Какие были доходы у русских крестьян и насколько обременительными являлись для них налоги и другие повинности? Ограничивало ли закрепощение крестьян рынок труда? И было ли крепостное право причиной экономических проблем России?
Беспристрастно говорим о крепостном праве с научным сотрудником Нью-Йоркского университета в Абу-Даби Еленой Сергеевной Корчминой.
Стенограмма эфира программы «Родина слонов» с научным сотрудником Нью-Йоркского университета в Абу-Даби Еленой Сергеевной Корчминой.
М. Родин: Сегодня мы будем говорить о крестьянском хозяйстве вот в каком разрезе. Мы привыкли к тому, что крепостничество – это плохо, и, я думаю, мало кто с этим поспорит. Но это очень плохо с экономической точки зрения. Это крайне неэффективно, крестьяне из-за крепостничества жили в ужасных условиях. Но есть проблема: мы сталкиваемся с тем, что в течение двухсот лет, в XVIII-XIX вв., Россия была «жандармом Европы» и была крайне эффективна с точки зрения военных достижений. А любые военные достижения базируются на экономике. Значит, экономика была не так уж плоха. И нужно разобраться в налогооблагаемой базе, то есть в крестьянах. Как они жили, как было устроено их хозяйство и настолько ли плохо им жилось?
Мы, естественно, не собираемся оправдывать крепостничество, но хочется дать более объёмную картинку и понять, как это работает.
Давайте определимся, кто такие крестьяне в XVIII-XIX вв., какие виды крестьян бывают.
Е. Корчмина: Позвольте мне сначала внести ряд уточнений. Когда вы делали подводку, вы употребили термин «крепостничество». Этот термин никак не может рассматриваться, как нейтральный. Вы очень быстро соскочили с термина «крепостное право» на «крепостничество», тем самым осудив этот институт. И это само по себе обо многом говорит, потому что сложно относиться к крепостному праву спокойно. Потому что всему нашему просвещённому дискурсу закрепощение человека очень сильно претит. Поэтому давайте мы попробуем посмотреть на крепостное право спокойно. Не оправдывая его ни в коем случае. Просто попытаемся понять, что это.
Для начала давайте узнаем, какие крестьяне существуют. Поскольку мы все более-менее выросли из советского времени и всё это проходили в школьных учебниках, то это лёгкий вопрос. Во-первых, крепостное право не было распространено на всей территории России. В Сибири крепостного права никогда не было. В Архангельской губернии доля крепостного населения была меньше 1%, если я не ошибаюсь. Тоже сложно сказать, что оно там было, и Архангельская губерния – это большая территория. То же самое приблизительно было с Кавказом. В Финляндии – никогда, там был особый режим. То есть на самом деле крепостное право существовало только в центральной европейской России, потому что даже на Урале были свои режимы.
То есть мы говорим о крестьянах центральной части России. Крестьян можно разделить на две большие группы: владельческие и невладельческие. К владельческим крестьянам мы отнесём помещичьих крестьян, о которых мы в первую очередь и говорим, когда говорим о крепостном праве и о том, как всё было ужасно и трагично. И иногда это было ровно так. Далее, это монастырские крестьяне, которые существовали до секуляризации Екатерины II. И, в принципе, сюда можно отнести крестьян, которые принадлежали короне, потому что режим был приблизительно тот же самый, т.е. они принадлежали владельцу.
Далее, была группа крестьян, которую мы назовём, используя чуть более позднюю терминологию, государственными крестьянами. Т.е. те, которые управлялись государством. И уже современники XVIII в., и тем более XIX в., очень чётко признавали, что экономическое положение государственных крестьян было несколько лучше, чем помещичьих.
Возникает вопрос: как в процентном отношении эти группы соотносились? Государственных крестьян была (в разное время это менялось) приблизительно половина крестьянского населения.
То есть когда мы говорим о крепостном праве, мы говорим об очень незначительной территории и об очень условно небольшой группе крестьянского населения, учитывая, что 50% этого населения относилось к государственным крестьянам. То есть оно условно попадало под этот режим крепостного права.
М. Родин: Географически внутри этой небольшой группы как-то это различалось? Я подозреваю, что разные регионы специализировались на разных производствах и это накладывало отпечаток на их жизнь.
Е. Корчмина: Боюсь, что ваш вопрос распадается на два вопроса. Итак, мы говорим о центральной России, и как отличались регионы. Они отличались значительно даже в процентном соотношении количества помещичьих крестьян. Т.е. ближе к центру, к Москве, в процентном соотношении количество помещичьих крестьян было больше. Чем дальше к окраине – тем процент помещичьих крестьян был ниже.
То есть у нас есть просто статистическая вариация, это раз. Во-вторых, у нас есть более-менее специализация по регионам. Крепостное право в значительной степени было выгодно там, где были плодородные почвы, которые позволяли помещикам увеличивать эксплуатацию крестьян. В данном случае мне кажется этот термин советского времени очень хорошим. Он действительно отражает суть происходящего. И если вы представляете этот регион, то мы понимаем, каким образом происходила вариация с одной стороны, и специализация – с другой.
Т.е. если помещик имел поместье в Ярославской или в Вологодской губернии, то он очень часто был готов отпустить крепостного крестьянина на оброк, получив от него необходимую сумму в рублях или в натуральном выражении и не переживать, как управлять этим поместьем. Потому что на самом деле крепостное право – это изумительная система по управлению. С точки зрения помещика, управлять поместьем – это потрясающие расходы, которые нужно нести. И помещики, которые постепенно начинают считать, насколько им выгодно использовать труд крепостных, постепенно от него отказываются, потому что это накладки именно в управленческие расходы.
М. Родин: Как было устроено налогообложение этих крестьян? Чтобы понять, что они отдают, надо понять, что от них требуют.
Е. Корчмина: Сделаю одну важную ремарку: мы сейчас говорим о регионе, условно говоря, Москва-Рязань. На данный момент написать экономическую историю для всей России не представляется возможным по причине того, что мы мало знаем, и недостаточное количество региональных исследований проведено.
Крестьяне платили налоги. Вы верно заметили, что Россия на протяжении XVIII в. и до Крымской войны была в военном отношении исключительно успешна. На это нужны деньги. Соответственно, нам нужно собирать налоги, не разоряя население. Это ключевой вопрос.
Основной налог – это подушная подать. Единственный прямой налог на протяжении долгого периода времени. Причём налог небольшой, собираемость которого была очень высока. И, судя по всему, он не ложился тяжёлым бременем на крестьянское хозяйство. Условно мы его можем считать 72 копейки. 70 копеек – это сам налог, и 2 копейки – расходы на обслуживание этого налога, которые тоже платили крестьяне. Они их возили сами. Т.е. государство при сборе подушной подати фактически не тратилось на сбор налогов. Система была организована в этом отношении рационально. Это то, что крестьяне платили государству.
Далее, крестьяне несли ряд повинностей, которые мы можем пересчитать в денежное выражение. Нам это мало чем поможет, но мы можем это сделать. Они должны были посылать солдат. Это тоже безусловно отражалось на экономике крестьянского хозяйства. Они должны были нести дорожную повинность.
Дальше шли вариации по различным регионам. Плюс они должны были платить оброк помещику, если они были помещичьими крестьянами. Если они были государственными крестьянами, они должны были платить такой же оброк государству. Такой же – в смысле тоже оброк. Но это были разные суммы. Мы говорим об ухудшающемся экономическом положении помещичьих крестьян потому, что оброк, который помещичьи крестьяне платили помещику, рос. А оброк, который государственные крестьяне платили государству, так же, как и подушная подать, рос относительно незначительно. Изначально он был всего лишь 40 копеек. Т.е. мы предполагаем, что на начало XVIII в., на момент введения подушной подати, 40 копеек оброк, который государственные крестьяне платили государству, и где-то около этих же денег собирали помещики в своё хозяйство.
М. Родин: И тут получается 112 копеек. Это то, что легко выразить в деньгах.
Е. Корчмина: Да. Это важно, потому что это деньги. А если это деньги, то для того, чтобы купить что-то ненужное, нужно продать что-то ненужное. А у нас денег нет. Поэтому нужны были именно деньги. Подушная подать вводилась именно как налог, собираемый деньгами. И это уже о многом говорит с точки зрения того, как крестьяне жили. Потому что они не могли жить в рамках исключительно натурального хозяйства. Как только ты начинаешь платить налог деньгами, ты должен откуда-то их взять, пусть и незначительное количество.
М. Родин: Мы можем посчитать, какой доход был у крестьян в денежной форме?
Е. Корчмина: Когда мы говорим «доходы крестьян», мы имеем ввиду что? Крестьянин, как самостоятельная единица, в общем-то не существует. Нас интересует крестьянское хозяйство. Крестьянское хозяйство – это муж, жена и несколько детей. Соответственно, когда мы говорим о доходах крестьянского хозяйства, то традиционно мы считаем, что это доходы от земледелия. И, безусловно, значительная часть доходов происходила о него. То есть, условно говоря, крестьянин что-то выращивал на своём участке, что-то продавал. Это мог быть огород. С этого он мог получить какие-то деньги. Но если мы говорим именно о доходах, то мы должны помнить, что у нас есть мужчина и женщина, и женщины тоже могли в России зарабатывать.
Это, как мне кажется, то, что мы недоучитываем категорически, но российская женщина, даже крестьянка, могла быть экономически независимой. Мы не знаем, до какой степени. Там были другие социальные нормы, которые на неё давили. Но с точки зрения заработка она могла. Хотя бы потому, что зимой она пряла, ткала и делала холсты. Холст мог пойти в хозяйство, соответственно, на него не надо было тратить денег, либо его можно продать и заплатить налоги. И это важная часть истории.
Я стала обращать внимание на женщин в источниках, которые я смотрю, потому, что меня поразило, что в середине XVIII в. Голицын платил своим крепостным бабам (формулировка документа) за мытьё полов. Зачем? Платил мало, копейки. Ну, там всё было не очень дорого.
Нужно оговориться, что о крестьянском крепостном хозяйстве написано огромное количество трудов. Я их все не прочитала, к сожалению. И кто-то может мне сказать, что вот здесь кто-то что-то уже написал. 100% да. То, о чём я говорю, это в основном какие-то архивные изыскания, в основном мои личные.
И здесь принципиально важно, о чём мы говорим. Мы говорим о каких-то экстремальных случаях, или всё-таки мы пытаемся найти норму там, где её нет? Как сказал один из великих: «Если источник молчит, он проговаривается». Фактически нам сейчас нужно найти молчащие источники, которые говорят. Поэтому это будут приходно-расходные книги, где и учитывались расходы, которые помещики или монастыри (это два типа книг, которые я использую) совершали для платы своим крепостным или нанимали других крепостных на выполнение каких-то работ. Зачем? Этот вопрос, который, мне кажется, должен в первую очередь подниматься, когда мы говорим о том, как функционировало крепостное право.
М. Родин: А есть на него короткий, простой, понятный ответ?
Е. Корчмина: Мы не знаем. Нужно признать: мы не знаем, как функционировало крепостное право.
М. Родин: Мы говорим о приходно-расходных книгах помещичьих хозяйств. Правильно? Бухгалтерские документы. И там проскакивают крестьяне, которым что-то заплатили. И это помогает нам разобраться в их хозяйстве. Правильно?
Е. Корчмина: Мы говорим о приходно-расходных книгах помещиков и монастырей. У монастырей был сначала период, когда они владели крестьянами, потом – когда они не владели крестьянами. И помещики любого периода. Приходно-расходные книги – это финансовая документация строгой отчётности. Они зависят от того, как владелец их вёл, от личных привычек, которые были в этом хозяйстве. Но там указывается, крестьянину своему или чужому заплатил сколько, за что и в какой срок.
Мы можем свалиться в теорию заговора и сказать, что всё это неправда. Я в это не верю. К своему неверию кроме экспертного мнения я приложить ничего не могу, плюс труды историков, которые работали над этой темой и доказывали, что приходно-расходные книги – потрясающий и точный источник.
М. Родин: Достаточно массовый, насколько я понимаю. То есть мы можем установить по ним статистику.
Е. Корчмина: Потому что жизнь историка конечна по сравнению с бесконечностью приходно-расходных книг, они никогда не будут обработаны даже частично, и мы никогда не узнаем. Они плохо сохранились. Для историка это просто спасение. Мы каждый раз можем сказать: «Всё, что было, я отработал по этому поместью».
Это очень муторный источник, который позволяет увидеть людей и услышать крестьян. Те голоса, которые обычно мы не слышим. И там, например, попадаются регулярно женщины в период, когда идёт сенокос. Мы знаем, что российское сельское хозяйство идёт в принципе в экстремальных условиях. У нас очень короткий производственный период. На время, когда идёт сенокос, почти всегда вынуждены были нанимать людей. И это всегда были либо свои крепостные, либо пришедшие от соседнего помещика. Это обычно указывалось: «Пришли крепостные девки 15 человек князя (могли написать и «помещика», без титула) Голицына. Им было заплачено столько-то, и столько-то дано на мясо». Потому что, например, косцам помимо денег давали какую-то ещё еду.
Возникает вопрос: как замечательно жили крестьяне. Им и денег платили, и всё замечательно. Да. Но в России был очень мал период, когда они могли работать. Поэтому они могли подзаработать, но это были очень небольшие промежутки по времени в силу специфических условий ведения хозяйства. Но они могли заработать до какой-то степени. Если верить Чаянову, они работали ровно столько, сколько им нужно было, чтобы заплатить налоги.
М. Родин: Работали на стороне, имеется ввиду.
Е. Корчмина: Да.
М. Родин: За деньги.
Е. Корчмина: Да. Потому что, если верить Чаянову, они очень сильно ценили своё время и не перерабатывали. Если сравнивать Данию и Россию в конце XVIII в, что я сделала, то по сравнению с датскими крестьянами российские крестьяне просто блаженствовали с точки зрения соотношения зарплат и цен.
М. Родин: Итак, у наших крестьян есть три источника доходов: это земледелие, когда они выращивают в первую очередь на прокорм себя что-то. Второй источник – это промыслы, в т.ч. женские, когда можно что-то сделать и продать. И третий – это отходничество. Это все источники доходов?
Е. Корчмина: Я думаю, что в значительной степени да. Я делаю подобный вывод, исходя из исследований советских историков, которые даже определяли процентное соотношение. Они определяли соотношение каждого подобного вида дохода. И здесь, если про сельское хозяйство более-менее понятно, про промыслы тоже ясно, чем они занимались, самое интересное – это отходничество. Если мы говорим о крестьянской семье в таком виде, как мужчина, женщина и несколько детей, то мужчина уйти в отход, например, на год, не мог.
Уйти в отход – это значит получить паспорт. Паспорт значит, что я ушёл из поместья на расстояние дальше двух дневных переходов. Ты получаешь паспорт, если ты идёшь дальше, чем на 35 вёрст со своего поместья. Тебе нужен документ, подтверждающий это.
У нас сохранились источники, в которых зафиксированы паспорта. Я смотрела по Рязанскому уезду на 1750-е гг. Там есть специальный документ, достаточно большие книги, в которых указывается, в какой день какой помещичий или государственный крестьянин какой паспорт получил. И более того, указан срок этого паспорта. Как правило, помещичьи уходили меньше, чем на год. Судя по всему, помещик на большее время не отпускал. А государственные старались уходить на два или на три года. Они чуть больше платили за паспорт, но им это было выгоднее. Они могли пойти в ближайший крупный город.
Почему важно отходничество? Мы привыкли считать, что крепостное право ограничивает мобильность и рынок. Мы как бы не знаем этого, но предполагаем, что это влияет на развитие рынка труда. Так вот, если смотреть по книгам выдачи паспортов, то где-то от 10% до 30% мужского крестьянского населения, условно говоря, шлялось по России. Причём я видела паспорт, и прямо на этом паспорте стоит отметка, когда он где работал. Невозможно разобрать, ужасная сохранность. Но тем не менее, паспорт был документ, который фиксировал, где крестьянин был. Если бы паспорта сохранились, то это был бы фантастический источник. Но, слава богу, они не сохранились, иначе бы историки навсегда умерли под этим источником.
Это значит, что крестьянин мог уйти. Он мог уйти в том случае, когда помещик был не против. Судя по всему, местные власти не особо интересовались государственными крестьянами. Прежде чем уйти, ты должен был заплатить все налоги, и потом уже был свободен. А в случае с помещичьими крестьянами это зависело от личных качеств помещика, который мог запретить идти.
М. Родин: Вы упомянули, что можно составить соотношение крестьянских доходов. Т.е. условно, если у нас есть сто рублей, сколько приносит земледелие, даже если оно не товарное, сколько приносят промыслы и отходничество в среднем крестьянском хозяйстве? Как они соотносятся между собой?
Е. Корчмина: Те процентные соотношения, которые я буду сейчас приводить, основаны на не очень большой выборке и безусловно были значительные вариации. Но мы можем приблизительно считать, что 60% — земледелие, 30% — промыслы и 10% — отходничество. Могло меняться, потому что мы просто предполагаем, что промыслы – это на месте, отходничество – это куда-то пошёл. Но если у нас семья из четырёх человек, и один ушёл – тогда всё меняется. Если семья из пяти человек, и взрослый сын ушёл – тогда всё меняется. Поэтому среднее соотношение доходов в крестьянском хозяйстве – это дело будущего. Давайте уговоримся, что 60% — это от земледелия.
М. Родин: Почему я пытаюсь это соотнести, потому что интересно, что денежная часть – это явно те 40%: 30% на промыслы и 10% на отходничестве. И их хватало для того, чтобы заплатить все налоги, те самые 112 копеек, про которые мы говорили.
Е. Корчмина: Этого должно было хватать, чтобы заплатить налоги. 112 копеек – это если мы говорим о государственных крестьянах. Соответственно, если мы говорим о помещичьих и, например, середины века, то для государственных крестьян останется та же сумма, но оброк у помещичьих крестьян вырастет где-то рублей до двух, и нужно заплатить в два раза больше. Именно поэтому ситуация с помещичьими крестьянами была чуть хуже, потому что они должны были больше платить.
Этой суммы должно было хватать на то, чтобы заплатить налоги. И поскольку мы знаем, что процент собираемости прямых налогов в XVIII в. был выше, чем в современной России, то да, этого должно было хватить, и это было, скорее всего, не в кредит, т.е. они платили срок в срок. Это шло в основном из этой суммы. Если чего-то не хватало, они могли продавать свои излишки, если таковые были. А мы знаем, что среди крестьянского населения было расслоение. Советские историки на эту тему хорошо поработали. 10% крестьянского населения можно отнести к категории богатых, 60% — то, что мы называем «middle class», и 30% крестьян жили бедно.
М. Родин: Правильно ли я понимаю, что мы можем сделать вывод, что общий доход, если даже не продавали результат своего земледельческого труда, можно прикидывать как примерно 250 копеек?
Е. Корчмина: Прикинуть можно. Дальше ещё можно даже проверить. Мы сейчас считаем по доходной части. И для нас очень важно, чтобы доходная часть совпала с расходной, если мы верим Чаянову. А дальше у нас есть приблизительное понимание, какой был прожиточный минимум. У нас нет договорённости о том, сколько это на самом деле. По разным данным по разному. Например, Семёнов в 1828 г. считал, что мастеровой в Петербурге где-то должен был иметь, условно говоря, около 200 кг ржаной муки. Соответственно, если мы знаем, сколько приблизительно стоил килограмм ржаной муки, мы можем это перемножить и дальше пересчитать.
Здесь важно, на чём мы основываем это наше утверждение. Дело в том, что если мы считаем, что крепостные крестьяне жили плохо, тогда доходы не должны совпадать с расходами. Тогда расходная часть, налоги и прожиточный минимум должны быть выше, чем доходная часть. И тогда мы идём в противоречие с тем, что государство могло собирать рекрутов и успешно вести войны.
У нас ещё есть такая тема с крестьянским хозяйством, что «крестьян незаконно обирали чиновники». И здесь у нас тоже есть работа с Игорем Федюкиным, где мы посмотрели и выяснили, что эта рутинная коррупция, не в том случае, когда нужно что-то кому-то много заплатить, а именно там, где идёт взаимодействие между местным чиновником и местным крестьянином, процент коррупции был очень низкий. Он не мог быть высоким, иначе это всё бы развалилось значительно раньше, чем развалилось в итоге.
Крестьянское хозяйство производило достаточно ресурсов для того, чтобы существовать. И здесь возникает вопрос: плохо или хорошо? Категория непонятная. Плохо по сравнению с чем и хорошо по сравнению с чем? Как минимум, этого было достаточно, чтобы крестьянское население росло. И не за счёт присоединения территорий, физического добавления нового населения, а именно могло воспроизводиться.
Но я оговорюсь: я не оправдываю крепостное право. Я говорю о том, как влияло крепостное право именно на хозяйство. Условно говоря: могло ли сдержать крепостное право развитие крестьянского хозяйства? Например, оно до какой-то степени ограничивало отходничество. Но, что мы замечаем: зарплаты в середине XVIII в. в Москве были достаточно высокие. Почему? Как моё одно из объяснений – именно потому, что оно сдерживало. И если уж ты вышел в отход – ты мог заработать. Это был компенсаторный механизм, который обеспечивал развитие государства.
Там очень много вопросов. И я не уверена, что сейчас тот этап исследований, когда мы можем уже что-то считать. Мы должны считать, безусловно. Но там очень сложный баланс.
М. Родин: А всё таки мы можем понять, какая разница между расходной и доходной частью?
Е. Корчмина: Если верить советским исследователям, а я всё больше склонна им верить, если убрать всю риторику и оставить цифры, они считали, что 60% крестьянского населения, более того, помещичьего крестьянского населения, относилось к категории среднего крестьянства. У них как минимум была корова, лошадь, дом. Соответственно, хватало как минимум на еду.
М. Родин: То есть это профицитное или слабопрофицитное хозяйство.
Е. Корчмина: Да.
М. Родин: А что это значит? Какие там могут быть излишки и как мы можем их проследить?
Е. Корчмина: С излишками сложно, потому что российское сельское хозяйство – это зона экстремального земледелия. Соответственно, неурожайные годы у нас повторялись регулярно в разных регионах. И неурожайный год не шёл один. Т.е. если неурожайный год начался, это было несколько неурожайных лет. Соответственно, излишки я могу либо продать, либо сохранить что-то на случай, если мне не повезёт в следующем году.
И здесь с крепостным правом возникает сложность в том, что по закону помещик был обязан содержать крестьян в голодные годы и обеспечить им как минимум семена на посев. В долг, безусловно. Но тем не менее. Т.е. в данном случае помещик выступал в качестве буфера для крестьянского хозяйства, которое благодаря этому не разорялось. Может быть, лучше бы оно разорилось и они нашли бы себе место где-либо ещё, но этого не происходило.
Я сейчас не сваливаюсь в оправдание крепостного права, но если мы смотрим по приходно-расходным книгам, там были отдельные части книги, где каждый год указывалось, сколько было дано в долг ржи, и сколько было получено от крестьян. И это бесконечный баланс. Кому-то мы даём, потому что сгорел дом, от кого-то берём, потому что может вернуть. И учитывая, что был этот буфер в виде помещика, который вынужден был регулировать, если мы не считаем заочно, что все помещики – сумасшедшие люди, которые выбивали последнее из своих крестьян. А это не может быть правдой, потому что они регулярно были крёстными отцами своих крестьян и дворовых. Это была тесно связанная система.
И когда мы говорим, как соотносилось, мы должны принимать во внимание, что был помещик. И в XVIII в. в отношении налогов был закон, который запрещал приходить чиновникам, посылать инвалидные команды в поместья до того, как там появилась недоимка. И у крестьян нельзя было отнимать ни скот, ни инвентарь. А помещик мог оказаться в остроге, пока его крестьяне не заплатят.
Крепостное хозяйство – это была система, которая на самом деле скрепляла империю, потому что именно помещик выступал проводником идей императора на местах в условиях полного фактически хаоса и отсутствия нормальной инфраструктуры даже в середине XIX в. И именно от того, насколько помещик был лоялен, зависело функционирование этой системы и зависело в итоге, как именно крестьянин мог платить налоги государству.
Эту систему нельзя разорвать. Когда мы говорим о крестьянском хозяйстве, мы должны помнить, что была эта подстраховка. Была система сельских запасных магазинов, о которых мы тоже не очень много знаем. Но те отдельные источники, которые нам говорят об этом, показывают, что действительно помещики старались это делать, потому что это было их. Восприятие крестьянского хозяйства, как части своего, давало определённые плоды именно потому, что позволяло балансировать на грани выживания чуть лучше. Именно поэтому крестьянское население росло, как и дворянское.
М. Родин: Получается, помещики были одновременно и «банком», где можно занять денег, и «адвокатом», который за тебя вступится, или даже ответственность понесёт, если ты не заплатил. Это такая прослойка, такой «демпфер», который снижает давление экономических пертурбаций.
Е. Корчмина: Абсолютно верно. Моё глубокое убеждение, что это было именно так. Хорошо, что вы упомянули о «банке». Потому что, например, крестьянин ушёл в отход на год. А деньги нужно пересылать семье регулярно, или с какой-то периодичностью. Если он ушёл в Москву и там, например, есть контора его помещика, то он отдаёт туда деньги, и помещик пишет письмо своему приказчику на месте, и приказчик выдаёт деньги семье этого крестьянина. Я была поражена, когда увидела, что это происходило на регулярной основе. Причём без процентов.
Были мирские приходно-расходные книги, т.е. местной крестьянской общины, и помещичьи. И мы видим трансфер между этими двумя книгами. Т.е. помещик даёт в долг крестьянской общине, например, если нет возможности оплатить налоги прямо сейчас по причине распутицы, или по какой-то другой. И на следующий год он получает деньги обратно. Или крестьяне ссужают деньги помещику. И об этом идут записи в приходно-расходные книги мирского сбора. Это сложно функционирующая система.
М. Родин: Что мы знаем про прожиточный минимум? Я подозреваю, что проще считать не на человека, а на хозяйство.
Е. Корчмина: Да, конечно. Здесь есть два подхода. Подход первый: мы не заморачиваемся и берём работу Боба Аллена, который посчитал то, что называется «subsistence basket», прожиточную корзину фактически для всего мира, и те же самые цифры адаптируем к России. В эту прожиточную корзину будет входить рожь (мы не берём пшеницу, потому что её крестьяне не ели), мясо, масло. Причём в эту корзину мы вставляем не только продукты питания, которые я назвала. Нужно вставить соль, то, чего нет в другой части мира. Но в России соль принципиально важна, иначе просто крестьянин не выживет, не сохранит продукты. Там, более того, вставляются вещи, связанные, например, с текстилем. Определённый процент идёт на поддержание жилья.
Я провела пару месяцев, внутренне споря с Бобом Алленом, считая, что всё это бред, что эти цифры вообще не имеют никакого отношения и их нужно адаптировать к России. Я думала, что нельзя это применять к России: у России свой собственный путь. Но тем не менее, поскольку это понятно, как делать, я пересчитала цены, которые собрала из газет на каждый год.
И какой же я испытала ужас и восхищение одновременно, когда в 1809 г. появляется один из многочисленных указов о создании какой-то очередной фабрики. И там идут в конце рассуждения о том, сколько нужно платить рабочему, чтобы он с семьёй мог прожить, женатому и неженатому. Так вот, цифра из корзины Боба Аллена за этот год, и та, которая была названа в законе, совпала с разницей в 3%.
М. Родин: Сколько это?
Е. Корчмина: Это было около 30 рублей в год. Это 1810 г.
М. Родин: Я думал, что цифра будет сильно меньше.
Е. Корчмина: В условиях инфляции 1810 г. сумма не может быть меньше. Потому что в прожиточную корзину входит, по самым минимальным подсчётам, 263 кг зерна на начало XIX в.
Может быть, я так скептически отношусь к конкретным цифрам потому, что мы, например, взяли цены 1810 г., посчитали потребительскую корзину на этот год. Цены приводятся в ассигнациях. На этот момент шла инфляция. Мы знаем, что один ассигнационный рубль был в четыре раза меньше, чем серебряный рубль. Соответственно, всё нужно пересчитывать в серебро. Это более сложная система. Поэтому что, например, я делаю в своей работе: я беру данные по реальным зарплатам, потом считаю реальную корзину, делю одно на второе, и у меня получается welfare ratio, или индекс благосостояния. Т.е., условно говоря, сколько одно крестьянское хозяйство могло позволить себе потребительских корзин. И тогда это можно пересчитать на любую страну, у нас нет привязки к валюте просто.
Соответственно, на XVIII в. для большинства территорий, которые не относятся к Англии или к Франции, где выше были уровни жизни, в целом большинство населения могло себе позволить ровно одну или одну с небольшим потребительскую корзину. В России, исходя из тех расчётов, которые я делала и сто пятьдесят раз перепроверила (но есть свои издержки), крестьяне могли позволить себе две потребительские корзины.
Дальше вопрос: лучше ли они жили? Это отдельная история. Потому что крепостное право – это не только про то, чтобы тебя ограничить в отходе. И не только про то, можешь ли ты съесть эту рожь, или нет. А это ещё про то, что тебя могут унизить. Есть ограничения, на ком жениться, за кого выходить замуж, и все остальные связанные с гендером проблемы, и женщин это касалось, безусловно, больше.
Но с этих точек зрения Россия действительно неплохо выглядела. И мне кажется, что это принципиально важно. Именно это и объясняет, почему Россия была так успешна в военном отношении. Почему Россия могла позволить себе бесконечные войны. И это очень дорого.
Ещё одна причина, почему это могли позволить, мне кажется: у нас просто дворян было немного. Надо было просто банально меньше народу кормить. Они, конечно, шиковали, да. Но у нас же и населения много. В других странах просто процент элит относительно населения был выше.
М. Родин: Если мы говорим, что потребительская корзина – 30 рублей в год, условно мы можем рассчитывать на 60 рублей дохода.
Е. Корчмина: Да, приблизительно так и было. Мы говорим не про русских крестьян. Мы говорим про московских. И где-то к концу XVIII в. В середине XVIII в. у них немного лучше было благосостояние, потом оно снизилось.
М. Родин: Вы говорили о том, что женщины могли зарабатывать, и они активно этим занимались. Хочется понять, сколько стоила отдельная вещь, кусок полотна, рубашка, и что потом на эти деньги можно купить.
Е. Корчмина: Это самый страшный вопрос. Потому что я знаю, что он в конце обязательно будет, и каждый раз, когда он мне задаётся, я впадаю в полный ступор. И каждый раз спрашивают о разных вещах.
М. Родин: Давайте тогда пример того, что у вас в голове сейчас крутится.
Е. Корчмина: У меня в голове сейчас нет ничего, кроме того, что если на работу выгоняли заключённого, то ему платили на корм в день две копейки. Это совсем минимальный прожиточный минимум.
В конце XVIII в. действовали такие расценки. Аршин (0,71 м) холста стоил около 10 коп. Стандартный аршин у нас был полметра в ширину, ну и 0,71 м. Женщине в год, по расчётам, нужно примерно 10 аршин, чтобы одеваться. Обязательная часть расходов – покупка лаптей. Лапти сам крестьянин редко делал. Он обычно покупал на год пар 50 только на себя, и на семью надо было больше покупать. Это то, что он расходовал почти в обязательном порядке. Он вынужден был всегда покупать соль. Соль стоила 40 коп пуд (16 кг).
М. Родин: А пуда насколько хватает?
Е. Корчмина: Слушайте, там уже потребности. Есть приблизительные расчёты, сколько нужно соли в год. Эти расчёты условные. Условно говоря, 7 кг в год. Это не так много, но это обязательно.
С ценами, даже когда смотришь по газетам, сложность в том, о каком качестве товара мы говорим. Например, даже прошлогодняя рожь по стоимости от ржи нынешнего урожая отличалась. И в газетах конца XVIII в. это уже проскальзывает. Т.е. они там пишут отдельно, рожь прошлого года, или рожь этого года. И мы, например, знаем, что рожь прошлого года плохо хранится, потому что был дождь.
Цена – очень сложная категория, поэтому обычно берём средние, а не конкретные цены за этот месяц. Когда, например, разбираю цены по газетам, беру каждый номер за этот год, выписываю все цены, потом получаю некое среднее за год. Но понятно, что в феврале цена будет одна, в марте – другая. Плюс зависит от объёмов. В Москве объёмы были выше, поэтому цены были ниже.
М. Родин: У вас была статья по сравнению уровня жизни сибирских крестьян, которые были свободны, и помещичьих крестьян. Каково оно?
Е. Корчмина: Я брала два города: Москву и Тобольск. В Тобольске не было крепостных крестьян. А в Москве были крепостные крестьяне, они туда приходили работать. Я брала только строительные специальности. Это относительно квалифицированный труд. И брала только подённые заработки. Это не годовые контракты, которые были ниже по ценам, а именно подённые ежегодные доходы. И самое интересное, пожалуй, то, что во второй половине XVIII в. режим крепостного права на территории России в целом не сильно поменялся. Были приблизительно одни и те же законы. И после секуляризации всё то же самое.
Так вот, на протяжении нескольких десятилетий уровень жизни тобольских крестьян во второй половине XVIII в. вырос, а в Москве упал. Мы говорим только о 50-ти годах второй половины XVIII в. У нас ровно обратная тенденция. Мы рисуем график, и где-то в 70-х гг. XVIII в. у нас сходятся две кривые между тобольскими и московскими крестьянами. А дальше они расходятся в разные стороны.
Поэтому когда мы говорим об уровне жизни и о крепостном праве, и особенно про Россию, важны десятилетия.
М. Родин: То есть важно понимать, о каком моменте речь.
Е. Корчмина: При том, я не ожидала, что так получится. Потому что, казалось бы, что такого 50 лет? И возникает вопрос: а можем ли мы объяснить это только крепостным правом? Объективно – нет. Потому что если говорить о правовых основах крепостного права, мало что поменялось. А дальше начинаются изменения, которые связаны с развитием торговли, большей включённостью Сибири, или, например, меньшим запросом на строительство в Москве. И дальше уже надо объяснять, почему. То есть крепостное право, как объясняющий механизм, мало чем нам помогает. Там есть масса всего интересного помимо этого. И если мы начинаем думать, что в России всё плохо из-за крепостного права, тогда мы ничего не понимаем о том, как функционировала экономика России.
Вы можете стать подписчиком журнала Proshloe и поддержать наши проекты: https://proshloe.com/donate
© 2022 Родина слонов · Копирование материалов сайта без разрешения запрещено
Добавить комментарий