Что менялось на Северном Кавказе в течение полутора тысяч лет, а что оставалось неизменным? Когда начали формироваться современные народы Кавказа? И как древние кавказцы взаимодействовали с киммерийцами, скифами, сарматами, аланами и Римом?
Говорим об истории Северного Кавказа с конца бронзового века до раннего Средневековья с научным сотрудником Государственного исторического музея, руководителем Объединённой северокавказской археологической экспедиции ГИМ, Кабардино-Балкарского университета и Института археологии РАН Анной Анатольевной Кадиевой.
Стенограмма эфира программы «Родина слонов» с научным сотрудником Государственного исторического музея, руководителем Объединённой северокавказской археологической экспедиции ГИМ, Кабардино-Балкарского университета и Института археологии РАН Анной Анатольевной Кадиевой.
М. Родин: Сегодня у нас будет очень необычная и сложная тема. Сложная, потому что она связана со сложными этническими процессами, которые происходят в очень сложном с этой точки зрения регионе. Мы будем говорить про Северный Кавказ, причём охватим полторы тысячи лет. Где-то с конца Бронзового века и до раннего Средневековья. Очевидно, что в это время в этом регионе менялись народы, культуры, очень много что происходило.
Сегодня мы поговорим о том, что менялось, а что – нет, и можем ли мы говорить о том, что люди собственно оставались на месте, например. Что мы знаем про автохтонное население? Первая археологическая культура, которую мы там застаём в этом регионе в более-менее историческое время.
А. Кадиева: Тут большой интересный вопрос, что мы считаем историческим временем для этого региона. Потому что Кавказ – регион древний и тесно связанный с цивилизациями Ближнего Востока. Но тут ещё один важный вопрос: когда появились те люди, которые с полным правом могут считаться предками современных коренных жителей Северного Кавказа? И научное сообщество в целом едино во мнении, что это так называемая кобанская археологическая культура, или, как считают сейчас многие учёные, в том числе и я, кобанская культурно-историческая область, т.е. объединение нескольких культур.
М. Родин: Когда возникает эта культура?
А. Кадиева: В целом первые кобанские памятники датируют XII в. до н.э., то, что можно уверенно датировать. Это Змейское поселение на территории современной Северной Осетии. Но дело в том, что на нашем могильнике, Заюково-3, о котором сегодня в основном пойдёт речь, первые наиболее ранние погребения пока мы проследили только во второй половине VIII-первой половине VII вв. до н.э. Но в целом, если наш могильник находится на горе, то под нашей горой находится Кёнделенская курганная группа, которая благодаря исследованиям Александра Александровича Клещенко сейчас получила датировку середины III тысячелетия до н.э., т.е. средняя бронза.
Т.е. население здесь было очень давно. Но, скажем так, современные народы Кавказа начали формироваться уже в раннем железном веке, т.е. с появлением кобанской культурно-исторической области. До этого местные племена эпохи бронзы, конечно, принимали участие в их этногенезе, но уверенная линия прослеживается с железного века.
М. Родин: Кобанская археологическая культура мне известна, как манифестация бронзового века. Это очень развитая, обладающая очень хорошей цветной металлургией культура. И она являлась одним из лидеров этого региона по части металлургии. Правильно?
А. Кадиева: Совершенно верно. Это очень богатая в металлургическом отношении культура. Её лицо, помимо воинов, это мастера-бронзолитейщики и кузнецы.
М. Родин: Что ещё нам про неё известно? Что мы знаем о хозяйстве, быте и может быть даже языке этих людей? Хотя я понимаю, что это бесписьменный период.
А. Кадиева: Что касается хозяйства и быта, то традиционно считалось, что кобанцы – скотоводы. Потому что на Северном Кавказе в современном мире и в этнографическое время традиционно ведущая модель – это скотоводство. Но благодаря исследованиям Дмитрия Сергеевича Коробова и Александра Владимировича Борисова удалось выяснить, что, например, на территории Кисловодской котловины была житница кобанских племён. Т.е. практически вся территория котловины была покрыта древними террасами, где находился мощный очаг земледелия. Однако это не следует распространять на весь Центральный Кавказ, и вполне возможно, что в других местах доминирующую роль играло скотоводство. Но эти области ещё ждут своих исследователей.
Что касается языка, то здесь ещё сложнее, поскольку мы не знаем, на каком языке они говорили. Сейчас ведущие специалисты по кобанской культуре, такие как, например, Валентина Ивановна Козенкова, считают прародиной кобанцев, их метрополией бассейн реки Большая Лиахви. И, соответственно, вполне возможно, что они могли говорить на языках, например, картвельской группы. Но это лишь предположение. Ни доказать, ни опровергнуть его мы не можем, потому что у нас нет никаких письменных или языковых памятников.
М. Родин: В каком виде нам представлена эта культура? Откуда мы черпаем про неё информацию?
А. Кадиева: Началась эта история в 1869 г., когда после завершения Кавказской войны на территорию Северного Кавказа вслед за военными начали проникать исследователи, в том числе археологи. Именно тогда был обнаружен в Тагаурском ущелье кобанский могильник. Это к востоку от Владикавказа, бассейн верхнего Терека.
И каково же было удивление современного этому открытию научного сообщества, когда из кобанского могильника учёные получили огромное количество бронзовой зооморфной и антропоморфной пластики, свидетелей высокого уровня древнего искусства, которое никак не ожидали от жителей Кавказа. Все думали, что это такие «дети природы», описанные Лермонтовым, пастухи, пусть даже воины, но ни в коем случае не люди, которые могли иметь предков со столь высокой культурой, близкой по своему уровню к европейскому Гальштату.
Это было сенсационное открытие, которое перевернуло представление о Кавказе. С тех пор кобанская культурно-историческая область – это одна из центральных тем в кавказоведении.
М. Родин: Что происходило дальше с изучением этой культуры и что мы знаем о том, как она видоизменялась?
А. Кадиева: Дело в том, что Великая Октябрьская социалистическая революция прервала изучение отечественной археологии, в том числе и археологии Кавказа. Но уже в 30-е гг. советские археологи вернулись к своим исследованиям, и уже благодаря исследованиям Евгения Игнатьевича Крупнова удалось выяснить общие границы кобанской культуры. Евгений Игнатьевич говорил именно о культуре. Это бассейн верхнего Терека, бассейн верхней Кубани. Если говорить о северной границе, то это Ставропольская возвышенность, и Кавказский хребет на юге с небольшим анклавом на территории современной Южной Осетии (та самая Большая Лиахви).
В дальнейшем Валентина Ивановна Козенкова выделила три варианта кобанской культуры: западный, центральный и восточный. Наш могильник Заюково-3 находится на территории западного варианта.
И до 1990-х гг. была парадигма, в которой исследовали кобанскую культуру и вообще древности Кавказа. Эта парадигма была непреложной. Но со временем другие исследователи: Вера Борисовна Ковалевская, Сергей Леонидович Дударев, сейчас этой точки зрения придерживаются Александр Пинкусович Мошинский и Александр Юрьевич Скаков, пришли к выводу, что необходимо поднимать таксон кобанской археологической культуры до уровня культурно-исторической области. Эта огромная территория, по их мнению, и я к нему присоединяюсь, не могла быть занята одной культурой, а была занята многими культурами, которые имели достаточно тесные связи по керамическому комплексу, по комплексу бронзы, по оружию. Но тем не менее не было единой культуры.
М. Родин: Можете объяснить, в чём противоречие? Что такое культура в данном контексте? Я предполагаю, что, грубо говоря, это не мог быть один народ. Что это связанные между собой какими-то связями народы.
А. Кадиева: Честно говоря, исследователи не пришли к единому мнению. Всё дело даже не столько собственно в археологии, сколько в существующих взглядах на то, как существуют и живут народы Кавказа.
Что касается моего мнения, я считаю, что и в древности, и сейчас такую огромную территорию не мог занимать один народ. Тем более и археологически прослеживается разница и в керамическом комплексе, и в формах бронзовой пластики, и в других аспектах. Эти люди, возможно, были родственными народами. А возможно даже и нет: мы не знаем, на каких языках они говорили. Во всяком случае, у них была близкая материальная культура.
Но материальная культура, например, района современной Ингушетии и Чечни и материальная культура железного века района Кисловодской котловины довольно сильно отличаются. Поэтому многие исследователи считают, что это разные культуры. Хотя и не поднимался на самом деле вопрос, один это, или много народов. Но большинство, я думаю, склоняется к многонациональности Кавказа уже в древности.
М. Родин: Т.е., скорее всего, у них были какие-то общие технологии, какие-то общие присущие всем культурные черты, где-то, может быть, одинаковые предметы быта, ещё что-то, и что-то их связывало. Но это не говорит о том, что это вообще был один народ. Скорее всего, самосознание могло быть тоже разное. И язык.
А. Кадиева: Безусловно. Более того, например, поселение Сержень-Юрт на территории современной Чечни было разгромлено, и в слое разгрома исследователи, как раз Валентина Ивановна Козенкова, обнаружили камни от пращи. Т.е., вероятнее всего, это было нападение представителей местного населения на других представителей местного населения. Потому что, например, те же скифы пращой особо не пользовались.
М. Родин: Давайте поговорим о соседях кобанской общности. В каком контексте приходилось существовать? Что было вокруг?
А. Кадиева: Мы можем говорить предметно на материалах могильника Заюково-3. Это памятник западной кобанской культуры. Это место было заселено от VIII в. до н.э. до VIII в. н.э. В принципе, функционирование комплекса продолжалось и позже, просто мы исследованием ещё не занимались. Он находится на территории современного Баксанского района Кабардино-Балкарской республики. Комплекс состоит из довольно крупного городища Гунделен-2. Вот виден его вал:
И рядом с ним расположен могильник Заюково-3, который мы сейчас и изучаем. За семь лет мы изучили 186 погребений на могильнике. И весь период его функционирования распадается на семь этапов. Это предскифское время: VIII-VII вв. до н.э., скифское время: VII-V вв. до н.э., и время, когда контакты со скифами прекращались, финал кобанской культуры: IV-III вв. до н.э. Затем переход к сарматскому времени: II в. до н.э. — I в. н.э., затем собственно сарматское время: II-III в. н.э. И время аланской археологической культуры: с IV-V по VII в. н.э.
И если обратиться к плану могильника, то видно это вот разноцветье. Это различные уровни погребальной активности местного населения. Причём если традиционно в археологии считается, что более высоко расположенные комплексы одновременно более поздние, то здесь у нас не так. Дело в том, что аланы нередко сооружали свои катакомбы прямо под кобанскими и сарматскими захоронениями. Потому что катакомбы – это фактически шахты.
И здесь как раз видно, как погребения кобанской эпохи расположены друг на друге. Например, погребение 25, дно которого непосредственно находится на погребении 23, чуть более раннем погребении. И соответственно слой могильника у нас временами доходит до четырёх метров.
М. Родин: Я правильно понимаю эту ситуацию? У нас есть кобанский могильник, который из себя представляет какой-то археологический слой. Но они хоронили не очень глубоко. А потом приходят сарматы, у которых другой обряд погребения: он требует глубокую шахту с камерой внизу. Соответственно оказывается, что более поздние погребения оказываются ниже, чем кобанские.
А. Кадиева: Да, совершенно верно. И если обращаться к самым близким и родным соседям в это время, то это киммерийская эпоха. На самом деле, мы не знаем ни одного памятника, который принадлежал бы этническому киммерийцу. Мы можем говорить, что в погребении лежит степняк VIII-VII века до н.э. А в кобанских погребениях мы можем говорить: здесь лежат предметы киммерийской эпохи, киммерийского круга. Например, погребение 60, где мы находим совершенно кобанский набор стрел. Это стрелы-площики, вырезанные из бронзового листа. В том числе в этом колчане лежит бронзовый наконечник киммерийской стрелы. Т.е. здесь мы видим влияние соседей-киммерийцев на воинский комплекс кобанского горного населения.
Что касается южных соседей, на этой территории были племена Закавказья. Т.е. с одной стороны кобанцы контактировали с племенами колхидской культурно-исторической области, с другой стороны, вместе с киммерийцами они устраивали походы на территорию государства Урарту. Кроме того, Баксанское ущелье с древнейших времён является хорошим проходом в Закавказье через перевалы Донгузорун и Бечо. И погребённые на могильнике Заюково-3 безусловно контактировали и с племенами Закавказья, обитавшими на территории современной Сванетии. Потому что тогда границы не было, и они её легко пересекали. Прежде всего вместе с киммерийцами они принимали участие в закавказских походах. И на территории могильника Заюково-3 мы обнаруживаем как закавказские элементы, так и такой наконечник стрелы, который говорит о заимствовании вещей киммерийского круга.
Если говорить о закавказских элементах, то у нас есть замечательное погребение мальчика около 12-ти лет, который был захоронен в вытянутой позе и с достаточно богатым инвентарём.
Сейчас мы можем видеть, что на нём лежит диадема и бронзовый пояс. То и другое – это символы власти. И то и другое с эпохи бронзы существовало на территории Закавказья. Т.е. основная масса налобных украшений, диадем, происходит с той территории. Тогда как на территории Северного Кавказа они практически единичны. Если я не ошибаюсь, наша – третья.
Кроме того, на шее юноши была обнаружена гривна и ожерелье из подвесок в виде птиц с головой либо псового хищника, либо барана. Кроме того, у него на шее было в составе ожерелья закреплено крестовидное солярное украшение, которое является хорошим хронологическим маркером киммерийской эпохи и заимствованием из степного мира. И наконец подвеска в виде топора и подвеска в виде кинжала. Т.е., вероятно, поскольку этот человек был очень юн, у него ещё не сменились зубы мудрости, то ему не положили оружие, полагающееся взрослому воину. Ему положили амулеты, имитирующие это оружие. Но тем не менее этот мальчик происходил, вероятно, из клана вождей, и поэтому ему положили статусные предметы, а именно пояс и диадему, которые полагались ему, если бы он достиг взрослого возраста.
М. Родин: Вы упомянули киммерийцев и другие близлежащие народы, которые худо-бедно описаны в письменных источниках. Правильно ли я понимаю, что с кобанской археологической общностью ещё не найдено никаких упоминаний в письменных источниках? Например, когда они ходили вместе с киммерийцами на юг.
А. Кадиева: Дело в том, что древние авторы, которые писали о киммерийцах, это Библия, это ассирийские тексты, это античные авторы, в том числе Гомер, не были этнографами. Если на территорию того же Урарту вторгается орда, то её называют по самому заметному народу. Грубо говоря, на Руси было татаро-монгольское иго, а не иго татар, монголов, китайцев, половцев и других составляющих Орды. Точно так же и с киммерийцами. Они были ведущей силой. Но совершенно точно они не были единственными, кто вторгся в Закавказье. Они бы элементарно не прошли через горы без помощи местных проводников.
М. Родин: А как происходило взаимодействие с киммерийцами? Что это было за взаимодействие? Просто союз? Перенимание культуры? Смешение этническое? Что мы знаем по этому поводу?
А. Кадиева: Скорее всего, всё это вместе. Отдельные элементы киммерийской культуры встречаются в кобанских погребениях. Почему-то они им нравились. Мы не знаем ни одного степного погребения женщины в Предкавказье. Это были исключительно мужчины, и хорошо вооружённые мужчины. И их воинская культура, вероятнее всего, нравилась местному населению, они готовы были это заимствовать.
Т.е. прежде всего мы видим заимствования в области оружия. Это кинжалы с бронзовой рукоятью и железным клинком. Это стрелы, которые мы уже видели, и некоторые мужские украшения, как, например, та солярная бляшка.
Кроме того, свидетельством походов жителей Северного Кавказа в Закавказье являются такие закавказские элементы, как эта диадема, или бронзовые пластинчатые шлемы. Как, например, шлем из Фаскау, или один из шлемов из Заюково. Идея создания этих предметов могла быть принесена только из Закавказья. Это наглядное свидетельство контактов.
Какого рода были эти контакты? Если говорить о Закавказье, то, скорее всего, воинские. Это было военное вторжение. Если говорить о киммерийцах, скорее всего, это было сложное взаимодействие: с кем-то воевали, с кем-то дружили, с кем-то могли и породниться. Это стандартная для взаимоотношений степняков Предкавказья и кавказских горцев схема.
М. Родин: Правильно ли я понимаю, что только недавно была открыта эта история с сельским хозяйством кобанской культуры, и нам только предстоит изучение этого огромного пласта их культуры?
А. Кадиева: Безусловно. Дело в том, что Дмитрий Сергеевич Коробов и Александр Владимирович Борисов проделали огромную работу. У них ушло более десяти лет на то, чтобы исследовать кобанские террасы. Только благодаря им удалось установить, что это именно кобанские террасы. Потому что до этого существовала парадигма, что эти террасы принадлежат аланам, т.е. гораздо более позднему населению. И только благодаря совместным усилиям археолога и почвоведа, которые поставили себе такую задачу и положили на это достаточно большое количество времени, удалось это выяснить для одного региона. Что касается остальных регионов, то здесь необходим ещё один такой же тандем и столько же времени.
М. Родин: Неужели в этих погребениях не встречается никаких других слоёв этой культуры, кроме воинского? Женских, например?
А. Кадиева: Совсем наоборот. Дело в том, что наш могильник подвергся хищническому разграблению, и грабители в первую очередь интересовались бронзовыми топорами и другими элементами воинской культуры. Поэтому основная часть кобанских погребений предскифского времени, которую мы исследовали – это погребения женщин.
Но зато какие это дамы! Как я уже говорила, визитной карточкой кобанской культурно-исторической области является зооморфная пластика. Но проблема в том, что основная масса огромных музейных собраний, содержащих эту пластику, бескомплексная. Т.е. у нас есть различные фигуры, например, такие фигурки оленей из собственно кобанского могильника, который находится близ Верхнего Кобана в Осетии.
Но мало кто знает, как их датировать. Теперь знаем мы, потому что у нас такой замечательный олешка был обнаружен в комплексе: в погребении юной девушки, от костяка которой остались практически только кости рук. Зато прекрасно сохранилось бронзовое ожерелье, гривна и даже по расположению витых бронзовых пронизей нам удалось представить идею убора.
Т.е. если они были расположены над гривной, значит, эти пронизи нашивались на головной убор. Поскольку эти достаточно тонкие и длинные пронизи не были загнуты, значит этот головной убор был прямой. И мы здесь реконструировали что-то вроде козырька. Но вполне возможно, что это был убор типа кокошника, т.е. какой-то высоко возвышавшийся над челом.
Кроме того, набор включал в себя шумящие погремушки. До сих пор раздаётся звон, если их потрясти.
И подвески в виде птицы с головой псового хищника или барана.
Сюжет небесного барана был воплощён и в ожерельях более позднего периода, т.е. финала предскифской эпохи, конца VIII в. и первой половины VII в. до н.э. Здесь мы видим ожерелье, которое по краям обрамлялось спиральными пронизями, а дальше ожерелье состояло из различного количества подвесок в виде капель и подвесок в виде голов баранов.
Следует понимать, что это не простые бараны, которых вечером загоняют в загон. Это не домашний скот. Это дикие, фактически горные туры, которых, видимо, местные жители видели часто на фоне гор и неба и воспринимали их, как символ Солнца, плодородия. И этот образ существует ещё в эпоху бронзы в, например, этом предмете, который называется фарн:
Это бляха. Есть такие в собрании Исторического музея, даже можно видеть на экспозиции, где мы видим птицу с раскинутыми крыльями и головой барана. Причём эти раскинутые крылья по форме напоминают изогнутую секиру. Т.е. это образ и двойной секиры, и неба, и Солнца, и плодородия.
Интересно, что в одном из разрушенных погребений вместе с подвесками в виде барана была обнаружена подвеска в виде беременной женщины с кольцом на спине. Причём наиболее вероятно её положение на коленях:
Благодаря этнографическим исследованиям, которые нам стали известны благодаря нашему другу и коллеге Константину Скибе, нам стало известно, что, например, в адыгском мире женщины рожали именно стоя на коленях, и повитуха поглаживала им живот, чтобы облегчить роды. Т.е. здесь скорее всего женщина во время родов. И это не просто женщина, этот амулет изображает богиню плодородия, связанную со всеми этими культами.
Т.е. ожерелья, которые располагались на шеях этих дам – это не просто украшения. Это амулеты и, возможно, символы статуса хозяйки дома.
М. Родин: Что и как происходило после предскифской эпохи? Судя по всему, киммерийцы и скифы – родственные народы. Как происходило изменение культуры?
А. Кадиева: Дело в том, что киммерийцы промелькнули на небосклоне истории подобно комете. Киммерийская эпоха – это фактически вторая половина VIII в. до н.э. – первая половина VII в. до н.э. Это всё. Фактически, это может быть даже меньше ста лет. О киммерийских походах мы знаем по сообщениям ассирийских источников, и это самый конец VIII в. до н.э. Т.е. они не могли оставить заметного следа в культуре местных кавказских горцев.
Совсем другое дело – скифы, которые во второй половине VII в. пришли в степи Предкавказья, прочно там обосновались. Причём часто скифские элитные курганные могильники располагались поблизости от существенно более поздних русских крепостей. Т.е. скифы делали свои ставки именно на территории, которые позволяли контролировать степь. И, поскольку степи – это сезонные пастбища, такие точки позволяли контролировать и горское население, которое без сезонных пастбищ оказывалось на грани голодной смерти.
И, соответственно, скифы оставили более серьёзный след в культуре местного населения. И местное население также влияло на скифскую культуру. Видимо, первоначально это было воинское вторжение, наверняка были боевые столкновения, но следов их пока не обнаружено.
С другой стороны, следы скифского присутствия в погребениях кавказцев мы знаем в довольно большом количестве. Так, например, известны могильники смешанного населения, такие как могильник Нартан на территории Кабардино-Балкарии. На территории могильника Заюково-3 у нас лежат собственно горцы, это кобанцы, но со значительным скифским влиянием.
А именно: вот, например, погребение 49. Мы видим за спиной у погребённого мужчины копьё, у бедра – кинжал-акинак, фрагменты корчаги, и на руке были надеты браслет и перстень, что было характерно и для мужчин, и для женщин той эпохи. Причём украшения были приблизительно одинаковые.
И если копьё – это традиционное именно для кавказских горцев оружие, то кинжал – это совершенно обычный скифский меч-акинак с почковидным перекрестьем и зооморфным навершием. От обращённых друг к другу морд зверей почти ничего не осталось, их уничтожила коррозия. Но тем не менее по очертаниям мы можем совершенно спокойно по аналогиям это восстановить.
Благодаря металлографическим исследованиям удалось выяснить, что, заимствуя образ акинака у скифов, кобанцы довольно быстро научились изготавливать такое оружие сами. Причём по более совершенной технологии. Что не должно нас удивлять, потому что горцы с древнейших времён были связаны с металлом и были более искусными кузнецами, чем степняки.
М. Родин: Вы говорите, что есть могилы смешанного населения, есть могилы чисто местного. То, что это местные – вы сейчас объяснили: это акинак, но явно по металлографии, что сделан самими кобанцами. А как мы понимаем, что это погребение – или смешанное, или это скиф?
А. Кадиева: По погребальному обряду. Уважающий себя скиф должен был уйти в мир мёртвых под курган. У кобанцев известен курганный погребальный обряд, но всё-таки это скорее исключение, чем правило. Т.е. по погребальному обряду скифской эпохи на могильнике Заюково-3 мы можем проследить абсолютную преемственность. Т.е. как они хоронили в предскифскую эпоху, так они начинают хоронить и в скифскую. Т.е. здесь скорченное положение, ямы, перекрытые каменными плитами. В погребальном обряде скифского влияния мы не наблюдаем.
Мы наблюдаем скифское влияние в других сферах. Например, в копиях скифского звериного стиля. Вот перед нами погребение 72, которое было разграблено в древности.
Следует сказать, что в отличие от предскифского времени, когда воинский участок был разграблен современными грабителями, для скифского времени у нас довольно много погребений воинов. Но их грабили уже в древности. Грабили, скорее всего, родные соплеменники, которые знали, что у любимого вождя в погребении скорее всего лежит золото. Вряд ли они лезли за какими-то бронзовыми изделиями, и тем более не за керамикой.
От погребения 72 у нас не осталось почти ничего, кроме фрагментов корчаги, миски, браслета одной височной подвески и раковины каури. И шедевра кобанского варианта скифского звериного стиля: бутероли меча, которая изображает лося.
М. Родин: Что такое бутероль?
А. Кадиева: Бутероль – это оковка конца ножен, которая существовала, чтобы клинок не прорезал ножны, укрепляла конец ножен.
В скифском мире эту деталь было принято украшать. Украшали либо изображением свернувшейся пантеры, либо, как здесь, изображением сцены терзания. Причём здесь, если мы посмотрим, не сразу даже поймём, что это лось. Кажется, что это какое-то фантастическое животное. Но если мы присмотримся, мы увидим рога, которые, правда, больше напоминают оленьи, увидим серьгу под подбородком лося (а это уже надёжный его признак). Тела лося практически нет, зато есть его лапы. Переданы три ноги, и на них штриховкой неожиданные для лося когти. И, что интересно, завиток под подбородком лося – это птица, которая, по идее, должна клевать лося. Мы об этом знаем по аналогиям, потому что у нас целая серия таких наконечников.
То есть что произошло? Где-то этот кобанский мастер видел либо скифское изделие со сценой терзания, либо, что более вероятно, изделие, которое повторяло скифское изделие со сценой терзания. Он уже даже не понимал, что здесь должна быть изображена птица. Он просто передал её завитком. Справа мы видим аналогичную бутероль из Урус-Мартана, здесь птица существенно больше напоминает птицу, и можно рассмотреть птичью голову:
Т.е. это заимствование. Причём заимствование и творческая переработка. Но поскольку в древних культурах никакое изображение не наносилось просто так для красоты, то, видимо, заимствовались не просто образы звериного стиля, а и какие-то отдельные религиозные представления.
М. Родин: Мы говорим про заимствование стиля и, видимо, каких-то воинских ритуалов, военной технологии, ещё чего-то. А в чём ещё проявляется взаимодействие скифов и местного кобанского населения? Это как-то можно проследить?
А. Кадиева: Сложный вопрос. Вот у нас погребение 142 (VI-V вв. до н.э.), и вот у нас ещё один элемент скифского звериного стиля:
Это собственно скифский предмет, изготовленный скифским мастером: свернувшаяся пантера. Вероятно она была куплена в составе сбруи. Может быть, они у скифов купили коня, может быть отдельно просто сбрую. Могли, в принципе, и угнать. Тут большой интересный вопрос, как они взаимоотносились.
И вот бутероль из погребения, которое находилось в четырёх метрах от этой скифской пантеры. Это изделие местного мастера. Тоже свернувшаяся пантера.
С другой стороны, во всех скифских погребениях мы видим керамический комплекс, который сделан кобанскими мастерами. Корчага, и внутри кружка и кружечка. Это пиршественный набор, который уважающие себя скифы, и, видимо, вслед за ними уважающие себя кобанские воины уносили с собой в другой мир. Видимо, с целью принять участие в погребальном пиршестве. Вероятно, эти сосуды клали в могилу не пустыми, а наливали туда, например, пиво.
М. Родин: А по находкам понятно, изменилось ли сельское хозяйство, быт, ещё что-то? Ведь всё-таки скифы – ярко выраженные кочевники, хотя они и строили укрепления, как мы теперь знаем, но тем не менее.
А. Кадиева: Вот в том-то и дело, что скифы, вероятно, были доминирующим этносом в регионе. Но хозяйство собственно региона они не изменили. Т.е. неизвестно, как, например, скифы получали у кобанцев керамику. Теоретически могли покупать, но более вероятно, что это было, выражаясь марксистским языком, внеэкономическое принуждение. Т.е. такие сосуды поступали скифам в виде, например, дани, или в виде, условно, вассальных даров.
Т.е. они влияли на культуру местных горцев, но нельзя сказать, что это было какое-то определяющее влияние. В основном оно выражалось в воинских традициях. Причём именно, например, в скифское время появляются захоронения с конями. До этого, по крайней мере на могильнике Заюково-3, в местном обществе захоронений с конями не было.
Сами кобанцы также влияли на скифскую культуру и на самих скифов. Вероятно, скифы брали из их среды себе жён.
М. Родин: А что-то по поводу генетической ассимиляции мы можем проследить?
А. Кадиева: Да. Благодаря генетическим исследованиям, которые были произведены в том числе на материалах могильника Заюково-3, в одном из захоронений скифского времени, в погребении 72, была обнаружена гаплогруппа R1. Это характерная для степняков группа. Т.е., может быть, здесь был сын или внук скифа. Кто-то, связанный с ними кровнородственными связями.
М. Родин: Просто на Кавказе сейчас идёт «война памяти», и очень многие народы хотят присвоить себе возможность назваться прямыми потомками скифов, сарматов, аланов. Что нам говорит об этом археология?
А. Кадиева: Здесь нужно разбираться с каждым древним народом отдельно. Но ни один современный кавказский народ не может считаться прямым потомком скифов.
Если мы говорим о кавказском национализме, то там всегда выстраивается концепция «одна страна – один народ». Т.е. считается, что только один народ жил на этой территории, и только один народ может считаться его потомком. Что, по логике этногенеза, сильно упрощённая схема. И в кобанскую эпоху, и в сарматскую, в аланскую эпоху на Кавказе жили разные народы. Они, естественно, перемешивались. У них не было Нюрнбергских законов о гражданстве и расе. Они прекрасно взаимодействовали друг с другом. Это не значит, что у них была сплошная дружба народов и никто друг с другом не воевал. Разумеется, и воевали. Но это не мешало межэтническим бракам.
Т.е. там с древнейших времён намешано много разной крови. Но пока прежде всего следует обратиться к полногеномным исследованиям, которые только начинаются. Потому что до недавнего времени исследовались гаплогруппы, и тут же националисты бросились кричать: «Это наша гаплогруппа!», «Это не наша гаплогруппа!» Но дело в том, что полногеномный анализ позволяет установить родственные связи. Не просто какие-то отдельные участки генома, а все. Нужно получить сравнение различных обществ, для этого нужно копать могильники большими площадями, как, например, мы копаем Заюково, или как Андрей Борисович Белинский и его коллеги изучали могильник Клин-Яр. Т.е. нужны памятники с большим количеством погребений. И, соответственно, нужно большое количество генетических исследований.
Но в любом случае уже даже по материальной культуре видно, что здесь одним народом дело не ограничивалось. Это были различные племена, которые прекрасно взаимодействовали друг с другом и со своими северными и южными соседями. В том числе в плане брачных стратегий.
М. Родин: Тем не менее из всего, что вы сейчас рассказываете, формируется картина некоторой устойчивости: есть местные народы, которые испытывают разное влияние, но сами при этом никуда не деваются. Не вытесняются пришлыми народами, не смешиваются с ними сильно. Просто воспринимают культуру в разные эпохи.
А. Кадиева: Да, совершенно верно. Но что такое археологическая культура? Это совокупность традиций. Как бы строго не старались их блюсти, традиции со временем меняются.
Да, основа остаётся. Даже по генетическому анализу сейчас понятно, что коренные народы центрального Кавказа все имеют в той или иной степени в своём генетическом коде наследие племён кобанской культуры. Но это не значит, что они и есть племена кобанской культуры. Как сейчас часто говорят: «Мы – аланы!» Нет, вы не аланы, вы потомки аланов!
М. Родин: Как происходили дальше эти сложные этнические взаимодействия? Ведь скифов в свою очередь тоже сменило иранское население, про которое мы знаем. Это в какой-то степени родственные скифам сарматы.
А. Кадиева: Да. Дело в том, что скифы, которые занимали степи Предкавказья – это не была этнически чистая общность. Там были и какие-то савроматские элементы, там были собственно скифы, там были кобанцы, там были, скажем так, скифо-кобанцы.
Например, мы даже не знаем, что случилось с кобанской культурой, почему она вообще перестала существовать. И если на территории Кисловодской котловины благодаря исследованиям Дмитрия Сергеевича Коробова и Александра Владимировича Борисова удалось выяснить, что в V в. там произошла экологическая катастрофа, потому что кобанцы больше не могли поддерживать свои террасированные склоны. Изменения в климате фактически эти склоны смыли. Жить на территории котловины стало невозможно и они её покидают. То, например, у нас в Баксанском ущелье, на могильнике Заюково-3, прослеживаются существенно более поздние кобанские погребения. Это вторая половина IV-начало III в. до н.э. И здесь мы видим, опять же, воинские и женские захоронения, которые в целом продолжают традиции скифской эпохи. Здесь мы видим погребение 11 с мечом синдо-меотского типа, с колчаном со 178 наконечниками стрел.
С другой стороны мы видим погребение 6, которое было разрушено. Причём не с целью разграбления, а с целью изъятия костяка. Этот обычай прослеживается с конца предскифского времени, когда костяки по тем или иным причинам разрушались и в погребении оставались лишь, как в данном случае, например, конечности. А заклад восстанавливался, что не характерно для грабителей.
В этом погребении мы видим тот же керамический комплекс, который характерен для скифской эпохи: корчага, кружка, маленькая кружка-черпачок.
И в то же время мы видим узду, в которой у нас остался одинокий наносник, который имитирует, уже очень отдалённо напоминая, аналогичные наносники из скифского звериного стиля. Если бы Анатолий Робертович Канторович не сказал мне, что это геометризированный образ скифской птицы, мне бы и в голову не пришло, что этот выступ – рудимент птичьей шеи.
Т.е. это люди, которые помнят своё прошлое, которые ещё пытаются подражать образам древности, но уже даже, вероятно, не понимая их смысла.
А дальше у нас на могильнике наступает некий перерыв. Для II-I вв. до н.э. у нас известно всего одно погребение. А это как раз то время, когда в степи Предкавказья постепенно проникают сарматские племена. Начинается эпоха сарматского доминирования в степях Предкавказья и сарматского влияния на местных кавказских горцев.
И пока к самой ранней эпохе сарматского времени у нас относится всего одно погребение: погребение 42, которое довольно бедное. Мы здесь обнаружили всего один костяной наконечник ножен ножа и подвеску в виде бараньих головок. Это лунница с завершениями в виде головок барана.
Сначала мы даже не знали, как это датировать. Понятно, что баран – излюбленный образ кобанской зооморфной пластики. Т.е. это как-то относится к кобанской культуре. Но сам облик этого изделия для кобанцев довольно нетипичен. Опять же, речь идёт о переработке каких-то древних образов.
К счастью, благодаря специалисту по кобанской зооморфной пластике Екатерине Евгеньевне Васильевой, которая упомянула, что в могильнике Кичмалка, тоже на территории Кабардино-Балкарии, где она проводила раскопки, грабители обнаружили подобную подвеску в виде двух головок барана. Грабители дали ей сфотографировать этот предмет. И именно аналогию этому предмету нам удалось обнаружить совершенно неожиданно за 1100 км от Кавказа, на территории Южного Приуралья, на территории современного Казахстана, в сарматском погребении, в могильнике Майтубек. Это было детское погребение, где помимо этой кавказской подвески была обнаружена типичная модель сарматского котла.
И поскольку мой соавтор и соруководитель экспедиции, сотрудник Института археологии РАН Сергей Викторович Демиденко – как раз специалист по сарматским котлам, он легко датировал погребение в Майтубеке II-I вв. до н.э.
Т.е., вероятнее всего, эти связи объясняются так: какой-то сармат взял в жёны кавказскую женщину и вместе с ней откочевал в родное Южное Приуралье. Вероятно, там их дочь и умерла. У неё был амулет отца и, вероятно, амулет матери. Но магия этих амулетов ей не помогла. Зато она помогла нам датировать эти погребения.
М. Родин: Это уже какие-то более сложные взаимодействия. Мы говорим о переселении обратно в те зоны, откуда приходили сарматы.
А. Кадиева: Для кочевого мира это достаточно типичное поведение. Если мы говорим: «Скифы заняли Предкавказье», это не значит, что одни и те же скифы безвылазно проживали на территории предкавказских гор. Вполне возможно, что эти группы как-то менялись, что там происходили какие-то сложные процессы и взаимодействия, которые археологически просто не прослеживаются.
М. Родин: I-III вв. – это достаточно бурное время для региона. Ещё до начала Великого переселения народов те же самые сарматы активно взаимодействовали с Римом, с другими цивилизациями региона. Как это проявляется в этом регионе и в вашей археологии?
А. Кадиева: В нашей археологии это проявляется прекрасно, потому что кавказские горцы взаимодействовали с Римской империей гораздо более тесно, чем сарматы в степях Предкавказья. Дело в том, что римские гарнизоны стояли в Закавказье. И кавказским горцам соприкоснуться с ними было гораздо проще, чем степнякам-сарматам. И вполне возможно, что часть этого населения даже служила в римской армии в качестве, вероятно, варварского контингента.
Так, например, погребение 174, которое представляло собой уже полноценную катакомбу, выдолбленную в скале, здесь виден её угол:
И в этом погребении мы обнаружили захоронение шести человек, которые, с одной стороны, уже следуют сарматской моде. Например, у одной из женщин нам удалось обнаружить расшивку одежды или обуви бисером:
Обратите внимание: в этой расшивке соблюдена рядность. Т.е. бусы одного цвета были составлены в один ряд и украшали либо какую-то штанину, либо кожаный или тканевый сапожок.
Собственно, сарматские элементы – это погребальный обряд, это зеркала, это керамика. Вот зеркало, типичное для сарматской эпохи:
Помимо сарматских элементов мы обнаруживаем элементы, которые характерны для культуры Древнего Рима, которые изготавливались именно на территории империи. Прежде всего это воинская фибула авцисса, которая была обнаружена у одного из мужчин:
И проволочная серебряная пряжка со щитком в виде узла Геракла, который в индоевропейском мире традиционно считался символом власти:
Т.е. это элементы воинской культуры, как и удила с колесовидными псалиями, которые, вероятно, были заимствованы с территории Римской империи. Вполне возможно, что этот воин и служил в римской армии, поскольку территория Римской империи в I в. н.э. вплотную подходила к территории Кавказа.
То, что этот воин был небеден, и эти вещи достались ему не случайно, говорят и украшения его женщины. Это коралловые бусы:
Это стеклянные перстни:
И золотой медальон с аметистовой вставкой:
Опять же, это изделие с юга, с территории Римской империи.
М. Родин: Как менялся в этот период быт, хозяйство этих людей, какие-то новые технологии? Ведь это уже совершенно другая эпоха.
А. Кадиева: Да, это совершенно другая эпоха. Но тем не менее, если можно сказать, что скифская культура проникла не слишком глубоко в мир кавказских горцев, то в сарматскую эпоху они почти полностью утрачивают какие-то свои традиционные элементы.
Меняется погребальный обряд: они начинают хоронить в катакомбах, как порядочные сарматы. Меняется костюм. Если мы сопоставим только элементы сарматской археологической культуры, материальной, т.е. не берём погребения и территорию, если только погребальный инвентарь, то мы можем уже просто не отличить погребение кавказского горца от погребения сармата. Только по керамике и погребальному обряду.
М. Родин: А откуда тогда мы понимаем, что это не вытеснение одного населения другим, а именно восприятие культуры?
А. Кадиева: Дело в том, что они всё равно сохраняют некоторые элементы. Сохраняются керамические формы, отличные от собственно сарматской керамики. Сохраняются элементы зооморфной пластики. Т.е. в целом, хотя культура меняется значительно, население, вероятнее всего, остаётся. Но подвергается сильному влиянию. И, вполне возможно, не всегда помнящее о том, что те люди были их предками.
М. Родин: А мы в этот момент вообще можем говорить о серьёзной преемственности? Мы проследили уже достаточно большой период времени и много разных влияний. Грубо говоря, языки могли поменяться, воспринимая какие-то новые веяния?
А. Кадиева: Да, вполне могли поменяться языки. Потому что в современной языковой картине Северного Кавказа мы наблюдаем и иранский язык, и тюркский язык, и адыгские языки, и нахско-дагестанские языки, и каких у нас только нет. Т.е. в какой-то момент эта общность могла воспринять и иранский язык. Тюркское влияние – это более позднее время, поэтому для этого периода мы его исключаем. А иранское – запросто.
Но тут ещё один момент. На территории Баксанского ущелья у нас пока толком исследован один могильник, и то небольшая его часть. Здесь мы видим катакомбные захоронения и значительное влияние римской и сарматской культуры. Но если мы переместимся на восток, например, на территорию Дигорского ущелья, то мы увидим там хотя также значительное присутствие и сарматской и римской материальной культуры, но тем не менее погребальный обряд на этой территории и огромное количество зооморфной пластики можно проследить как наследие именно кобанской эпохи. Т.е. там народ был более консервативным.
М. Родин: Т.е. это то, о чём вы постоянно говорите: всё равно сохранялись локальные варианты, которые мы можем сейчас оценивать только по археологической культуре, а они, может быть, даже не воспринимали себя, как единую общность.
А. Кадиева: Да. Вполне возможно, что и не воспринимали. Маловероятно, что они считали себя одним народом.
М. Родин: Как потом дальше всё развивалось? Ведь после сарматов началась совсем бурная история.
А. Кадиева: В поздней сарматской эпохе, II-III вв., мы наблюдаем достаточно большое количество захоронений на могильнике Заюково-3. Одно из самых ярких – погребение 104.
Это погребение двух очень почтенных дам. Как вы видите, у них огромное количество погребального инвентаря и значительное количество бус. А бусы – это вещь достаточно дорогая. Причём бусы как из граната, так и из стекла. Кроме того, серебряные фибулы, серебряная игла. Кроме того, медальоны со стеклянными вставками и наконечник стрелы. Т.е., скорее всего, это был амулет.
Кроме того, у обеих женщин были символы статуса. У одной – гривна, которая и в кобанскую эпоху была символом высокого статуса, и такой символ сохранился и в более позднее время.
Кроме того, у второй дамы был медальон. Это золотая пластина, на которую напаяна сканная проволока, и в неё вставлено стекло в технике миллефиори, т.е. полихромного стекла. Такие медальоны изготавливались на территории Римской империи. Подобные известны как на западном Кавказе, на территории знаменитого «Золотого кладбища», так и в сарматском мире на территории Причерноморья и Поволжья.
Но самой выдающейся находкой было китайское зеркало. Дело в том, что одним из самых ярких элементов сарматской культуры, я имею в виду в целом культуру сарматского мира, а не только этнических сармат, были зеркала. В погребении 104 было и обычное зеркало (справа на иллюстрации), т.е. небольшой диск с радиальным орнаментом, с центральной петлёй. Для погребения сарматской эпохи ничего необычного. А в том же погребении лежало крупное, хоть и не очень хорошо сохранившееся зеркало (слева на иллюстрации). Дело в том, что китайские зеркала эпохи Хань были как раз прообразом сарматских зеркал с центральной петлёй. Мы видим кожаную петлю для крепления на руке. И в оборотную сторону, которая полировалась до блеска, можно было смотреться.
И если сравнить наше зеркало из Заюково с зеркалами династии Хань, это III в. до н.э. – III в. н.э., мы видим хорошо сохранившееся зеркало с территории одной из центральных провинций, Шаньси. Это так называемое TLV зеркало, т.е. зеркало с орнаментом в виде европейских букв. И с четырьмя животными. В данном случае это тигр и феникс. И если мы внимательно присмотримся к зеркалу из Заюково, мы увидим те же угловатые орнаментальные элементы, напоминающие европейские буквы, увидим достаточно грубо исполненного, но всё же зверя, подобного тигру, и виден силуэт феникса.
Т.е. это либо зеркало с благопожелательными символами, либо зеркало, имитирующее модель вселенной. Дело в том, что в китайской культуре это традиционная функция зеркала. Так, квадрат с четырьмя выступами в орнаментальном центре зеркала – это земля, а круг зеркала – это небо. И, соответственно, зеркало – это модель Поднебесной империи. И на этом зеркале сохранились фрагменты деревянного футляра.
Т.е. это зеркало было привезено на Северный Кавказ из Китая и вручено, видимо, супруге местного вождя, который контролировал проход в Закавказье. Т.е., вероятнее всего, это дар торговцев, которые хотели обеспечить себе безопасное продвижение по территории Баксанского ущелья либо на юг, на территорию Римской империи, либо на восток, на территорию степей и Средней Азии.
Т.е. китайский импорт свидетельствует о том, что по этой территории в позднесарматское время шло одно из ответвлений Великого шёлкового пути.
М. Родин: Мы подошли к эпохе Великого переселения народов, когда здесь появляются аланы.
А. Кадиева: Да. В эпоху Великого переселения народов мы наблюдаем снова изменения погребального обряда. Т.е. если проанализировать весь массив погребений сарматского времени, то мы сможем увидеть поиск идеальной формы катакомбы. Они были достаточно кривоватыми, не очень понятными.
Катакомбы с огромным дромосом и достаточно большой глубины – это уже явление аланской эпохи. И, что интересно, у нас всё-таки наблюдается пока небольшой перерыв от второй половины III по начало V в. Т.е. у нас на это время пока погребений нет. То есть здесь возможно, что как раз могла произойти и смена населения, но смена достаточно локальная. Т.е. эту территорию заняли другие, но родственные племена.
И в это время мы наблюдаем обычай деформирования черепов. Вот в погребении 70 обнаружено шесть человек, и все тони с деформированными черепами:
Ребёнку в детстве накладывали давящую повязку и вытягивали его череп. Этот обычай характерен для сарматского, аланского мира, для гуннов: в целом для многих племён эпохи Великого переселения народов. В том числе эта мода была прослежена и на могильнике Заюково-3.
М. Родин: А это типичное погребение? Оно мне внешне напоминает какую-то братскую могилу. Это точно не свидетельство какой-то трагедии?
А. Кадиева: Может быть, это и свидетельство трагедии, потому что всё это – молодые люди-воины. Это погребение, видимо, было ограблено в древности, потому что мы нашли только фрагмент меча, фрагмент ножа, фибулу, косметический набор. И несколько таких вот воинских серёг:
Причём серьги мы обнаружили непосредственно на черепах. Т.е. эти калачевидные серьги носились по одной и носились в ушах именно мужчинами.
Эти молодые люди умерли, вероятно, не своей смертью, но в принципе похоронили их более-менее подобающе. Этот перемес – скорее всего, результат разграбления.
Аланские могилы грабили очень серьёзно, причём в древности. Как, например, в погребении 86 мы видим, как точно вошли грабители в засыпанную яму, отвалив закладывающий вход в камеру камень, мы понимаем, что они прекрасно знали, куда и зачем идут. Т.е. вполне возможно, что это делали те же люди, которые эти катакомбы сооружали. Потому что это огромная камера, выдолбленная в скале, с нишами, с выемкой в полу.
Андрей Петрович Рунич, один из крупнейших археологов-исследователей Кисловодской котловины, однажды провёл эксперимент по созданию катакомбы при помощи инструментов, подобных древним. И вдвоём при достаточно длительном рабочем дне они потратили на это месяц. Т.е. такие усыпальницы сооружались заранее профессионалами, которые умели делать подобные погребальные сооружения. И поскольку они знали, что в эти могилы кладут, они довольно быстро поняли, как можно повысить своё благосостояние.
М. Родин: Когда мы говорим об этом периоде, какой характер взаимодействия между народами мы замечаем? Как новая влиятельная сила, аланская, взаимодействовала с местным населением?
А. Кадиева: Когда мы говорим о катакомбах – это признак аланского этноса. Это не просто посторонний элемент, потому что это сложное погребальное сооружение, элемент обряда. И не все аланы, как говорила Мая Павловна Абрамова, хоронили в катакомбах, но все, кто лежит в катакомбах – это аланы. Т.е. эта культура и этот народ сложились в степях Предкавказья во II-IV вв. н.э. из этого предкавказского микса сарматских, савроматских племён, местного населения, но при доминировании сарматов. Аланы были ираноязычным этносом, и они очень хорошо и благополучно жили в позднесарматскую эпоху. В ту эпоху, когда у нас здесь были какие-то тоже околосарматские элементы, но всё же не сарматы, не аланы, а какое-то местное население. Вот в эту эпоху аланы прекрасно чувствовали себя в степях Предкавказья. Они строили огромные, площадью по несколько гектар, городища, которые окружали огромные могильники по несколько тысяч курганных насыпей. Т.е. это была огромная общность, которая, вполне возможно, уже стояла на пороге государства.
Какое-то время в отечественной историографии доминировала точка зрения, что их уничтожили гунны. Но когда в конце ХХ века плотно взялись за исследования собственно аланских памятников в Предкавказье, выяснилось, что никакие гунны эту огромную общность уничтожить были просто не в состоянии. Благодаря исследованиям почвоведов выяснилось, что произошла аридизация климата, т.е. высыхание степи. И аланы, у которых значительная часть хозяйства – это скотоводство, вынуждены были подниматься в более благополучные горы.
Интересный вопрос, как их там встретили. Возможно, не все были в восторге от появления алан на горной территории. Но аланы были достаточно сильным народом. Пока нет археологических свидетельств тому, как аланы этого достигли, но во второй половине V в. и до XIII-XIV вв. на Кавказе прочно доминирует аланская общность. Понятно, что местное население никуда не делось: они их не вырезали. Аланские катакомбы сосуществуют и с каменными ящиками, и с каменными гробницами, и с грунтовыми ямами. Но, во всяком случае, аланы занимают ключевые места для контроля над регионом и в целом распространяют своё влияние на все местные культуры. И это влияние было подготовлено влиянием сарматской культуры предыдущей эпохи. Т.е. местные кавказские горцы прекрасно были знакомы с иранским миром и прекрасно знали, кто такие аланы. И в целом, вероятнее всего, они очень хорошо и ассимилировались.
М. Родин: Мы всю программу говорим о разных влияниях, разных перемешиваниях. Можем ли мы сказать, что именно в этот момент то ещё позднебронзовое кобанское население окончательно растворилось в аланском мире?
А. Кадиева: Не совсем. Да, например, погребение 86 – типично аланское. Здесь у нас аланская керамика, аланские предметы.
Но, во-первых, в этом погребении лежат предметы кобанской эпохи (три фото в левом верхнем углу на иллюстрации выше). Когда сооружали эту катакомбу, разрушили кобанское погребение. И эти предметы они аккуратно сложили в погребение своего вождя. Всё-таки они их не выкинули, а относились к ним с некоторым пиететом.
Это погребение было разграблено в древности, и на долю археологов досталось лишь несколько золотых предметов. Это элементы ременной гарнитуры, такие как пряжки и ременные наконечники, фрагменты обкладки меча, фибула. Но, помимо этого, подвеска в виде головы горного тура. Эта подвеска – не кобанский предмет. Она сделана по кобанским мотивам уже в эпоху Великого переселения народов.
Т.е., не смотря на то, что от собственно кобанской культуры здесь уже ничего не осталось ни в погребальном обряде, ни в материальной культуре, тем не менее амулеты они ещё продолжают изготавливать. Т.е. остаётся ещё какая-то нить, пусть довольно тонкая, которая связывает с их частичными предками.
М. Родин: Я так понимаю, аланский период – это совсем другая эпоха, о которой нужно говорить отдельно.
А. Кадиева: Да. Это собственно тот период, когда начинают закладываться современные народы Северного Кавказа в том виде, в каком мы их знаем сейчас. Если кобанцы – более отдалённые их предки, то это уже более близкие. Как, собственно, например такие же небольшие варварские королевства, как и на Кавказе, появляются и в Европе, и из них вырастают современные Франция, Италия, Испания и другие известные нам современные государства Европы.
Если говорить об уровне этих племенных образований, то вот что удалось обнаружить в тайнике погребения 86, который сбёрег для нас эти предметы от грабителей. Грабители, видимо, не смогли вскрыть этот тайник под полом, и он целиком достался нам.
Это золотая гривна, на которую надеты уже знакомые нам две калачевидные серьги. Они так и были обнаружены в погребении надетыми. Замок гривны был в древности инкрустирован гранатами. Но до погребения эти гранаты вытащили. По каким мотивам – мы сказать не можем. Кроме того, вместе с гривной были обнаружены две золотые полые подвески. Опять же, с гранатовой инкрустацией. Возможно даже, что эти подвески имитируют сам плод граната. И при помощи тончайшей золотой проволоки к этим подвескам крепились конусы. И до сих пор, если эту подвеску слегка поколыхать, раздаётся мелодичный перезвон. Женщина, шествующая в таких подвесках, конечно, производила потрясающее впечатление на современников.
Гривна, в принципе, – это мужской элемент. Эти калачевидные серьги – также мужской воинский элемент. А эти подвески – элемент женского убора. То, что они находятся вместе, да ещё в тайнике, говорит о том, что, скорее всего, эти предметы принадлежали не погребённому, а его семье. Т.е. передавались через поколение. Но что важно: вещи такого уровня не могли быть куплены или украдены, например.
М. Родин: Почему?
А. Кадиева: Дело в том, что это золото и очень тонкая ювелирная работа. Мастера, которые могли изготовить такие предметы, которые обладали достаточными знаниями и умениями для этого и правом использовать золото, всегда работали при дворах правителей. Т.е. либо при дворе шаха сасанидского Ирана, либо при дворе византийского императора. И, естественно, эти предметы не изготавливались по частным заказам. Всегда ношение таких предметов регламентировалось. Бесконечные римские и в последствии византийские эдикты о роскоши – это как раз ограничение своих богатых подданных, чтобы они, скажем так, слишком не зарывались.
Т.е. такие вещи могли быть только дипломатическим даром. И, соответственно, если эти предметы попадают на территорию Баксанского ущелья, то, значит, у них были установлены дипломатические отношения либо с Византией, либо с сасанидским Ираном, либо с теми и с другими. Что для кавказских горцев является довольно частым явлением. И с целью обеспечить, может быть, своим торговым караванам, может быть, своим войскам права прохода через Баксанское ущелье, или с целью купить верность местных горцев, а может быть даже и их воинские контингенты, такие предметы и присылались в горную зону Кавказа.
М. Родин: Вы сейчас рассказываете очень стройную картину, которая кажется достаточно полной и информативной. Но насколько я понимаю, сейчас идёт большое количество исследований, в том числе генетических, которые позволят нам выявить новую информацию. Я полагаю, что и лингвисты очень много работают. Ну и вы, археологи, даёте нам много информации. Что вы ждёте и какую информацию нужно добыть, чтобы сделать эту картину ещё более полной?
А. Кадиева: Я с нетерпением жду полногеномного исследования погребённых на могильнике Заюково-3. Дело в том, что наш могильник, который охватывает почти полторы тысячи лет, пока для Северного Кавказа уникален. Пока у нас нет памятника, который исследовался бы большими площадями и существовал бы такое продолжительное время. Но он уникален не из-за того, что он такой один, а из-за современного состояния исследований. Если начать исследовать другие памятники, то вполне возможно, что мы окажемся далеко не в единственном числе. Как минимум на той же территории Кабардино-Балкарии в могильнике Кичмалка обнаружены и погребения скифского времени, VII в. до н.э., и погребения эпохи Великого переселения народов, близкие нашему погребению 86, вторая половина V-VI в. Это всё на одном могильнике.
И, конечно, хотя бы по нашим материалам было бы интересно проследить, являются ли они друг другу родственниками. Т.е. это одна и та же общность, или всё таки население этой территории сменялось? И если сменялось, то на какое? На близкородственное, или на совершенно чуждое? И вместе с генетиками мы могли бы сделать более полную и достоверную картину жизни не только нашего микрорегиона, но и Северного Кавказа в целом.
М. Родин: Но, тем не менее, как мне кажется, даже то, что мы видим сейчас, делает очевидным, что картина была сложной. С одной стороны мы видим постоянную преемственность в течение полутора тысяч лет, а с другой – большое количество перемешиваний, культурных влияний и инноваций. И, мне кажется, это делает картину более объёмной и сложной, чем принято считать в разных националистических идеологиях.
А. Кадиева: Задача националистических идеологий не в том, чтобы установить истину, а действовать на самые примитивные инстинкты защиты своего рода, своего народа, который якобы подвергается огромной угрозе, у которого якобы украли всю историю, и того и гляди уничтожат. Но при этом образ соседа, естественно, демонизируется. «Они плохие, они здесь пришлые, они нам не родственники».
Но я очень надеюсь, что при помощи просвещения, при помощи научных исследований и рассказов о них нам удастся как-то противостоять этому явлению. Потому что на Северном Кавказе, я могу это сказать, как человек, давно работающий в регионе, слушатели очень благодарные. Наши исследования местным населением очень ценятся. И жители Кабардино-Балкарской республики и других республик Северного Кавказа испытывают к ним огромный интерес.
Вы можете стать подписчиком журнала Proshloe и поддержать наши проекты: https://proshloe.com/donate
© 2022 Родина слонов · Копирование материалов сайта без разрешения запрещено
Добавить комментарий