Виктор Башкеев в «Родине слонов»

Как ханьский Китай взаимодействовал с землями будущего Синьцзяна? Что религиозные церемонии, проводимые императором, могут рассказать нам о политическом процессе? Какие кризисные элементы были заложены в правление третьего императора Восточной Хань? И что буквально несколько недель назад удалось выяснить о взаимоотношениях императорского рода и 20-ти знатнейших родов Китая?

Говорим о ключевом правлении Восточной Хань с научным сотрудником Института Дальнего Востока РАН Виктором Викторовичем Башкеевым.

Стенограмма эфира программы «Родина слонов» с научным сотрудником Института Дальнего Востока РАН Виктором Викторовичем Башкеевым.

М. Родин: Сегодня мы продолжим наш сериал, который посвящён империи Хань. Напоминаю, в чём эксклюзивность этих выпусков: мы работаем с источниками, которые вообще не переведены на русский язык. Собственно, Виктор Викторович сейчас этим занимается. А некоторые из них не переведены даже на европейские языки. Поэтому информацию мы получаем из первых рук. «Ханьшу», это что-то вроде «Повести временных лет» для Китая, переведён именно Виктором Викторовичем Башкеевым впервые на европейские языки. И, насколько я понимаю, у вас есть радостное событие: наконец-то отдали в печать.

В. Башкеев: Да, первый том перевода первых шести глав ушёл в печать. Это очень радостное событие для всего отечественного китаеведения. Мы ждём книжку в бумажном виде буквально в начале следующего месяца, я надеюсь, она не затянется (эфир вышел в июле 2021 г. — прим. ред.).

М. Родин: Мы сейчас находимся в Восточной Хань. Это продолжение империи Хань после замятни, которая там произошла. И мы сейчас находимся, я так понимаю, в самом устойчивом периоде, когда мы можем говорить о расцвете.

В. Башкеев: Да. Мы будем говорить о третьем правителе Восточной Хань, который правил с 75 по 88 г. У него есть храмовое имя Чжан-ди, а зовут его Лю Да. Лю — это правящий род, а Да — личное имя.

В прошлый раз мы обсуждали двух предыдущих правителей. У них похожие храмовые имена: Гуанъу-ди и Мин-ди. Они связаны со светом, поэтому мы назвали тот выпуск «Свет первых правителей». Здесь у нас самый ключевой период в том смысле, что если третий правитель получает власть и удерживает её, то это явный признак того, что империя состоялась и движется дальше. В этом смысле Чжан-ди — это рубежное правление. В каком-то смысле он подтвердил устойчивость второго пришествия рода Лю к власти после той самой замятни с родом Ван, с другой стороны закладываются длительные кризисные явления, которые в итоге через сто лет приведут к обострению, а примерно через 150 лет — к падению Восточной Хань.

Но до этого надо ещё дожить. А сейчас мы видим, что власть передана от Мин-ди к Чжан-ди, и он начинает свою самостоятельную активность.

Надо понимать, что Мин-ди, умудрённый опытом предыдущих кризисных ситуаций, достаточно чётко следовал наследию западноханьского Вэнь-ди, который назначил наследника как можно быстрее. То же самое сделал и Мин-ди. Он назначил наследника в 60-м г., когда тому было три года. И, что важно, он таковым и остался. Он был пятым сыном. От разных наложниц у Мин-ди было 20 сыновей. Это практически рекорд, наверное. Я специально не считал, но у Лю Бана, для сравнения, 5 сыновей, а у Цзин-ди — 13, и считается, что это много. 20 — это совсем толпа. В традиционном обществе это проблема, потому что их всех куда-то нужно пристроить, а страна хоть и большая, но не резиновая.

М. Родин: И проблема в том, как выбрать среди них главного наследника.

В. Башкеев: Поэтому это тоже сразу борьба. Но Мин-ди, видимо, сумел сделать выбор, и Чжан-ди стал императором в 75 г., ему тогда было почти 19 лет. По древним меркам это зрелый человек. Он постоянно находится при дворе, изучает классические каноны, придворный этикет. И в источнике, в хронике правления императора Чжан-ди, сказано прямо, что он был человеком разносторонних талантов, любил изучать конфуцианские каноны, и поэтому его привечал его отец. Понятное дело, что, возможно, это историографические интерпретации V века. Это была такая легитимация, как, к примеру, у нас перед каждой научной работой нужно было классиков цитировать, так и здесь: Конфуций не может не присутствовать в каком-то виде. Так или иначе, Чжан-ди был образован, и смог сразу начать что-то делать.

В традиционном ханьском летописании, начиная с того же Вэнь-ди, который заложил очень много для всей Хань, используется система изменения начального года. Её ошибочно потом стали называть системой девизов. Все вы слышали про девизы правления. Но девизами они стали чуть позже, при У-ди, а изначально, при Вэнь-ди, со 164 г. до н. э., это были циклы правления размером в шесть лет. Т. е. это половина двенадцатилетнего цикла, чётко привязанного к лунному календарю. Этот самый цикл означал, что мы начнём заново. Началось это раньше Вэнь-ди, с эпох Чуньцю и Чжаньго, но систематично это начал делать Вэнь-ди. Имелось в виду, что каждые шесть лет вы меняете название цикла правления, как-бы начиная его заново. И у вас вместо одного правления — два, три или больше. Поэтому они назывались «начальный цикл», «срединный цикл» и «завершающий цикл», если правление длилось 18 лет, например, как это было у сына Вэнь-ди Цзин-ди. Просто последний цикл был не шесть лет, а два, он называется «хоуюань», «хоу» — это «последний».

М. Родин: В этом сакральный смысл, или есть какая-то политико-экономическая подоплёка?

В. Башкеев: Вы задаёте один из важных исследовательских вопросов. С одной стороны, это привязано к календарю, поэтому это вещь сакральная, и экономическая в то же время. Потому что лунный календарь — это в конце концов ответ на вопрос, будете ли вы хорошо кушать. Астрологи, которые в Китае знали календарь, в середине Западной Хань обретают некоторое влияние. Они говорят: в 164 г. будет солнцестояние, давай ты вот здесь поменяешь год, тебе будет хорошо. Он делает таким образом, потом это становится традицией. А когда при У-ди начинается политический кризис, там идёт попытка поменять расположение неба. И У-ди начинает не только циклы, а девизы со смыслом вносить. Но это попытка уже сдвинуть политические проблемы.

Надо помнить, что это общество очень религиозное. Это мы сейчас задаётся вопросом об экономическом смысле. Конечно, он есть. Но экономический цикл длиннее, чем шесть лет. С другой стороны, традиция пятилеток имеет в какой-то степени очень глубокие корни. Я не шучу.

И вот здесь мы видим, что девизы со смыслом есть, но параллельно им идут циклы. Нет ещё чёткой системы девизов. Она установится уже в Средневековье.

М. Родин: Метафора с пятилетками всё поставила на места. Это одновременно и сакральный символ, и экономическое планирование.

В. Башкеев: Да. Если вы читаете эдикты, вы увидите, что там постоянно про земледелие говорят: «У нас мало народу занимается основным занятием, давайте, займитесь им опять, а торговля вам ни к чему». Любая календарная вещь привязана к циклу земледелия. Китай, наверное, главная аграрная держава древнего мира, если не брать Египет.

Поэтому, когда мы встречаем начало правления, появляется цикл «цзяньчу (建初)», «установка начала». Чжан-ди декларирует таким образом, что началось новое правление. Это происходит в 75 г. Сразу же, как только он хоронит императора Мин-ди, происходит стандартный кластер ритуальных действий: общая амнистия в Поднебесной, которая практикуется, начиная с Лю Бана, а дальше дарование народу повышение рангов знатности. В Китае система из нескольких десятков рангов. И здесь есть отличие от Западной Хань: раньше даровали на один ранг, теперь — на два. Причём на два — всему народу, а специальным отличившимся категориям населения — ещё и на три. Это население называлось «почтительные к отцам сыновья» (это конфуцианская категория) и «прилежные землепашцы». Это были специальные чиновники, которые сначала были просто званием, а потом стали чиновниками, которые должны обеспечить связь непосредственно с населением на земле. Это люди, которые отвечают за экономическую обратную связь по поводу урожаев. Это к вопросу о том, что в придворных источниках нет информации о нижней части экономики. Она там есть, просто её там мало. Это касается непосредственно уездов и работы на земле. Даже такой важный придворный источник сохраняет какую-то часть экономических сведений о самой неизвестной нам части китайской истории: о том, что происходило в уезде. Частично мы понимаем, что этих людей, которые являлись звеном связи с крестьянами, привечали и регулярно давали им такое ритуальное пожалование.

Одновременно с этим мы знаем, что империя встала на ноги. Потому что в этом же году происходят походы на юг и на север. На юг — это южные народы мань, которых традиционно называют варварами. Это неправильно, просто другой, некитайский этнос. И цзюйши, это примерно север современного Синьцзяна. Есть деньги и силы на эти походы.

Это происходит в первый год. В 76 г. меняется девиз на цзяньчу (建初). «Чу» — это начало правления. Т. е. «установление начала правления». Этот девиз продлится до второй трети правления.

Тут надо отметить, что помимо севера современного Синьцзяна они пошли ещё и на запад, и зашли совсем далеко, фактически в современный Кашгар и, условно говоря, в Тибет. Это к вопросу о модном сюжете о том, что Китай притесняет уйгуров. А он так не считает, он считает, что это его территория ещё со времён У-ди и Чжан-ди. Они в очередной раз победили народ цян, это, очень условно, современные тибетцы. Там огромную роль сыграл Бань Чао, это родственник Бань Гу, автора истории Западной Хань, «Ханьшу». Он фактически обеспечивал военную победу над местными народами.

В 79 г., через четыре года после начала, назначается императорский наследник. Это говорит о том, что Чжан-ди в этот момент удерживает власть в своих руках. Он понимает, что нельзя тянуть с назначением наследника, потому что назначение наследника — это некая точка в компромиссной борьбе между родами женских родственников. Мы понимаем, что правящий род Лю — это мужской род, это фамилия будет фамилией императора, поэтому этот иероглиф в Восточной Хань табуирован, его нельзя произносить, он не используется в написании, вместо него используется другой. А жена, от которой зачали ребёнка, из разных других родов, и эти рода не случайно оказываются при дворе. Это знатнейшие люди, которые там оказались спустя огромную линию предков. Этих родов примерно штук двадцать. Мы их выделили в результате анализа Западной Хань и наделения их титулами.

Эти знатные рода преследуют свои цели. В том числе потому, что они локализуются в конкретном месте Китая, в конкретном царстве периода Сражающихся царств.

Правящему роду в лице императора нужно указать, что эти теперь в фаворе. Чем быстрее он это сделает, тем быстрее начнёт что-то делать сам.

М. Родин: Получается, выбор наследника и императрицы — это тоже своего рода политическая программа, когда ты отвечаешь чаяниям какой-то части знати определённого региона.

В. Башкеев: Да. Причём эта знать имеет вековые традиции, начиная с VI в. до н. э., например.

В этом году наследник был назначен и первый компромисс был заключён (но потом наследника поменяют). В то же время умирает мать императора из рода Ма, и одновременно увольняется с важной военной должности некто Ма Фан. Я не успел посмотреть, какое отношение он имеет к императрице Ма, но, очевидно, там была увязка. Это не новая история: так же было при У-ди, когда военачальник Вэй Цин был племянником императрицы Вэй. Т. е. связка военачальников и женских родственников сильно пробралась в устройство империи. И императору это некомфортно, потому что военная сила не очень подчинена ему. Из этого мы можем сделать вывод, что эта мама тоже ему мешалась. Увольнение военачальника Ма Фана показывает, что император перезаключает компромисс.

Одновременно специальным эдиктом объявляется т. н. обсуждение «Бо ху тун». Это очень известное в философской части истории Хань событие. Автор этой дискуссии — Бань Гу.

Я не успел полностью перевести эдикт, но там смысл в очередной кодификации неких конфуцианских идей. Т. е. в процессе дискуссии нужно вывести план развития страны в идеологии. Это всегда отражение политической борьбы, потому что в этих дискуссиях озвучиваются острые моменты и ищутся компромиссы. Потому что что такое конфуцианство? Как я всегда говорю, конфуцианства, как такового, не существует, существует учение книжников, и Конфуций, как такой «евангелист» культа предков, полурелигиозное, полуэтическое нечто, что, с одной стороны, имеет ритуальную основу, а с другой стороны — это новая интеллигенция, опора учёных, которые должны двигать страну вперёд, предлагая пути развития, темы для эдиктов, и т. д. Это всё тоже является фактором влиятельности. Когда вы объявляете специальную дискуссию по выявлению каких-то философских вопросов, очевидно, что вы решаете и политические вопросы тоже. Это большой вопрос, как они связаны, но явно есть какая-то расстановка фигур на доске. К сожалению, «Хоу Ханьшу» менее подробна, чем «Ханьшу», и некоторые вещи мы не можем так подробно рассмотреть.

М. Родин: «Хоу Ханьшу» — это основной источник, который рассказывает нам политическую, идеологическую историю этого периода, на основе которого мы сейчас строим повествование. «Ханьшу» — про предыдущий период, Западную Хань.

В. Башкеев: Грубо говоря, «Ханьшу» написан в I в. н. э., а «Хоу Ханьшу» — в V в. н. э. Поэтому мы больше потеряли за это время, грубо говоря. Императорский архив не весь мог сохраниться, и т. д. Ещё есть «Цзычжи тунцзянь», уже средневековый источник, который тоже дублирует «Хоу Ханьшу».

Одновременно с этим мы видим сообщения о знамениях в виде сладкого дождя в двух уездах, что тоже намекает на какую-то политическую борьбу. Мы говорили уже, что эзопов язык летописи — неизбежный наш спутник. Не может хронист прямо написать, что было всё плохо и тяжело. Он пишет иносказательным путём.

М. Родин: А это какой-то известный образ? Может быть, сладкий дождь намекает на то, что совсем всё хорошо стало.

В. Башкеев: Может быть. Это большая научная проблема. У нас есть несколько видов знамений. Кроме затмений, которые мы можем точно установить, были они или нет, это также прилёты драконов, фениксов и прочих мистических животных, саранча (не всегда понятно, это экономическое явление, или сакральное) и всяческие наводнения. Обычно с наводнениями проще: если видно, что на них идёт какая-то экономическая реакция, значит, действительно было наводнение или засуха. А всё остальное: всякие сладкие дожди, кометы на небе, расцвет персиков и слив зимой и пр. — сложно понять, что это такое. Для меня всё-таки это всегда маркер будущей или идущей политической борьбы.

В следующем году после сладкого дождя, 80 г., идёт солнечное затмение. Причём оно действительно было. И сразу же на него идёт реакция в эдиктах. Император отмечает, что было затмение, поэтому нужно исправлять идеологическую сферу. И три эдикта, направленные на модерацию конфуцианства и конфуцианских штудий, выходят за этот год в большом объёме.

В хронике императора мы видим всего три типа информации: хроника происходящих событий, очень лапидарная, астрономические явления, некрологи и эдикты. Эдикты — самое объёмное, что мы знаем. Но в эдиктах, к сожалению, фактическая часть, действие — это только пара фраз в конце. До этого это пространное идеологическое введение, где нужно показать причину эдикта. Поэтому, по сути, хроника правления императора даёт нам только опорные точки для размышления. Дальше нужно или использовать биографии, или идти ещё какими-то путями, чтобы находить подробности.

Дальше опять и на юге, и на севере идут военные походы. Тоже, наверное, это не случайно, потому что внешняя политика часто является инструментом реализации внутренней, и нужно, возможно, снять как-то напряжение. Понятно, что т. н. мятежи на севере конкретно императора не волновали: столица далеко что от северной границы, что от южной. Но показать окраинам, что влияние никуда не девалось — это необходимое действие. Если туда происходит какой-то поход, вероятно, это в том числе для того, чтобы снять напряжение со столичного региона, чтобы войскам было чем заняться. «Маленькая победоносная война» в режиме собственной страны. Надо понимать, что китайцы считали и считают эти народы своими. Это мы понимаем, что это какие-то внешние этносы, а для них это просто бунт на окраинах.

Бань Чао берёт народ шулэ, это современный Кашгар, это современный Синьцзян. Когда вы говорите, что сейчас там что-то не так с уйгурами, с ними всё так, просто это точка зрения китайцев, а не ваша: это их народ и они сами решают, что с ним делать.

В 81 г. — опять солнечное затмение. В 82 г. ко двору прибывает целая толпа ванов почти со всего Китая. Это важное событие, которое означает, что в этот момент центральный двор имеет обратную связь с владениями, нет сепаратных настроений. Я напомню, что до этого был мятеж ванов в 154 г. до н. э., «замятня» Ван Мана тоже явилась следствием регионального сепаратизма, просто уже с севера, из бывшего царства Ци. А здесь они все прибывают ко двору. И, видимо, не случайно прибывают. В тот же год, летом, в конкретный день объявляется смена наследника. Наследника Лю Цина понизили до цинхэ-вана, сделав наследником Лю Чжао, который и будет следующим императором. Цинхэ-ван — это не случайный титул. Цинхэ — это территория на севере Китая рядом с владением Дай. А во владение Дай был направлен Вэнь-ди при Лю Бане, чтобы потом начать править в Китае.

Это важная школа подготовки наследников, либо в данном случае почётная пенсия. Это регион влияния рода Доу. В 78 г. императрицей становится наложница из рода Доу, от которой даже не сохранилось имени. Она потомок императрицы Доу от императора Вэнь-ди в девятом поколении, а сам род длится с V в. до н. э. Он идёт из центра Китая. Потом он перебрался на север благодаря тому, что Вэнь-ди взял в жёны императрицу Доу. Цинхэ — это их родовое поместье. Очевидно, они каким-то образом перетасовывали карты. В итоге наследником становится другой человек. Предыдущий наследник тоже остаётся в сфере влияния, но отодвигается в сторону.

М. Родин: Получается, при смене наследника не сменили род и группировку при дворе. А это внутри группировки какая-то перестановка произошла.

В. Башкеев: Да, некие компромиссы. Но, чтобы это копать, нужно смотреть биографии. Я пока не успел этого сделать: у нас цикл идёт, как вы сами сказали, с пылу с жару.

Смена наследника — не просто какая-то блажь того же рода Доу. Это произошло после сходки ванов в центральном дворце в Лояне. Это огромное событие, отражающее какие-то перестановки во влиянии по всей стране.

М. Родин: Как у нас про современную политику говорят, когда в Кремле партия «либералов» проиграла партии «силовиков», и наоборот. Какие-то такие штуки.

В. Башкеев: Тектоническая вещь. Мы всегда должны примерять на современность, чтобы было понятнее, что на самом деле всё то же самое. Надо понимать, что политическая история — это вершина всего. Мы много говорим про экономику, про базис, про марксизм и прочее. И почему-то люди пытаются столкнуть их лбами. А на самом деле здесь чуть попроще в том смысле, что мы, когда смотрим эту историю, мы видим вершину айсберга. Под водой есть основание в виде экономики, но оно не отражается в придворных источниках: ни к чему это. И только от этой вершины происходящего мы можем прийти к базису. Здесь нет никакого конфликта. Просто нужно правильно изучать, чтобы от политической истории прийти к основе происходящих процессов. Но не говорить, что политическая история не важна. Фраза про «надстройку» звучит пренебрежительно. Это не надстройка, это пентхаус: самый высокий этаж, где живут самые важные люди. Чтобы дойти до низа, нужно туда попасть, а чтобы туда попасть, нужно копать внутрь. Для этого нужны историки. Просто поскольку их не так много, это происходит медленно.

Дальше мы видим, что, когда Лю Чжао становится наследником, в следующем месяце ряд ванов переводится с места на место. Т. е. совершенно очевидно, что сферы влияния в стране перераспределяются. Дальше в храме Гао-цзу, т. е. в храме Лю Бана, приносятся жертвы императорам Гуанъу-ди и Мин-ди, т. е. деду и отцу Чжан-ди.

Таким образом, в храме основателя рода показывают, что он пришёл к некоему компромиссу и разобрался с тем, что будет дальше. Но надо признать: видимо, это вынужденная мера, потому что через пол года он ещё раз приносит жертвы. Причём уже не в столице, Лояне, где находится храм Гао-цзу, а уезжает в Чанъань, бывшую столицу Западной Хань (это современный Сиань) в 800 км от Лояна, и приносит жертвы отцу Лю Бана, самому Лю Бану, его первому министру Сяо Хэ, и Хо Гуану (это ключевой человек при Сюань-ди, который обеспечил передачу власти от У-ди к следующему правителю). Т. е. жертвы приносятся всем ключевым личностям прошлого. Мне кажется, что это важное событие, потому что показывает, что император ищет где-то поддержки. И может её искать только в некоем трансцендентном пространстве. Видимо, давление на него увеличивается.

М. Родин: Причём, наверное, тут тоже позиция выражается, потому что он не абы кому приносит жертвы. И это тоже что-то значит.

В. Башкеев: Да, именно тем, кто фактически святой. «Я придерживаюсь самого главного курса, я прав, а не вы, я — правящий род, а не вы». Тут явно читается вынужденное перетягивание каната на свою сторону. Один из важнейших процессов, который мы явно наблюдаем, он появился ещё в начале Хань, когда род Люй вышел на арену, потом род Ван вышел на арену, то теперь у нас род Доу. Очевидно, это не просто гарем, и не как кто-то писал у нас комментарий на YouTube, что «опять всё из-за женщин». Это бытовой момент. А политически это просто канал прихода другого рода к власти. А род — это не просто фамилия, это целая территория с огромными богатствами. Это способ перераспределения власти в стране. Эта борьба непрерывна. Нет периодов спокойствия. И, естественно, источник это отражает.

Более того, вместе с жертвами император ещё добыл каких-то волшебных животных. Это тоже похоже на У-ди. Не помню точно: по-моему, белого оленя. Это тоже сакральный символ. Некое девство, чистота. «Всё у меня хорошо». Но это уже показывает, что, скорее всего, его начинают выдавливать из сферы принятия реальных решений на роль верховного жреца. Это процесс постоянный: мы его наблюдали неоднократно, и вот опять. На самом деле, это плохой знак для императора.

Надо понимать, что амплитуды политических и экономических процессов разные. Политическая борьба при дворе — это одно, она более острая. Экономическая и военная мощь страны может вообще быть независимой от этого. Можно сказать, что в этот момент извечное давление сюнну с севера постепенно приходит к концу. Сюнну постепенно уходят с политической арены, в том числе потому, что в первый раз появились северные сюнну. Южный субстрат отделился и ушёл в известном направлении, а северные оставались. У них не остаётся экономической мощи, чтобы постоянно давить на империю. Раньше приходилось тратить очень много денег на борьбу с ними.

М. Родин: Получается, мы сейчас наблюдаем важный момент, когда сюнну исчезают из китайской истории, чтобы через время появиться в европейской.

В. Башкеев: Да. Движение на запад началось фактически в I в. И другой источник нам об этом не скажет: других письменных источников, настолько близких к степняцким народам, у нас нет.

Одновременно с этим в этом же 83 г. опять мы видим, что император некомфортно чувствует себя во дворце: он начинает ездить по стране. Инспекционные поездки — это целый институт. Они начались при У-ди. Но У-ди правил 53 года, а здесь — всего 8 лет. На половине правления он начал ездить по стране. Значит, с одной стороны, у него есть инфраструктура, и он может оставить дворец, с другой стороны, во дворце ему нехорошо.

Он посещает центральные районы Китая, колыбель китайской цивилизации, которая не смогла стать локомотивом развития страны. Там свои рода, которые думали, что они самые важные, но в итоге к власти пришёл Лю Бан, который происходит с юга. Всё ещё центральная часть Китая имеет важное сакральное значение: бывшее царство Вэй, бывшее царство Цзинь периода Чуньцю, где самая интеллектуальная элита. Туда приходит Мэн-цзи к Лян Хуэй-вану, вану царства Лян, туда приходит У-цзи, автор второго трактата по военной истории после Сунь-цзи. И император туда поехал, видимо, какие-то компромиссы заключать. В этот же год было нашествие саранчи. Опять же вопрос: это действительно саранча, или очередной звоночек?

Одновременно с этим выходит типичный императорский эдикт ханьского типа, в котором в очередной раз призывается к поиску талантов среди книжников. Это всегда указание на то, что в управлении какой-то тупик, и нужны люди. Только раньше это было гораздо чаще, при У-ди — вообще постоянно. Здесь это единственный указ, где ищут таланты. Так и написано: «таланты». Нашли или нет — мы не знаем. Но мы знаем, что в итоге там есть целая академия, которая, по идее, должна их выращивать.

Дальше мы видим, что достигнута какая-то стабильность. Сменился цикл. Раньше был «цзяньчу (建初)», теперь — «юаньхэ (元和)», т. е. «цикл мира». Тут у нас было исследование нашего корифея Деопика Д. В., основателя научного направления, которое я представляю. Он сделал статью по циклам, где отмечает, что, когда в названии циклов выявляется какой-то «мир», «гармония», всё позитивное, что можно придумать — скорее всего, это означает, что идёт кризис. Т. е. это некое пожелание к Небу. Я склонен согласиться.

И одновременно идёт эдикт, поощряющий земледелие. Это всегда указывает на то, что купцы слишком увлеклись, надо опять людей вернуть к земле. Что-то с экономикой, очевидно, не так.

Одновременно с этим — инспекционные поездки на юг. На юге надо к людям относиться гораздо уважительнее, потому что они другой культуры, другого народа, и они вас могут просто не понять. Поэтому поездка длится недолго.

В следующем году, 85-м, он прямо говорит, что нужно восстановить жертвоприношения. Это чёткое указание на то, что император окончательно стал верховным жрецом, и больше нормально страной не правит, остался императором Японии или английской королевой. Это, естественно, не конституционный монарх. Но преобладание его сакральной функции налицо. Одновременно прилетают фениксы.

М. Родин: Сколько ему лет в 85-м г.? Он прекращает править по политическим причинам, или просто дряхлеет?

В. Башкеев: Ему 29, он в расцвете сил. Он и умер совсем молодым. Мы никогда не знаем, насколько это добровольное мероприятие. Но каких-то явных указаний, как при Лю Бане, когда мы почти уверены, что его убили, здесь нет.

М. Родин: Но феникс прилетел.

В. Башкеев: Да. Более того, самое загадочное в другом. Фениксы прилетают не первый раз: они были и при Сюань-ди. Но тут они отразились в указах, и не однократно. Выходит три указа, в каждом из которых отмечается прилёт фениксов. Что это за животные — я не знаю, я не орнитолог. Но факт в том, что это знамение отражается в документах двора, и не первый раз. Это не только при Чжан-ди, это и раньше было. Кто такие фениксы — это одна из загадок Восточной Хань. Надо коллективно этот вопрос решать с коллегами.

М. Родин: В смысле, что значит этот символ и как мы его должны воспринимать?

В. Башкеев: Скорее всего, это какое-то природное явление. Какие-то красивые перелётные птицы могли быть вполне. Но, естественно, это элемент политической борьбы. Это как затмение Солнца, которое тоже использовалось в политической риторике. Понятное дело, это лишь повод. Это знамение показывает, что борьба обострена до предела. Мы возобновляем жертвоприношения и говорим, что прилетают фениксы. Раз фениксы прилетели, выходит куча указов. Я, к сожалению, не успел их перевести. Очевидно, какая-то попытка показать, что император ещё что-то может.

В 86 г., третьем году цикла юаньхэ (元和), т. е. «начала мира», ещё одна инспекционная поездка, уже на север. Причём не просто поездка, а с кучей ванов. Представьте себе ситуацию, что столица находится в Петербурге, и какой-нибудь царь вдруг берёт всю знать, которая есть, и кортежем едет в Москву, или в Новгород. Куда-то туда, где обычно его не бывает. Но у нас другая политическая география. У нас нет триады центр-юг-север. Причём уезжают на север чуть не до северной границы. Насколько должно не сидеться при дворе, чтобы так случилось? Причём раньше можно было с сюнну подраться, и мы помним, что У-ди выезжал буквально в поле с войсками. А теперь сюнну нет, а поездки сохранились. Давление на человека во дворце какое-то совершенно запредельное, и тут просто психические силы могут не выдерживать уже: ты не знаешь, что может случиться во всех этих длинных коридорах.

М. Родин: В 86 г. ещё какое-то восстание случилось у цянов. Может, из-за этого?

В. Башкеев: Обычно, когда приходят военные проблемы, этим занимаются военачальники. А тут — ваны. Обычно ваны сопровождают императоров при сакральных поездках. В последний раз такое было, когда ваны приезжали в центр власти, а император сидел в столице. А тут поехали все.

Дальше явный маркер «жести», когда через два года император умирает, причём без видимых на то причин. Меняется девиз правления на «чжанхэ» (章和), «распространение мира». «Чжан» здесь ещё, видимо, явная аллюзия на Чжан-ди. Возможно, постфактум так было названо, я не могу сейчас сказать. Но то, что император максимально некомфортно чувствовал себя во дворце, можно говорить с уверенностью.

Завершая наш рассказ о политической истории этого периода правления, надо сказать, что дальше наше путешествие продлится во время, когда одна глава посвящена трём императорам, т. е. это очевидный кризис. И влияние женского рода становится главным сюжетом политической борьбы, которая в итоге приведёт к Троецарствию через сто с лишним лет. Когда мы увидим, что императоры рода Лю настолько потеряли влияние, что вынуждены придумывать механизмы косвенного влияния: искать людей, кого-то поддерживать, от кого-то дистанцироваться. Начинается другой формат политической власти при дворе.

Это правление рубежное. С одной стороны, император смог удержать страну, как инфраструктурную целостность, она даже добилась военных успехов. А с другой стороны, при дворе начинается полное переформатирование влияния, которое в итоге приведёт к евнухам. Как модно говорить, «евнухи погубили Китай». Погубили — не погубили, но стали большой силой. Мы отдельно об этом поговорим позже.

Эта последняя поездка императора на север за два года до смерти — это набат о скорых переменах. Это уже некие веяния Средневековья. Начинается новый исторический период, и уже нельзя действовать так, как раньше. Неимператорские рода настолько разрослись, настолько влиятельны и настолько амбициозны, что ты не можешь закрыть на них глаза. Просто раздать уделы своим сыновьям уже не получается. Сам род Лю очень сильно разросся. Мы помним, что и внутри него были сепаратные проблемы. Ещё при Ван Мане они решали, кто из них будет править страной, и между ними шла вооружённая борьба в начале Восточной Хань. Принятые механизмы балансировки этой борьбы уже не работают.

М. Родин: Как регионально в этот момент делилась империя? Какие были взаимоотношения между разными группировками? Они же все географические, я так понимаю?

В. Башкеев: Главное знание про Китай для тех, кто хочет глубоко погрузиться в страну — это понимание, что в Китае непрерывная история и непрерывная историческая память. «Хоу Ханьшу» впервые издан в современном издании в Китае в ХХ веке на родине Гуанъу-ди. Китайцы всё очень хорошо про себя помнят. И, как мы видим по современному Китаю, по работе Си Цзиньпина, они используют опыт прошлого.

Китайское оригинальное членение имеет природу экономически-географическую, т. е. это аграрные экономические регионы. Они сформировали семь царств периода Чжаньго. Чу и Цинь — ключевые царства по размеру. Цинь в итоге захватила Китай, как мы знаем, Чу потом перезахватила Китай руками Лю Бана. Это происходило на юге и на западе. А в центре было царство Цзинь. Оно распалось на три царства, Чжао, Вэй и Хань, находящиеся буквально в центре Китая, и они так и назывались: «Три Цзинь». Это было маркером разделения между Чуньцю и Чжаньго. С востока от них царство Ци и царство Лу, это Шаньдун, родина Конфуция. Царство Ци потом поглотило царство Лу. И с севера — царство Янь, это, грубо говоря, современный Пекин.

Эти царства и есть ключевые регионы влияния: центральные царства Чжао, Вэй, Хань, северные и северо-восточные царства Янь и Ци, и южное царство Чу. Вместо Цинь там в итоге Сычуань и эта вся западная история, китайская Сибирь, где делать нечего особо: там нет мощной экономики.

Борьба между севером, югом и центром — по сути это борьба между Чу, Янь и тремя центральными царствами. А поскольку Чу оказалось очень мощным, то они сумели придумать, как брать из гарема людей, сажать их на север, воспитывать там политическую элиту, и в итоге охватывать всю страну со всех сторон. Поэтому региональное членение, даже в I в. н. э. — это те рода, которые наделили на территориях либо южных, либо центральных, либо северо-восточных. Этих родов, не Лю, примерно 20. Их ваны контролировали юг, центр и север. Север — это как раз Дай и Цинхэ, где квартировал род Доу, начиная с 200 г. до н. э. Три столетия. Это десять поколений, грубо говоря. Это огромные традиции.

Соответственно, они становились держателями территории. Если ты эту территорию хочешь контролировать, ты можешь либо назначить туда вана, но это всегда будет некий компромисс, либо ты берёшь оттуда человека в гарем. У тебя выбора особо нет. А в некоторые территории ты не можешь назначить своего вана из рода Лю, потому что не пускают. В царство Вэй, например. Там были другие рода, не Лю. А когда род Лю наделяли вэйскими территориями, это быстро потом отменялось.

Поэтому вся борьба за Китай — это, по сути, борьба за региональное влияние. Юг пытается расшириться на север, но не может, потому что экономически люди не могут идти с юга на север: рисоводам нечего делать на севере и в центре. С центра пытаются контролировать юг, но это возможно только политически, потому что там другой климат. Когда Китай теряет север и центр, он ужимается до юга. Мы знаем Южную Сун, оставшуюся, когда пришли кочевники, когда пришли монголы, произошло то же самое, когда пришли маньчжуры, произошло то же самое. В общем, это магистральный процесс китайской истории.

Когда империя объединяется, это значит, что объединены центр, север и юг, как это не банально звучит.

М. Родин: Вы упомянули 20 родов. Насколько я понимаю, это недавнее и важное наблюдение.

В. Башкеев: Да. Это наблюдение буквально периода завершения первого тома «Ханьшу», где в процессе изготовления указателей пару недель назад во время внимательного наблюдения за наделениями территориями конкретных представителей рода Лю и не рода Лю, было выявлено, что есть территории, куда род Лю пускали, это юг и север, а в центр их не пускали, или пускали компромиссно, т. е. 50 на 50.

Дальше выясняется, что в центрально-восточном царстве Ци правит род Тянь, который породил Ван Мана, как главного сепаратиста, а затем, судя по всему, он породит очень много евнухов. Получается, что царство Ци всегда было несколько обделённым. Оно находится на Великой Китайской равнине, там очень хорошая экономика, но они зажаты между южанами, центральными и северными царствами. И им некуда деваться. Они должны либо с ними воевать, что невозможно физически, слишком большое превосходство, либо как-то политически пробираться при дворе. А при дворе их недолюбливали, потому что там никогда не было влияния правящего рода. Поэтому род Тянь оказался главным сепаратистом. Как только они сумели пробраться при дворе, получился Ван Ман. Просто пришлось поменять фамилию, чтобы их не опознали. Все помнят, что Ван Ман натворил, поэтому их ещё больше стали не любить. Я сильно подозреваю, что цисцы пробрались в гарем через евнухов. Это пока только моё предположение. Но я почти уверен, что оно может как-то оправдаться, потому что евнухи — это политическая сила, которая достигала своих целей.

Цель эта была очевидна: прийти к власти. Но мы знаем, чем это кончилось: опять всё развалилось, и началось Троецарствие, где правящий род Лю тоже имел некоторое влияние. Просто в итоге победил род Цао, который тоже, видимо, во многом был связан с евнухами. Но борьба была. Это мы сейчас знаем, что Вэй оказалось самым главным. А тогда не было понятно: там были царства Вэй, Шу и У, в одном из которых был род Лю. И эта борьба очень длинная. Она потом снова возобновится и будет долго повторяться.

М. Родин: Я правильно понимаю, что мы вычленяем 20 родов, которые столетиями определяют историю Китая?

В. Башкеев: Да. Самая главная задача для китаистов — проследить их судьбу вплоть до настоящего времени. Если мы посмотрим состав современного ЦК КПК, мы увидим, что там есть северяне в лице Си Цзиньпина, южане в лице экономики и аньхойцев, которые там 70% занимают, и центральный Китай, выходцы из которого занимают Секретариат и Центральную комиссию по проверке дисциплины, отвечают за идеологию. Си Цзиньпин хорош тем, что сумел объединить страну компромиссно, видимо, вот таким образом. Я всегда говорю: Си Цзиньпин читает историю Китая очень внимательно. Нам тоже нужно это делать.