Родин: Война?

А. Хохлов: Совершенно верно. Энеолит очень своеобразен. Для одной популяции признаков войны не замечено. Мы пробуем фиксировать травмы на скелетах. Они бывают бытового происхождения, бывают военного.

М. Родин: А их можно различить?

А. Хохлов: Не всегда. Допустим, перелом плечевой или бедренной кости. Он мог и сам упасть, ему могли и помочь. Насчёт боевого травматизма в этом населении один случай зафиксирован чёткий: молодой человек был убит в возрасте примерно 25 лет ударом чего-то типа палицы.

М. Родин: Только одна смертельная травма на всё население? Это какая выборка?

А. Хохлов: Совершенно верно. Вся хвалынская культура – это около 130 взрослых объектов. Мы предполагаем, что таких боевых столкновений, как мы видим в современности, не было.

М. Родин: То есть это достаточно мирное время?

А. Хохлов: Нет. Были какие-то разборки между соседствующими популяциями. Скорее всего, за территории, что-то ещё. Такие, бытовые. Ну и иной раз, наверное, всё-таки было то, о чём вы говорите.

М. Родин: Я так понимаю, всем хватало места, ресурсов, и поэтому было спокойное время. Несмотря на то, что популяции разные даже внешне и, видимо, по языкам и культурам. Но они, видимо, как-то сосуществовали в это период вместе.

А. Хохлов: Городских цивилизаций не было тогда вообще. Сельских поселений мало очень на тот период. Видимо, плотность населения маленькая, разреженность большая. Они, конечно, знали друг о друге. Определённо были контакты, торговые в первую очередь. Может ещё какие-то. Не было причин для жёстких столкновений. Земли, промысловых угодий скорее всего хватало. Может быть, конфликты случались во время экологических кризисов: засухи, холода, миграций промысловых животных в другие края. Скорее то, о чём вы спрашиваете, характерно для последующей эпохи.

М. Родин: Поговорим. А здесь вы начали про болезни говорить.

А. Хохлов: Здесь сюжет очень любопытный. У этих самых хвалынчан Поволжья у каждого взрослого индивида, и у мужчин, и у женщин, старше примерно 40-ка лет отмечены исключительно в районе теменных костей по одной, двум, трём, до семи вмятин. Не сквозных, примерно ладьевидной формы. Размеры разные. Есть маленькие: от сантиметра до трёх-четырёх. Мы долго думали, что это такое. И с криминалистами общались, и с медиками.

Пришли к выводу, что в отдельных случаях это последствия ударных воздействий. И в некоторых случаях, когда не происходило заживление, нужно было хирургическое вмешательство. И древние лекари выскабливали нагноившуюся костную ткань.

М. Родин: То есть была травма, удар по голове, а потом ещё медик дополнительно выскоблил по черепу.

А. Хохлов: Есть замечательные книги, написанные по Великой Отечественной войне. Там в 20% случаев ранений черепа шло естественное заживление. А в остальных требовалось хирургическое вмешательство. Примерно такой процент был в Хвалынске.

М. Родин: Вы говорили, что не было войн, каких-то столкновений. А оказывается, у всех на черепах какие-то отметины.

А. Хохлов: Мы решили, что эти травмы ритуального происхождения. Поскольку сквозных ранений практически нет. Удар наносился наверняка сзади. Человек входил в бессознательное состояние. Что с ним делали – мы не знаем. Ни одного примера из современной этнографии мы не обнаружили. И потом он вставал, продолжал жить. Если надо было, проводили операцию, вычищали.

Самое интересное, что это не только наследие хвалынской культуры. Это шире намного. Буквально за последние пять лет самарские археологи раскопали новый могильник энеолита Екатериновский Мыс, и там то же самое! Этот могильник более древний, чем хвалынские. Таким образом, видя эти вещи ритуального характера, даже проводят ниточку генетической связи.

М. Родин: Получается, там было одно население, у которого была традиция, которая очень долго существовала.

А. Хохлов: Да.

М. Родин: Можно подумать, что это была какая-нибудь инициация. Но, насколько я понимаю, по возрасту не подходит: это всё у взрослых людей.

А. Хохлов: Совершенно верно. Инициация обычно связывается с детским, ранним подростковым возрастом. Есть и в 7-8 лет. Для древних общин в этом возрасте уже пора помогать взрослым. Я всегда вспоминаю индианистику, где такое происходило. Для маленьких ребятишек сначала «школа». Но у нас в семь лет идут в школу, а у них – с трёх-четырёх лет в лес. Наставник обучает правилам выживания там, и заодно боевым навыкам. А потом в возрасте 12-13 лет они проходят очень тяжёлые испытания. В разных племенах разные. Если они пройдут их через выносливость, через боль, они принимаются во взрослое общество. И лет в 12-13 это не то, чтобы полноценные бойцы, но уже молодые волки на подспорье.

М. Родин: Взрослые члены общества.

А. Хохлов: Да.

М. Родин: От таких обрядов инициации остаются следы: шрамирование, зубы стачивают где-то в Африке. Что-то происходит с телом. А здесь не так: это происходит позже.

А. Хохлов: Австралия, индианистика – это этнография. Люди наблюдали за живым населением и это описали. А у нас только скелеты.

М. Родин: А в каком возрасте это появляется?

А. Хохлов: Единственный объект около 35-ти лет. Остальные возраста – старше сорока. И чем старше человек, тем больше таких насечек. На одном человеке дошло до семи.

М. Родин: Вы сказали, что мужчины в этой популяции в среднем доживали до 41 года. И как раз где-то с 40-ка начинают появляться эти отметины. Может, это обозначение перехода в старческий возраст?

А. Хохлов: 41 год – это среднее. Это означает, что были возраста и младше, и старше. Если всех суммировать и выделить среднее, будет 41. С 18 до 35 лет этих отметин нет. А потом появляются.

М. Родин: Выдают пенсионный билет!

У меня возникла версия, возможно бредовая: очень взрослый член общества, который может быть даже немощный. И кроме своих советов и мудрости (это важная функция для старших членов общества) не приносит пользы. Зато ест ресурсы. Может, их проверяли на здоровье? Тюкнут, выжил – хорошо, живи дальше! А не выжил – всем легче!

А. Хохлов: Мне пришло в голову немножко другое: что они переходят в статус наставников, учителей. Тюкнули – ты недееспособен в физическом плане, но можешь учить. Некоторые проходили до семи таких испытаний.

М. Родин: Каждый год, может, проверяли после сорока.

Давайте идти дальше. Что там было после энеолита? Ранняя бронза, я так понимаю, принесла очень радикальные перемены.

А. Хохлов: В XXXVI веке до н.э. фиксируется ямная культура. Она постепенно распространяется на большие территории, в том числе охватывает Поволжье и территории западного Казахстана.

У нас каждый историк имеет свою точку зрения на происхождение населения ямной культуры. Может быть, на основе волжан, в том числе Хвалынска, может быть что-то пришлое. Я тоже имею свою точку зрения: Хвалынск здесь действительно сыграл свою роль, и важную, благодаря любопытству к широким торговым связям до Балкан и Прикавказья, а может быть и дальше. Это моё личное представление, составленное на основе анализа антропологических данных. Часть хвалынчан контактировала с днепродоньем, ближе к Дону. Это энеолитическая среднестоговская культура. И мне представляется, что на основе этих контактов зародилось это общество, которое в том числе показывает ямные традиции.

М. Родин: Получается, это хвалынская культура, к которой с юга добавились какие-то пришельцы?

А. Хохлов: Там много что добавилось. Если упростить, здесь было два компонента. Это хвалынское европеоидно-уралоидное население. Европеоиды не очень массивные, среднесложенные, с налётом лиц с некоторой уплощенностью в лицевом скелете. Я полагаю, что хвалынцы завели всю эту протоямную историю. Они проконтактировали со среднестоговской культурой и вобрали в этом взаимодействии компоненты классического европеоидного, но очень матуризованного, мощного. Все популяции неолита-энеолита днепро-донецкого региона – это те, по которым многим археологам известен т.н. протоевропейский матуризованный широколицый ширококостный антропологический тип. Ростом выше, чем население Поволжья.

М. Родин: То есть они физически пришли в Поволжье с юго-запада?

А. Хохлов: У меня такое ощущение, что в этой каше вернулись ребята обратно. Не к чужому населению: остались какие-то потомки хвалынчан и другие энеолитические группы. Мне кажется, этот наплыв тоже стимулировал виток смешения, ассимиляции хвалынчан. В основном, на мой взгляд палеоантрополога, за счёт включения местного женского населения.

М. Родин: То есть мужики приходили и женились на местных девушках?

А. Хохлов: Мы сейчас видим, что ямные группы, если эту версию брать в основу, всё-таки с женщинами тоже приходили. Это не воинские набеги.

М. Родин: Тот есть нет такого, что пришли, вырезали мужиков, оставили женщин себе?

А. Хохлов: Нет. Скорее всего, такого не было. Мы таких случаев не фиксируем. Ямные группы развиваются. По морфологии черепа мы выделяем хвалыноидные черты. Это значит, что была какая-то ассимиляция, метисация.

Тех, кого ямники ассимилировали, мы очень мало видим. То ли они исчезли, то ли их вобрали в себя. На ямниках травмы есть, но немного. Боевые травмы фиксируются. Статистика небольшая: чтобы найти одного ямника, бывает, нужно лето покопать. Во всей бронзе чаще всего встречаются травмы от орудий с тупым навершием. Стрелы тоже есть. В Самарском крае с Павлом Фёдоровичем Кузнецовым мы копали: в двух могильниках были поражения в грудную клетку. Там находились наконечники стрел. В лопатинском захоронении был случай захоронения со следами травм от остролезвийного орудия: каменного топора. А большинство травм от орудий с тупым навершием. Есть случаи со следами заживления, есть с летальным исходом.

М. Родин: Получается, если в энеолите было совсем мирное время, там только одна точно боевая травма фиксируется, то здесь агрессии становится больше.

А. Хохлов: Всё-таки она, видимо, была. Конечно, может быть, были и столкновения с местным населением. Может быть, небольшие ямные скотоводческие группы боролись между собой за угодья.

Самая распространённая травма у ямного населения – перелом носовых костей. Каждый четвёртый мужчина. У женщин тоже есть. Это не следствия боевых столкновений. Это рукопашные схватки.

М. Родин: То есть подраться любили?

А. Хохлов: Конечно.

М. Родин: Не насмерть?

А. Хохлов: Не насмерть. Какие-то разборки.

М. Родин: Может, традиция выходить стенка на стенку по праздникам тогда появилась?

А. Хохлов: Именно у ямной культуры это фиксируется отчётливо. Независимо от того, какую группу мы берём: поволжскую, донецкую, Предкавказье, Калмыкию, фиксируется одно и то же.

Любопытно, что в ямных захоронениях очень малый процент детей. До 5-7 – очень мало. Среди зрелого возраста доминируют мужчины: два к одному, три к одному. Может быть, где-то женщин и детей хоронили по другим традициям, надземным способом, и мы этого не находим.

Есть идея, что были какие-то большие стационарные поселения, куда стекались группы этих подвижных скотоводов. Мы считаем, что есть родовые. Всё-таки фиксируется по материалам локальных курганных могильников физическое сходство между индивидами. Видимо, они близки и генетически. Это достаточно близкие по родству люди.

Конечно, не было таких чётких миграций как у кочевников эпохи железа. Хотя некоторые археологи предполагают, что образ жизни ямников был близок к кочевникам. Я сам не очень против. Я полагаю, что у этого населения были какие-то зимники, куда возвращались зимовать родовые группы, расходившиеся со скотом. В этой связи любопытно, что в Прикаспии действительно есть поселения ямной культуры, а в северных лесостепных краях Поволжья есть, но мало. А там много. Очень много в районе Калмыкии. Что интересно, там в могильниках детская смертность до 30% и больше. Там некоторое выравнивание по соотношению полов. Женщин больше. Я думаю, что какие-то стационарные посёлки были.

Касательно северных окраин распространения ямной культуры, у нас есть в Самарской области Лопатинский могильник. Всё с Павлом Фёдоровичем мечтали его раскопать. Так и не суждено было сбыться мечте. А там примерно до 44 курганов. Это очень большая статистика. Где-то, значит, может быть и поселение.

М. Родин: Тут надо иметь в виду, что скотоводы – не значит кочевники. То, что мы воспринимаем как кочевничество, возникло в более позднее время, уже в железном веке. А тогда ещё не было этой отработанной системы сезонного кочевания.

А. Хохлов: Наверное, всё-таки не было. Какая-то проработка была, не такая классическая. Классические кочевники – это наездники на лошадях. Все, кто этим занимался, морфологи, отмечают, что никакого комплекса всадника на скелете ямников не фиксируется. Очень похоже на то, что основной способ передвижения этого населения – пеший. И на повозках ездили. Это не классические кочевники.

М. Родин: Переходим к средней бронзе. Это бурный период, и, я так полагаю, там много чего изменилось. Какая датировка средней бронзы в Урало-Волжском регионе?

А. Хохлов: XXIX-XXVIII век до н.э. называют самарские специалисты по этому периоду. Наверное, XXV-XXII. Население на нашей степной-лесостепной территории в первую очередь представляет собой потомков ямного населения. Но и видно достаточно отчётливо привнесение новых морфологических компонентов. Чаще фиксируется в лице позднеполтавкинской группы. Это, наверное, XXV-XXII век до н.э. И есть такая самостоятельная приуральская группа. Можно назвать её илекской.

У этой приуральской группы и у нашей полтавкинской есть южноевропеоидный компонент. Он среднешироколицый, резко профилированный. Степень выступания носа, в общем, такая же, как у ямного населения. И долихокрания. Многим известен термин долихокрания – длинная голова спереди назад. Если у ямного населения широкая, круглая как мяч голова, широкое лицо, здесь более узкое лицо с долихокранией. Определённо это не автохтонная трансформация, а приход нового населения. Не сказать, что прямо волна миграции. Но фиксируется. Не только по антропологии, но и по археологическим репликам. Это население входит в состав, или ассимилирует местную полтавку. Они живут в общих сообществах.

М. Родин: Если это южные европеоиды, логично предположить, что они приходят с юга. С Кавказа или из Средиземноморья?

А. Хохлов: Степной мир с энеолита неоднороден. Там фиксировались южные европеоидные вещи. В антропологии и археологии чаще знаком термин «средиземноморский». Но мы его сейчас не используем.

М. Родин: Потому что речь идёт не про Средиземноморье.

А. Хохлов: Совершенно верно. И в неолите, и в энеолите в Закавказье и правда были средиземноморцы, которые в том числе переходили Кавказский хребет и оседали. Яркий пример – это энеолитический Майкоп. Можно сказать, там чёткие средиземноморцы.

Но, осваиваясь в степном пространстве и, может быть, метисируясь с массивными ямниками степей, они складывались во что-то интересное. Это интересное мы называем южноевропеоидным типом. По структуре черепа он средиземноморский, но массивнее, шире.

М. Родин: Просто больше голова.

А. Хохлов: Да. Мы полагаем, что то, что пришло к нам с юга в среднюю бронзу – это, скорее всего, результат метисации Майкопа с ямниками. Но в плане морфообразования Майкоп тут, скорее всего, доминировал.

М. Родин: Тут, мне кажется, это связано с технологическим прорывом. Майкопская культура – это уже бронза, она ведёт более совершенное хозяйство. Соответственно, она так широко распространилась.

А. Хохлов: Майкоп – это энеолит, чуть пораньше. Но момент перехлёста с ямными ребятами был. Когда мы говорим о проникновении с юга, мы имеем в виду новотиторовскую культуру Предкавказья, Прикубанья, по которой материала только два черепа. Они так и есть в закромах фонда, но не опубликованы, допуска нет. Вы будете удивлены, но нам приходится использовать письменные источники наших современников. Например, у Александра Николаевича Гея, московского археолога, широко копавшего в Прикубанье памятники новотиторовской культуры, работала антрополог Романова Галина Андреевна. Она писала ему отчёты. В отчётах она писала так: там очень много черепов отчётливо долихокранных с резкой профилировкой лица, очень близких средиземноморскому типу. Очень смешно, но письменные источники для нас – порой единственное, что доступно.

М. Родин: Это проблема научной организации, я так понимаю?

А. Хохлов: Это проблема науки, проблема людей, где эти материалы концентрируются: не спешат издавать.

М. Родин: Что с этим населением по части демографии, детской смертности?

А. Хохлов: Очень похоже на то, что было в ямную эпоху. И ямники скотоводы, и эти скотоводы. Всё близко: мужчин больше, чем женщин, детей немного. Но немножко намечается тенденция к выравниванию. Количество детей ненамного, но увеличивается. Половой состав тоже немножко более сбалансирован. При всём при этом травматика увеличивается. У ямников до 20% черепов и скелетов имеют такие следы. Здесь – 26-27%, до 30% доходит.

Встречается травматика уже от ударов остролезвийным орудием, похоже, бронзовым. И чаще всего это фиксируется не столько в поволжском регионе, на полтавкинской группе, сколько в Приуралье, к примеру в местах залежей медистого песчаника, каргалинские рудники. Можно предполагать возможность борьбы разных групп за эти источники.

М. Родин: То есть уже идёт борьба за ресурсы.

А. Хохлов: Скорее всего, да. Поскольку в Приуралье к моменту прихода с юга предкавказского населения уже нет местного энеолитического уралоидного населения.

М. Родин: Они уже растворились?

А. Хохлов: Они уже в ямную эпоху отошли в лесные массивы.  Поэтому местными к приходу предкавказцев мы будем называть ямные группы.

М. Родин: И они между собой боролись.

А. Хохлов: Верно. Но это почему-то не мешало увеличению средних сроков жизни мужчин в первую очередь. Циферки маленькие: примерно 43 года у мужчин. У женщин – 39 лет. Всё равно поменьше. Предполагают, что это может быть вызвано более привилегированным положением мужчин по сравнению с женщинами.

М. Родин: Питались лучше?

А. Хохлов: Я не думаю, что женщин недокармливали. Воспроизводство популяции необходимо каждому микроэтническому коллективу. Сказывались родовые нагрузки. Может быть, погребальный обряд для женщин имел какую-то другую основу. Может быть, к ним применялось наземное погребение, как у зауральских финно-угров или у индейцев.

М. Родин: Наземное погребение очень быстро растворяется в пейзаже и его потом не найдёшь.

А. Хохлов: Индейцы хоронили на шестах. С течением времени всё падало и сгнивало.

М. Родин: Может ли рост продолжительности жизни у мужчин быть связан с тем, что хозяйство стало более совершенным и увеличился достаток?

А. Хохлов: Вы правы. Чем ближе к нашему времени, тем экономика лучше развита, освоение природных ресурсов изящнее. Хозяйство было более адаптировано, нежели в предшествовавшее ямное время. Тут дело не только в мясе. Хорошее здоровье, долгая жизнь – это ещё и витамины. О садоводстве не говорят, но определённо было собирательство. Может быть, принимали какие-то средства для отдыха. Производство слабоалкогольных напитков.

М. Родин: Идём в позднюю бронзу: там совсем всё весело!

А. Хохлов: Резкий переход. Расскажу о населении срубной культуры. В антропологии здесь чёткий баланс, 50\50, между женщинами и мужчинами. Представительность детей в курганах – до 25%-30%-40% и выше. Детская смертность была высокая. Средние сроки жизни мужчин и женщин не уступают предшествовавшей эпохе. Нельзя сказать, что появились долгожители. Но, может быть, какие-то и были.

Что любопытно, в подкурганном пространстве этого населения многомогильные сооружения. 3, 10, 20, до 100 захоронений.

М. Родин: Что очень выгодно для антрополога: один курган раскопал – и у тебя сразу большая выборка скелетов!

А. Хохлов: Это говорит о том, что где-то рядом было поселение. Они очень долго жили где-то рядышком. И действительно, для этого времени археологически выявлено очень много поселенческих памятников и в Поволжье, и южнее.

М. Родин: То самое великое оседание на землю, о котором мы говорили с Павлом Фёдоровичем Кузнецовым.

А. Хохлов: Он абсолютно прав в этом плане. Мы тоже говорим, что это золотой век для степного и лесостепного населения Восточной Европы. Здесь травматики практически не фиксируется. Я нашёл в наших коллекциях два случая. При наличии до тысячи объектов.

М. Родин: С чем может быть связано это более мирное время? Казалось бы, народу больше, стало теснее.

А. Хохлов: Народа действительно больше стало. Они ещё лучше приспособились к ведению хозяйства. Много не передвигались. Это называется придомное скотоводство. Видимо, отарам овечек хватало того, что давала природа. Помимо овечек там, похоже, были коровы, лошадки, свиньи. Свиньи – животные не миграционные.

М. Родин: Со свиньями далеко не уйдёшь, да этого и не надо!

А. Хохлов: Да.

У нас был вопрос: коль они осели, что насчёт земледельческого пропитания? Археологи пытались найти окалины на сосудах от приготовления определённой пищи – вроде как получалось слабо. И сколько тонн земли ни просеивали в поисках остатков зёрнышек – тоже пока нет.

М. Родин: Это был проект Samara Valley Project, про который мы тоже рассказывали в программе с Павлом Фёдоровичем.  

А. Хохлов: Да. А мы со стороны антропологии ещё видели изношенность зубного аппарата. Она говорит о рационе питания. Либо о доминанте мясной пищи (меньшая истёртость жевательной поверхности зубов), либо растительной. Если растительная пища в виде каши – то истёртость тоже низкая. Но считается, что та растительная пища не была особо мягкая. Может, жёсткое зерно, может, недотолоченная, может каша, но недоваренная. Может быть, грызли дополнительные дары природы. Судя по изношенности этого аппарата – белковая пища.

М. Родин: Интересное время: бурное, народонаселение растёт, новые типы хозяйствования. Но вроде как мирное. Дальше, я так понимаю, эта идиллия заканчивается с приходом раннего железного века.

А. Хохлов: Если говорить о настоящих кочевниках, савроматская эпоха, где-то V век до н.э. Хотя эпоха железа пораньше началась. Считается, что это пришлое население. В целом это территория Казахстана, может немного восточнее. Антропологических типов, свойственных савроматам, мы до этого пока не наблюдаем.

Демографические показатели тоже известны. У этих ранних кочевников они похожи на ямные показатели. С той только разницей, что здесь у женского контингента средние сроки жизни выше мужских. Здесь нащупывается какой-то любопытный переход к современности.

М. Родин: В савроматское время, я так понимаю, с войнами было всё «хорошо». Может, поэтому мужики чаще умирали в более раннее время.

А. Хохлов: Насчёт травматики савромат, сармат – она действительно фиксируется. Она фиксируется в савроматских группах на окраинах их кочевого хозяйства. Внутри себя они не особо дискутировали.

М. Родин: То есть там, где они соприкасались с другими народами, там они и воевали.

А. Хохлов: Да.

М. Родин: В этот период в Волго-Уралье опять меняется население за счёт настоящих кочевников, которые толпами носятся туда-сюда по степи с востока и юго-востока.

А. Хохлов: Да, сначала в Приуралье, потом в нижнем Поволжье. У нас есть археологические культуры до их прибытия. Но там очень мало памятников. Поселенческие. Могильников нет, антропологии нет. Ивановский тип. Может срубники, может нет. На самом деле, лакуна очень громадная после срубников. В XIV веке до н.э. их уже нет, там пошла финальная бронза. А в VI-VII веке до н.э. появляются ранние кочевники. Большой промежуток.

М. Родин: Какие-то тёмные века настали?

А. Хохлов: Там население жило мирно, ни шатко, ни валко. Разреженность большая. С чем связано – я не могу говорить. Были редкие памятники. Фиксируют единичные наплывы волн.

М. Родин: Самый шик этих исследований лично для меня в том, что мы говорим о глубокой древности, о бесписьменных обществах, про которые мы буквально ничего не знали ещё сто лет назад. Но десятилетия упорного труда огромного количества профессионалов, которые по крупицам собирают информацию, теперь дают нам возможность спокойно говорить об истории этих народов. И мне кажется, нужно ценить труд этих людей.