Олег Воскобойников в «Родине слонов»

«Евреи, приносившие в жертву христианских младенцев, подкупили императора Священной Римской империи» — как могли возникнуть такие легенды? Гарем, сговор с монголами или бесчеловечные эксперименты — за что Фридрих II был два раза отлучён от церкви и один раз низложен? Почему историки назвали его «первым современным человеком на троне»?

О картине мира Фридриха II, его интересах, поступка и их последствиях рассказывает Олег Сергеевич Воскобойников — доктор исторических наук, PhD Высшей школы социальных наук (Париж), ординарный профессор НИУ ВШЭ.

Стенограмма эфира программы «Родина слонов» с Олегом Сергеевичем Воскобойниковым – доктором исторических наук, PhD Высшей школы социальных наук (Париж), ординарным профессором НИУ ВШЭ.

Олег Воскобойников – медиевист, специалист по культуре западного Средневековья. Работает с рукописями в архивах Италии, Франции и других стран. Выступает с лекциями в лучших университетах мира. Входит в редколлегии ведущих международных научных журналов. Владеет несколькими древними и новыми языками. Создатель магистратуры «Медиевистика» в ВШЭ, выпустивший целое поколение «младомедиевистов». Вместе со своими учениками, создателями паблика «Страдающее Средневековье», он основал образовательный проект «Страдариум» и открыл Телеграмм-канал «Воск в деталях».

М. Родин: Когда мы представляем себе Средневековье, мы видим тёмные века, а средневековый монарх – это приземлённый персонаж, чей кругозор в лучшем случае заключается в вызубренных кусках Священного писания. Однако сегодня мы поговорим о совершенно другой картине мира. О картине мира Фридриха II, императора Священной Римской империи. И нам придётся подняться до таких интеллектуальных высот, до которых добираются не все даже в современном мире. Уж я – так точно.

Мы сейчас будем говорить о частном, уникальном, или об общем случае? Где между этими двумя крайностями находится Фридрих II?

О. Воскобойников: Где-то посерединке. Историки до сих пор не могут сойтись в том, как его воспринимать. Как его воспринимали современники – как помесь антихриста с сыном Божьим. Для одних он – последний император, который родился в Вифлееме и положит корону на Масличную гору. А для других он – исчадие Ада, наперсник разврата, предшественник Антихриста, и уж как минимум сговорился с монголами. И как здесь быть? В чём-то он типичен, а в чём-то – уникален.

М. Родин: Давайте обрисуем общий исторический фон. Когда жил Фридрих, и что в этот момент происходило в Европе?

О. Воскобойников: Умер он в 1250 г. Родился в 1194 г. Соответственно, прожил примерно 56 лет. Активно участвовать в истории начал довольно рано. Он из Гогенштауфенов, т.е. из очень крупной династии. Год и обстоятельства его рождения известны. Родился он в городе Ези в современной итальянской области Марке, на площади, потому что маме было 40 лет, и нужно было продемонстрировать, что это не неведома зверушка рождается, а возможный наследник престола.

Европа в это время, конечно, раздираема, как всегда, всякими конфликтами, но в целом она на подъёме. XII век знаменовал собой демографический, экономический, культурный, всевозможный подъём. Был энтузиазм по поводу крестовых походов, хотя падение Иерусалима в конце XII века настроение попортило. С другой стороны, возникла необходимость отвоевания этих земель. Это, опять же, хоть и милитаристская история, но с какими-то положительными моментами.

Фридрих оказался младшим современником Франциска Ассизского и святого Доминика, двух великих реформаторов церкви. И, наверное, что самое главное в его истории, в истории взаимоотношений между светскими и духовными властями, это момент очень серьёзного подъёма средневекового папства, даже, можно сказать, его апогея. И его личным наставником, формальным воспитателем был не кто ни будь, а Иннокентий III, граф Лотарио ди Сеньи, которому его мать, потеряв мужа, вручила и своё королевство, и Сицилийское королевство стало леном папы, а сына передала ему в духовное наставничество. Будущий главный враг папства был воспитанником самого авторитетного папы тех лет, власть и авторитет которого, в общем, никто не оспаривал. Такая общеевропейская ситуация.

М. Родин: Какова была роль и значение императора Священной Римской империи?

О. Воскобойников: В не очень прописанной европейской табели о рангах император Священной Римской империи – самый влиятельный государь. За некоторым исключением, другие государи не подчиняются ему, но почитают за главную auctoritas. Император не может отнять земли или вмешиваться в дела французского или английского короля, но он обладает верховным достоинством на карте того мира.

М. Родин: Давайте расскажем о том, в чём проявлялось любопытство Фридриха II и какие вопросы он задавал людям благодаря своему статусу.

О. Воскобойников: Это очень правильный и лично меня больше всего волнующий вопрос в истории этого человека, которой я 25 лет занимаюсь и всё никак не брошу. У нас действительно сохранилось довольно много свидетельств его неподдельного любопытства, curiositas, которое для многих была смертным грехом. За три поколения до Фридриха великий святой и мыслитель Бернард Клервоский сотни раз упоминал это слово в своих сочинениях для того, чтобы дискредитировать всякое праздное любопытство. У ангелов на небесах тоже есть curiositas. Но это совершенно другого рода заботы (от слова «cura», «забота»). Ангелы заботятся о том, чтобы на Небе всё было прекрасно. А люди на земле какой-то ерундой маются, задают идиотские (это не моё слово, это слово Бернарда и многих его последователей) вопросы.

В свидетельствах современников о Фридрихе можно найти как положительные, так и отрицательные оценки его любопытства. Он задаёт вопросы то арабским, то еврейским, то христианским мыслителям. Ставит какие-то опыты. Из опытов, которые упоминаются в источниках, мы можем считать действительно осуществлёнными несколько. Остальные могут быть литературной фикцией.

Например, ребёнка посадили на голодный паёк, лишили его няни, и никто с ним не разговаривал: хотели выяснить, заговорит ли он на языке Адама, или на еврейском языке (Фридрих его слышал, у него при дворе были иудеи. Ему было интересно. Кроме того, он был в Святой земле и там тоже мог слышать). Вопрос о первоначальном языке волновал эту любопытствующую эпоху. Говорил ли Адам на иврите, или на чём-то ещё? И младший его современник, францисканец Салимбене, рассказывающий об этом опыте, говорит, что дети все поумирали, потому что без шлепков своих нянь дети расти не могут. Но один маленький момент: мы не можем быть уверены, что этот опыт был на самом деле поставлен. И остальные опыты в таком же духе. То кого-то в бочку замуровали и убили, чтобы выяснить отсутствие или присутствие души. Если он умер и весит столько же, сколько перед смертью – значит, души нет.

М. Родин: В то же время у нас есть конкретные свидетельства его самого о своих опытах, о которых он рассказывает, например в своей книге о соколиной охоте. Например, о том, что они зашили грифу глаза и подкладывали ему мясо, чтобы посмотреть, чует он по запаху гнилое мясо, или нет.

О. Воскобойников: Его книга об искусстве соколиной охоты – вообще замечательное явление, довольно известное среди историков точных наук. Потому что это одна из самых ранних реакций на биологию Аристотеля, которая в свою очередь построена на опыте. «История животных», «О частях животных» и «О происхождении животных» были переведены, когда Фридриху было двадцать с копейкой лет, и мы точно знаем, что он их читал, потому что он с ними полемизировал. Эти сочинения Аристотеля порой читаются, как детектив. Они намного более естественнонаучны, чем его философские трактаты. И Фридрих на это пошёл. Я уверен, что он латынь учил во многом ради подобных текстов. Плюс к тому, это была новинка и он её заполучил себе.

И ему очень хотелось поспорить с Аристотелем. И он, всю жизнь увлекаясь соколиной охотой и тратя на это любые средства, действительно мог ставить такие опыты. Это не значит, что мы должны верить ему на слово и всё воспринимать за чистую монету. В самом начале он говорит об авторе: это не кто-нибудь, а августейший император Римской империи, король Иерусалима, все прочие титулы тоже названы. Императору позволено то, что другому не очень позволено. Он ругает Аристотеля, причём не раз. Аристотель тут такое пишет, но он не прав, потому что никогда не занимался охотой. А я занимаюсь всю жизнь, и вот вам сейчас скажу.

В этой книге так много его самого, настоящего Фридриха со всем его любопытством, с настоящей, нериторической любовью к птицам, которая и мне передалась: после того, как я всё это читал, я совершенно млею от соколов, и мечтаю подержать кречета на руке, потому что это любимая птица Фридриха II. Но кречеты в России не живут: они заболевают какой-то дрянью, и их перестали у нас держать.

Он научил кречета нападать на аиста, чего обычно сокол не делает, потому что это крупная птица, которую ему не утащить. Через Италию проходят миграционные пути аистов. Нам и в голову не придёт на них охотиться, а для Фридриха это был предмет охоты. Не думаю, что для пропитания. И он целую книгу из шести своего трактата про охоту посвятил тому, как научить сокола охотиться на аистов и журавлей. Он очень гордился тем, что изменил природу птицы. И это новый, хоть в то время уже и не уникальный подход к природе не как данности божьей, а как к чему-то, что можно изменять. Такие голоса можно встретить в XIII веке. Роджер Бэкон, ещё кто-то. В конце концов, принцип магического подхода к мирозданию перформативный. Но магия – это подчинение себе природы для каких-то совершенно конкретных целей на этой грешной земле.  

Фридрих был очень далёк от всякой магии. Этим он от многих отличался, даже от государей. Мне кажется, в астрологию он мог верить. Но астрология и магия – не одно и то же. Но любопытно ему было всё. И за слухами об его опытах что-то реальное, конечно, стоит.

М. Родин: Интересно, что у него может быть праздное любопытство. Например, почему журавли после зимовки прилетают из Африки окровавленные. Но он и пытался докопаться до сути вещей. Например, почему морская вода солёная, а в реках – пресная. Или почему весло, опущенное в воду, кажется преломлённым. И он мучал этими вопросами разных мудрецов.

Ещё мне кажется интересным его необычайно рациональный подход к миру и решению проблем. Расскажите про это. Про его реакцию на монголов, например. Потому что он ещё до Плано Карпини удивительно рационально описал их в своём письме английскому королю:

О. Воскобойников: Он писал со слов информантов. Вся Европа всполошилась. И посольства – это реакция на совершенно конкретную угрозу. И врага надо знать в лицо, а не просто кричать, что это Гог и Магог. Можно просто назвать виноватого, облить его всем, чем только можно и стрелять. А можно занять более умную позицию: научиться видеть врага в лицо, что-то о нём узнать.

Это не значит, что этому письму мы должны верить на слово. Это лишь один из голосов. Но оно, вы действительно правы, в чём-то очень рационально. Вообще, деловая переписка Великой курии, т.е. двора Фридриха II, отличается, с одной стороны, выспренной риторикой: красивыми словами, множеством сложноподчинённых оборотов, которые сейчас зачастую очень трудно переводить. Это итальянская привычка, из которых потом выйдет гуманизм, Возрождение, высокий слог. А с другой стороны, они верили в перформативность такого стиля.

С другой стороны, это стиль по своему очень рационален. Потому что люди умели увидеть в этих письмах, чего император хочет. Например, доказать, что его права на какой-нибудь Тревизо или Модену совершенно неоспоримы по таким-то причинам.

Вовсе не только Фридрих в исполнении своей власти выглядит таким рациональным в XIII веке. И в XII веке мы находим примеры такого рационального подхода к решению как малых, так и больших политических задач. Но в его время папство в своих буллах, энцикликах, декреталиях мыслит очень юридически. Так же юридически мыслят итальянские коммуны.

Три большие власти на Апеннинском полуострове выражались на очень хорошей латыни. Это во многом связано с возрождением юриспруденции, которое началось в XII веке и во времена Фридриха уже было свершившимся фактом. Не случайно в своём Неаполитанском университете, который он основал в 1224 году, акцент он делал именно на право. Не только на него, но прежде всего на юриспруденцию.

В Европе право никогда не погибало. Она всегда жила в правовом поле. Но она многие века жила без законодательства и без юриспруденции. Знание о том, как жить на этой земле, в чём-то напоминало знание о собственном теле, о Боге. Это всё было не систематическим рациональным знанием, а во многом основанным на том, что говорили старики, на довольно куцой письменной традиции.

А уже в XII веке возрождаются такие типичные для нас с вами науки, как медицина и право. Теология тоже становится наукой, и в XIII веке это университетская дисциплина со своей школьной программой. Всё это прибавляется к традиционной схеме тривиума и квадривиума, арифметике, музыке и астрономии.

М. Родин: Такая рациональная реакция на появление Гога и Магога, как в мифологическом сознании среднего европейца должно было восприняться нашествие монголов, для той Европы была более-менее нормальной. Это не было уникальным феноменом.

О. Воскобойников: Он не был уникальным. Важно то, что верховная светская власть показала, что она готова постоять за христианский мир. Не только папство, которое отправило посольство, не только король Франции, который воевал с неверными в Святой земле и в Африке, но и император. При этом у нас нет свидетельств того, чтобы он отправил кого-то к монголам.

М. Родин: Для меня было очень интересным фактом, что это письмо появилось раньше, чем описание монголов Плано Карпини, которое считается одним из самых ранних таких свидетельств.

Если это рациональное не супероригинально, то меня поразила, как пример его рациональности, знаменитая история с христианскими младенцами, которых якобы приносили в жертву евреи. Расскажите про то, как и почему он так отреагировал, хотя это было супернепопулярное решение.

О. Воскобойников: Решение это для одних было непопулярным, а для других, наверное, вполне приемлемым, иначе его бы не было. Фридрих мог себе позволить то, чего другие себе не позволяли. Он с некоторым уважением относился к иудеям, оказывавшимся у него при дворе, потому что они знали арабскую философию, или медицину, или богословие. Таковы раввины Яков Антоли, Калонимус бен-Калонимус. При дворе он умел быть выше религий, когда ему лично это было интересно. Но, мне кажется, он отделял жизнь двора и свои личные интересы от общих законов бытия христианской державы. Он вовсе не собирался давать иудеям те же права, что и христианам.

Но иудеи выгодны короне. Более того, иудеи выгодны и папской тиаре. В XIII веке у нас есть масса свидетельств того, как папы римские поддерживали иудеев. Они жгут Талмуд на площади в Париже, преследуют иудеев на всех концах Средиземноморья. И они же, те же самые христиане, их часто берут под покровительство. Конечно, это не XII век, намного более толерантный в этом плане. XIII век отмечен очень серьёзными всплесками религиозной нетерпимости, в том числе по отношению к иудеям.

Фридрих не один понимал, что с иудеями можно дружить. Были и интеллектуалы, которые знали, что Ветхий Завет был написан на иврите, что каждое имя в еврейской Библии что-то значит. Например, Дебора – это пчела. И умные люди знают, что хорошее издание Библии сопровождалось еврейским словником. И если ты немножко open minded, ты поймёшь, что наверное не случайно иудеи до сих пор на этом языке говорят. Да, они «неверные», «христопродавцы», но они знают очень многое о писаниях, чего европейцы могут не знать, не смотря на авторитет латинского переводчика Библии Иеронима Стридонского. А библейская эксегеза в рамках общего богословия была очень престижной наукой.

И я думаю, Фридриха лично и его окружение Библия интересовала. Хотя бы потому, что, рационально мысля о собственной власти и культурной политике, ты не мог абстрагироваться от Библии. В книге о соколиной охоте Бога нет вообще. Потому что это просто об охоте. В XIII веке это поразительный факт, что на 400 страниц у тебя нет Бога. Но это не значит, что его нет в голове Фридриха и в текстах, связанных с ним. Сколько хочешь есть цитат из Библии. И риторы, нотарии, которые писали его деловые письма, которые сейчас в многотомных собраниях, умели мыслить и описывать события в библейских выражениях. На этом языке говорила Европа.  

М. Родин: Интересно, что он не только не репрессировал евреев за то, что они якобы приносят в жертву младенцев, а чуть ли не НИИ для изучения их культуры. Так ли это?

О. Воскобойников: Это всё-таки преувеличение. Мы точно знаем, что учёные-евреи при его дворе были. У нас есть свидетельства контактов на троих минимум. Между раввином Яковом Антоли, астрологом и переводчиком Михаилом Скотом и Фридрихом II.

Яков Антоли написал на иврите сочинение «Малмад ха-Талмидим», что означает примерно «стрекало школяра». Тот же корень, что в слове «Талмуд», «учение». Поучение учащегося. Поучают розгой. Он там приводит больше десяти примеров того, как они вели учёную дискуссию при дворе императора Фридриха при участии христианского мыслителя, астролога Михаила Скота и его, раввина. Говорили они, видимо, на сицилийском vulgare, или какой-то у них был переводчик. Может быть, Михаил Скот что-то знал на иврите, но не факт.

Есть пресловутые истории о том, что Фридрих говорил на разных языках. Мы со свечкой не стояли, и я за это не отвечаю. Латынь – да, знал. Средневерхненемецкий, видимо, знал, поскольку он из немецкой семьи. И volgare, итальянский, знал – он на нём стихи писал. Арабский, иврит, провансальский – для меня абсолютно в тумане. Но диалог точно был, потому что еврейский раввин не будет чепуху молоть в таком вопросе. Для еврейской диаспоры ссылаться на христиан – нехорошо. Религиозная нетерпимость была не только с сильной стороны в отношении к слабой. Просто оказалось, что совпали интересы к арабской философии, к натурфилософии у иудеев и у христиан.

И фигура Маймонида, Моше бен Маймона, крупнейшего еврейского философа тех лет, тоже интересна, потому что его родня была связана с двором Фридриха II. И мне кажется, что одним из первых очагов рецепции великого текста Маймонида «Путеводитель растерянных» – это как раз двор Фридриха II. У нас есть об этом несколько довольно интересных свидетельств. Без этого текста западной философии не существует. Это для неё так же важно, как рецепция Аверроэса, Авиценны и Аристотеля.

М. Родин: Правильно ли я понимаю, что Фридрих собрал у себя при дворе полиэтническую «тусовку» с представителями арабского востока, с иудеями, и т.д., которая активно действовала?

О. Воскобойников: Хочется, конечно, так думать. Но у нас нет учредительных документов об этом и протоколов их учёных советов. Иногда мы можем говорить, что Фридрих или его двор сотрудничал с тем или иным мыслителем, по какому-то одному документу.

Например, есть замечательный арабский текст «Сицилийские вопросы», т.е. вопросы, присланные из Сицилии. Принадлежат они шейху Ибн Сабину, тогда ещё совсем молодому мыслителю и, мягко говоря, оригиналу в своём мусульманском мире. Он жил в странах Магриба. Ему было 22-23 года, когда он написал ответ на эти сицилийские вопросы, вроде как присланные лично императором Фридрихом II. Вопросы там немножко каверзные про ислам, какие-то выражения из Корана, немножко натурфилософии, про палку, которая уходит под воду и от этого искажается – в таком духе. Отвечает он на них очень хамски. «Дорогой император, ты самой тональностью своих вопросов показываешь, что ты вообще не в зуб ногой, вообще не понимаешь, что ты спрашиваешь». И дальше начинает разбирать.

Одна моя хорошая знакомая резонно задаётся вопросом: можем ли мы себе представить, что это была реальная переписка в такой тональности? Нет. Зато это вполне вписывается в арабоязычную традицию учёных трактатов в жанре вопросов-ответов. Причём желательно, чтобы вопрос задавал если не Александр Македонский Аристотелю, то кто-то сопоставимый. Это очень традиционно для средиземноморских культур и шире вплоть до Индии и Китая. И за этой формой литературного диалога совершенно не обязательно стоит реальная научная дискуссия.

М. Родин: Но сам факт того, что Ибн Сабин на эту роль избрал Фридриха, говорит о том, что все знали о любопытстве императора и о том, что он мог общаться с мусульманами.

О. Воскобойников: Да, с мусульманами он точно общался. Мы это знаем по свидетельствам о его крестовом походе, где он виделся с султаном Аль-Камилем.

Есть как латинские, так и арабские свидетельства того, что он заходил в мечеть, слушал муэдзина, прислушивался к текстам их молитв. Может, ему что-то переводили. От него самого свидетельств типа «я обожаю арабов» нет.

М. Родин: Но на него работал Аль-Идриси, насколько я помню, который создал свой географический труд в Палермо.

О. Воскобойников: Нет, он работал на дедушку, на Рожера II. Было бы интересно увидеть какую-то реакцию на него в географической мысли времён Фридриха II. Но ничего подобного у нас, к сожалению, нет. И ничего подобного Палатинской капелле в Палермо с её византийскими мозаиками в сочетании с мандалами и мукарнами на потолке, созданными арабскими резчиками и художниками, от Фридриха не дошло.

Мы, естественно, найдём отдельные арабизирующие мотивы в искусстве его времени в памятниках, связанных с его заказом. Можно также рассуждать о том, что его знаменитый замок Кастель-дель-Монте в чём-то следует замкам и дворцам арабов как на Сицилии, так и вне её. Но это не значит создать настоящую международную среду, где все наравне разговаривают.

Интерес Фридриха к инакомыслию, к иным религиям не помешал ему выселить из Сицилии с десяток тысяч арабских семей в Апулию и поселить их в Лучере, где они у него находились под рукой, и он их вроде бы даже использовал в военных целях. Говорили даже о каком-то гареме. Я со свечкой не стоял. Но мог быть. Детей у него была тьма.

М. Родин: Ещё одно материальное свидетельство его любопытства и стремления к знаниям – это создание Неаполитанского университета. В чём его особенность? Насколько я понимаю, это первый «государственный» университет.

О. Воскобойников: Да. И можно сказать без кавычек. В Тулузе буквально через несколько лет университет был создан по воле завоевателя. Были альбигойские войны. Капетинги худо-бедно справились с югом, и решили в Тулузе сделать университет. Может быть, следуя даже примеру Фридриха II.

В 1224 г. было выпущено несколько хартий, в которых утверждалось, что школы, где уже цвели науки, объединяются и называются studium generale, что сейчас мы и называем университетом. Слово universitas в значении университета тогда не употреблялось. Studium generale в отличие от schola или просто studium. Государственность заключается в том, что сами дипломы говорят о том, что это создаётся на благо королевства. Не империи, а именно Сицилийского королевства. Потому что в масштабах империи это многовато. В Германии университеты начнут возникать только через сто лет, даже позже. То есть они там не нужны. В Италии нужны, потому что в Париже, в Болонье уже есть университет, в Салерно не университет, но престижная медицинская школа, с которой у Фридриха были свои сложные отношения.

Он чувствовал, что на севере Италии множатся университеты, и они становятся четвёртой силой наряду с папством, империей и городами. Учёные становятся реальной влиятельной массой, которая плодится и размножается, обладает в обществе авторитетом. Не potestas, но auctoritas. Фридрих, будучи неглупым человеком и прагматиком, понимал, что ему нужны кадры. Поэтому он выделил средства на стипендии, пригласил приезжать, жить и получать стипендии. Нам не известно, в каких зданиях это всё было. И даже неизвестно, как и чему учили. Чему – примерно понятно. Риторика, юриспруденция, гражданское и каноническое право (чтобы воспитывалась своя церковная элита). Но прежде всего – риторика, т.е. умение правильно рассуждать в политических делах, вести деловую переписку, и юридическое мышление.

Начинание красивое, но даже в оставшиеся 25 лет правления Фридриха II всё очень непонятно. Он то закрывается, то открывается, то кто-то оттуда уехал на север (т.е. ясно, что не удержали человека), то кого-то пытаются выцыганить из Болоньи, то он запрещает работу Болонского университета, в котором я буду завтра.

М. Родин: Значит, неудачно запретил!

О. Воскобойников: Ничего не получилось. Но у нас есть документ, в котором он пишет, что Болонья проштрафилась, и университет закрываем. Болонцы были гвельфы, то есть поддерживали папу. Но была там и прогибеллинская партия. Но в 1240-х годах они взяли в плен Энцо, его незаконного сына и короля Сардинии, и продержали там лет 25. В центре Болоньи стоит Дворец короля Энцо, где он просидел, есть улица Короля Энцо, есть трактир имени короля Энцо.

Но в Болонском университете прекрасно помнят, что Фридрих пытался их закрыть. И улицы Фридриха II там нет. Неаполитанский университет носит его имя. Это действительно древнейший государственный университет. Потому что остальные возникали по инициативе снизу. Но прецедент был создан.

Ещё одна деталь: любой средневековый университет становился университетом и получал свою auctoritas, когда вышестоящая серьёзная власть давала диплом, учредительную хартию. И чем выше эта власть, тем круче университет. Власть должна была обладать одновременно potestas, auctoritas и ещё и magisterium. То есть это должна быть ещё и учёная власть. Одновременно и тот, кто основывал университет, обретал престиж, как его основатель. Как Гайдар основал Высшую школу экономики, подписал соответствующий указ – хотя бы за это мы можем его ценить.

М. Родин: Насколько я понимаю, он создал этот университет в первую очередь из практических соображений: ему нужен был менеджмент для управления государством. И этот менеджмент должен был не зависеть идеологически от папства. Поэтому он пытался закрыть Болонский университет. И даже в указе о создании прямо говорится, что все подданные Сицилийского королевства не имеют права учиться в других вузах. Как ещё он избегал идеологического давления папства на студентов? Что там было с программой? Насколько я понимаю, Аверроэс – важная часть этого.

О. Воскобойников: Я был бы рад сказать, что комментарии Ибн Рушда, Аверроэса в латинской традиции, к Аристотелю действительно обсуждали в неаполитанских аудиториях. У нас есть тому некоторые косвенные свидетельства. Например, Фома Аквинский – неаполитанский студент. Он опровергал Аверроэса, опровергал – значит знал. Он мог узнать об этом в Неаполе. Но у нас нет ни одного определённо неаполитанского учёного текста, по которому было бы ясно, что Аверроэса обсуждали в аудиториях.

Есть один сейчас всеми забытый проповедник по имени Эразм Монтекассинский, живший при Фридрихе II и, судя по всему, учивший Фому. И в его проповедях есть несколько цитат из Аверроэса, по которым ясно, что он был знаком с рукописями латинских переводов Аверроэса уже в те 30-40-е гг. Считается, что Михаил Скот перевёл несколько сочинений Аристотеля вместе с комментариями Аверроэса. Но даже это под вопросом. Я склоняюсь к тому, чтобы признать это авторство, но есть очень авторитетные люди, которые сегодня резонно в этом сомневаются, например, Ален де Либера.

Какие-то следы есть, но это всё крохи. Поэтому я не позволяю себе считать, что Неаполитанский университет – это и есть колыбель аверроизма в Западной Европе, как об этом пиал Эрнест Ренан, очень крупный и интересный мыслитель-романтик середины XIX века.

М. Родин: Но тем не менее, насколько я понимаю, аверроизм – это философское направление в сторону мысли Фридриха.

О. Воскобойников: Похоже, да.

М. Родин: Можете объяснить, как они связаны, и почему это удар под дых папству?

О. Воскобойников: Аверроэс, не зная греческого и читая Аристотеля в весьма разных переводах на арабский, понял суть. И, наверное, это Фридриха могло заинтересовать. Фридрих очень чутко отреагировал на новизну аристотелевской картины мира и его методов постижения мироздания. А Аверроэс ему в этом помог.

Поначалу папство не поставило точку на аверроизме. В начале XIII века оно попыталось несколько раз остановить этот процесс, установить над ним контроль. По-моему, в 1228 г. папа пишет в Париж: пока что Аристотеля не читаем до следующего объявления. Мы сейчас с ним разберёмся, нехорошее вырежем. Например, доктрину о вечности мира, которая противоречит христианству. Мир тварен, и, если ты сомневаешься в этом, ты не христианин. Или что душа смертна. Если ты в это поверишь, у тебя развалится всё. Кто важнее: Аристотель или Христос? Если бы такой вопрос задали Фридриху, он, конечно же, ответил бы, что Христос. Но затаил бы заднюю мысль, что здесь что-то особенное.

И рационализм Аристотеля наверняка в чём-то запитал государственный рационализм Фридриха II. У него в начале главного его законодательного текста, Мельфийских конституций, говорится, что светская власть на Земле возникла «rerum necesitate cogente», «divina providentia», то есть по божественному промыслу, и по самой природе вещей. «Necesitate» – это скорее не природа вещей, а «так сложилось».  

М. Родин: По законам природы.

О. Воскобойников: Не совсем. Он говорит перед этим о том, что люди созданы бессмертными, чуть ниже ангелов. После того, как человечество пало, одновременно по божественному промыслу и под давлением обстоятельств, rerum necesitate cogente, возникла светская власть.

И это, конечно, папству очень не понравилось. 1231 год на дворе. Войны кончились. Лично папа Григорий IX и император помирились в Сан-Джермано, и Фридрих взялся за установление чёткого рационального порядка в своём королевстве. Это очень красивый законодательный текст. Кусочки его я когда-то публиковал, но целиком на русский он никогда не переводился. Это кладезь юридической премудрости. Но текст сложный. Он вызвал целую волну комментариев уже в XIII веке, будоражил мысли юристов. Аристотелизм, приправленный аверроизмом, но не определяемый ни тем, ди другим, эта новая натурфилософия, при дворе Фридриха II должна была повлиять и на законодательную мысль, и на прагматику власти.

М. Родин: Мы можем сказать, что эта рационализация власти и рациональный подход к миру положительно повлияли на итоги его правления?

О. Воскобойников: Мне бы, конечно, хотелось ответить на этот вопрос утвердительно. Но когда читаешь биографию Фридриха (есть несколько хороших биографий на иностранных языках, на русском – нет), там происходил сплошной какой-то дурдом. Всё время он с кем-то воюет. Никакой столицы у него и близко нет. Даже любимой резиденции нет. Даже у Карла Великого был Аахен, не смотря на множество войн. А у Фридриха даже этого нет. Есть «любимый замок» Кастель-дель-Монте. Но мы его называем «любимым», потому что он удивительный совершенно. Но мы не можем знать, был ли он там когда-нибудь, или нет. Его всё время носило между Германией и Италией.

Он не бедный. Но он вообще-то император Священной Римской империи, некоторое время король Иерусалима, ненадолго освобождённого, формально король Арелата, нынешнего Прованса, и правитель Италии, где ему отстёгивали. Чеканил очень красивую золотую монету, августал. В Британском музее, например, есть хороший экземпляр.

Финансовая политика тоже была по-своему рациональной. Экономики, как отдельного знания, не было. Это просто феодальное государство с некоторыми элементами государственного рационального контроля. Но в чём-то экономическая политика его предшественников, норманнских королей, опиравшаяся на арабскую прагматику, рациональна. По-французски таможня будет «douane», по-итальянски – «dogana». Это слово происходит из арабского языка и идёт от Сицилии. Слово «адмирал» пришло из Сицилии норманнского времени. Это арабское слово, которое известно и в греческом языке, и в латыни оно тоже появилось.

Фридрих продолжил политику своих норманнских предков, пытавшихся создать государство-модель, прагматичную парадигму. Но и в XII, и в XIII веке история южной Италии, по-своему красивая, – всё равно череда успехов и неудач. Которые зависели от конкретной конъюнктуры, от здоровья государя и его эмоционального настроя. Он не только обретал союзников, но и терял их. В Италии у него всё было очень непросто.

Так что рационализм рационализмом, но говорить о том, что он невероятно успешный правитель, может быть, можно только потому, что он 30 лет был императором Священной Римской империи и умер своей смертью.  

М. Родин: Но с папством, величайшим авторитетом в Европе того времени, он окончательно рассорился. Сколько раз его отлучали от церкви?

О. Воскобойников: Его дважды отлучили и один раз лишили трона. Лишили – то есть объявили, что он незаконный государь. Для этого папа Иннокентий IV созвал Первый Лионский собор, который претендовал на экуменический статус. Он не был вселенским, но был достаточно представительным. На Лионском соборе Фридриха II объявили низложенным по абсолютно прагматическим соображениям. Никто в булле не называет его предшественником Антихриста, потому что это обзывалка, а они там все юристы. Иннокентий IV такой же юрист, как и вся его курия и тот же Фридрих II.

Они видели, что Фридрих может позволить себе арестовать кардинала, имущество целого архидиоцеза, поменять местами архиепископов. То есть распоряжался церковью примерно как государственными институтами. Он считал, что он здесь хозяин. В Бога он верил и ему молился, умер цистерцианским монахом, но под отлучением, которое папа так и не снял. Просто свой архиепископ, по-моему, сицилийский, в Монреале его как бы освободил, вернул в лоно церкви.

И других государей отлучали. Его старший современник Филипп Август был под отлучением 20 лет из-за того, что выгнал первую жену прямо из постели в первую же ночь. И два или три года всё королевство было под отлучением. И ничего: в два раза увеличил свою страну.

М. Родин: Как он реагировал на эти отлучения, а потом на низложение, как средневековый верующий человек?

О. Воскобойников: Была пропаганда, что это какой-то неправильный папа. Не предлагалось низлагать папу. Но решение неправильное, мы не можем его принять. Не считаю себя изгнанным и буду молиться так же, как молился. Я благочестив ничуть не менее, чем все остальные.

Первый раз его отлучили за то, что он в крестовый поход всё никак не шёл. Он дал обет и 12 лет его не осуществлял. Папа римский Гонорий III, которому было уже за 80, бредил просто освобождением Гроба Господня. Он угрожал отлучением, умер, не отлучив. Пришёл следующий, Григорий IX, и объявил, что терпение лопнуло. Фридрих пошёл в крестовый поход и, не пролив ни капли крови, освободил Иерусалим. Договорился, что на 10 лет Назарет, Вифлеем и Иерусалим будут доступны для христианских паломников, принадлежа мусульманам. Это было серьёзным политическим успехом. А в это время папа римский, наняв войска, вступил на земли Сицилийского королевства. Когда Фридрих вернулся, они быстро оттуда свалили. Те, кому надо было извиниться, извинились, сохранились соответствующие тексты. Он же вернулся с короной Иерусалима. Наверное, привёз с собой какие-то реликвии, но мы ничего об этом не знаем.

Но он почти не строил церквей. Нормальный средневековый государь строит церкви. Он где-то мог немножко поновлять. Но, по-моему, только в Альтамуре в Апулии при его участии возводят собор. Всё остальное – это инициатива церкви. Это значит, что не было нормальной реакции на отлучение: извиниться и показать, что я на самом деле хороший, вот вам 10 церквей и 10 монастырей. Он повыгонял всех францисканцев, когда его отлучили, потому что они считались проводниками воли курии, оставил только бенедиктинцев. Потом бенедиктинцам тоже попало.

То есть он пытался доказать, что он абсолютно независим от папства. При этом формально Сицилийское королевство – это лен папы римского, он его вассал. Юридически это очень странная ситуация. Он должен быть и верным сыном церкви, потому что он христианский государь, и верным сыном папства, потому что он его вассал, как сицилийский король. Но, как император, естественно, нет

М. Родин: Понятно, что он стал инициатором какого-то количества научных, философских трудов, создал университет. А в цивилизационном смысле это был фальстарт Ренессанса, или на основе базиса, который он создал, что-то всё-таки проросло?

О. Воскобойников: Всё, что по его инициативе создавалось – очень важное звено в европейской культуре от великого возрождения XII века до великого возрождения XV века. Просто это один из крупных этапов, каким был и круг Петрарки, например, живопись Джотто, или та же схоластика. То, что Фома Аквинский, дальний родственник Фридриха II, – один из создателей современной философии, кое о чём говорит. Другое дело, что расцвёл он не в южной Италии, а в Кёльне и Париже. Но при этом, живя в Париже, он ни разу не встречался с французским королём. Людовик IX Святой ни разу не встречался с Фомой Аквинским, тоже вышедшим потом в святые. Но напомню, что Фома Аквинский – сицилиец, и у него была даже кличка «Сицилийский Бык», потому что он был здоровый. Неаполитанский университет – это важно.

Второе – это сицилийская поэзия. Это первая школа национальной поэзии в Италии. Не просто один поэт. Франциск Ассизский – тоже поэт, писавший на умбрийском диалекте, и резонно считается чуть ли не первым итальянским поэтом вообще, потому что он до 1226 года. Сицилийская поэтическая школа рождается в 20-е годы и цветёт на протяжении всей жизни Фридриха II. Он это дело поддерживает. Это тоже юристы и нотарии. Сам Фридрих II, его придворные, правящая верхушка, считают своим долгом писать стихи о любви к даме, про песни соловушки, вот это вот всё. Три хороших тома. Конечно, это весьма специфическая поэзия, переводить и читать её довольно сложно. Но Данте воздал соответствующую честь Фридриху, его двору и этим поэтам за то, что Италия впервые заговорила на своём языке. Я вас уверяю, что это, мягко говоря, немало. Прозы не было. Поэзия была.

В латинской риторике в сочетании с натурфилософией сделано очень много. Даже судя по тому, что до нас дошло. Более-менее я это в «Душе мира» описал, надеюсь, что в обозримом будущем она выйдет новым изданием. Нас человек 20 на свете, кто этим занимается. Мы все считаем своим долгом максимально объективно понять то, что сделано и докопаться до того, что сделано именно там, а не где-то ещё, чтобы по достоинству оценить место и этого государя и всего его круга в интеллектуальной истории Запада. Так или иначе, это место никуда от него не денется.

М. Родин: Я так понимаю, первоначально память о нём была непростой. Благодаря церкви он вошёл в историю изначально чуть ли не как предвестник Антихриста. И только в XVII-XVIII вв. начали его по-другому воспринимать.

О. Воскобойников: Нет, не совсем так. Было и то, и другое. И даже у Данте это отразилось. Он его посадил в Ад вместе с эпикурейцами. Но он же в трактате «О народном красноречии» и незаконченном трактате «Пир», написанном на vulgare, восхваляет его, как мудреца на троне. И он вовсе не один. Францисканец Салимбене, папский гвельф, ругает Фридриха последними словами, но говорит, что человек он был удивительный, и если бы он не был врагом церкви, то был бы лучшим правителем на свете: «Я его видел и когда-то любил». В этом Салимбене проговаривается: его невозможно было не любить. Его могли ругать, и церковь его ругала, но периодически восхваляла. И как верного сына церкви тоже. И столько внимания ему уделялось не только потому, что он воевал, но и потому, что он был не такой как все.

Мы, к сожалению, не знаем, как он выглядел, и никогда не узнаем. Мы не знаем, как выглядели государи до XIV века. Мы не знаем, как выглядел Людовик Святой. У Барбароссы, может быть, была рыжеватая борода, и то не факт. Но мы знаем от одного итальянского хрониста, что у него были красивые руки. И мы это знаем, потому что никто никогда этого не писал о государях. Какая вообще разница, какие у него руки? А что красивого или некрасивого было у Фридриха II, мы никогда не узнаем. Хотя Гогенштауфены до сих пор существуют.

Память и при жизни и после полнилась слухами. Всё зависело от твоего настроя. Если ты гвельф – то он для тебя исчадие Ада. А если ты гвельф, дрейфующий к гибеллинам, как Данте Алигьери, то он плохо себя вёл, поэтому к эпикурейцам в Ад, две строчки в «Божественной комедии» – и до свидания. Но в трактате всё становится намного сложнее, не чёрно-белое. Массу могу найти восхищённых свидетельств и у арабов, и у евреев, и у латинян.

Людовик Святой его любил. Абсолютно другой персонаж: крестоносец, верный сын церкви вроде как, но тоже император в своём королевстве, очень прагматичный государь, не смотря на дорогостоящие крестовые походы, плен, который обошёлся в два годовых дохода, и т.д. Он защищал Фридриха, как старшего брата по неписанным законам братства христианских государей. Папство наезжает на императора, да, император нехорошо себя вёл, но надо помирить. И молодой Людовик, который был младше Фридриха на 20 лет, часто выступал арбитром в этих спорах. И благодаря такой поддержке на геополитическом уровне авторитет у Фридриха был всё-таки достаточно высок. Не смотря на войны, слухи о гареме, и прочее.

М. Родин: Казалось бы, до эпохи Возрождения ещё 200 лет, а в Палермо обсуждают Аристотеля. До Нового времени с государством современного типа ещё больше, а в Неаполе открывают университет для подготовки менеджеров государственного аппарата. Это доказывает, что никакое развитие не происходит на пустом месте.