Тимофей Гимон в «Родине слонов»

Почему сюжет призвания варягов на Русь так похож на историю появления саксов в Британии? Как и что писали про своих правителей английские хронисты и русские летописцы? Как существование самих литературных жанров может рассказать нам об обществе и его потребностях?

Вместе с доктором исторических наук, профессором РАН, заведующим Отделом истории Византии и Восточной Европы Института всеобщей истории РАН Тимофеем Валентиновичем Гимоном сравниваем историописание в Древней Руси и Англосаксонских королевствах.

Стенограмма эфира программы «Родина слонов» с доктором исторических наук, профессором РАН, заведующим Отделом истории Византии и Восточной Европы Института всеобщей истории РАН Тимофеем Валентиновичем Гимоном.

Тимофей Гимон – специалист по сравнительному источниковедению. Работает с древнерусскими и англосаксонскими историческими сочинениями. Является ответственным редактором нескольких томов авторитетного научного сборника «Древнейшие государства Восточной Европы», выходящего с советских времён. Сотрудничает с ведущими российскими исследователями эпохи Средневековья. В 2021 г. его книга «Historical Writing of Early Rus (c. 1000-c. 1400) in a Comparative Perspective» вышла в Лейдене и Бостоне на английском языке.

М. Родин: Любой народ считает себя уникальным: своя история, своя культура, свои герои. И в каком-то смысле это действительно так. Однако есть заблуждение, о котором я хотел бы сегодня поговорить. В комментариях к нашей программе очень часто пишут: «Зачем эти бездельники (в смысле, историки) изучают древнюю цивилизацию майя или Францию, если о нашей родной истории практически ничего не известно или известно очень мало?» Мой ответ таков: мы никогда не узнаем и не поймём свою историю, если не будем изучать весь мир.

Здесь есть несколько аспектов. Первый из них: многие процессы внутри общества не замкнуты. Они являются частью глобальных процессов, которые захватывают весь мир. Например, мы можем много сокрушаться по поводу возникновения крепостничества и искать ответ в русской душе. Но я уверен, что нам очень сильно поможет, если мы разберёмся в глобальном рынке зерна того времени и, может быть, какие-то ответы это нам подскажет.

Есть ещё один аспект. Многие общества в процессе своего развития проходят через одни и те же стадии и сталкиваются с одними и теми же вызовами. И очень часто отвечают на них похоже. Мы можем долго страдать от того, что развалилось Древнерусское государство и искать глубинные причины этого явления. Но нам очень сильно поможет, если мы изучим похожие процессы, которые происходили во многих раннеполитических образованиях, в которых главенствовало простое семейное право.

Сегодня мы поговорим об одной такой истории. Мы часто говорим о русских летописях, как о чём-то совершенно уникальном. А что, если сравнить их с тем, что писали англосаксы? И оказывается, благодаря этому мы узнаём много и про то, и про другое общество.

Тимофей Валентинович Гимон занимается как раз такой работой: он сравнивает историописания Древней Руси и англосаксонских королевств. И его работа даёт нам много новой интересной информации.

Есть такое выражение: «диплом с прицелом на докторскую диссертацию». Когда я прочитал оглавление и заключение вашей книжки «Историописание раннесредневековой Англии и Древней Руси», ко мне пришла мысль, что это монография с прицелом на создание научно-исследовательского института. Потому что во время вашего исследования всплывает огромный корпус вопросов, исследовать который не хватит не одной человеческой жизни.

Я начну с самого простого и банального вопроса: беспокоит ли англичан «норманнский вопрос»? Отражено ли в раннесредневековых английских летописях переселение германских племён на остров Великобритания? Сравните отношение к иноземному происхождению скандинавских правителей в части Англии и Рюриковичей на Руси.

Т. Гимон: Естественно, отражено. Это описано и у Беды Достопочтенного, и в более поздних ангосаксонских анналах, в так называемой «Англосаксонской хронике». Переселение германских племён на остров Великобритания – это одна из стартовых точек истории англосаксов, как они её сами писали.

Что касается сопоставления, до некоторой степени это сопоставимые вещи. И там, и здесь мы имеем дело с отправной точкой, с истоками правящих династий. У англосаксов это несколько династий, поскольку у них было несколько королевств, на Руси – это одна династия. И там, и там династия приходит откуда-то со стороны.

С другой стороны, англосаксы в целом как народ позиционируют себя, как пришедший на остров. На Руси и в действительности, и в описании летописцев ситуация была несколько иной.  

М. Родин: А отношение самих летописцев к этому различается, или нет?

Т. Гимон: Там не сказано, хорошо это, или плохо. Это основополагающее событие в истории династий и там, и там.

М. Родин: У нас есть компаративистское исследование: исследование по сравнению разных объектов в истории разных народов, в данном случае – историописаний. Почему мы сравниваем именно Древнюю Русь и англосаксонские королевства?

Т. Гимон: Сама идея была подсказана мне ещё в совсем моём юном возрасте Еленой Александровной Мельниковой, которая является уникальным специалистом, начинавшим как англосаксонист, продолжившим, как специалист по скандинавско-русским связям, а сейчас являющаяся и прекрасным специалистом по ранней истории Руси. Эта идея мне понравилась. Я готов её обосновать сразу с нескольких сторон.

Во-первых, это типологически сопоставимые ситуации. У нас есть периферия постримского мира. Средневековые государства, которые существуют на юге Европы: в Италии, в Испании, Франкское государство, Византия – они все в той или иной степени продолжают государственность Римской империи, хотя там были изменения. На периферии за пределами этого мира есть влияние и определённая преемственность, но всё же государственность, политические институты и, что для меня особенно важно, письменная культура формируется как бы с чистого листа. В этом смысле Древняя Русь и англосаксонские королевства похожи. Хотя здесь надо сделать оговорку, что на территории Братании римляне были, в отличие от территории Руси. Но преемственность между римской Британией и англосаксонскими королевствами прослеживается очень пунктирно. Потому что римляне в начале V в. ушли, те кельтские образования, которые остались, были скорее преемственны по отношению к римской Британии. Но англосаксонское переселение как бы смело это. Англосаксонские королевства развивались скорее с нуля, чем представляли собой развитие предшествовавшей государственности. Христианизация Британии и Руси проходит под внешним влиянием, и в результате христианизации возникает местная письменная культура, во многом заимствованная у христианских соседей, и развивается так, как может развиваться в недавно христианизированном развивающемся обществе.

Англия и Русь находятся достаточно далеко друг на друга, и в этом смысле можно пренебречь возможностью прямого влияния. Какие-то связи были: англосаксы попадали на Русь, и, возможно, наоборот. Но это всё достаточно далеко. Так что это типологически похожие ситуации, где нет прямого влияния.

Более того, это разное время. Англосаксонские королевства христианизированы в разное время, но укладываются в период с конца VI по середину VII века, тогда как на Руси христианизация произошла в конце Х века.

М. Родин: Почему мы сравниваем летописания разных периодов?

Т. Гимон: Кто сказал, что одинаковые вещи должны быть обязательно в одинаковое время? Это ниоткуда не следует. Может сейчас, в глобализированном мире, это ещё как-то может быть. А применительно к раннему Средневековью, мне кажется, этот вопрос вообще не уместен. Похожие явления могут происходить в разное время, тогда, когда они были естественны в соответствующем обществе.

Я начинал с сопоставления конкретных текстов, анналов и летописей. Здесь англосаксонский материал интересен хорошей сохранностью текстов. На англосаксонском материале можно воочию увидеть вещи, которые интересны применительно к древнерусскому материалу, но у нас нет такого хорошего раннего рукописного материала.

М. Родин: Летописи, которые вы анализируете в своей работе, дошли в более поздних списках. И это не позволяет нам проводить большую часть анализа. А в Англии до нас анналы дошли в оригиналах. С чем это связано? Со знаменитыми русскими пожарами, которых не было в Англии?

Т. Гимон: Вопрос сохранности очень важен, но он всегда загадочен. Мы не можем сказать, что столько-то сгорело в таком-то пожаре. И там, и у нас не всё сохранилось. И у нас есть примеры интересных рукописей, в которых мы можем наблюдать сам процесс работы. Например, древнейшая физически сохранившаяся русская летопись – это Синодальный список Новгородской первой летописи, XIII-XIV вв.

Там часть написана в XIII в., потом продолжена в XIV в. А потом ещё три листа, на которых делались приписки. Четыре человека в пять моментов это делали.

Но относительно момента возникновения русского летописания это довольно поздняя рукопись. Летописание, по-видимому, возникло в XI веке, а список – XIII-XIV. Плюс большая её часть – просто копия.

В Англии тоже древнейший летописный памятник не дошёл до нас в оригинале. Но там есть несколько сравнительно ранних по отношению к моменту возникновения анналистической традиции рукописей, которые в совокупности отражают разные аспекты того, как работали эти летописцы: сменяется почерк, чернила, делаются какие-то приписки, что-то выскабливается. Но, опять, это фрагменты картины. Очевидно, что этих рукописей было больше и всё было сложнее, чем мы можем судить. Но этих фрагментов довольно много. Почему так – я не знаю. В принципе, сохранность ранних англосаксонских рукописей тоже не очень хорошая. Им много когда не везло, вплоть до английской реформации XVI века, когда много чего погибло из-за закрытия монастырей. Хранилища старых книг при монастырях прекратили своё существование. Каким-то рукописям повезло оказаться в руках антиквара, а каким-то – нет. Летописям, может быть, везло чуть больше, потому что они казались интересными собирателям того времени. Может быть, поэтому у них были немножко большие шансы сохраниться.

М. Родин: Ещё важный момент: историописание и там, и там начало возникать и бурно развилось в короткий период времени. Причём на родном для основной массы населения языке, в отличие от той же самой Франции.

Т. Гимон: Вы правы. Хотя здесь есть тоже свои «но». В англосаксонской Англии было несколько королевств. Отношения между ними были сложными. Потом была эпоха нашествий викингов, в ходе борьбы с которыми одно из королевств, Уэссекс, стало гегемоном, и в Х веке стало ядром единого английского королевства. Т.е. это достаточно сложная история. На Руси в некотором роде проще: у нас есть Киевская Русь, как некое единое ядро.

У англосаксов было два всплеска написания исторических текстов. Первый из них в довикингскую эпоху произошёл в Нортумбрии. Это север Англии. Он весь на латыни. Это прежде всего плоды деятельности Беды Достопочтенного начала VIII в. и некоторая традиция вокруг них. Эта традиция не очень сопоставима с древнерусской, хотя кое-что там тоже можно сопоставлять.

Происходит перерыв больше чем в полтора столетия, и в конце IX века в Уэссексе начинается (может быть, зарождается она даже раньше, но уж точно есть к этому времени) традиция анналов, погодного летописания на древнеанглийском языке. Она до удивления похожа на древнерусскую летописную традицию. Здесь такое сопоставление, сугубо типологическое, конечно, напрашивается.

М. Родин: Почему вы прекращаете своё исследование в XI веке, когда в Англию приходят нормандцы, и в 1400-м году на Руси?

Т. Гимон: На самом деле, тут нельзя прекращать, потому что все границы условны. Но это сопоставимые периоды. В Англии верхняя граница не столь условна: с нормандским завоеванием пришло много изменений, в том числе начало перехода обратно на латынь. Летописная традиция на древнеанглийском языке не очень пережила нормандское завоевание. В некоторых монастырях некоторые тексты продолжали вестись на древнеанглийском вплоть до середины XII века. Но это остатки традиции.

А на Руси традиция летописания в XV-XVI веке наоборот бурно расцвела. 1400 г. – это условная граница пергаментного периода. C XIV в. постепенно начала распространяться бумага, хоть и привозная, но более дешёвая, чем пергамент. Большую роль в книгописании начинают играть крупные монастыри вроде Троице-Сергиева, и это тоже влияет на характер книжности. И становление Московского государства, его бюрократического аппарата тоже влияет на письменную культуру. Аналогичные процессы – в Великом княжестве Литовском. 1400 г. – абсолютно условная граница. Не я её придумал. В некоторых современных исследованиях, связанных с книжностью, она используется как некая граница раннего периода, когда писали не так много на дорогом материале, и более позднего более бурного развития всех видов письменности.

М. Родин: Насколько на англосаксонский период повлияло Каролингское возрождение?

Т. Гимон: Очень повлияло. Связи с Франкским государством у англосаксов всегда были. Они были и в обратную сторону: англосаксы, например, Алкуин, известны как деятели Каролингского возрождения. Если начинаешь в деталях разбираться в любом сюжете англосаксонской истории и культуры, не обойти вопроса о связи с франками.

М. Родин: Можно ли сказать, что все раннесредневековые христианские летописи эсхатологические, и по сути являются переписыванием Священного Писания? И не являются ли они просто беллетристикой для развлечения монахов?

Т. Гимон: Это ни то, и не другое. Летопись – это перечисление событий, которые произошли в тот или иной год. С беллетристикой это имеет мало общего. Перечисление событий иногда может быть очень сухим: «Умер такой-то, был пожар, построили такую-то церковь». Иногда рассказывается подробно. Подробные рассказы в нашем понимании могут быть беллетристичными, являться литературными произведениями о ярких событиях. Но наряду с ними всегда есть очень краткие сообщения, в которых нет ничего беллетристичного.

Само содержание этих текстов не имеет ничего общего ни с беллетристикой, ни с пересказом Священного Писания. Это одинаково и в Англии, и на Руси.

М. Родин: Есть ли другие источники, по которым мы можем проверять данные летописей?

Т. Гимон: Достоверность того, что сообщает источник – центральный вопрос источниковедения. Возьмём древнерусские летописи. Возможность проверить их информацию по независимым источникам присутствует далеко не всегда. Но иногда присутствует. Например, в начале XIII в. был период интенсивных войн Новгорода и Пскова с Орденом меченосцев и зажатыми между ними прибалтами. Там много событий, которые отмечены и в орденском источнике, написанной современником Хронике Генриха Латвийского, и в Новгородской летописи, которая, очевидно, тоже велась по современным следам событий. Они описывают одни и те же события. В чём-то информация может не совпадать, что мы всегда видим при сопоставлении описаний конфликта с разных сторон. Мы очень часто можем сравнивать древнерусские летописи между собой: владимиро-суздальские, новгородские, киевские, иногда вычленяются фрагменты летописания других городов. Там есть различия, но есть и общая канва.

Тут не гарантирована ни абсолютная достоверность, ни абсолютная недостоверность. Реальность всегда сложнее. В каких-то случаях ничего ни с чем нельзя сравнить.

М. Родин: В таком случае мы честно признаёмся, что знаем о том или ином событии только по одному источнику.

Т. Гимон: Можно иногда использовать косвенные аргументы. Можно анализировать источник на предмет того, как он в принципе сообщает о событиях такого рода, когда он создавался, насколько по современным следам событий.

М. Родин: У нас есть на канале доклад Тимофея Валентиновича на научной конференции по средневековой Руси, где он анализирует политические высказывания летописцев. В каких регионах как летописцы относились к своей власти: где они её критикуют, где хвалят, а где нейтральные сообщения.

В книге вы анализируете не отдельные источники, а корпусы источников. То, как в принципе было устроено историописание. Из каких жанров оно состоит, и в чём разница между существованием этих жанров на Руси и в англосаксонской Британии?  

Т. Гимон: Кроме этих двух похожих друг на друга летописных традиций есть ещё тексты, которые можно отнести к историописанию: которые характеризуют прошлое, рассказывают о каких-то событиях. Этих текстов довольно много разных. От очень пространных, литературно развитых, до очень примитивных форм вроде списков правителей, епископов, генеалогических перечней, отдельных записей об отдельных событиях. Набор этих текстов в двух странах довольно большой. Насколько он совпадает в двух странах?

Я стал систематически искать. Общий итог заключается в том, что набор очень похож. В похожих условиях возникали похожие формы записи событий. И там, и там была попытка изложить начальную историю государства, отчасти опирающуюся на устную традицию. То, как эта попытка реализовалась, несколько отличается в Англии и на Руси. В Англии есть очень известный труд Беды Достопочтенного «Церковная история народа англов» на латыни.

На Руси в составе летописания вычленяются наиболее ранние фрагменты, которые, вероятно (не все с этим согласны), были каким-то связным текстом, составленным в XI веке, который излагал историю становления Древнерусского государства ещё в нелетописной форме.

М. Родин: Летописное сказание о призвании варягов по слухам очень сильно похоже на призвание англосаксов. Действительно ли это так? Можем ли мы говорить о каком-то заимствовании? Или это общий мотив? Почему так получилось?

Т. Гимон: Некоторое сходство есть. И там, и там это основополагающее событие в истории династии. Но какого-то прямого родства между описаниями этих событий в древнейших англосаксонских и русских источниках нет. Делались наблюдения над более поздними текстами, относящимися уже не к англосаксонскому периоду. Здесь я не очень специалист, но в любом случае речь идёт отчасти о типологических сходствах, отчасти о бродячих сюжетах. Но не о прямом заимствовании.

М. Родин: А почему повторяется сам мотив призвания? Это типичное оправдание династии, что её позвали, она не пришла, как завоеватель? Как это можно объяснить?

Т. Гимон: В таких вопросах всегда три варианта: похожим образом мыслят авторы, похожим образом рассказывает устная традиция или похожа сама отражаемая реальность.

Очень похожие вещи возникают, если анализировать рассказы о крещении. У Беды Достопочтенного, англосаксонского автора начала VIII в., есть подробный рассказ о крещении короля Нортумбрии Эдвина примерно за сто лет до того, как писал сам Беда. В «Повести временных лет» есть подробный рассказ о крещении Владимира. Тут труднее сказать, когда впервые этот рассказ был записан и как он развивался прежде, чем стать тем, что есть в «Повести временных лет». Но некая хронологическая дистанция есть: это почти наверняка не запись современника Владимира.

Удивительны параллели в том, как выстроен этот рассказ в смысле одних и тех же эпизодов. Я насчитал десять совпадений. И тот, и другой советуется со своим окружением, и окружение приводит аргумент в пользу крещения. Причём аргумент этот не богословский, а носит какой-то житейский характер. Правитель обещает креститься в том случае, если это избавит его от болезни, и он победит врагов. Но после того, как выполнено это условие, он всё равно в обоих случаях сразу не крестится. Потом ниспровергает идолов. В обоих случаях в рассказе о ниспровержении идолов есть отсылка к конкретному месту, где это произошло и как до сих пор называется это место. Называется по-разному, рассказ разный, но это яркая параллель. Дальше – правитель крестится со своими подданными. И в обоих случаях описывается, какой золотой век наступил после этого и какой хороший правитель. Эдвин заботился о подданных так, что по всей Британии можно было безопасно путешествовать. И даже около источников он поставил столбы с медными кубками, чтобы путешественники могли утолить жажду. Владимир угощал нищих и убогих, раздал дружине серебряные ложки, поддерживал мир с соседними правителями. Но эти параллели не такого рода, чтобы предполагать прямое заимствование.

М. Родин: То есть они не указывают на то, что русскую летопись списали с Беды Достопочтенного.

Т. Гимон: Да, не настолько похоже.

М. Родин: Я вспомнил теорию Игоря Николаевича Данилевского о том, что очень большое количество сюжетов в летописи описано с помощью эпизодов, выдранных из Священного Писания. Может быть, общий источник заимствования объясняет такую схожесть?

Т. Гимон: Это тоже есть. Но это не объясняет всего. Мое мнение, что это сходство объясняется тем, что в похожих условиях похожим образом рассказывалось о важном событии. Это сходство не столько в написании текстов, сколько в том, как складывалась устная официальная придворная, дружинная традиция об золотом веке правителя-крестителя.

М. Родин: Историк не может поставить эксперимент. Но здесь мы видим эксперимент, который за нас поставила история: мы нашли, что в одинаковых условиях возникают одинаковые явления.

Т. Гимон: Они не одинаковы и описываются не совсем одинаково. Но сходство очень разительное. Оно предполагает похожий ход мысли, похожий ход развития традиции.

М. Родин: Что ещё совпадает?

Т. Гимон: И там и там есть списки светских правителей и епископов. И там и там есть краткие записи на пасхалиях. И там и там есть краткие попытки суммировать историю, в том числе мировую. И там и там есть переводы иностранных исторических сочинений, иногда с какими-то местными дополнениями. И там и там есть ранние попытки выйти за пределы анналистического жанра и как-то более связно что-то изложить. Но и там и там они достаточно робкие: господствует анналистический жанр. И там и там есть биография правителя: что-то на стыке церковного жития и светского историописания. У нас наиболее ранний пример – это житие Александра Невского, сложившееся, видимо, в конце XIII века, достаточно скоро после смерти Александра Невского. В англосаксонской Англии – это жизнь короля Альфреда Великого, которая записана в конце IX века, ещё при его жизни. И дальше ряд ещё более поздних текстов и там, и здесь есть.

Сходной является хронология появления этих текстов. Есть начальный период, когда происходят жанровые искания и возникает большинство разновидностей. В Англии это Нортумбрия начала VIII века. Это деятельность Беды Достопочтенного, и, по-видимому, не только его. В Древней Руси это Киев XI-го, может быть начала XII века. Дальше магистральным становится жанр анналов, и он достаточно однообразен. В то же время, наряду с этой традицией возникают какие-то ещё эксперименты, достаточно похожие в обеих странах.

М. Родин: Почему мы говорим, что летописи и анналы похожи, и как они велись? Мы сейчас видим, что сам процесс написания был похож. Расскажите про это.

Т. Гимон: Это моя первая научная тема, которая в какой-то степени продолжается до сих пор: как велись эти тексты. Я расскажу немножко о том, как в России изучали русские летописи. Была смена представлений о летописании. Если в начале, в XVIII-первой половине XIX века представляли, что был некий летописец, который написал летопись, допустим, Нестор, или какой-то ещё, а потом он умер и кто-то продолжал. И вот пытались разграничивать.

Потом это представление начало усложняться. Появилось понятие летописного свода. Понимание, что дошедшие до нас тексты собраны из разных кусочков, разных источников. Пытались вычленять эти источники.

В ХХ веке, особенно благодаря усилиям Шахматова на рубеже XIX-начала ХХ веков, это представление ещё более усложнилось. Появилось понятие, что всё летописание – это череда моментов интенсивной сводческой работы. Каждый сводчик брал какие-то новые источники, и, руководствуясь какими-то своими соображениями о том, что должно быть в новом своде, какая у него должна быть направленность и какие политические симпатии, создавал новый текст. Спустя время этот текст кем-то перерабатывался, потом – ещё кем-то. Был крен в представлении о летописании, как о череде единовременных моментов целенаправленной работы.

Во второй половине ХХ века некоторые исследователи начали немного делать акцент на том, что летописание не может сводиться к таким единовременным моментам. Что наряду с этим было просто записывание событий из года в год. Может, оно было не всегда, не всегда последовательным, не всегда совершенно систематическим, но оно было.

Мне представляется, что летописание, как русское, так и англосаксонское, и, наверное, другие тоже – это некая диалектика этих двух начал. С одной стороны, это протоколирование того, что происходит, а с другой – это обращение к уже существующему тексту, его редактирование, соединение воедино разных текстов, сокращение, какая-то тенденциозная переработка. Одна и та же рукопись в какой-то части может быть сводом предшествующих текстов, а в другой она будет продолжена новыми записями. Кроме того, там могут быть вторичные исправления, какие-то добавления. Это сложный и многообразный процесс.

Летописание – это накопление информации о конкретных событиях. И это накопление, видимо, происходило разными путями, в том числе и нечестными. Могли что-то придумывать или тенденциозно менять в угоду своим взглядам.

М. Родин: Я помню яркий эпизод из книги: когда мы работаем с английскими источниками, которые чуть лучше сохранились, мы видим, что в какой-то момент другой летописец мог прямо исправить: стереть кусок, который написал предшественник, и написать другим почерком. Благодаря палеографии мы это видим. И это объясняет некоторые непонятные вещи в нашем летописании, которое дошло до нас в списках. Но у нас там в связном тексте вдруг возникает какой-то непонятный кусок, который как будто вставлен. И мы теперь понимаем, как это делалось.

Т. Гимон: Да. В русской традиции есть яркий пример, где это можно непосредственно наблюдать. В Синодальном списке Новгородской первой летописи, древнейшей дошедшей до нас летописи, есть сообщение о походе Ивана Калиты на Новгород в 1332 году. Там что-то затёрто, и другим почерком поверх затёртого написано «за новгородскую измену». В новгородской летописи.

При этом мы имеем другой вариант этого текста, сохранившийся в более поздней рукописи, очевидно, воспроизводящий то, что там было первоначально: «через крестное целование», т.е. вопреки собственной клятве. Это совершенно очевидное политическое исправление: точка зрения заменена на противоположную посредством выскабливания одного кусочка текста и добавления другого.

М. Родин: В чём отличается англосаксонское и древнерусское летописание?

Т. Гимон: В латиноязычной части англосаксонского историописания есть тексты, которые не находят себе параллель в русской традиции. «Церковная история народа англов» Беды Достопочтенного до некоторой степени может быть сопоставлена с «Повестью временных лет», а точнее с её вероятным неанналистическим предшественником, но лишь до некоторой степени. Но такая большая церковная история на Руси отсутствует. Древнерусское историописание, как это ни парадоксально, меньше уделяет внимания истории церкви.

М. Родин: И церковному строительству?

Т. Гимон: Нет, церковному строительству как раз много. Но строительство церкви – это заслуга заказчика, князя или кого-то ещё. Это не столько церковный момент, сколько чьё-то деяние, которое надо зафиксировать. А если мы составляем список древнерусских митрополитов домонгольской поры, этот список имеет пробелы. Мы не всегда знаем, когда тот или иной митрополит начал править и умер. То же самое со списками епископов. Мы вообще не знаем точно, когда в Киеве возникла митрополия, это дискуссионный вопрос. Мы не знаем, когда новгородские епископы стали архиепископами – это тоже дискуссионный вопрос. Мы не знаем много таких базовых фактов по истории русской церкви, потому что древнерусское летописание, наш главный источник, донесло до нас очень неполную картину истории церкви. Хотя все летописи писались людьми отнюдь не светскими.

В этом смысле англосаксонское историописание более последовательно. «Церковная история англов» последовательно излагает историю христианизации, всех епископов: кто что делал, кто кому какое письмо написал, и т.д. Там есть поэмы об истории конкретных церквей, монастырей, таких произведений два на латыни гекзаметром, ничего подобного на Руси нет.

Другое отличие – в Англии был такой жанр, как генеалогия королей. Они явно имели распространение, сохранились в ряде рукописей, в том числе в достаточно ранних. На Руси только с начала XV века есть тексты, посвящённые генеалогии Рюриковичей. Позже их много, но для раннего периода их нет, по крайней мере, не сохранилось. При том, что генеалогическая информация была важна. Для всех хитросплетений княжеских отношений она имела огромное значение.

Третье различие – на Руси довольно много отдельных записей об отдельных событиях. Они есть на стенах храмов среди многочисленных древнерусских граффити. Иногда с датами. Такие записи есть на свободных местах богослужебных пергаментных книг. В Англии подобного материала нет. Возможно, он не сохранился. Я не знаю, чем это различие можно объяснить.  

На мой взгляд, наличие различий не удивительно. А то, что прослеживается яркое системное сходство – это мне кажется интересным.

М. Родин: А что насчёт эсхатологичности мышления и историописания? Насколько я понимаю, у нас гораздо больше поиска летописцем признаков конца света, чего нет в Англии.

Т. Гимон: Я думаю, что это присутствует примерно в равной степени. Это в принципе характерно для Средневековья. В летописных текстах это редко выражено прямо. Но это можно усмотреть подспудно. Кто-то из исследователей видит больше эсхатологизма, кто-то меньше интересуется этим сюжетом. Но я думаю, что это в какой-то степени характерно для всего средневекового мышления.

М. Родин: Какую информацию об обществе нам даёт сравнение англосаксонского и древнерусского историописания? Зачем оно нужно?

Т. Гимон: Анализировать древнее общество можно по данным источников. Чем древнее эпоха, тем обычно более фрагментарны данные источников. Сравнивая реально сохранившиеся источники, например, тексты, мы сравниваем то, что реально осталось от той эпохи, а не объекты какой-то спорной реконструкции. Результаты этого сравнения в какой-то степени можно спроецировать и на развитие обществ: можно предположить, что в похожих условиях возникают похожие явления.

При этом тут нужно сопоставление не только какого-то одного вида текстов и не только какой-то группы близкородственных текстов, например, историописаний. Но и учитывать тексты самых разных жанров: и документальные тексты, и законодательство, и акты, жалованные грамоты, завещания, и т.д. Слепок общества даёт вообще вся картина того, что в этом обществе писалось: что этому обществу было нужно, а что нет.

М. Родин: Вы писали, что каждый жанр отражает потребность общества в чём-то.

Т. Гимон: Это не моя идея: многие исследователи так или иначе к этому приходили. Но мне эта идея близка. Мне хотелось бы получить более масштабную картину, основанную не только на историописании. Уже после выхода этой книги у меня немножко появился крен в документальные источники, в берестяные грамоты, в источники, которые отражают другие потребности обществ.

М. Родин: Какие есть новые открытия и подходы к изучению летописания за последние десять лет?

Т. Гимон: Сейчас древнерусское летописание – очень популярная тема. Довольно много специалистов им занимаются. Постоянно возникают дискуссии. Например, очень яркая работа была опубликована Александром Васильевичем Назаренко в 2016 г. У него много замечательных работ о Древней Руси, её связях с другими странами.

Одна из поздних его работ посвящена «Повести временных лет». Он смог сказать совершенно новую вещь про этот памятник, причём принципиально важную. Он показал, что если мы возьмём первую половину XI в., эпоху правления Ярослава Мудрого или чуть пораньше, когда летописание то ли зародилось, то ли ещё нет, в «Повести временных лет» упомянуты семь событий, для которых можно проверить дату путём сопоставления с иностранными источниками: византийскими, либо польскими, чаще всего немецкими, поскольку там была развита анналистика и хронистика. В этих семи случаях выясняется, что древнерусская летопись приводит правильную дату событий. Когда-то это просто выясняется, в других случаях – путём каких-то косвенных сопоставлений. Но Александр Васильевич – мастер таких сопоставлений. Семь событий с правильными датами говорят о том, что, вне всякого сомнения, датированные записи в это время велись. Иначе откуда в летописи, записанной во второй половине XI века, или даже позже, могли быть правильные годичные даты этих событий? Это очень важный вывод, который, я думаю, ещё большое влияние окажет на источниковедение древнерусского летописания. Хотя можно рассуждать о том, что это был за памятник: были ли это краткие записи, или летописание в том виде, в котором мы его видим. Это другой вопрос. Но то, что при Ярославе Мудром велись записи с годами – это очень важный вывод.

М. Родин: Мне кажется, что компаративистика – один из самых сложных методов исторического исследования в том числе потому, что приходится разбираться с разными источниками на разных языках. Как вы с этим справляетесь?

Т. Гимон: Я не считаю себя большим специалистом по древнеанглийскому языку. Хотя до той степени, что мне нужно, я освоил какие-то азы, разбираюсь в текстах, прибегаю к словарям, если нужно. Я никогда не занимался сугубо лингвистическими исследованиями или исследованиями, связанными с пониманием тонких нюансов древнеанглийского языка. Такая же история с латынью: английские источники – это во многом латынь. А древнерусский язык я даже одно время преподавал.

М. Родин: Мы только по вершкам смогли пробежаться по этой сложнейшей теме. Если вы хотите погрузиться в неё глубоко – вы всегда можете обратиться к трудам Тимофея Валентиновича.