Кто он, археолог будущего? Зачем исследователям данные геофизики, почвоведения, антропологии и изотопного анализа? И что может рассказать о себе и жизни вокруг маленький кусочек кожи из десятого века?
О новых методах работы, которые будут использовать (и уже используют) археологи, рассказывает кандидат исторических наук, руководитель археологического отряда музея-заповедника Гнёздово Василий Васильевич Новиков.
Стенограмма эфира программы «Родина слонов» с кандидатом исторических наук, руководителем археологического отряда музея-заповедника «Гнёздово», начальником отдела археологии компании «Энерготранспроект» Василием Васильевичем Новиковым.
М. Родин: Не смотря на то, что наша программа об истории, сегодня мы будем говорить о футуризме. Мы делали программу про методы современной археологии. Сейчас мы замахнулись на археологию будущего. Что мы имеем ввиду?
В. Новиков: Когда мы разговаривали до эфира, я сказал, что я вижу археолога, как человека, который через двадцать-тридцать-пятьдесят лет будет совершенно другим специалистом. Не тот учёный, которого рисует в своём сознании обычный человек: лопата, грязь, или, может быть, какой-нибудь Индиана Джонс. В будущем это комплексный специалист, который не будет мыслить свою деятельность без огромного набора инструментария смежных дисциплин.
В моём понимании археология – это интеллектуальный транспортный хаб. Археолог стоит в центре этого хаба и вынужден локомотивы науки разных дисциплин подключать к своим задачам. Археолог, как сапёр, не имеет права на ошибку: он работает с памятником один раз. Соответственно, максимальное количество информации, которое он может извлечь для того, чтобы потом либо самому рассказать историю, либо после него через сто лет будут рассказывать эту историю, но он должен давать максимум того, что он может извлечь. Соответственно, перед тем, как совершить эту ошибку, перерезать красный или жёлтый проводок, он должен собрать максимум информации, чтобы знать, что резать. Соответственно, подключается всё. И когда мы говорим об археологе будущего, мы говорим о том, что в какой-то момент без этого подключения его деятельность немыслима.
М. Родин: То есть сейчас отдельные археологи используют микологов, георадарные съёмки, ещё что-то. А мы подразумеваем, что через несколько лет без этого вообще нельзя будет работать.
В. Новиков: Да. Как до работ, так и после работ. После археолог проводит колоссальную работу. Обывателю не всегда понятно, что после того, как археолог заканчивает земляные работы, он должен написать целую книгу, а иногда из многого количества томов, чтобы получить возможность что-то делать дальше. Это требование. И это каждый год. Поэтому иногда археологи не могут писать научно-популярные книжки, статьи, только потому, что объём работы, который они выполнили в сезон, они должны закрывать обязательной отчётностью.
Но мы сейчас говорим не о том. Археологу нужно почвоведение, разнообразный химический анализ, методы последующего датирования, и то, с чем я больше всего работаю на примере Гнёздовского археологического комплекса: это геофизические методы исследования, методы малоглубинной геофизики. А сейчас появился новый термин: малоглубинная археологическая геофизика. Работы с геоинформационными технологиями.
Этот комплекс методов позволяет археологам в условиях Гнёздовского археологического комплекса комплексно подходить к своей работе. Мы не имеем возможности, работая на памятнике, в силу подхода гнёздовского сообщества археологов к работе, копать большими площадями или с применением техники. Мы работаем медленно, тщательно. У нас небольшой объём исследуемых зон, а памятник огромный. Соответственно, прежде, чем что-то исследовать, нужно иметь общую картину. Эта общая картина получается, в частности, с использованием малоглубинной геофизики.
М. Родин: Уж коли мы будем говорить на примере Гнёздово, опишем сначала очень кратко памятник.
В. Новиков: Гнёздовский археологический комплекс – это ключевой пункт на Пути из варяг в греки. Это крупнейший памятник эпохи викингов и эпохи образования Древнерусского государства. Это крупнейший могильник этой эпохи. Он расположен в 12 км от Смоленска. Это место первоначального Смоленска.
М. Родин: По некоторым данным. Не все согласны с этой версией.
В. Новиков: Мне кажется, дискуссия по этому вопросу, если принимать во внимание все знания об этом памятнике, немножко некорректна. Объём материала, местоположение, упоминания и всё остальное говорит о том, что это безусловно место первоначального Смоленска. Но это другая тема.
Памятник расположен на обоих берегах реки Днепр. Его общая площадь около 200 га. Он включает в себя восемь курганных групп разного количества курганов. Селищ минимум два, может даже больше, и центральное городище, топовое место для проживания элиты.
Вот на территории этого памятника мы работаем. В последнее время мы сосредоточены на работе в зоне центрального селища. С 2016 г. мы используем современные методы для понимания курганных насыпей.
М. Родин: Есть огромный памятник в 200 га. И как понять, где копать? Видимо, именно для этого и используются эти методы?
В. Новиков: И для этого тоже. Но, на самом деле, где копать в Гнёздово мы примерно уже понимаем, потому что исследуется он уже не один десяток лет, уже более ста. И, в принципе, границы памятников мы более-менее представляем. Мы понимаем, где есть культурный слой. До нас исследователи проводили работы.
Геофизику мы используем не столько для понимания того, где копать, а, на данном этапе, для понимания, что там было. Гнёздовский комплекс имеет определённые проблемы с сохранением: на его территории находится две деревни, он испытывает с XVIII в. антропогенное воздействие. Нужно понимать, что Гнёздово – уникальный памятник в том, что это в первую очередь ландшафтный памятник. Вы можете приехать в Новгород Великий, вы увидите каменную архитектуру, но не увидите, как выглядела территория в XI-XIII вв. Та же картина вас ждёт в других классических древнерусских городах. А в Гнёздово жизнь замерла в XI в. и современной городской застройки не было. Через Гнёздово прошли все эпохи. Там и в XVII в. строили, изменяли ландшафт центрального городища. Тем не менее, всё это сохранилось примерно в этом виде. И это очень ценно.
Поэтому мы должны, с одной стороны, этот ландшафт сохранять. Но поскольку ритм жизни остановить невозможно, один факт: Гнёздово было открыто во время строительства железной дороги, соответственно, наша задача – во-первых, зафиксировать состояние ландшафта на какое-то время. А с другой стороны, поскольку на территории Гнёздовского археологического комплекса работало колоссальное количество исследователей в разное время, методика исследования памятника, конечно, менялась. Археология, как и любая наука, не стоит на месте. То, что применялось в XIX в. как метод исследования, в частности, курганных насыпей, категорически отличается от того, что мы делаем сейчас. Там за сезон могли вскрывать не один десяток курганов, не составить ни одного плана, и непонятным образом вскрывать их без систем. Мы сейчас так не работаем. Мы сейчас все завязаны на планирование, на месторасположение, на фиксацию, на постройку цифровой модели рельефа до раскопок для того, чтобы использовать её для восстановления насыпей. Подчеркну, что сейчас по археологическим правилам, если вы научно исследуете территорию, которая не подлежит последующей застройке, вы обязаны восстановить, как было. Если вы раскопали курган – будьте любезны вернуть его в первоначальный облик. Это обязательно. Об этом тоже все забывают, а это ключевой момент.
И сейчас, когда мы сталкиваемся с гнёздовскими курганами, у нас ситуация, что часто эти курганы были исследованы в XIX в. Они не сносили курганы, а делали ямочки. Территория памятников в любое время подвергалась разграблению. И когда мы приходим туда, мы видим определённый «лунный пейзаж», и мы должны понимать, где нарушение. Мы понимаем, что курганы Гнёздово не одного вида и обряда. IX-X вв. – это господство двух обрядов: есть обряд трупосожжения, который мог быть на месте, мог быть на стороне. Есть обряд трупоположения, когда под курганом в земле делалась некая яма, она может быть большая или маленькая, там может быть или не быть деревянная конструкция. И здесь мы подключаем малоглубинную геофизику.
Мы с малоглубинной геофизикой познакомились случайно. Наши коллеги из Лаборатории инженерной геофизики нефти и газа имени Губкина приехали в Гнёздово, им понравилось, они остались. И вот уже с 2013 г. мы занимаемся тем, что усовершенствуем эти методы. Они сначала приезжали попробовать, а теперь там проходит практика этого института. Каждый июнь туда приезжают студенты, которые отрабатывают методы инженерной геофизики на территории памятника. С одной стороны, это обучение всем методам, а с другой – это попытка, вполне успешная, соединить археологию и геофизику.
Почему сложно? Вообще, инженерная геофизика нужна для того, чтобы искать крупные объекты, они называют их аномалиями, в геологии, в нефтяном секторе. То есть очень глубоко. И когда очень глубоко, чем больше предметы, это достаточно просто по сравнению с тем, что хотим мы. Для геофизиков километр-два – это не расстояние. А для нас принципиально, чтобы было понимание, что происходит на десяти сантиметрах. И геофизика, конечно, не может дать ответа на вопросы, где какая-то бусинка находится, где какой ножичек лежит. Она может дать понимание наличия аномалий.
Инженерная геофизика использует физику. Все их методы основаны на трёх больших блоках: сопротивление материалов электричеству, магнитные свойства и прохождение упругих волн. Для них любой объект в земле – это некая аномалия. Дальше подступаем мы, потому что для нас не всякая аномалия – археология. И мы должны разделять, что является аномалией археологической, а что – аномалией геологической. Это самый сложный момент, момент последующей интерпретации.
И когда геофизики пришли, они столкнулись с тем, что вынуждены были работать с такими глубинами, на которых они обычно не работают.
М. Родин: То есть это метр-два?
В. Новиков: Два – это много. Если только большой курган. В основном центральное гнёздовское селище в верхней части полностью распахано. Мы работаем с тем, что находится в материке. Так называемый материк для нас – это песок. То есть ямы. Верхняя часть полностью уничтожена. И мы должны, по распашке собирая материал, понять, где какая постройка была, как это концентрировалось. Они должны этот слой 30-40 см исследовать, и ещё немножко вниз. Для них это была сложная задача. Сейчас они её преодолели.
Недавно проходила конференция в Алма-Ате, где доклады как раз были о геофизике в области археологии. И там обсуждалось то, что, в принципе, работы на территории Гнёздовского археологического комплекса Лаборатория инженерной геофизики ведёт на самом крае. Потому что они вынуждены анализировать изменения, которые происходили в очень короткий промежуток времени. Простой пример: сделали погребальную конструкцию, яму выкопали, положили туда человека и тут же песком засыпали. С точки зрения геофизики это настолько незаметное изменение, что в масштабах обычной геофизики не фиксируется. Они должны докручивать свои методы так, чтобы видеть эту разницу.
В частности, в прошлом году благодаря этим методам мы сумели определить три погребения, в которых находились три камеры разной степени размерности, состава, определить, что курган, в частности, не перекопан, не нарушен. Потому что на территории гнёздовского комплекса прошла война. Например, в той же лесной курганной группе в большом количестве курганов располагались блиндажи, хозяйственные постройки немецких солдат, которые там базировались, охраняя штаб группы армий «Центр», который там находился. Поэтому мы говорим, что Гнёздово – это квинтэссенция истории России, через которую прошли все исторические периоды.
Геофизика, когда работает с курганом, очень хорошо определяет, нарушен он, или не нарушен. А потом уже начинает говорить о структурных элементах. То есть когда мы говорим о курганах, многие называют его «кочка». Но это же не кочка. Курган – это архитектурный объект со сложной внутренней структурой. Внутренней и дополнительно внешней. Он состоит из насыпи, у него есть внутренний объём, у него есть принципы построения. Если правильно проводить раскопки, то можно выявить некий конструктив. У нас в основном песок, очень плохо сохраняется органика. Это тоже проблема гнёздовского комплекса, во всяком случае, на террасной части. Когда мы говорим о территории поймы, там есть маленькие, но приятные условия, которые дают очень интересный результат.
В одном из курганов были, видимо, брёвна, которые подпирали насыпь от расползания. Она расползается со временем, за тысячу лет точно расползается, исчезают ровики. Ровик – это яма вокруг, из которой формируется насыпь. То есть это этапность сооружения, которую нужно прочитать по слоям. Потому что есть некая разновремённость сооружения, последовательность. И это всё может считать до работ, в частности, геофизика.
М. Родин: Я правильно понимаю, что вы благодаря геофизикам можете посмотреть, как выглядит курган внутри? Не вскрывая его, вы видите полный профиль, какая там яма, есть ли она в принципе или нет.
В. Новиков: Да. Или там сожжение, например. Есть электроразведка, магниторазведка, сейсморазведка. По электроразведке, если сожжение на месте, мы увидим прослойку высоких сопротивлений, которая маркирует сожжённую прослойку.
М. Родин: То есть, очень грубо говоря, вы можете нарисовать содержимое кургана в общих чертах до начала раскопок.
В. Новиков: Да.
М. Родин: И это позволяет копать там, где будет больше всего данных.
В. Новиков: Это во-первых. Во-вторых, скорректировать методы, подход к работе. Какой объём нас ждёт? Это же очень важно. Особенно в условиях, когда мы говорим, например, об охранно-спасательной археологии. Есть два направления: научная и охранно-спасательная археология. Охранно-спасательная занимается тем, что ведёт археологические изыскания под объекты будущего строительства.
Геофизика вообще может сказать, курган это, или не курган. У нас были объекты в Краснодаре. И в процессе работы была какая-то куча земли, которая по облику на распаханном поле представлялась неким курганом. Геофизик посмотрел – там нет никакого кургана, просто куча земли. Это важно, потому что при охранно-спасательных работах нас волнует время.
Когда мы говорим о поселении, мы чаще всего используем магниторазведку. У грунта всегда есть определённая намагниченность. Когда у нас есть аномалия, попадающая туда, это может быть железо, любой органический материал, какие-то почвы под воздействием огня, они меняют свои магнитные свойства.
И здесь мы можем рисовать целые карты. Эти плоскостные карты мы можем интерпретировать. Магнитная разведка выделяет всё. Она, правда, не говорит, на какой глубине, и разницу не всегда можно понять, что вот это вот точно яма, а это точно что-то ещё. Но она позволяет эти аномалии вырисовывать, и мы можем, во-первых, после раскопок корректировать, что эта аномалия обозначала именно вот это, например комплекс построек, то такие же аномалии на карте – тоже комплекс построек. Раскопать мы не успели, но мы понимаем структуру, планиграфию. Планиграфию понимать важно. Потому что мы тогда комплексно подходим, понимаем, что застройка была такая-то, и корректировать работы.
М. Родин: То есть вы на поселении до начала раскопок можете составить условную карту этого поселения?
В. Новиков: Да. Очень грубо. Мы с Лабораторией инженерной геофизики ведём комплексные геодезические работы. Геодезия сейчас сопровождает археологию. Зачем здесь мы это делаем? У Гнёздово ландшафт подвергается определённому антропогенному изменению. И мы пытаемся зафиксировать исторический ландшафт разными способами. Можем использовать беспилотные летательные аппараты. Мы делаем аэрофотосъёмку, получаем очень подробные ортофотопланы, строим на базе этих фотографий 3D модели. И вот у нас на 2010-2012 построена 3D модель. Потом взяли геоинформационную систему, добавили туда ортофотопланы. В 2010 г., когда исследовали Гнёздово, мы нашли немецкую аэрофотосъёмку 40-х гг. И там объектов, конечно, больше, чем сейчас.
Карты, схемы, всё это увязывается. Потом мы сделали для территории Гнёздово огромную карту так называемых опорных точек, они называются репера. Зачем? Когда мы приходим на любой участок на центральном поселении и начинаем там работать, у нас все объекты, все раскопы увязываются в некую единую систему координат.
М. Родин: Раскопы разных лет, причём?
В. Новиков: Разных лет, разного времени, на разных участках. Это очень долгая работа, мы её делаем уже не один год. Это поэтапное нанесение опорных точек, к которым можно привязываться для последующей работы. Мы планируем сделать это для всей территории памятника. Сейчас у нас центральная часть охвачена. Я думаю, дальше охватим больше. Зачем? Мы стараемся сейчас наносить, картировать все находки и раскопы. Для того, чтобы, с одной стороны, проверить то, что даёт геофизика. Мы делаем раскоп, потом соединяем все карты и независимо проверяем.
А для геофизиков важно то, что археологи после их результатов работ проводят археологический полевой сезон. И мы можем сравнивать. И они тут же корректируют свой метод. Как надо расставлять электроды для электроразведки, с каким шагом: 25 или 50 см? Как нужно идти, по каким створам, магниторазведкой? Это ведь тоже трудоёмкая задача: ходить с приборами, потом анализировать. Они вообще интересно работают: они днём работают в поле, а ночью – в кабинете. Все, от студентов до преподавателей. Это вызывает исключительное уважение.
М. Родин: Как мы исследуем с помощью современных методов находки?
В. Новиков: Опять таки поговорим о гнёздовском комплексе. Чтобы закончить тему с геофизикой, я хотел бы сказать, что в той компании, где я работаю, «Энерготранспроект», осенью мы открываем интересную выставку в Москве. Выставка посвящена археологии с упором на современные методы. Она пройдёт в музее Щусева в сентябре-октябре. Там будет много роликов, там будет интерактив. Всё это называется «Культурный мост из прошлого в настоящее». Я думаю, будет интересно. Приходите, там можно будет увидеть и вещи, и то, как с ними работают, процесс реставрации, интерпретации. И самое главное, то, чем мы реально занимаемся после того, как заканчиваются раскопки, это результаты 3D визуализации, методы (мы понимаем, что предметы из раскопок не всегда легко демонстрировать, они могут иметь следы коррозии, они могут быть разрушены), которые позволяют их привести в такое состояние, чтобы показать человеку, что это было при жизни этого предмета.
М. Родин: Давайте попробуем коротко описать, как выглядят сами раскопки. Потому что археолог с лопатой сейчас – только на каких-то отдельных этапах.
В. Новиков: Да, археолог с лопатой на отдельных этапах. Раньше был такой момент: кто может работать в раскопе? Наверное, все. Что там, взял лопату и копаешь. Сейчас, наверное, это не так. Те, кто работают с лопатой, потом удаляются из раскопа и туда спускаются профессионалы, которые могут медленно, тщательно и печально разбирать объекты. Для сравнения, Новгород Великий. Культурный слой Новгорода Великого – 6-5-7 м. У них там в двадцати сантиметрах может собираться пятьдесят лет. И это на самом деле для археологии много.
В Гнёздово ситуация иная. Если мы работаем на территории террасного селища, то у нас в двух-трёх сантиметрах может концентрироваться вся жизнь памятника. Соответственно, медленная тщательность разборки позволяет и требует обязательного прочтения. И это может сделать только профессионал. Соответственно, работаем мы в основном при помощи очень тщательных методов. Мы и скальпелем разбираем. В прошлом году я был свидетелем работы, когда слой разбирают при помощи микроскопа. Зачем? Потому что не смотря на то, что, в частности, органика и какие-то материалы у нас плохо сохраняются, но всё равно сохраняются отдельные ниточки, фрагментики, насекомые, зерно и прочие органические остатки, которые, если тщательно разбирать, могут дать историю.
Недавно у меня была дискуссия о том, что кто может нам всё рассказать, так это историк по письменным источникам. Во-первых, письменных источников очень мало. Во-вторых, археолог по одному предмету может рассказать больше, чем любой письменный источник. И историю реконструировать больше. Иногда так бывает.
Это всё – требование современной археологии: собрать максимум для того, чтобы исследовать максимум.
М. Родин: Я дилетантски обобщу: когда мы копаем на раскопе, можно взять лопату и копать. И у тебя будет земля. И ты прокопаешь эти десять сантиметров. Десять сантиметров – это «пол штыка», что называется. Но если ты возьмёшь скальпель и микроскоп, ты поймёшь, что это не просто земля, а на самом деле здесь лежал кусочек кожи, здесь лежала какая-то деревяшечка, дощечечка. И взяв на анализ эти песчинки, ты можешь понять, какой там тип кожи, микологи восстановят. И соответственно выясняется, что это не просто земля, что здесь были мехи какие-то.
В. Новиков: А если ты ещё возьмёшь правильно грунт для анализа, то специалисты по плесени могут рассказать, что здесь была такая-то плесень, она распространяется только на определённых органических остатках. Поэтому здесь хранилось зерно, хотя визуально ничего не прослежено и зерна нет, а здесь, например, делали верёвку. Другой специалист скажет, что здесь по наличию определённых элементов видно, что было погребение. Или вообще, вы не имеете представления о том, что здесь было, а вам скажут, что по наличию таких-то элементов совершенно очевидно, что здесь жил человек. Индивидуальных находок может не быть: ни керамики иногда не бывает, ни каких-либо других находок, но поселение здесь было.
Я в данном случае могу привести интересный пример из собственного опыта работы с современными технологиями. Мои коллеги больше, чем я, этим занимаются, но лучше через себя пропустить, чтобы рассказать об этом. В 2013 году у нас был очень интересный объект на территории селища. Это была яма. Она была на территории современной застройки, там собирались строить баню, или что-то ещё. По правилам на территории будущего объекта строительства мы должны проводить археологические изыскания. И поскольку деревня располагается на части селища и на части могильника, то мы там работаем охранно-спасательными мероприятиями.
В частности, в 2013 г. был такой объект. Что-то было сверху, но осталась яма. Её характер определить мы до сих пор не можем. Сказать, что это такое, невозможно, потому что мы могли вскрыть только часть её.
М. Родин: На всякий случай уточню, что яма определяется просто более тёмной почвой.
В. Новиков: Да, даже не совсем так: по цвету, консистенции, даже запаху. А некоторые археологи используют и вкусовые ощущения. Можно сказать, во-первых, какая яма. Археолог, занимающийся конкретным памятником, может по составу и цвету грунта, даже не работая, сказать, она поздняя или ранняя, она относится к классическому Гнёздово, IX-XI вв., или она относится к более позднему времени.
Так вот, по цвету и органолептике было понятно, что этот объект связан с Х веком. Там было интересно, что в этой яме сконцентрировались находки именно Х века. Там было очень много керамики. Причём, всё это, видимо, сформировалось очень быстро, потому что если мы говорим о центральной части селища, где, например, пахала техника, то керамика ломается и превращается в мелкие фрагменты. Здесь были большие фрагменты сосудов. То есть она не подвергалась каким-то воздействиям: всё засыпали. Запах был такой симпатичный. Кости побросали, вещи, и вот всё это законсервировалось. По наличию каких-то остатков, связанных с углём, мы предположили, что, наверное, это остатки какого-то пожара, которые в эту яму сгребли и бросили.
Там были интересные индивидуальные предметы. Там были две совершенно уникальные находки, которые до сих пор будоражат сознание. Два женских черепа. Один хорошо сохранился, он был на дне этой ямы. Другой менее сохранился, он был фрагментирован. Без других остатков скелета. Только два черепа – и всё. И в какой-то момент мы решили пойти дальше, чем просто фиксация. Мы зафиксировали, а что делать дальше? И сейчас у археологов есть целый инструментарий.
М. Родин: В мусорной куче, в яме, на дне лежат два черепа?
В. Новиков: Да.
М. Родин: Хорошая история.
В. Новиков: Отличная история, интересная. С разными следами, причём. Когда работали с этим антропологи, они определили, что один череп по определённым пятнам, тафономический анализ есть такой, цветовые пятна на костях соответствовали цветовым пятнам других костных останков, и он, как мы видим, попал в заполнение ямы. А второй череп лежал ниже, он стратиграфически лежал ниже заполнения, и он отличался от заполнения и, вероятно, попал раньше туда. Скорее всего, это всё было перемещено. Что-то делали: в древности тоже и курганы сносили, и перестраивали, что-то выравнивали, площадки делали. Что-то переместили и бросили туда, могла быть такая история.
И что делать с двумя черепами дальше? Мы решили поработать с таким направлением, как изотопы стронция.
М. Родин: Получается, мы нашли черепа вне контекста. Это не погребения, у нас нет сопроводительного обряда. Мы не можем определить ничего.
В. Новиков: Один человек находился в слое, в контексте Х века. Можно сказать, что да, вероятно, он относится к Х веку. Вокруг предметы, керамика Х века. Цветовое состояние, он внутри, по стратиграфии. Для археолога самое главное – это, конечно, стратиграфия, разрез. Он по слоям и по заполнению слоя читает книгу истории. Стратиграфия – это такая книжка. Страничку прочитал – у тебя там наполнение какого-то материала, это индивидуальный, массовый материал. Там могут быть кости, может быть что-то ещё. И это всё позволяет рассказать некую историю.
Её можно датировать широко, сказать, что это памятник Х века. Или постараться сузить, потому что все мы, археологи, которые занимаются Древней Русью, знаем, что основная проблема археологии Древней Руси – это отсутствие устаканенной, чёткой хронологии. У нас есть проблемы с датировками каждого памятника. В Новгороде, например, легче. Там есть органика, дендрохронология, на них выстроена хронологическая шкала. На других памятниках тяжело. У нас нет дерева. Нет пока хронологической дендрошкалы, которая позволит нам говорить, что есть такие даты. У нас общие, достаточно широкие даты. Для нас широкие. Для нас сто лет – это широко. Всегда хочется уже.
Люди часто спрашивают: а что самое уникальное вы нашли? Уникального много всего. Но яркий хороший индивидуальный предмет не всегда может дать узкую дату. Для меня, например, более интересно найти какой-нибудь закрытый комплекс, в котором есть одна керамика, другая керамика, какие-нибудь косточки, сделать анализ, сказать: «О! Вот эта яма второй половины Х века». Это уже победа.
М. Родин: То есть по совокупности факторов?
В. Новиков: Да.
М. Родин: И тут у нас есть конкретный череп. Что можно из черепа получить?
В. Новиков: Можно отдать его разным специалистам. Антропологи могут промерять, сказать какой это тип человека. Можно пойти дальше, сделать радиоуглеродный анализ С-14. Сейчас этот метод шагнул далеко вперёд, у него есть понятие калибровочных дат.
И для нас первым открытием было то, что эти два черепа – разновремённые. Череп, который был во фрагментах, совпал по датировке с массовым материалом и индивидуальным материалом заполнения ямы. Вторая половина Х века. Он дал нам дату, которая подтвердила выводы разных специалистов-археологов по бусам, по керамике, по индивидуальному материалу. Общая совокупность дала некую датировку, которую они видят в отрыве от даты С-14, а калибровочные даты С-14 подтвердили, что этот череп укладывается во вторую половину Х века с точностью 30-40 лет. Но это не важно. Это уже очень большая точность. То есть с ним как-то было попроще.
А первый череп сохранился лучше, тот был полностью раздавленный. Сначала было интересно понять, кто это. Оказалось, это юная девушка. Потом встал вопрос: какая у неё дата? И тут та же самая лаборатория даёт более раннюю дату. Немножко более широко, но более раннюю. Там идёт разговор не о Х веке, а о IX. Конец VIII-IX век. Достаточно широко, но стало ещё более интересно.
Почему интересно? Потому что мы в Гнёздово имеем дискуссию о хронологии, о начале. Коллеги у нас делятся на три лагеря. Третий лагерь – нейтральный. Ему не то, что всё равно, он как бы за любой кипиш. А между двумя лагерями идёт дискуссия. Кто-то говорит, что Гнёздово – это Х век, а до Гнёздово было славянское поселение. Ну, как и везде. На территории Смоленска, почему мы говорим про Смоленск ранний, первоначальный, на территории Смоленска действительно есть следы присутствия поселения. Но это не такое поселение, как Гнёздово. Там жили славяне, всё прекрасно, но это было маленькое поселение, а здесь большое. И кто-то принимает ранние даты, кто-то не принимает. Чтобы принимать или не принимать, нужно иметь определённую аргументацию. И для 2013 года эти вот данные были такие: «Ух ты!».
То есть, у нас есть ранние предметы, их можно обобщить, у которых датировки выходят раннего времени. Но индивидуальные предметы не всегда точные. Особенно вне контекста. Это могут быть потеряшки, человек мимо прошёл, потерял. Это может быть предмет, который передавался по наследству. А здесь уже нечто другое. Здесь научные методы более суровые. Поэтому мы не делаем выводы только на индивидуальном материале. Сейчас археологи делают выводы только на совокупности данных. И этих данных должно быть много. Нельзя датировать памятник по одной монете, одной бусине, по одному фрагменту керамики. Должно быть много, сразу и разное.
И когда мы получили эту раннюю дату, оказалось, что интересно. Чуть позже одновременно с нами отряд Государственного исторического музея нашёл ещё целую серию возможностей продатировать и получить ранние даты. И у нас уже и на террасной части есть некоторое количество ранних дат, и в пойменной части есть некоторое количество ранних дат. И сейчас уже можно говорить о более серьёзной дискуссии: а было или не было? Есть аргументация определённого рода у сторонников ранних дат, и у сторонников поздних дат тоже есть какая-то аргументация.
Так вот, что с этим черепом? Мы все говорим, что Гнёздово – это памятник эпохи викингов. У нас огромное количество индивидуального материала эпохи викингов, у нас есть предметы, украшенные в скандинавской орнаментике, импортные вещи. Это Клондайк с этой точки зрения. Но хочется антропологии, хочется когда-то бывшего живым человека. И мы решили провести анализ изотопов стронция.
Что это такое? Изотопы стронция – это такая вещь, которая формируется у человека в первые четыре года его жизни. Он попадает в костную ткань, лучше всего в зубы, с водой, пищей. И этот код стронция для каждого региона уникален. Соответственно, если вы его вычленяете, у вас получается код местности. Чтобы понять, местный человек или не местный, нужно понять какое-то фоновое значение. Обычно для фонового значения берут какую-нибудь зверушку, которая маломобильная: улиток, свинюшек. Потому что свинюшек не надо вести на тысячу километров. Она, скорее всего, здесь родилась, здесь её и скушали. И получается некое фоновое значение и некое отличное значение. Дело в том, что изучение изотопов стронция находится в развивающемся формате. На Западе это развито достаточно: у них есть карта этих значений по территории Скандинавии, по Европе. А у нас для определённых периодов времени это развито, для эпохи бронзы большая коллекция есть, для Средневековья не очень. Пока мало.
И, соответственно, мы отдали коллегам, которые сделали это и сказали, что вот, вам три показателя: один показатель, у одной барышни, вот другой, вот фоновый. Соответственно, фоновый отличался от двух показателей. Причём в одном случае, в случае с хорошо сохранившейся девушкой, очень сильно. И мы стали смотреть, где же по карте могут быть близкие значения. Самые близкие значения у нас оказались на территории Скандинавии, средняя Швеция. Это данные, которые по Бирке были, это скандинавский памятник, но обобщаем, как средняя Швеция, чтобы не привязываться к конкретной точке. То есть у нас есть барышня, которая родилась в Скандинавии и приехала сюда и умерла здесь где-то в IX в. Но этого недостаточно, всё равно спорно. Коллеги меня ещё запинают ногами, скажут, что всё сложно, дискуссионно. Но я оговорился, я честен.
Но есть ещё варианты посмотреть. В частности, есть замечательные специалисты, для моего сознания не всегда понятные, потому что они очень погружены в зубы, специалисты-одонтологи. И специалист-одонтолог, который взял сохранившиеся зубы и независимо от датировок всё посмотрел, сказал, что этот человек, судя по зубам, имеет северное происхождение. И у нас получается очень любопытное сочетание, для многих недостаточно убедительное. Для меня, например, повод для дискуссии – это всё равно материал, о котором надо разговаривать. То есть некая барышня, которая, кстати, умерла из-за какой-то инфекции, на костях была обнаружена какая-то геморрагическая инфекция, она из-за неё, видимо, и умерла, имела происхождение в средней Швеции и приходит сюда. Что сочетается с общей летописной картиной, которая у нас сформирована в сознании об образовании Древнерусского государства. Её происхождение подтверждается двумя методами: примерно с зоны севера. И у нас уже картина.
М. Родин: Которая совпадает с летописанием.
В. Новиков: В принципе, да, в общем, совпадает.
М. Родин: Нужно сказать, что Смоленск – это примерно середина Пути из варяг в греки.
В. Новиков: Мы же понимаем, что Гнёздово – это ключевой путь, «на становом хребте», как мы любим говорить. Когда мы говорим об экспансии скандинавов, есть два вида экспансии: военная и невоенная. Когда мы говорим об Англии, то коллеги смело говорят, что это военная экспансия, потому что было что грабить. На территории Руси не было военной экспансии, на мой взгляд. Потому что тут очень сложно что-то грабить из-за лесов. Коммуникация – это водная артерия. И естественно здесь был какой-то общественный договор с местными племенами. И даже если твой противник слабее в два-три раза и ты весь волшебный с кольчугами, мечами, то твоя жизнь не очень много стоит. Она всё равно закончится через два-три дня после твоих агрессивных действий в отношении населения. Они соберутся в каком-то месте на повороте реки и сделают там с тобой всё, что положено делать с захватчиком.
А здесь они сначала ходили торговым путём, затем, судя по всему, останавливались на крупных торговых пунктах и совместно с местным населением организовывали совместное житьё и на этом торговом пути богатели. Гнёздово выросло именно так.
М. Родин: Получается, у нас маленькие-маленькие кирпичики, из которых складывается картина. Это же не череп, это раздавленное месиво, на самом деле.
В. Новиков: Не такое прямо уж совсем «раздавленное». Просто сплющен землёй. Он собирается, у него есть общий вид.
М. Родин: И вот столько данных мы из него вытянули. Мы начали говорить о том, что мы будем говорить про археологию будущего. Давайте подведём итог: в целом через 20 лет что будет? Как будет развиваться, строиться работа?
В. Новиков: Я думаю, что дальше это будет следующим образом выглядеть: археолог никогда не сможет приступить к работам, не получив данные от всех специалистов, которых он использует. Это будет невозможно без предварительных геофизических исследований, без лазерного сканирования поверхности с самолёта, с дрона, чтобы получить карту. Он в обязательном порядке будет объединять в компьютерных программах все данные картографирования, чтобы максимальным образом быть вооружённым до начала своих работ. И потом, весь материал, который он фиксирует в процессе невозможен без компьютерных технологий. Это и лазерное сканирование, и методы фотограмметрии на каждом этапе раскопок. Это составная часть его отчётной деятельности. Потому что иллюстративный материал недостаточен для понимания. Иногда не хватает, например, трёхмерной модели раскопа. Иногда даже человеку, который копал, не хватает. Мне не хватает иногда. Мне хочется не по фотографиям, по объектам посмотреть. А на последующем этапе все данные должны быть и будут обрабатываться именно с помощью этих специалистов. Комплексная антропология, обязательное датирование, чтобы исключить момент спекуляции историческим материалом.
М. Родин: Получается, мы будем после завершения раскопок иметь трёхмерный слоёный пирог, где мы будем видеть 3D разрез раскопа и всего памятника.
В. Новиков: Да. Всё-всё-всё, плюс база данных, где по каждому предмету будет рассказана отдельная история, которую потом можно будет объединять. Потому что сейчас очень много рассказывают о локальной истории, но очень тяжело говорить о широких мазках. Потому что локальная история даёт такой объём информации, который для человека, который делает широкие обобщения, тяжёл. Ему нужно иметь очень комплексные представления, чтобы не ошибиться в своих широких мазках.
М. Родин: То есть нужна общая большая карта.
В. Новиков: Мы всё равно её рано или поздно выстроим.
Вы можете стать подписчиком журнала Proshloe и поддержать наши проекты: https://proshloe.com/donate
© 2022 Родина слонов · Копирование материалов сайта без разрешения запрещено
Добавить комментарий