СВЕТЛАНА МАЛЫХ В «РОДИНЕ СЛОНОВ»

Сколько продержались в Египте «чёрные фараоны» — представители нубийской династии? Как были устроены нубийские пирамиды? Какую роль в изучении царства Куш сейчас играют российские археологи?

О загадочной нубийской цивилизации рассказывает кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института востоковедения РАН Светлана Евгеньевна Малых.

Стенограмма эфира программы «Родина слонов» с кандидатом исторических наук, старшим научным сотрудником Института востоковедения РАН Светланой Евгеньевной Малых.

Михаил Родин: Сегодня мы будем говорить на не самую известную и не самую популярную в исторических кругах тему. Настолько неизвестную, что, когда я учился на истфаке, у нас даже была такая байка: когда студент записывал название лекции, он написал у себя в тетради «Лопаты – ими роют». На самом деле лектор, естественно, произнес «Напата и Мероэ». Это, собственно, две столицы того государства, про которое мы будем говорить: мы будем говорить о нубийской цивилизации, о царстве Куш – собственно, Мероэ, «остров» Мероэ… как это еще называют?

Светлана Малых: Нубия, Куш, Мероэ. Иногда в античных памятниках называют «Эфиопия». Отсюда идет путаница.

Михаил Родин: Это большая, серьезная цивилизация, которая существовала не одну сотню лет, которая постоянно взаимодействовала с Египтом. Мы говорили про хеттов – это было потерянное царство, которое сыграло серьезную роль; это то же самое, только с юга – они так же взаимодействовали с египтянами, и, более того, лет сто они, собственно, владели всем Египтом. Кушитская империя (вся вместе) была побольше, чем египетская, получается?

Светлана Малых: Я так не сказала бы. Потому что, если взять Египет периода расцвета (эпохи Нового царства), когда он владел и Нубией до четвертого порога, и на юге, и в Азии были у него владения – вплоть до северной Сирии, – становится понятно, что египетская держава была больше в эпоху Нового царства. Время первой половины первого тысячелетия до нашей эры (это время XXV династии, когда, собственно, кушиты заняли египетский престол), границы царства были от, как раз, где-то 4-го, ближе к 5-му, порога с юга, по, соответственно, дельту Нила. Поэтому, конечно, нет, египтян они не смогли как-то «перепрыгнуть» в географических рамках.

Михаил Родин: Давайте начинать с того, что мы про них знали до недавнего времени. Что про них вообще было известно в Европе, в античности, и как, так сказать, произошло «открытие» цивилизации?..

Светлана Малых: Ну, что интересно, в античном мире про Мероэ знали. Потому что Геродот и упоминает Нубию, и говорит о нубийских царях, то есть несколько раскрывает перед нами эту историю… тем более, что все-таки это было относительно незадолго до Геродота. Не надо забывать, что описано перед этим и время Камбиса – правда, относительно глобально, плюс-минус двести-триста лет, но мы все-таки говорим о глубокой древности, и такие неточности понятны. Античные авторы, такие, как Страбон и Дион Кассий, естественно, тоже и знали, и описывали истории о страшной нубийской царице, одноглазой Кандакии, которая пыталась нападать на римские владения (имеется в виду, римские владения в Египте). Это как раз описано. Дальше наступает время некоторого забвения. Уже после египетского похода Наполеона возникает такой поступательный интерес – сначала к Египту, когда происходит расшифровка египетских иероглифов в 1822 году Жаном-Франсуа Шампольоном, а дальше рост активного интереса к Египту невольно как бы проецирует интерес и к южному соседу. Понятно, что до территории нубийского царства (это все, что южнее Асуана: от 1-го порога и вплоть до 6-го порога) добирались немногие, потому что это все-таки тяжело. По реке доплыть проблематично, во-первых, из-за наличия самих порогов, во-вторых, примерно с 4-го по 6-ой порог для судоходства условий почти нет: то мелко, то слишком быстро, то встречаются подводные скалы…

Поэтому проникнуть туда можно было только караванными тропами, что и делали европейцы. Самые известные истории, которые рассказывают об этом в Египте – про авантюристов итальянского происхождения. Это Джованни Баттиста Бельцони и еще один итальянец – Джузеппе Ферлини.

В 1834 году он смог добраться до Судана и столицы мероитского царства – Мероэ. У него была идея-фикс: найти золото. В Бегравии (это царский некрополь рядом с Мероэ) он нашел достаточно много пирамид царей, цариц и царских детей; пять пирамид он снес под самое основание. В первых четырех он искал золото, но не нашел его. В пятой нашел, но ему, собственно, повезло. Потому что на самом деле он его искал не там: в архитектурном отношении пирамида – это лишь погребальный холм, состоящий из гравия и обложенный снаружи блоками из местного темного песчаника; собственно погребение находится не внутри этой насыпи, а в скальном основании под ним. И вход туда располагается не в толще пирамиды, а снаружи. То есть нужно было снаружи искать вход, расчищать все от песка… но он этого не знал. Это узнали уже потом, в ходе раскопок, уже в первой половине XX века. Ферлини же совершенно случайно наткнулся на тайник в пирамиде (сейчас это захоронение обозначают номером 6). Это пирамида, принадлежащая царице Аманишакете: она правила в конце I века до нашей эры, то есть, фактически, параллельно с Октавианом Августом. И в этом тайнике он нашел совершенно незабываемой, очень тонкой работы, золотые украшения. Это был большой комплект: несколько браслетов, несколько серег, подвески, диадема, нагрудные украшения… все это из золота, с инкрустацией камнями и цветной пастой. То есть, в принципе, удача ему улыбнулась. Но, так как он не был археологом, то и с правительством (а это на тот момент был британский протекторат) он не договаривался; он испугался, что рабочие его ограбят или убьют, и попытался их прогнать со своих работ, не заплатив им. И рабочие действительно вернулись с оружием.

Михаил Родин: Ну, за это и убить можно.

Светлана Малых: Он от них ночью сбежал (по-моему, он там был к тому еще и с женой). Сначала они добрались до Короско – то есть бежали они на север, – потом в Египет. В Египте тоже была некая темная история, в результате которой его депортировали. Через некоторое время, прибыв в Европу, он предложил Людвигу I Баварскому часть коллекции. И Людвиг ее купил. Поэтому коллекция эта сначала была в Мюнхенском музее, затем в Берлинском.

Михаил Родин: То есть она все-таки вошла в научный оборот и нигде не растворилась?

Светлана Малых: Нет. И вроде бы сейчас ее совместили в одном месте – правда, за пределами Судана, в Германии.

Михаил Родин: Мы уже проговорились о том, что там есть пирамиды, и о том, что там есть египетское влияние. Давайте теперь разбираться: откуда пирамиды на среднем Ниле – ведь это уже так называемая «черная Африка». Как у них возникло государство? Что это за страна и как она образовалась, и какое влияние она оказала на Египет?

Светлана Малых: Если на территории Судана был палеолит, то на территории Египта (в основной части, известной нам по более позднему времени – третьему тысячелетию до нашей эры) подобных следов человеческого обитания нет – только в оазисах. А в Судане, в отличие от Египта, есть преемственность между палеолитом и неолитом, а культура неолита плавно развивается до энеолита. В третьем тысячелетии у них существует так называемая археологическая культура Керма. Ранняя Керма параллельна эпохе Древнего царства в Египте. Это третье тысячелетие; в основном – середина и вторая половина третьего тысячелетия до нашей эры. И, если посмотреть на памятники ранней Кермы, то, в принципе, ничего египетского мы здесь не увидим. Потому что те памятники, которые известны (допустим, костяные накладки, каменное оружие, изделия типа серег из ракушек), имеют очень общенеолитический облик. Та же керамика – в основном лепная, с круглодонными формами: мешкообразные, похожие на мешок сосуды, круглодонные лепные чаши, очень тщательно изготовленные, красный ангоб, лощение, закопченный верх и при этом – нанесенный орнамент. Похожая керамика была в Египте, в культуре бадари; здесь она проживает гораздо больший период времени – в Керме.

Плюс к этому археологи находят отдельные памятники, привезенные из Египта. Но, во-первых, эти памятники нечасто встречаются, можно сказать, что они единичны, во-вторых, эти памятники именно привозные – это не местные вещи, изготовленные по египетскому образцу.

Михаил Родин: То есть это – результат торговли, а не какого-то, скажем, культурного влияния.

Светлана Малых: Да, не какой-то ассимиляции или какого-то завоевания. Понятно, что Нубия – это, в первую очередь, источник золота для Египта: в самом Египте золота в «промышленных» масштабах нет. Это источник слоновой кости, черного дерева, различных экзотических животных. Как известно, еще из Нубии везли карликов; карлики тоже занимали отдельное место в египетской культуре. Но по факту Египет все-таки опережал Керму по развитию, даже хотя бы вводом медных орудий; становилось понятно, что рано или поздно произойдет какое-то военное вмешательство и попытка присоединения. И вот уже в эпоху Среднего царства египетские фараоны Аменемхет III, Сенусерт II и Сенусерт III пытаются присоединить части северной Нубии (это регионы значительно севернее Кермы). Районы 1-го и 2-го порогов испытывают активное египетское влияние, а в Керме увеличивается число египетских предметов. Появляются некоторые предметы, сделанные по египетскому образцу, но, опять же, это не имеет какого-то гигантского масштаба.

Михаил Родин: А у них в этот момент, когда они начали вступать в такие взаимодействия с Египтом, уже сложилась какая-то своя государственность, какая-то более-менее развитая культура? Как там общество было в этот момент устроено?

Светлана Малых: Мы очень мало про это знаем, потому что письменных источников у нас на этот счет нет. У нас есть только данные археологии. Но даже по археологии становится понятно, что Керма была очень крупным поселением, поэтому считается, что это была столица царства. Сейчас его принято называть «царство Керма», в эпоху Среднего царства – это «классическая Керма». Исходя из найденных сооружений (например, там есть большого размера сырцовые строения), мы считаем, что там были крупные храмы. У них была своя религия, но кого почитали, каким образом почитали, мы не знаем, потому что письменных источников нет, а изобразительные в основном граничат с декоративно-прикладным искусством. Опять же, есть какие-то определенные представления о погребальных обрядах, потому что, например, для Кермы были характерны захоронения в могильные ямы в пустыне, погребения вместе с орудиями, с оружием, с керамическими сосудами… снаружи могил обязательно присутствовали черепа быков – так называемые букрании. Они уложены в большом количестве: иногда до двадцати-тридцати штук. Для нас это определенный маркер того, что у них были какие-то особые представления. Какие, мы пока не знаем: для полноценной реконструкции нам все-таки нужны письменные источники, которых пока нет. Ну, а затем, собственно, на этапе «классической Кермы» (во времена Среднего царства в Египте), начиная где-то с гиксосского завоевания и далее, в эпоху Нового царства в Египте, у египетских фараонов усиливаются активные завоевательные амбиции. Они начинают завоевательные походы в Азию и в Нубию; если раньше они ограничивались 1-ым и 2-ым порогом, то в это время они доходят уже до 4-го. Они завоевали Керму и Гебель-Баркал. Это относительно недалеко от города Напата: там египтяне основывают множество храмов. Вообще многие из египетских фараонов XVIII и XIX династий считали своим долгом построить там храм, потому что считалось, что Гебель-Баркал – это место рождения Амона. Там есть очень интересной формы каменная скала среди равнины, такая, как Столовая гора, и отдельно стоящая перед ней скала, напоминающая то ли голову барана, то ли кобру… Так как все у египтян связано с солнечным культом, то они посчитали это место тем самым местом рождения их главного (для эпохи Нового царства) бога Амона, и поэтому активно строили там храмы. Это помимо того, что очень много храмов построено в Северной Нубии опять же царями Нового царства – даже включая Эхнатона, который в Сесебе построил три храма, в том числе Гемпатон.

Михаил Родин: Я так понимаю, и дальше уже собственно Нубия начала развиваться под прессингом и египетским влиянием.

Светлана Малых: Вот здесь уже таких ярко выраженных локальных, самобытных, черт мы не видим, потому что письменность представлена только египетскими иероглифами; то есть все источники, которые мы находим в Нубии, относящиеся ко второму и первому тысячелетиям до нашей эры, все они написаны на египетском языке. Те, кто знают древнеегипетский, могут читать надписи, которые там сделаны: например, о том, что главный бог в религии – Амон. То есть мы видим здесь и восприятие египетской религии, а также формы правления, атрибуции царя, его облачения: одежда, корона – они обязательно египетские.

У нас есть изображения Тахарки: это его статуи, найденные в Египте и Судане, и теперь разбросанные по всему миру (сейчас они имеются и в Каирском музее, и в национальном музее в Хартуме). Тахарка стоит обязательно как египетский царь на 8 или 9 луках – а луки (оружие) означают, собственно, поверженные страны. Получается, что царь некогда завоеванной страны (потому что эти 9 луков – это поверженные страны Азии и Нубии) стоит, фактически, на знаках, означавших когда-то раньше знаки его поверженной страны. Понятно, что между Тахаркой и эпохой Нового царства больше полутысячелетия, но, тем не менее, если задуматься, происходят такие интересные вещи. И в форме одежды, и в форме правления, и в форме всяких титулов, конечно же, идет полное восприятие.

Михаил Родин: А как было устроено общество? Это тот же самый «царь тире Бог», и все ему подчиняются? Как вообще было устроено общество, мы хоть что-то знаем уже про этот период?

Светлана Малых: Ну, начиная с напатского периода мы знаем об этом хорошо. Относительно хорошо, потому что это смотря с чем сравнивать, например, с той же Кермой. Но опять же получается, что это идет в основном «калька» с египетского. Есть царь – это Бог. У него есть высшая знать, приближенные, второе лицо в государстве – визирь… пока еще роль царицы в эпоху Напаты у нас неявно выступает на передний план, как уже будет дальше, в следующую историческую эпоху – в эпоху Мероэ. Об обычном населении мы знаем по погребениям, по предметам материальной культуры.

Михаил Родин: Если мы говорим про Египет, там понятно: основа экономики – это сельское хозяйство, Нил благодатный… а здесь? Чем они занимались? Что мы можем сказать про их экономику?

Светлана Малых: Нубия немного отлична от Египта по климату. Если северная Нубия – это, в общем-то, тот же Нил, то есть берега, на которых можно что-то выращивать (а дальше пустыня), то уже в районе 5-го и 6-го порогов, даже частично от 4-го порога, начинаются более влажные территории. Это Мероэ и регионы еще ста километрами южнее. Нага и Мусавварат эс-Суфра, знаменитые мероические памятники, находятся уже в зоне травянисто-акациевой саванны. Там еще чахлая трава, никаких жирафов и зебр пока не ходит, но, тем не менее, это уже не пустыня. Это редкие отдельные акации и редкая желтенькая жухлая трава. Поэтому, естественно, большую роль у них играло скотоводство, нежели земледелие; хотя и земледелие тоже. То есть основу хозяйства составляли обе отрасли примерно в равных долях, тогда как в том же Египте в процентном соотношении было больше развито земледелие.

Михаил Родин: Но, насколько я понимаю, им-то, как раз в отличие от Египта, повезло с полезными ископаемыми.

Светлана Малых: Да, повезло. Но получилось это каким образом: возвышение Мероэ как раз связано с тем, что рядом богатые залежи железа. Если учесть, что железный век для Египта начинается все-таки не с эпохи Нового царства, то, в первую очередь, конечно, это золото. А так, в принципе, всего остального там не так много.

Еще к слову о земледелии: с ним в Нубии было не так хорошо, как в Египте, так как там, где течет Нил, много выходов скал, и разливы там не такие масштабные, как в Египте. Зато в районе 5-го и 6-го порогов, в южных частях, была возможность пасти скот.

Михаил Родин: Хорошо. Вот мы говорим про зависимость, про влияние Египта… а как так получилось, что все-таки Напата и Мероэ возвысились, стали доминировать в регионе и даже захватили весь Египет?

Светлана Малых: Их заслуга, естественно, в этом есть, но, наверное, все-таки им помогла общеисторическая ситуация. Когда произошло ослабление Египта, Новое царство пало, и Египет вошел в эпоху третьего переходного периода. Фактически он разделился на две страны со столицей в дельте (последовательно Бубастис, Танис и потом Саис) и другой, южной, столицей в Фивах. Понятно, что все эти внешние владения сразу отпали, и получилось так, что местные представители знати воспользовались этим и взяли власть в свои руки. Так как золото уже не шло в Египет, они смогли сконцентрировать у себя эту власть и тем самым возвыситься, но возвыситься не сразу. Третий переходный период мы считаем, начиная с XXI династии, а подчинить себе Египет смогла только XXV династия, так называемая кушитская, и то – ненадолго.

Михаил Родин: Мы сейчас говорим про VII век до нашей эры?

Светлана Малых: Да, то есть еще 200 лет нубийцы копили силы для того, чтобы понять, что у них есть амбиции – пойти в обратную сторону, захватить и присоединить Египет. Первый нубийский царь, который пришел в Египет, не остался там. Он пошел даже не по всему Египту, он просто нападал на южные границы. Его «имя» Кашта, дословно можно перевести его как «человек из земель Куша». То есть получается, что мы, в принципе, не знаем его личного имени, а «Кушта» напоминает, скорее, египетское прозвище. Затем царь Пианхи (или, как в зарубежной традиции его называют, Пи; мы называем его полным именем – Пианхи) уже дошел, фактически, до дельты и присоединил не только области Асуана, Элефантины и Фив, но также и область дельты. Дальше такие цари, как Шабака и Шабатака (все они имели очень «неегипетские» имена, скорее всего, африканские) уже правили в Египте. А уж если взять того же Тахарку, то он скорее правил исключительно в Египте, а не в своей стране, и очень много строил на его территории.

Михаил Родин: XXV династия египетских фараонов – это, собственно, кушиты. Я тут вспомнил интересный вопрос: вот пришла иноязычная, из другого государства, династия… а как они, собственно, выглядели? Кушиты, нубийцы – кем они были все-таки, европеоидами, негроидами?..

Светлана Малых: Ну, по всей видимости, те изображения кушитских царей в египетском стиле все-таки явно демонстрируют негроидные черты. То есть это были негроиды в антропологическом плане, и тем интереснее то, что получается: внешне это негроиды, воспринявшие египетскую культуру – одежду, украшения, язык, религию… тогда как египтяне – это европеоиды. Они могут быть сильно загорелыми; но были и те, кто спасался от солнца (представительницы знати старались не загорать), и у них была светлая, желтая кожа. Это мы знаем по изображениям в гробницах и храмах. А здесь получается, что пришли так называемые «черные фараоны». Даже в историографии есть понятие «черные фараоны» – это название той самой XXV нубийской (или кушитской) династии.

Михаил Родин: А все население Нубии было таким же по антропологическому типу?

Светлана Малых: В основном, опять же, все изображения нубийцев, которые дошли до нас от египтян, это изображения людей с ярко выраженными негроидными чертами: характерными широкими приплюснутыми носами, надбровными валиками, с крупным телосложением. Но именно антропологические исследования показывают, что население имело смешанный характер – то есть были как европеоиды, так и негроиды.

Михаил Родин: Но, тем не менее, все темные европеоиды?

Светлана Малых: Да, европеоиды, даже загоревшие фактически дочерна.

Михаил Родин: Мы говорим про черных фараонов, то есть собственно, негров в облачении египетских фараонов: то есть они полностью переняли и традиции, и правление. Чем в Египте запомнилась XXV династия? Мы можем говорить о каких-то там радикальных преобразованиях?

Светлана Малых: У нас нет таких памятников письменности… допустим, каких-то декретов о том, что кто-то из кушитских царей провел какую-то реформу – религиозную или политическую. Единственное, что осталось, например, от Тахарки, одного из представителей XXV династии, это достаточно много изображений, найденных в Фивах и в Карнаке. Хотя и не только изображений, а также несколько сооружений, которые он построил в этом знаменитом огромном храмовом комплексе в Фивах, в Карнакском храме. Во всем, что касается строительства (даже, скорее, религии, потому что строительство храмов связано в первую очередь с религией), они действовали точно так же, как рожденные в Египте цари.

Михаил Родин: Ну, то есть, грубо говоря, для египетского простого населения ничего такого не случилось – просто пришла очередная династия.

Светлана Малых: По всей видимости, ничего такого не случилось. Видимо, у них были советники из представителей местной знати. А для обычных людей ничего не изменилось. Тем более – не надо забывать, что перед этим Египтом правили тоже уже и не всегда египтяне.

Михаил Родин: Гиксосы те же самые.

Светлана Малых: Ливийская династия – XXII… XXV кушиты, а XXII – ливийская династия. Это, опять же, пришедшие извне люди, осевшие в Египте, состоявшие на службе у египетских фараонов, а потом вдруг занявшие престол. По крайней мере, источников от этого времени, говорящих о каких-то крупных преобразованиях, изменениях или людских восстаниях против нубийских фараонов (против кушитов) у нас нет.

Михаил Родин: А что потом произошло? Как их выдавили оттуда, как они вернулись к себе на родину?

Светлана Малых: Дело в том, что не вся местная знать была довольна ситуацией, особенно знать из столицы в дельте Нила. Там были роды, которые предпочитали править сами, хотя бы своим небольшим регионом. И как раз в городе Саис произошло возвышение одних таких местных правителей, в результате чего они подняли восстание и смогли выдавить и фактически прогнать (не убить) царя Танутамона (Танутамани) обратно в Нубию. По нубийским источникам мы знаем его имя как Танутамани, а в египетском написании его зовут Танутамон. После этого воцарилась собственно саисская династия, XXVI, и началась эпоха последующего расцвета Египетского царства – иначе говоря, Позднее царство.

Михаил Родин: А что случилось с Нубией?

Светлана Малых: На нее сил у саисской династии не хватило: прогнав Танутамона за пределы страны, к первому порогу кушитов, они на этом и остановились. Таких вот амбиций – присоединить к себе часть Нубии, заставить платить золотом и слоновой костью, или пойти в Азию как цари Нового царства, – уже не было. Сил не хватало – дай бог удержать это. Тем более, не надо забывать, что на границе замаячили ассирийцы, персы и так далее.

Михаил Родин: Хорошо, и как тогда отдельно Куш развивался после этого?

Светлана Малых: Фактически почти тысячелетие страна была под активным египетским влиянием во всех сферах жизни общества, и она сохранила это восприятие, даже став самостоятельной страной со столицей в городе Напата. А Напата и Гебель-Баркал – это, прежде всего, египетский религиозный центр, место рождения Амона, где египтяне строили много храмов; поэтому как раз в Напате эти цари и воцарились. Видимо, какие-то местечковые царьки по всему Судану и были, но они их себе подчиняли и присоединяли. Поэтому Напатское царство росло в своих границах и захватывало, видимо, территорию вплоть до нынешнего Хартума.

Михаил Родин: Хартум – это современная столица Судана.

Светлана Малых: … и то место, где сливаются в единый Нил Белый и Голубой. А вот что касается мероитского царства, то оно, как обычно считается, располагалось в пределах Напатского царства и дальше расширялось. Кроме того, мы знаем, что памятники мероитской культуры находятся даже и южнее Хартума – немного, но, тем не менее, находятся. Так что Напатское царство занимало достаточно большое место.

Цари его восприняли от Египта очень многое, в том числе форму захоронений. В Напате было два некрополя: в Нури – это регион, прилегающий к Напате, – и в Эль-Куру. Там строились пирамиды небольшого размера – не сравнить с пирамидами эпохи Древнего царства в Египте, – но, видимо, за образцы еще могли браться фиванские пирамиды частных лиц. Вот в Фиванском некрополе над гробницами были небольшие надстройки: в Дейр эль-Медине, например, можно увидеть такие. Форма несколько отличается: фактически только пирамида Тахарки в Нури имеет более пологую форму со склоном где-то в 52 градуса, а все остальные имеют более узкий и более острый угол; высота у них небольшая, около 20 метров – от 10 до 30 м, и только у Тахарки где-то в районе 40 метров. То есть получается, что восприняли – но не в таких масштабах. Гробницы (то есть места захоронений, погребальные камеры) оформлены росписями или раскрашенными рельефами абсолютно в египетском стиле: изображениями из Книги Мертвых, египетских богов, священных животных Египта – скарабея, сокола и так далее.

Михаил Родин: А почему все-таки мы говорим про две столицы – Напата и Мероэ? Что там потом случилось?

Светлана Малых: К тому моменту, то есть в VIII веке до нашей эры, поселение Мероэ уже существовало. Дело в том, что, если в Египте Нил течет не всегда географически точно, но в целом с юга на север, то в суданской части он в какой-то момент делает петлю. Получается нечто вроде лука; фактически тетивой этого лука и является русло вади – собственно, тропы, которая соединяет Напату и Мероэ. Эта караванная тропа как раз и есть то самое короткое расстояние по пустыне. Если учесть, что вот этот интервал между 4-ым и 6-ым порогами, то есть как раз вот эта петля, был плохо проходим для судов (во-первых, там пороги, во-вторых, во многих местах качество водного русла не годится для постоянного передвижения) то вот эта караванная тропа была гораздо удобнее. Вади, к тому же, сезонно заполнялся водой, так как там случались дожди. И в современном Судане в мае-июне периодически идут иногда дожди – тут немножко климат отличается. Хотя не надо забывать, что в Древнем Египте климат не был таким, как сейчас – он не был настолько засушливым… В общем, они пользовались этой тропой, а выходила она аккурат в районе Мероэ. К тому же получилось так, что Псамметих II – это один из последних представителей XXVI (саисской) династии – пришел и сделал то, чем как раз первые цари не занимались: он разрушил Напату. Напата после этого восстановилась, но, видимо, они решили, что надо переносить столицу южнее.

Михаил Родин: Подальше от Египта, да.

Светлана Малых: Считается, что столицу перенесли окончательно где-то в IV веке, потому что основная часть царей с IV века захоранивается в некрополе вокруг Мероэ. Но, тем не менее, в настоящее время считается, что все-таки упадок Напаты именно как столичного города начинается вот с этого нападения Псамметиха II в 591 году до нашей эры.

Михаил Родин: Мероэ, как мне кажется, гораздо выгоднее расположено с точки зрения торговли: там пересекаются караванные пути, да еще и путь на восток…

Светлана Малых: … в Аксумское Царство (оно располагается в современной Эфиопии). Дело в том, что рост Мероэ произошел именно из-за того, что начинается эпоха железного века: научились обрабатывать железо, стали пользоваться железным оружием, а, как известно железный меч перерубает бронзовый… Вокруг Мероэ большие залежи железа: это было, видимо, как раз решающим фактором – наряду с пересечением караванных троп из Эфиопии и Египта и неплохой рекой в этом месте, которую можно было использовать как водную артерию для транспортировки. К тому же у них было желание уйти подальше от возможно агрессивного соседа: XXVI династия закончилась, и в Египет пришли иностранцы (так как это был уже период первого персидского завоевания). Гарантий, что персы не пойдут дальше, как римляне, не было. Поэтому желание перенести столицу поглубже на юг, подальше от внешних границ, и прочие факторы – все это вместе инициировало возвышение Мероэ и то, что рано или поздно Мероэ становится столицей. Позже здесь возникают храмы, посвященные Амону, появляется местный воинственный бог Апедемак с львиной головой и царский некрополь в Бегравии, который находится в двух километрах от, собственно, Мероэ. Сейчас мы знаем, что основные цари похоронены именно там.

Михаил Родин: Хорошо. У Мероэ вроде все сложилось: вот мы говорим, и полезные ископаемые, и караванные пути… А почему это все пришло в упадок?

Светлана Малых: Действительно, это был период расцвета Мероитского царства, он пришелся на I век нашей эры: в то время правил Натакамани с царицей Аманишакете… Он был кем-то вроде Рамзеса II для Египта: Натакамани занимался повсеместной застройкой. Возможно, произошло перенапряжение экономики, и именно вот на такие «не экономические» нужды – повсеместное строительство храмов, где только можно, и еще, видимо, какой-то засушливый климат… потому что очень часто на политический упадок влияет экономика и климатические условия, а сельскохозяйственная страна от этого очень зависит. Плюс еще нападения внешних племен – Эзана в 350-ом году, например. В результате все это привело к падению мероитского царства и его развалу на три царства: Алва, Мукурра, Набата.

Михаил Родин: Это в IV веке произошло?

Светлана Малых: Да, середина IV века – уже нашей эры.

Михаил Родин: Хорошо, а в каком веке – в XX или в XXI – туда пришли российские археологи и начали изучать все это?

Светлана Малых: В 2009 году.

Михаил Родин: То есть уже в XXI веке. Расскажите про этот проект, про то, что вы там копаете, как это все устроено, и какие результаты?

Светлана Малых: Достаточно долго сотрудник Института востоковедения Российской Академии Наук Элеонора Ефимовна Кормышева думала о том, что хорошо бы копать в Судане, но не было возможности организовать это – в первую очередь, конечно, в финансовом плане, потому что суданцы уже давно были готовы дать концессию… Но здесь как раз получилось так, что итальянцы предложили создать такую международную кооперацию. Университет Ла Сапиенца (Sapienza) и их местное отделение, связанное с изучением Древнего Востока, и итальянская Академия Наук во главе с Эудженио Фантусати (Eugenio Fantusati), который работает в Sapienza и в Академии Наук, предложили такую совместную кооперацию. Как раз стало понятно, что по отдельности мы не можем это делать именно в финансовом плане, а совместно – получается.

Михаил Родин: То есть это такая русско-итальянская экспедиция?

Светлана Малых: Да, это российско-итальянская экспедиция. Раскопки у нас происходят в 9 км от Мероэ к югу, с раскопа видны мероитские пирамиды. Мы находимся в русле вади, соответственно, иногда смотришь на снимки в июне-месяце, и становится понятно, что наши два холма, то есть два разрушенных сооружения, в общем-то, выпирают из водного пространства (в особо дождливые периоды). В 2009 году приехала сначала георазведка – это геофизики из нашего Института земного магнетизма Российской Академии Наук. Они примерно очертили границы памятников, и стало понятно, что у нас там два крупных сооружения. Уже после этого начались раскопки: сперва на Коме I (это такое арабское название; «ком» это «холм», так же, как «тель», это слова-синонимы. У нас есть Ком I и Ком II): оказалось, что это большое сооружение, построенное по классической для Мероэ строительной технологии. Это сочетание сырцового и обожженного кирпича: внутренние стены из сырцового, внешние – могут быть из обожженного; причем сердцевина забита сырцовым. Такая экономия.

Михаил Родин: Почему выбрали именно это место для раскопок? Что вы там ожидаете найти?

Светлана Малых: Ожидалось найти новое место, центр мероитской культуры, причем именно религиозной – один из примерных, потому что на это место уже обращали внимание с начала XX века, из-за того, что там по поверхности много обожженных кирпичей разбросано. Было предположение, что, возможно, будет либо поселение мероитское, либо храм, но сейчас мы уже знаем, что у нас есть там храм. В прошлом году мы нашли святилище с алтарем и с надписью; мы знаем, кто этот храм построил – Натакамани (тот самый царь-строитель) с Аманиторе. Вот в этом году нашли небольшой гипостильный зал храма с двумя колоннами; колонны из местного песчаника, рельефы в египетском стиле, основание оформлено листьями аканфа конической формы с завитками. Уже нашли пилоны – то есть это входная зона. Получается, мы фактически случайно попали сразу на святилище, затем у нас идет гипостильный зал, вестибюль и вход; дальше все это замощено. А дальше уже по аналогии с другими храмами, с той же Нагой, по идее, у нас должны быть как минимум основания под сфинксов с головой барана – такие, как, например, в Наге или в Мероэ.

Михаил Родин: А вот эти раскопки – то, что вы сейчас уже открыли, это дает какое-то новое понимание? Как-то теоретизировать можно уже, что-то новое мы узнали о Куше?

Светлана Малых: У нас тут получается правление Натакамани – с 0 по 20 год нашей эры – это современник Христа. Да, уже во многом писали мероитскими знаками, а у нас везде только иероглифика. Что интересно: у нас фигурирует имя сына Натакамани, который раньше был выписан только по-мероитски, и мы не знали, как его имя пишется по-египетски. Тут его имя у нас фигурирует именно египетскими иероглифами – первый раз за историю изучения; и, оказывается, что это не Шеркарор, а Соркарор. То есть там был вопрос в чтении знака, не совсем правильно его читали. Теперь мы знаем, что имя немножко по-другому звучало. Еще мы толком ничего не знали о его роли – ну, вроде бы один из сыновей, ну, вроде бы преемник… А здесь он упоминается уже как фактически такой… ну, не то чтобы соправитель… кажется, об этом речь не идет, но недаром его упоминают, потому что у Натакамани как минимум три сына было.

Михаил Родин: То есть у нас есть новые эпиграфические данные, которые позволяют уточнить по литературе политическую историю.

Светлана Малых: Новые эпиграфические данные, затем данные по храму. С одной стороны наш храм не выбивается по архитектуре из ряда уже известных мероитских храмов, с другой стороны – это, опять же лишняя такая бусинка в копилку, в общую картину, в статистику. Также это новая точка с религиозным центром, и не только религиозным – там на соседнем коме у нас оказалась резиденция, потому что у нас там есть и царская символика. Видимо, царь, который ехал по караванной тропе из Басы (у нас там по этому вади, юго-восточнее, находится Баса – еще один храмовый центр), мог здесь останавливаться. Там есть царская символика: изображения девяти луков нарисованные, и другие вещи… Плюс царские изображения того, как боги дают царю символы жизни – это все связано с царем, и без него это не использовалось. Плюс у нас на керамике есть знаки, которые, фактически, свидетельствуют (опять же, это все только предполагается) о том, что храм снабжался из царского дворца. То есть имеет место такая продовольственная программа. У нас в экономическом плане есть очень много того, что расширяет наше знание в целом, и того, что мы можем вложить в копилку мировой истории изучения мероистики.

Михаил Родин: А как это организовано? Сколько там человек, грубо говоря? Сколько российских археологов, сколько местных рабочих помогает? Как быт у вас там организован?

Светлана Малых: Живем мы где-то в полутора километрах от раскопок. Каждый день утром-днем на раскоп, потом дневной отдых в самое жаркое время, потому что мы копаем в декабре, и все равно градусов 35 где-то, когда солнце высоко стоит – то есть в районе с 12 до 4 перерыв. Дальше до вечера, пока солнце не светит. Работаем от восхода до заката, по дневному свету, с вот этим перерывом на жаркое время – на 4 часа, на 3 иногда. Иногда не уходим с раскопа. Вот местные рабочие у нас как землекопы, плюс у нас египетский инспектор. Иногда бывают студенты из местных университетов – это хартумский университет, университет города Шенди, который в 40 км от нас – как практиканты. Но студентов немного: три, два человека… Инспектор с нами живет, помогает нам общаться с местным населением… Понятно, что мы по-арабски с ними разговариваем, но все равно лучше, когда есть носитель языка, который хорошо говорит по-английски. Так лучше идет коммуникация. Плюс он следит, чтобы мы ничего такого на раскопе не сделали.

Михаил Родин: Не вывезли в Россию?

Светлана Малых: Не вывезли в Россию, да, но в Судане не такие строгие законы, как в Египте, в Египте вообще ничего нельзя вывезти, а здесь, например, если нам нужно что-то для анализа, мы получаем разрешение в суданской службе древностей, и нам дают его.

Михаил Родин: Сколько человек из России работает каждый год?

Светлана Малых: Из института Востоковедения четыре, и еще пятеро – из Института археологии у нас антрополог, из археологических структур Москвы, Коломны у нас работают… то есть, в общем, порядка десяти человек. В итальянской команде примерно столько же.