Евгений Пчелов в «Родине слонов»

Можно ли сказать про русских царей «поскреби русского — найдёшь татарина»? Почему дочери Романовых были обречены оставаться старыми девами? Как византийские традиции отрезали московских царей от европейского «рынка женихов и невест»?

Чаще всего мы не представляем насколько сильно «брачные стратегии» влияли на внутреннюю и международную политику нашей страны в XIII-XVII вв. О том, на ком и почему женились правители Московский Руси, за кого они отдавали замуж своих дочерей рассказывает кандидат исторических наук, заведующий кафедрой вспомогательных исторических дисциплин Историко-архивного института РГГУ Евгений Владимирович Пчелов.

Стенограмма эфира программы «Родина слонов» с кандидатом исторических наук, заведующим кафедрой вспомогательных исторических дисциплин Историко-архивного института РГГУ Евгением Владимировичем Пчеловым.

Михаил Родин: Сегодня мы будем продолжать разговор, который начали с Федором Борисовичем Успенским – разговор о династических связях и брачных стратегиях, которые в разное время практиковались на Руси. Прошлую программу мы закончили на монгольском нашествии. Мы выяснили, насколько плотно Рюриковичи общались с внешним миром (в династическом смысле), насколько активно они роднились с западной Европой, насколько активно общались даже с Великой степью, беря себе в жены половчанок (потом, как выяснилось, это играло большую роль во внутренней политике Руси). А потом пришли монголы, и все изменилось – но в каком духе?

Евгений Пчелов: Монгольское нашествие кардинально изменило политическую и государственную ситуацию на Руси: русские княжества перестали обладать государственным суверенитетом, верховным правителем русских земель считался ордынский хан, а русские князья были вассалами Орды. Поэтому, конечно, о той политике домонгольского времени, когда Русь поддерживала широкие отношения с Европой и взаимодействовала с разными странами большей или меньшей отдаленности, уже речь не шла. Монголы оторвали Русь от Европы, и она оказалось включена в орбиту скорее вот этой восточной структуры, нежели европейской.

Михаил Родин: Как это произошло? Рюриковичи сами приняли решение больше не контактировать с Европой, или, предположим, в Западной Европе решили, что у русских князей «понизился статус»?

Евгений Пчелов: Сложно сказать. Дело в том, что Европа воспринимала монголов как нечто совершенно чуждое и первоначально испытывала большой страх перед Ордой. А русские князья просто оказались раздавлены, по сути дела. И поэтому здесь уже самостоятельной политики (а династические связи – это элемент, прежде всего, суверенной, самостоятельной политики правителей) не было. Брачная стратегия изменилась очень существенно; поскольку род Рюриковичей к этому времени сильно разросся, и существовал конгломерат княжеств с отдельными династиями, находившимися в более-менее отдаленном родстве, в основном большая часть браков тогда представляла собой союзы между различными ветвями Рюриковичей, внутри конгломерата русских княжеств. Полной информацией мы не обладаем, но так можно говорить в отношении времени от XIV и до конца XV вв. Конечно, браки заключались не только среди этих ветвей, но прежде всего – среди них.

Во второй половине XIII и в начале XIV вв. были браки с ордынками, то есть происходили матримониальные контакты с Ордой, в том числе даже с чингизидами. В частности, Глеб Василькович, князь Белозерский, был женат на дочери хана Сартака, то есть внучке Батыя. Учитывая тот факт, что его отец, Василько Константинович, погиб во время монгольского нашествия, а дед, Михаил Всеволодович Черниговский, погиб в Орде в 1246 году, для Глеба брак с родственницей хана был очень статусным. Вообще с точки зрения русских князей браки с чингизидами были статусными, но их было не очень много.

Михаил Родин: То есть его сын мог претендовать на ханство?

Евгений Пчелов: На ханство, конечно, нет – это право передавалось все-таки по мужской линии. Тем не менее, его потомки, Белозерские князья, оказались потомками чингизидов. Федор Ростиславич Черный тоже, как мы знаем, женился на родственнице хана: на этот счет есть разные предположения, но, тем не менее, его супругой была ордынка. Из московских князей на ордынке был женат Юрий Данилович, это известный факт: он женился на сестре хана Узбека Кончаке, которая потом погибла в тверском плену, что позволило обвинить Михаила Ярославича, князя Тверского, в ее смерти. Браки с родственниками ханского дома были не очень многочисленны; кроме того, все они приходились на конец XIII – начало XIV вв. Потом, в особенности тогда, когда Орда принимает ислам и становится мусульманским государством, подобного рода браки прекращаются. Хотя в целом на ордынках женились.

Михаил Родин: Конечно, Орда большая – это ведь не только чингизиды.

Евгений Пчелов: Да, не только чингизиды, но и любые знатные роды могли быть элементом брачной политики русских князей. В какой-то степени это было опасно, но в какой-то степени наличие родственников в Орде обеспечивало и определенную защиту в отношениях с самой Ордой. Поэтому вот эта традиция продолжалась некоторый период времени.

Если мы с вами посмотрим на примерно XIV век, здесь, конечно, в центре внимания окажутся Московские и Тверские князья – просто потому, что они известны лучше других. Здесь мы увидим в основном такую тенденцию: большая часть браков заключается внутри Рюриковичей, среди ответвлений московских династий. С начала XIV появляется еще такое направление, как Литва. Великое княжество Литовское формируется как достаточно сильное государство, и мы знаем, что на протяжении XIV века оно активно поглощало тем или иным способом бывшие древнерусские княжества и земли – то есть стало альтернативным центром объединения.

Михаил Родин: Альтернативной Русью – иногда встречается и такой термин.

Евгений Пчелов: Да, но это не совсем верно: преуменьшать литовский характер этого государства не стоит: там была литовская династия и литовская знать. Но язык был древнерусский, хотя и в его западнорусском, условно говоря, варианте; также там было большое количество православного населения. Естественно, все эти княжества тем или иным способом оказываются в орбите литовского влияния, и в конечном итоге на протяжении XIV и начала XV вв. Литва достигает большого могущества. Поэтому и Московские, и Тверские князья очень активно стремятся заручиться поддержкой Литвы как крупного соседа на западе. Первый «московский» брак был заключен Симеоном Гордым с дочерью Гедимина; у Тверских князей мы тоже это наблюдаем: например, княжна Ульяна Александровна, сестра Тверского князя Михаила, становится второй женой Ольгерда; Ягайло, впоследствии ставший польским королем Владиславом – это как раз сын Ольгерда и Ульяны. То есть это был ближайший родственник Тверских князей, и через него сложились союзнические взаимоотношения Михаила Тверского с Ольгердом – в противовес Дмитрию Донскому. Это, конечно, была большая, очень существенная политика Литвы, но на запад, за пределы Литвы, никакие матримониальные связи не проникали.

Михаил Родин: Насколько я помню, были какие-то родственные связи даже с рыцарскими орденами, потому что князья Смоленской ветви активно убегали туда к родственникам перед самым Ледовым Побоищем.

Евгений Пчелов: Дело в том, что это, во-первых, Западная Русь, во-вторых, там были некоторые родственные связи, в частности, с фамилией Буксгевден (это известная семья рижского архиепископа Альберта) и даже с известным немецким родом Рейсс (Reuß), который происходил от потомства местного рыцаря с русской княжной Галицко-Волынской династии; собственно, Reuß и есть искаженный корень «рус-». Но это все-таки западная Русь, это продолжение домонгольской традиции, которая потом естественным образом прекращается в силу включенности Руси в Великое княжество Литовское. А мы говорим все-таки о более позднем периоде, и вот в этот период за пределы Литвы, дальше в Европу, связи, конечно, не идут. Все ограничивается Литвой, немножечко Ордой (в самом начале) и, в основном, браками между разными представителями династии Рюриковичей.

Были также достаточно распространены браки с разными боярскими фамилиями, причем достаточно высокопоставленными. Если мы посмотрим на московскую династию, то увидим следующее. Юрий Данилович и его второй брак – это Кончака. Кем были жены Ивана Калиты, мы не знаем; хотя мы знаем их имена, но какова была эта брачная политика, сказать сложно. Первой женой Симеона Гордого была литовская княжна, второй женой была дочь Смоленского князя, третьей женой была дочь Тверского князя. То есть это все были браки между Рюриковичами.

Михаил Родин: Хочется отметить такой момент: мы говорим «первая жена», «вторая жена», «третья жена», но в православной традиции подразумевается только одна жена одновременно, и для того, чтобы появилась следующая супруга, должен был быть серьезный повод.

Евгений Пчелов: Да, конечно, и в основном это было вдовство – именно оно позволяло жениться второй или третий раз. Всего возможно было заключать брак трижды. Случаи разводов были экстраординарны и единичны, да и вообще по сути дела невозможны в этой традиции. Кем была жена Ивана Ивановича, отца Дмитрия Донского, мы не знаем; есть предположение, что она была из рода московских тысяцких Вельяминовых, но так это или не так, сказать сложно. Дмитрий Донской женился на княжне Евдокии – это была дочь Суздальско-Нижегородского князя.

Михаил Родин: Вы упомянули тысяцких – но ведь это были даже не московские бояре, а просто управители.

Евгений Пчелов: Московские тысяцкие были руководителями городского самоуправления.

Михаил Родин: То есть чиновники из простого народа?

Евгений Пчелов: Вельяминовы – это очень древняя фамилия, старинный род. Они были тысяцкими не только при Московских, но и при Владимирских и Ростовских князьях.

Михаил Родин: Но они – не Рюриковичи?

Евгений Пчелов: Нет. Вот еще пример такого брака с древними фамилиями: один из сыновей Владимира Андреевича Серпуховского, Ярослав Владимирович, князь Малоярославецкий (в честь него был назван Малоярославец), был женат на внучке боярина Федора Кошки. Это предок Романовых; старомосковское боярство, очень почтенное, которое изначально находилось на службе у московских князей. Вот такой брак, например, мы видим, когда боярская аристократия могла отдавать невест.

Михаил Родин: Когда я говорил «простые», я не имел в виду совсем простолюдинов, конечно, но не Рюриковичей.

Евгений Пчелов: Да, это были не князья: например, брак Дмитрия Донского и Евдокии Дмитриевны. Далее: брак Василия I и знаменитой Софьи Витовтовны, дочери великого князя Литовского, очень значимого, мощного, действительно масштабного государя для Европы того времени. Потом – Василий II, их сын, который остается десятилетним к моменту смерти отца; дед, Витовт, становится опекуном внука. Тогда были очень тесные связи с Литвой, и Софья сыграла серьезную роль в русской истории – вот в этой династической войне между Василием II и дядей, Юрием Дмитриевичем. Это был «литовский» брак.

Сам Василий II женится на дочери как раз вот этого Ярослава Владимировича, князя Малоярославецкого, на Марии Ярославне, княжне Боровской: это был брак между двумя ветвями Московского дома. А вот дальше Иван III первым браком женится на Марии Борисовне, княжне Тверской.

Приведенное перечисление показывает, что большая часть браков – это, в основном, разные ветви Рюриковичей, или ближайшие, или более отдаленные. Это были представители и Смоленского княжества, и более мелких уделов; и Тверские князья между собой роднились, и Суздальско-Нижегородские, и Московские, и так далее. То есть вот этот, условно говоря, клан – это, в основном, потомки Всеволода Большое Гнездо и в целом Владимира Мономаха.

Михаил Родин: Этот период (начиная с Дмитрия Донского и дальше – до Ивана III) в школьных учебниках преподносится как эпоха подготовки к собиранию русских земель. Понятно, что процесс был гораздо сложнее, и был он не всегда осознанным, но вот именно в этом смысле династические связи как-то влияли на это?

Евгений Пчелов: Это очень сложный вопрос. Такого явственного момента, как династический брак, за которым следует некоторое присоединение, не прослеживается. Есть предположения, что первоначально такие примыслы были у Ивана Калиты, но мы не можем этого доказать, потому что у нас нет такой генеалогической информации. По той генеалогической информации, которую мы имеем, мы можем заключить, что это были не попытки путем браков присоединить, объединить, добиться какого-то укрупнения, а это была именно внутрикняжеская политика, союзнические взаимоотношения между разными княжествами. То есть это была политика не присоединения, а политика договорная – дипломатические взаимоотношения между разными княжествами Руси. И присоединение относится, в большей степени, ко времени Ивана III. В некоторой степени и до него существовали такие тенденции, но присоединение при Иване III было действительно масштабным явлением. Династические связи же особой роли не играли. Единственный момент – связь с рязанскими князьями спровоцировала некое ограничение внешней княжеской политики в Рязани: там чувствовался своеобразный контроль. Михаил Борисович, князь Тверской, бежит в Литву, Иван Иванович, князь Рязанский, бежит в Литву, и таким образом, практически без войны, происходит присоединение их земель. В каких-то случаях это могли быть приобретения – как, например, в случае с Ростовским княжеством: половина Ростовского княжества была выкуплена Иваном III. В общем, присоединение происходило разными путями, но брачная политика здесь не играла решающей роли.

Михаил Родин: Получается, что брачная стратегия мало влияла на собирание земель. Насколько важна была в тот период личная приязнь между брачующимися? Это были браки по любви?

Евгений Пчелов: Конечно, нет, это был политический момент. Например, Василий I и Дмитрий Донской понимали, что необходим союз с Литвой – отсюда появился брак с Софьей. Это были политические отношения между государственными образованиями; это сейчас мы говорим «Русь» и понимаем ее как нечто общее, но на самом деле это был конгломерат разных государств. Каждый князь мыслил себя князем, прежде всего, своей земли, и князья Суздальско-Нижегородские оберегали свой Нижний Новгород, князья Московские – свою Москву, Тверские – Тверь, а Рязанские – Рязань. Это были вполне самостоятельные государственные образования (хотя и был верховный великий князь Владимирский), и с большей или меньшей степенью самостоятельности они взаимодействовали между собой. Эти браки были, конечно, отношениями внутри одного рода – но одновременно они были и межгосударственными браками.

Михаил Родин: Здесь стоит обратить внимание на следующее: почему в XIV веке в такой значительной степени изменились (фактически, прекратились) династические отношения с монгольской знатью. То есть нужно поговорить про ислам, так как до его принятия ничто не мешало брать половчанок, крестить их в православие и жениться на них. Но с исламом так не получалось.

Евгений Пчелов: Да, с исламом так не получалось, потому что это был уже вопрос вероисповедания. Вообще браки с мусульманками (в частности, татарками) и убеждение, что русские как-то роднились с татарами именно исламского периода – это, в большей степени, мифологизация. Религиозный фактор вставал здесь четкой преградой, которую было сложно преодолеть, потому что это очень серьезные монотеистические традиции, которые ограничивали возможность таких браков – это было не язычество, более-менее индифферентное к таким вопросам. Даже потом, предположим, в период Московского царства, вопрос перехода жениха или невесты в православие был принципиально важным – и больше того, этого не происходило даже в случае с лютеранами. А здесь был ислам, кардинально другая система, и здесь уже подобного рода браки были крайне маловероятны.

Михаил Родин: Это очень важно для понимания того, что фраза «Поскреби русского – найдешь татарина» основана на мифе.

Евгений Пчелов: Можно почитать книгу генетиков Балановских «Русский генофонд на Русской равнине» и увидеть, что влияние татарского генетического фактора очень незначительно.

Михаил Родин: Кроме того, «рядовое» население жило отдельно, а знать отдельно, причем знать поддерживала отношения с иностранными родами – но даже в этой среде подобных браков особенно не было.

Евгений Пчелов: Были, конечно, выходцы из Орды, которые принимали крещение, и далее в роду наследовались их фамилии. Затем были такие «условно-мусульманские» браки, правда, уже в более поздний период: мы знаем, что дочь Ивана III была выдана за крещеного казанского царевича. Но он был, по сути, наследником Орды, но не частью Орды как таковой – татары, которые оказывались здесь, принимали крещение.

Михаил Родин: Им было выгодно переселиться сюда и поступить на службу к белому царю.

Евгений Пчелов: Безусловно. Еще один очень важный момент надо иметь в виду: не все легенды о происхождении русского дворянства от ордынских предков достоверны, потому что легенды о традиции татарских «выездов» в Русь – это общая ситуация, справедливая не для всех регионов. Где-то это было так, где-то не так, но получилось, что создались вот такие образы, во многом мифологические. Иногда эти утверждения основываются на количестве татарских фамилий, которое действительно поистине огромно: Аксаковы, Мусины-Пушкины и так далее. Да, это прозвища тюркского происхождения, но это прозвища, которые превратились именно в русские фамилии; то есть не обязательно прозвище обозначало происхождение. Прозвища, то есть «некрестильные» имена, бытовали активно, в том числе прозвища тюркского происхождения, в том числе в русской среде, но это не означало, что Мусины-Пушкины или Аксаковы – потомки татар. И те, и другие относятся к древним русским родам.

Михаил Родин: А могло быть такое, что дворяне сами себе придумали знатную родословную, ведя ее в том числе от чингизидов, специально для того, чтобы быть сильнее в местнических спорах?

Евгений Пчелов: Да, придумывали, но уже позже, во времена Московской Руси. Ближе к концу XVII века такие легенды действительно создаются, и там мы видим уже сформированный ряд таких преданий.

Михаил Родин: Тогда, когда была уже местническая система?

Евгений Пчелов: Да. Понятно, что происхождение откуда-то извне всегда придает какой-то вес – особенно, если это происхождение из Орды, из Пруссии, из Литвы.

Михаил Родин: Мы уже упомянули очень важное имя, имя Ивана III, и упомянули его первую жену. Брак с первой женой укладывался в старую традицию, то есть точно так, как мы рассказывали. А потом случилась важная вещь: на горизонте появилась Софья Палеолог.

Евгений Пчелов: Важные события начались раньше: в начале XV века, в 1410-х гг., Василий I выдал свою дочь Анну за наследника византийского престола – Иоанна Палеолога. Это был первый брак московской династии с Палеологами (первый и не последний), а также вообще первый брак, который не укладывался в ту картину, которую я обрисовал. То есть некоторые претензии на связь с Византией и на некоторое взаимодействие уже существовали в начале XV века. Хотя брак этот был очень недолгим: Анна умерла буквально через несколько лет после свадьбы, а Иоанн стал императором (в тот период времени он был соправителем отца), так что, в принципе, этот брак оставил не очень большой след. Но он был.

А вот женитьба Ивана III на Софье Палеолог (Зое Палеологине) в 1472 году была действительно эпохальным событием в истории. Здесь была несколько сложная ситуация, потому что инициатива этого брака исходила во многом с римской стороны. Византии уже не существовало, уже не было в живых императора, деспота Мореи, Фомы Палеолога, и его дети, в том числе и Зоя, жили и воспитывались в Риме. И кардинал Виссарион Никейский, который был воспитателем Зои, был сторонником заключения ее брака с Иваном Васильевичем, потому что религиозная ситуация взывала к тому, чтобы приблизиться к унии. И снова эти униатские планы потерпели крах, но в результате мы получили наследницу византийских императоров, племянницу последнего византийского императора Константина.

Этот брак привел к очень серьезным последствиям и в брачной стратегии семьи, и вообще в истории, культуре и идеологии России. Идея преемственности Руси от Византии, которая позже вылилась в концепцию «Москва – третий Рим», восходит к этому браку. К нему же восходят: ансамбль Московского Кремля, Российский Государственный герб, церемония венчания на царство, представление о дарах Мономаха, – переданных на Русь регалиях – некоторые системы формировавшихся чинов московского двора по некоторым византийским образцам, и такие явления, как выбор невесты для государя или для наследника престола. Все это было византийскими традициями.

Михаил Родин: Хочется прояснить один юридический (или политический?) аспект. В какой момент в Риме возникла мысль о том, что можно выдать дочь императора, хоть уже и почившей империи, за Ивана III, великого князя, ведь он не был царем? После того, как стало очевидно, что он уже не вассал Орды, или после того, как он просто стал силен за счет присоединенных земель?

Евгений Пчелов: Он стал силен, но, по сути дела, прекращение выплаты дани в Орду закончилось в 1470-х гг., то есть вскоре после брака с Софьей Палеолог, поэтому с формальной точки зрения, когда строили эти планы, Иван III еще оставался вассалом Орды. Но статус Московского государства был совершенно иным, это было мощное государство, было понятно, что это очень важная сила. И это было православное государство с православным государем, который поддерживал именно православную церковь – в том числе и в таком «вселенском» масштабе. Поэтому с религиозной точки зрения это было принципиально существенно. И брак, который был задуман как некий ход в религиозной политике, вылился в конечном итоге в нечто большее. Зоя, которая стала на Руси великой княгиней Софьей Фоминичной, как ее называли, путем очень интересных комбинаций в конечном итоге добилась того, что именно ее потомство стало наследовать Ивану III, а не потомство Марии Борисовны, хотя там были старшие дети.

Прежде всего, это был Иван Иванович, старший сын Ивана III, который в 1483 году женился на дочери молдавского господаря Штефана чел Маре или Стефана Великого. Это был очень влиятельный православный государь тогдашней Восточной Европы. Молдавия тогда была крупным государством, которая имела связи и с Киевскими князьями, и с Гедиминовичами, и с Мангупскими правителями – крымскими родственниками Палеологов; эта византийская традиция для Штефана также была существенна. И соединение Ивана Ивановича, наследника русского престола, и Елены Стефановны было династическим браком именно международного порядка, который выводил Русь на более высокую ступень, нежели просто великое княжество.

Таким образом и начинается такая традиция контактов. Потом племянница Софьи Палеолог Мария выходит замуж за Василия Михайловича, князя Верейского, двоюродного брата Ивана III, эти связи укрепляются, и, в общем, Русь при Иване III начинает активно взаимодействовать со многими европейскими странами. На Руси в относительно большом количестве появляются иностранцы, устанавливаются контакты со Священной Римской империей германской нации. Русь становится независимым суверенным государством.

Михаил Родин: Со своей внешней политикой, понятно. Казалось бы, должно начаться привычное нам явление: сын Ивана III берет себе в жены еще какую-нибудь дочь европейского короля… но нет – там возникает уже другая традиция.

Евгений Пчелов: Здесь возникает вот какая сложность. Россия (Московия, Московское государство, можно называть как угодно; кстати, именно при Иване III начинает постепенно распространяться эта греческая форма названия государства – «Россия», первоначально с одним «с») – это православное государство, в котором правит православная династия. Значит, для того, чтобы заключать с представителями каких-то европейских стран династические браки, нужно было, чтобы невеста принимала православие, приезжала на Русь, и заключался православный брак. Брак с Софьей Палеолог был браком между православными; брак с Еленой Стефановной тоже был браком между православными – но на этом, фактически, православные государства в мире закончились. Православным царством, кроме Московского, было Грузинское царство, но Грузия была довольно далеко, и взаимоотношения с ней начались только в конце XVI века.

Михаил Родин: Армяне – но они были монофизитами.

Евгений Пчелов: У армян вообще не было в тот момент государственности как таковой, к тому же, это была периферия, а важна была именно западная политика. И это был существенный вопрос: возможно ли было, чтобы иностранная принцесса приняла православие и осталась на Руси как царица?.. С другой стороны, из Византии пришла древняя традиция (она существовала там, по меньшей мере, с VIII века) выбора невесты из подданных. Государь может брать невесту из подданных и возвышать ее до своего статуса, не пороча свой собственный статус, так как именно муж был в браке главным, а не жена.

Первый такой случай – это первый брак наследника Ивана III, Василия III Ивановича, в 1505 году. Первой девушкой (конечно, исключительно из дворянского сословия), выбранной такой образом, становится Соломония Юрьевна Сабурова. Дальше эта традиция продолжается (как у Рюриковичей, так и после этого у Романовых вплоть до петровских времен): например, Анастасия Романовна Юрьева из семьи Романовых была выбрана точно таким же способом, Марфа Васильевна Собакина, третья жена Ивана Грозного – тоже. Конечно, были случаи, когда государь сам выбирал себе невесту, и этот брак заключался без таких церемоний: например, Елена Васильевна Глинская, мать Ивана Грозного, вторая супруга Василия III, была выдана замуж безо всякого выбора. Князья Глинские были известным литовским аристократическим родом, кстати говоря, ордынского (татарского) происхождения, потому что они возводили свой род к Мамаю; действительно, на Руси в период Московского государства появляются выходцы из Орды, например, князья Юсуповы и Урусовы, потомки Едигея. Понятно, что Орда на тот момент была слабеющей во многом структурой, а Русь, напротив, набирала силу, и ордынцы стремились туда. Итак, Елена Глинская, княжна Литовская (хотя и с восточными корнями), православная, оказывается женой Василия III, матерью Ивана Грозного.

Если же мы посмотрим на брачные стратегии самого Ивана Грозного, мы увидим, что это очень странное явление.

Михаил Родин: Стратегии Ивана Грозного – это вообще странное явление.

Евгений Пчелов: В них совместилось несколько любопытных моментов и экстраординарных явлений. Первая супруга, Анастасия Романовна Юрьева, была выбрана с помощью церемонии, и этот брак был очень счастливым, как нам известно. После ее смерти Грозный женился на кабардинской (черкасской) княжне Кученей (Гуэщэней) – Марии Темрюковне, как она начинает называться в православии. Это были правители Кабарды; соответственно, устанавливались первые контакты с Северным Кавказом. После ее смерти была Марфа Васильевна Собакина, также выбранная с помощью церемонии. Больше трех раз жениться было нельзя; Иван Грозный хотел жениться в четвертый раз, и он обосновал это тем, что с Марфой Васильевной брака, фактически, не было: она заболела и скончалась через короткое время после венчания. Кроме того, по мнению Ивана Грозного, его жен «извели». В виде исключения ему было разрешено жениться в четвертый раз, хотя определенное время ему нельзя было находиться в основном пространстве Благовещенского собора; там до сих пор сохранилось крыльцо, по которому он сходил в предел. Брак с Анной Алексеевной Колтовской очень быстро распался: Грозный отправил ее в монастырь. У нее был постриг, точно так же, как и у Соломонии Сабуровой; именно в XVI века берет начало традиция отправлять жен в монастырь, что, фактически, знаменовало собой развод. Анна Алексеевна прожила в монастыре очень долго и умерла там в 1626 году, при Михаиле Федоровиче – можно посчитать, насколько она пережила мужа. Далее был брак с Анной Григорьевной Васильчиковой, уже безо всякого выбора – но это все были венчания и свадебные чины. Затем были Василиса Мелентьева и Мария Нагая (от которой родился сын Дмитрий), которые тоже сочетались с Грозным законным браком. Итого он был женат шесть раз, что совершенно экстраординарно для православной традиции.

У него были также планы относительно Англии. Он состоял в весьма любопытной переписке с Елизаветой I; Грозный думал о том, чтобы жениться на ее родственнице, Марии Гастингс. У нас ее обычно называют племянницей, хотя она была четвероюродной сестрой Елизаветы – по дальнему родству через женские линии.

Михаил Родин: Это была попытка заключить династический брак?

Евгений Пчелов: Да, это был бы осознанный династический брак, который принес бы союз с Британией. Конечно, он не осуществился, потому что, думаю, и сама Мария Гастингс, и Елизавета опасались таких моментов, зная о том, что происходит на Руси. И дальше попытки к заключению династических браков продолжались – с большей или меньшей интенсивностью, но по большей части это были браки с местными девушками: это Федор Иоаннович и Ирина Годунова, это царевич Иван Иванович и его три жены – представительницы русского дворянства, и так далее.

А вот когда царем стал Борис Годунов, для него очень важной оказалась легитимация собственной власти и своего царского статуса – а династические браки как раз и утверждают такие вещи. Поэтому он начал искать иностранного жениха для своей дочери Ксении Борисовны. Были переговоры по поводу шведского принца, были переговоры со Священной Римской империей германской нации, с Габсбургами, что было очень важно, потому что Габсбурги представляли самое статусное государство своего времени. После этого в Россию приезжает датский принц Ганс, младший брат известнейшего датского короля Кристиана IV. Ганс кажется идеальным женихом для Ксении, но он умирает, и брак не заключается.

Здесь возникает очень большая проблема, которая в итоге пресекает все эти идеи: русская царевна должна была выйти замуж за человека, по статусу равного ей. Если царь мог жениться на представительнице дворянской фамилии из числа подданных, то царевна не могла выйти замуж за своего подданного – это было бы ударом по ее статусу. Но для того, чтобы она вышла замуж за равного, ее потенциальный жених должен был принять православие и остаться в России: таких желающих особо не находилось. Это было крайне трудноразрешимое препятствие.

Михаил Родин: Получается, царям не за кого было выдавать дочерей замуж?

Евгений Пчелов: Вопрос веры оказывался камнем преткновения – православных государств, кроме Грузии, попросту не было. Хотя делались попытки наладить контакты с карталинскими и кахетинскими князьями, но это было далеко и сложно. Романовы попытались произвести таким образом легитимацию, заслужив признание в Европе и войдя в европейский контекст, потому что Михаилу Федоровичу эта легитимация была очень нужна: царский статус Романовых был признан разными государствами не сразу.

У Михаила Федоровича была старшая дочь Ирина, и он тоже попытался организовать такой брак, пригласив в Россию Вальдемара, сына того же Кристиана IV от второго брака – с Кирстен Мунк. Вальдемар приехал в Россию и уже вроде бы был готов жениться на Ирине, но ему нужно было принять православие – а он наотрез отказался это делать. И тогда возникла патовая ситуация. На то, чтобы остаться в России, могли согласиться только младшие наследники, которые явно не претендовали на престол у себя дома, но здесь этого не получилось из-за религиозного момента. Отпускать его не хотели, так как к свадьбе, по сути, все было готово; его стали уговаривать. Он хотел уехать, но его взяли, фактически, под домашний арест, а при попытках бежать несколько раз возвращали, и эта ситуация тянулась в течение достаточно длительного времени. Это были последние годы правления Михаила Федоровича; в конечном итоге тот умирает, и на престоле оказывается Алексей Михайлович, младший брат Ирины. Он отпускает Вальдемара, потому что понимает, что никакого решения добиться невозможно.

Этот случай с принцем Вальдемаром и Ириной Михайловной (которая так и остается девицей) приводит к тому, что больше никаких попыток подобного рода русские цари уже не предпринимали. Было понятно, что успех тут очень маловероятен. И бедные царевны оставались незамужними. Бытует представление, что они массово уходили в монастырь, хотя на самом деле такого не было: постриги бывали, но чаще всего ближе к смерти. По большей части они просто жили в царских теремах всю жизнь, и вот такая судьба ждала русских царевен.

Если мы посмотрим на династию Романовых XVII века, мы увидим, что девочек рождается больше, и живут они дольше, а мальчики умирают очень рано. И семья Романовых XVII века – это, фактически, женская семья, то есть множество взрослых женщин и отдельные представители мужской части. В конце XVII века мы видим ситуацию конфликта именно женщин: энергичной Софьи Алексеевны, которая не может никуда вырваться, и Натальи Кирилловны, ее ровесницы. Мужская часть была представлена малоспособным Иваном Алексеевичем и маленьким Петром.

Михаил Родин: Вот чем на самом деле вызвана эта борьба родов.

Евгений Пчелов: Да, это была, по сути, «женская жизнь». Из каких фамилий выбирали невест (если был выбор): старались выбирать из тех, что были не очень родовиты (хотя имела место женитьба Михаила Федоровича на княжне Долгоруковой, которая умерла вскоре после свадьбы) и находились вдалеке от дворовых интриг. Это были Стрешневы, Милославские, Нарышкины, Лопухины – древние, но находящиеся в отдалении от двора фамилии. Сами они не играли серьезных ролей, хотя через такие браки и поднимались. Например, Петр Андреевич Толстой, известный при Петре I, или Василий Никитич Татищев были родственниками цариц: один был родственником Марии Ильиничны Милославской, другой – Прасковьи Федоровны Салтыковой. Даже отдаленная родня поднималась и занимала ключевые места, безусловно, но первоначально, когда шла такая брачная стратегия, это были не очень близкие ко двору дворянские фамилии.

Михаил Родин: Давайте подведем итоги. Весь этот период, начиная с монгольского нашествия, то есть с XIII века, и до конца XVII века, Московия оказывалась в династической изоляции.

Евгений Пчелов: Да, и в XVII веке эта изоляция стала абсолютной. И только Петр I в начале XVIII века смог переломить эту тенденцию и начать новый этап династической истории и династических связей, а также новые отношения к религиозному принципу, что позволило вывести Россию в круг европейских держав с помощью династической политики.