Сергей Салмин в «Родине слонов»

Как Средневековый Псков выживал на границе между эстами, Литвой, Новгородом и рыцарскими орденами? Неплохо. Развивался и умудрялся проводить свою независимую политику, сохраняя территорию, особое положение среди Русских земель и самосознание жителей.

Об истории города, который и враждовал, и дружил почти со всеми своими соседями говорим с Сергеем Анатольевичем Салминым, заведующим отделом ГБУК ПО «Археологический центр Псковской области».

Стенограмма эфира программы «Родина слонов» с Сергеем Анатольевичем Салминым, заведующим отделом ГБУК ПО «Археологический центр Псковской области».

Сергей Салмин – археолог и военный историк, много лет проводит археологические раскопки на территории Пскова. Занимается изучением истории региона и реставрацией археологических материалов. Ведёт не только научную, но и просветительскую деятельность. Автор романа-сказки по мотивам славянского фольклора «Короли за морями».

М. Родин: Когда мы говорим о северо-западе средневековой Руси, нам в первую очередь в голову приходит Новгород. Своеобразная уникальная территория в составе Руси: торговая республика, вольное вече. И как будто бы прицепом к нему идёт Псков. Не дай бог вам такое сказать в средневековом Пскове, да и в современном тоже!

Сегодня мы начнём разбираться с историей господина Пскова. Самобытного города со своими вольностями, самосознанием, независимой политикой. Города, который практически всё Средневековье воевал со всеми своими соседями, в том числе и с Новгородом.

Давайте начнём с этнических, географических особенностей. Из каких элементов сложился в этой области средневековый народ?  

С. Салмин: Псковская земля в своём историческом виде занимает только часть современной Псковской области. Псковское княжество – одно из самых некрупных долго существовавших владений на территории Древней Руси. Оно полностью привязано к бассейну реки Великой и Чудского озера, к большому разлому, который на западе составлен Пандиверской возвышенностью, Отепясской, Хааньясской, Алуксненской. А на востоке – Лужской, Судомской и Бежаницкой. Таким образом, псковская земля – по сути дела горная долина. Просто горы не очень высокие.

Интересно, что за всю историю Пскова только на территории, ограниченные этими возвышенностями, Псков и претендовал. Удержать он всё за собой не смог: частично отвоёвывал, частично терял. Но другого расширения не было: он всегда был привязан к реке Великой и к Псковско-Чудскому озеру. Если очень грубо, он напоминал качан капусты с мощным корнем, для которого озеро является основной питательной средой.

Псков (когда я говорю «Псков», я буду иметь в виду всю Псковскую землю) в достаточной мере отрезан от соседей. Буквально существует несколько маршрутов, по которым можно из Новгородской земли или будущей Ливонии (современных Эстонии и Латвии) проникнуть на территорию Пскова. С севера, там, где сейчас Гдовский район, это болотистые территории, поплюссье, практически незаселённое, а вернее заселённое, но мало подконтрольное кому-либо, потому что труднодостижимое. Труднопроходимые возвышенности природа ещё окаймила болотами, чтобы человек, который перелез через горку, почувствовал новое удовольствие. Затем сравнительно узкий и не очень удобный промежуток между Лужской и Судомской возвышенностью, где проходила северная дорога на Новгород, и где она проходит сейчас. И практически она так же труднопроходима, как и тогда. Затем – Судомская, Бежаницкая возвышенность, и на юге – т.н. себежский коридор, по сути дела, единственное направление, через которое в псковскую землю было удобно входить. Именно там в основном концентрировались будущие псковские пригороды-крепости.

Внутри региона тоже была непростая логистическая ситуация. Дело в том, что, когда Псков воспринимается, как мощный торговый город – это совсем другие времена, это уже московское время. По сути дела, Псков начинает превращаться в торговый транзитный центр только в 1494 г., после закрытия новгородского Ганзейского двора. А до этого у него, по сути, лишь два торговых партнёра на западе и два с половиной на востоке и юге. На западе это Нарва (Ругодив), Дерпт (современный Тарту). На востоке – очень невыгодный торговый партнёр в лице Новгорода. И также Смоленск и Полоцк, с которыми Псков тоже поддерживал определённые отношения. Но это тоже весьма своеобразная ситуация. Дело в том, что из Пскова можно было везти товары только в перечисленные города. Все они гораздо легче достигались по другим маршрутам.

М. Родин: Правильно ли я понимаю, что Псков не имел отношения к Пути из варяг в арабы и из варяг в греки?

С. Салмин: В Пскове была местная торговля. Но можем ли мы считать торговлю между Псковом и Дерптом действительно международной торговлей, или всё-таки это региональный обмен? Псков находился вне торговых маршрутов. Из Риги или Ревеля гораздо проще попадать в Новгород по Неве через Ладогу. В Полоцк гораздо проще попадать по Западной Двине. Вдобавок новгородское и полоцкое направление имеют выход на днепровское направление. Псков отрезан.

У реки Великой громкое название, и она действительно самая крупная в регионе. Для славян такое название рек было характерно. Они Великой рекой называли, например, греческий Вардар. Но она, во-первых, очень порожистая, а во-вторых, действительно велика она только рядом с Псковой. Одна из версий происхождения названия Псковы – от «писква». Это финно-угорское слово «маленький, мелкая рыба, щенок», в целом «мелочь». Поэтому река Великая и река «малая». Эта версия мне нравится больше всего, она многое объясняет.

Пороги реки Великой не такие глобальные, как днепровские. Но когда ты по днепровским порогам плывёшь из Киева в Византию, ты по крайней мере знаешь, почему мучаешься. А когда ты преодолеваешь двенадцать километров порожистого русла возле Выбут, возникает вопрос, стоит ли так мучиться. Поэтому роль основного товарного пути река Великая играла зимой. По ней шли товары, необходимые городу: зерно, сено, дрова, дерево. А летом так это и не было налажено.

В принципе, можно было бы торговать по Чудскому озеру, которое ганзейцы называли Псковским морем. Но дело в том, что торговать было особо не с кем, кроме уже упомянутых Дерпта и Нарвы. Оба городка небольшие, товарооборот в них не транзитный и слишком большим быть не мог. Здесь ещё накладывается то, что это товары одного региона. Не слишком отличается то, что можно добыть во Пскове от того, что можно добыть в округе Тарту или Нарвы. Особо хороших мехов нет, бортия не слишком богатые, лугов, сена (а сено в Средневековье – это примерно как бензин в «Безумном Максе», то, что определяет экономику, военную силу территории) очень мало, они прижаты к озёрам.

Получается, ресурсами Псков достаточно беден. Кроме одного: это рыба. Именно поэтому псковичи, на протяжении длительного периода воюя с ливонцами, не столько старались захватить новые земли, сколько старались не допустить ливонцев до псковских рыболовных промыслов. Начиная с 1323 г. мы очень чётко по всем договорам, по всем летописным описаниям стычек и их причин видим, что одна из основных проблем – это рыбные промыслы. Причём Псков на протяжении всей истории выигрывал, не смотря на большие потери. Из-за острова Желачека (современный Пийрисар) пять лет длилась война, и потом она несколько раз возобновлялась.

Рыба стала одним из основных экспортных товаров Пскова. Совершенно замечательная ситуация была в 1479 г., когда магистр фон дер Борх, готовя окончательное завоевание Пскова, получил письмо из Дерпта. Дерптский магистрат сообщал, что не может предоставить сушёную рыбу для пропитания кнехтов, потому что псковичи эту рыбу не продали.

Эта возможность для псковичей была связана с двумя важными моментами. Во-первых, нерест рыбы, в первую очередь снетка, шёл вдоль восточного берега Чудского озера. Благодаря этому псковичам было удобнее контролировать ловлю, чем ливонским немцам. Второй момент – западное побережье Чудского озера менее приспособлено для освоения. На достаточно длительном протяжении там и сейчас не существует крупных посёлков и деревень. Тогда необходимость в них была ещё меньше. Кроме того, немцы не имели достаточно серьёзной базы на озере для того, чтобы противодействовать псковичам. У псковичей был прекрасный форт: устье Псковы и сам город.

М. Родин: Почему западный берег Чудского озера неудобен?

С. Салмин: Западный берег либо болотистый, либо это голые известняковые скалы, выходящие к берегу. Либо совсем сухо, либо совсем мокро. Во-вторых, туда не впадают крупные реки. Там, где впадает Эмайыги, крупнейшая река Эстонии, проблема в том, что её устье очень сильно заболочено. И крошечный замок, который потом всё-таки поставили немцы, чтобы сдерживать нападения псковичей, возможно было поставить только на расстоянии около 15-ти километров от впадения в озеро. Как результат, быстро отреагировать, например, на нападение псковской флотилии на орденских или епископских рыбных ловцов, было практически невозможно.

Вторая речка, которая более-менее годилась, и часть течения которой немцы контролировали, современная Пиуза (псковская Серица и Пимжа более поздних источников), впадала в озеро на псковской территории, и была недостаточно крупной для того, чтобы можно было создать постоянный порт, в котором могли бы зимовать корабли. А если нет возможности зимовать озёрным судам, значит придут псковичи и просто сожгут. Им есть куда загнать свои корабли: они загоняют их в Псков, под защиту стен.

Для христианского населения Европы рыболовный промысел был крайне важен, потому что значительную часть года занимал пост. И единственная белковая пища, которая в это время доступна – это рыба. Чем особенно снеток был приятен псковичам? Его можно заготовлять без соли. Соли на русском северо-западе было крайне мало. Русса давала пищевую соль, но не консервационную. Там довольно много примесей, и еда, которая этой солью засолена, прогоркает. Снеток маленький, и его можно просто высушивать. Его высушивали в печах, высушивали на солнце, и можно его хранить достаточно долгое время. Целые снетковые клети, в частности для кормления псов, были на Крому, они упоминаются. Снеток очень любит морозные зимы, то, чего не любит рожь, пшеница и ячмень. Таким образом, в более-менее тяжёлые морозные зимы снеток подстраховывал псковичей: злаки вымерзали, но приходила рыба.

М. Родин: Получается баланс продовольственной безопасности: в тёплые горы есть зерно, в холодные – рыба.

С. Салмин: Таким образом можно делать запасы, которые позволяют городу расти. Псков очень быстро становится весьма крупным городом. И это во многом объясняет, почему он сумел отстоять свою независимость от Новгорода.

М. Родин: С зерном, я так понимаю, дела обстояли достаточно неплохо для северо-западной Руси.

С. Салмин: Да. Закрытость Пскова от восточных и западных ветров даёт более стабильную погоду, чем в Новгородской земле или в Прибалтике. Плюс Псковско-Чудское озеро играет роль мощного кондиционера, что тоже нормализует погоду.

С достаточно важными полезными ископаемыми, которые в целом были распространены на северо-западе, Пскову повезло: они были в нём самом. Это болотные и озёрные железные руды, которые с одно стороны давали мягкое классическое кричное железо. Фосфористые руды позволяли делать т.н. уклад: твёрдую сталь, которая хрупкая, но очень твёрдая. В результате была возможность ковать комбинированные вещи: с лезвием из стали и основным носителем из железа. У нас есть полуфабрикат, приготовленный для т.н. сварного дамаска. Скорее всего, во Пскове производился и он.

Это всё приводило к тому, что Псков был самодостаточен. Он был более-менее защищён от голода, у него был главный технический товар того времени, железо. Это позволяло ему мало экономически зависеть от соседей.

От соседей Пскову не хотелось зависеть по многим причинам. В первую очередь, население псковской долины считало чужаками всех, кроме своих. Здесь была культура псковских длинных курганов (КПДК), о ней ведутся большие споры, славянская она, или нет.

Елена Робертовна Михайлова предполагает, и я с ней согласен, что культурная общность здесь не совпадает с этнической. Именно поэтому возникают такие сложности: кто же были потомки этой культуры. В некоторых местах, где была распространена эта культура, были финно-угорские племена, где-то прослеживаются балтские мотивы.

А вот Псков даёт интересную картину. Дело в том, что псковские диалекты, которые совпадают с распространением КПДК, в значительной мере отличаются от славянских диалектов не только близлежащих, но и в целом. Начиная с работ Софьи Менделевны Глускиной и Андрея Анатольевича Зализняка вопрос о том, были ли псковичи действительно славянами или праславянами, встал очень резко.

М. Родин: Под праславянами имеется в виду та общность, из которой потом выделились славяне.

С. Салмин: Да. Черты, которые характерны для псковских диалектов, были характерны для праславянской общности до того, как она раскололась на три большие группы: восточных, западных и южных. Сейчас одна из версий, которой придерживается часть диалектологов – что при определённых обстоятельствах из псковских диалектов могла сложиться четвёртая группа славянских языков.

Псковичи начинают проникать в бассейн реки Великой примерно в эпоху Великого переселения народов, в её завершение. Примерно в V-VI вв. Затем они оказываются отрезанными от основной славянской массы, скорее всего, балтскими племенами, которые тоже в этот момент перемещаются. Поэтому начинается достаточно типичная для замкнутых анклавов консервация особенностей языка. Там, где на языке говорит ограниченное количество людей, он развивается несколько медленнее и не проходит некоторых стадий, которые были характерны для основной группы славянских языков. Например, псковичи и западные новгородцы (там тоже была распространена КПДК, то же население, и более поздний восточнославянский язык накладывался уже на язык носителей КПДК) вместо «ц» и «ч» говорили «к». Т.е. слово «целый» звучало как «келый», слово «меч» могло звучать как «мек». Деревни, которые в XVIII веке наносили на карты москвичи, назывались «Кривовичи», если их наносили новгородцы – «Кривовицы», если псковичи – то «Кривовики».

Это приводило к осознанию собственной обособленности. Когда с юга приходит новая уже славянская волна, она приходит, в частности, в приильменье, она покоряет местное население. Судя по распространению курганного обряда, свою политическую и этническую независимость сохраняет только зона будущей Псковской земли. Те, кто уходил от словен, от ильменцев, уходили к своим сородичам на запад. Это ухудшало отношение и этих сородичей, и ушедших к пришельцам-словенам. Эта традиция родственности, но не люби между новгородцами и псковичами сохранилась до нашего времени.

М. Родин: Как человек, который был и в Новгороде, и во Пскове я знаю, какие там шуточки ходят друг про друга.

С. Салмин: Таким образом псковичи оказались отдельной группой на северо-западе. При этом на западе они граничат с довольно воинственным и активным народом, который в более позднее время называется общим именем чудь, современные эстонцы. Псковичи и новгородцы их различали сильнее: они выделяли угандийцев, саккальцев (сосолов).

Возникновение этнического барьера приводит к нарастанию военного напряжения. Люди находятся примерно на одном уровне технического развития, и окончательно победить никто не может. Как я уже говорил, для псковичей было достаточно характерно стремление удержать территории между двумя рядами возвышенностей. И надо сказать, что в эпоху КПДК западный берег Чудского озера был в достаточной мере колонизован этой культурой. Там достаточно много, особенно в юго-восточной современной Эстонии, этих длинных курганов. И в дальнейшем это тоже накладывалось на разницу культур.

Одновременно с этим происходит естественное проникновение этих культур, финно-угорской и праславянской, которая постепенно превращается в древнерусскую. Оно очень хорошо прослеживается в псковско-эстонском пограничье. Это одна из самых устойчивых границ в Европе: на протяжении полутора тысяч лет она двигалась на тридцать километров в обе стороны. Складывается синкретическое общество, когда, с одной стороны, человек погребён в типичном каменном могильнике, характерном для эстонских земель, но под круглым славянским курганом. Женщина лежит в погребении с височными славянскими кольцами, но с финно-угорскими шумящими подвесками. Происходит очень активный культурный обмен, который, несомненно, связан и с генетическим обменом, как результат. Тем более, что и та, и другая группа для наших земель являются пришельцами. Здесь сохранился более ранний слой антропологически фиксируемый, относящийся к Бронзовому веку, чуть ли не к неолиту. На каком языке говорили эти люди – нам уже никогда не угадать.

Всё это привело к тому, что образовалась смешанная зона, наследницей которой, вероятно, является современный народ сету, когда в зависимости от того, под чьим влиянием он находился, он становился то более эстонским, то более русским. При том, что черты обеих культурных групп он в себе несёт.

Третья группа населения, которая активно вмешивается в формирование Псковской земли – это латгалы. Это балты, идущие с юго-запада. На момент сложения Псковской земли, судя по всему, они занимают практически всё левобережье Великой до реки Кудеб. Псковичи называют эту землю Латыголой, более поздние источники – Талавой, ещё более поздние – Пернау. В будущем это будут как раз те земли, которые Ливонский орден отторг от Псковской земли и те земли, которые, начиная с 1420-х гг., псковичи медленно, но неудержимо отвоёвывают, возвращаясь к древней границе.

На начальном этапе и латгалы, и значительная часть юго-восточной Эстонии были данниками новгородских князей, как наместников великих князей Киевских. После того, как единство северного новгородского удела распалось, псковичи оставили эти дани за собой. Это так называемые юрьевские дани, основная причина Ливонской войны Ивана Грозного. Когда дань киевским князьям стало сложно отправлять, вероятно, она стала оставаться во Пскове. Потому что псковичи всё время позиционировали себя, как люди, великим князьям верные, в отличие от новгородцев. Великие князья были за Новгородом, и дружить было удобнее с ними, чем с новгородцами. Позднее это хорошо прослеживалось в версии отношений Пскова и Литвы. На период, когда литовцы не граничили непосредственно с Псковской землёй, отношения в целом были лучше. Когда Литва шла на север, отношения портились. Хотя были и объединяющие факторы: например, нелюбовь к Новгороду и к ливонцам. Эта четвёрка постоянно находилась в разных блоках друг с другом против кого-то.

М. Родин: Получается замкнутая с одной стороны долина, в которой произошло смешение культур и языков, которые не родственны никому, находятся на пограничье и в силу этого постоянно необходимо воевать. Соответственно, люди там привычные к этому делу. И из-за этого независимость возникает сама собой.

Когда мы говорим о сложении Древнерусского государства, добавляется ещё один элемент – это скандинавский субстрат, который потом превратился в династию. Как происходили взаимоотношения с этими людьми и как происходило вхождение в состав Древнерусского государства?

С. Салмин: Вопрос взаимоотношений Руси, как государства, и руси, как скандинавов – один из самых сложных вопросов, который у нас есть. Вероятно, о нём труднее договориться, чем о том, выиграл ли Александр Ярославич Ледовое побоище, или проиграл, невозможно договориться, значительное это сражение, или мелкая стычка.

Во Пскове скандинавские элементы в достаточном количестве появляются только в конце Х века. Прекрасные погребения скандинавов, которых я бы скорее назвал «скандо-россиянами», имеют очень много черт, которые привнесены из киевских земель. Т.е. эти варяги появляются во Пскове, судя по всему, из Киева.

М. Родин: То есть это та самая этнополитическая русь.

С. Салмин: Это именно русь. Тот этнос, который в ходе варяжско-славянской дискуссии практически вдруг исчез. Все борются либо за славян, либо за норманнов, а куда делась русь – непонятно. В то время, как летописец и соседи чётко отличали её от всех остальных. Значит, какие-то особые черты у неё были. Может быть, тот самый неясный этнический момент, когда мы не можем сказать, кем были северяне, пришедшие в Новгород – датчанами, шведами или норвежцами, это смешение в чём-то и является индикатором этой руси, которая быстро ославянивается.

М. Родин: Да, к Х веку уже, я думаю, ничего в этническом, культурном смысле не осталось. Это уже отдельная общность. Но конец Х века – это уже очень поздно, это времена Владимира.

С. Салмин: Это уже времена скорее Святослава и Владимира, чем Ольги. Кроме хорошо известных погребений зоны Старого Вознесенья в псковском некрополе, у нас открыто ещё несколько погребений подобного типа, все они носят южный характер. Например, оружие, которое мы находим там, исключительно ассоциируется со степным, боевые топорики определённого типа. А классического скандинавского оружейного набора мы в этих погребениях не видим.

Одним из моментов, возможно, была усобица между детьми Святослава, когда Новгород несколько раз переходил из рук в руки. Сначала сторонники Владимира должны были спасать свои жизни и имущество, потом – сторонники Ярополка, потом – сторонники Владимира. В общем, это был процесс длительный и, возможно, именно в это время на территории Пскова возникает достаточно сплочённый коллектив, погребённый в Старовознесенском могильнике.

Даже если согласиться с предположением, что средний представитель населения русской равнины всегда мечтал обзавестись каким-нибудь дирхемом или византийской монетой и после этого тут же был похоронен, то всё равно получается никак не раньше второй половины Х века. А в целом всё уходит в последнюю четверть, в период этой активной борьбы.

М. Родин: Получается, Псков был отстранён от этих государствообразующих процессов, которые происходили на Киевщине и даже в Новгороде. Он был отгорожен и от процессов христианизации, которые к тому моменту активно шли?

С. Салмин: Тут трудно сказать. Все эти люди, про которых мы говорим, были христианами: они лежат головой на запад, у многих из них кресты в погребениях. У самой знаменитой погребённой из первой камеры крест под одеждой, а это несомненный знак того, что это сакральный символ, а не украшение. Те погребения, которые мы находим после этого, испытали во всяком случае сильное воздействие христианской обрядности.

То, что с ними клали всё это богатство, вызывает мысль: а не были ли они язычниками? Но не стоит забывать, что богатое погребение – это не только отражение религиозного мировоззрения, это ещё и статусная вещь. Можно похоронить просто в гробу и с крестиком, но перед соседями будет неудобно. Кажется, в районе Переяславля Южного было обнаружено погребение, где человек был захоронен в гробу, с крестом, с остатками воска на крышке гроба, но кроме того на крышке гроба лежали ещё два подростка с пробитыми чеканом головами. Потому что перед соседями будет неудобно, если не принести покойнику жертв.

М. Родин: Как основное псковское население реагировало на приход руси и включение их в государственную структуру? Знаем ли мы что-то про процесс вхождения?

С. Салмин: Сложности христианизации на Руси вообще как-то не прослеживаются. В основном мы знаем об этом уже в конце XI-XII в.: восстания волхвов и прочее. А на начальном этапе есть версия Иоакимовской летописи, а она очень спорная: во-первых, её никто не видел, а во-вторых содержание её иногда заставляет подумать о пророческих возможностях автора. Такое случается и в псковских летописях. Вторая псковская летопись, которая датируется концом XV века, внезапно сообщает о том, что новгородцы сражались с прусским королём. А прусское королевство возникает в самом начале XVIII века.

М. Родин: Это намекает нам на интерполяцию, на более поздние вставки.

С. Салмин: Даже не так. Это может намекать на то, что это было не интерполяцией, а авторским текстом. А учитывая, что он написан на бумаге XV века почерком XV века, мы можем относиться к этому с подозрением, не написали ли это по заказу в XVIII веке, когда это было как раз очень модно. Тем более что по тексту он совпадает с поздними списками. Текст с прусским королём совпадает с поздним Тихановским списком Псковской первой летописи, который точно написан в XVIII веке.

Возвращаясь к борьбе с язычниками, мы должны вспомнить, что ортодоксальное греческое христианство не настаивало на насильственном крещении. Владимир тоже не насильственно крестил. Он сказал, что тот, кто не будет креститься – тот будет ему враг, и сами выбирайте. Вроде как не копьями загоняли.

Объяснялось это не только большей веротерпимостью. Дело в том, что в целом в прозелитических религиях, особенно на их раннем этапе, не очень принято сильно эксплуатировать единоверцев. Например, у Адама Бременского или у Гельмольда (я уже не помню, у кого именно) есть прекрасная фраза, что славяне полабские были бы, конечно, давно окрещены, если бы саксонские герцоги не препятствовали этому, потому что предпочитали грабить, эксплуатировать язычников. Поэтому им было выгоднее, чтобы славяне оставались язычниками, чтобы оставалось полное моральное право их обирать.

Поэтому, скорее всего, христианизация шла достаточно мягко и ползуче. В конце концов, огромное количество особенностей народного христианства, которое отразилось в более позднем фольклоре, показывает, что какого-то решительного искоренения предрассудков не велось и не планировалось. Государственная политика шла медленно. Вероятно, на начальных этапах было достаточно формального неотрицания того, что ты христианин.

На погостах, пунктах, которые использовались для сбора дани, возникают сначала часовни, а потом – центральные церкви. Если там возникают сначала часовни – значит, там нет постоянного священника, соответственно, постоянная проповедь не ведётся, и надзирать за соблюдением норм особо некому. Это можно представить так: приезжают сборщики дани, становятся на погосте, привозят с собой священника. Мы знаем, например, что Ян Вышатич возил с собой попа на сбор дани. Он всех крестит, венчает, отпевает, и снова уезжает с дружинниками. И попы меньше страдают, потому что оставить его среди язычников – это добавить мученика, и, кроме того, на начальном этапе священников просто не хватает.

Язычество достаточно легко перестраивается под монотеистическую религию, если за это не надо дополнительно каким-то образом платить. Если ты тихонечко можешь продолжать молиться своему деревянному божку, но тебе дают возможность молиться ещё нескольким нарисованным божкам – тебе уже легче. А дальше постепенно это становится всё большей и большей нормой и привычкой.

Тут, наверное, важен момент, который мы прослеживаем в двух местах. Во-первых, медленная христианизация, которой потом ливонцы попрекают русских, на территории Эстляндии и Лифляндии дала очень интересный результат. Уже двести лет земли были под католической державой, а там сохранялись православные. Это значит, что несмотря на то, что число их было невелико, те, кто выбрал православие, от своего выбора не оступались. Если обратить внимание на Балканы на момент турецкого завоевания, то именно православные большей частью сохранили православие. А католическая Герцеговина и богомильская Босния очень легко перешли в ислам. Вероятно, долгое мытарство, которое вели православные миссионеры, было менее масштабным, но более глубоким.

М. Родин: Не так быстро, но надёжно.

С. Салмин: Да. Тем более, что очень многие языческие обычаи напрямую не противоречили христианству. Например, сожжение, как вариант погребения, не запрещено православием. В XV веке, по-моему, ливонцы разрешили куршам за то, что они верные союзники и подданные Ливонского ордена, сжигать своих покойников. Запрещено было приносить покойникам жертвы, устраивать языческие «беснования» вокруг них, но, в принципе, сжигать было разрешено. Из тех же ливонских хроник мы знаем случаи, когда даже убитого рыцаря (т.е. монаха!) если он погибал на территории, допустим, Литвы, для того, чтобы захоронить его на освящённой земле, сжигали, и прах его привозили в Ливонию.

На Псковщине, вероятно, личная преданность для правителей была важнее, чем религиозная принадлежность. «Свои поганые» были не только на юге (торки, берендеи, чёрные клобуки), но и на западе, и вообще на любой границе. Т.е. люди, сохранявшие религию, но служившие другому государству. Вспомним мусульманские общины горцев, которые вливались в казаческие общины, потому что переходили на сторону Российской империи.

Здесь в условиях постоянного броуновского движения на границах, когда кто-то приходит, кто-то уходит, кто-то новый поселяется, естественно, всё это было очень ярко выражено. Те же самые сету у псковичей назывались «полуверы». Вроде как они были совсем православные, но что-то у них очень много всего было неправославного в обиходе: идолы стояли во дворах, и прочее. Такая система полуверства, наверное, для многих общин была характерна во время крещения Руси.  

М. Родин: Вроде-бы как во всех славянских городах было вече. Но в Пскове и Новгороде оно сохранилось дольше. Почему? В чём была разница между вече в Пскове и в Новгороде? И как эти структуры взаимодействовали с новой властью?

С. Салмин: Этот вопрос, конечно, легче, чем норманно-антинорманнская дискуссия, но тоже сложен. Сейчас существует очень серьёзное и довольно масштабное исследование Павла Владимировича Лукина «Новгородское вече», где он рассматривает и западнославянские варианты, и вече в других городах. Дело в том, что мы толком не знаем, что такое вече. Мы всё время возвращаемся к этому вопросу. Что это? Народное собрание всего города? Так считать было модно в XIX веке. Иногда всей земли: собралась вся земля и стала решать. Площадь одного города превышает 150 га, среднее население на гектар – от 125 до 300 человек. Отсекаем женщин, детей и неполноправных членов общества. Но всё равно получается довольно большой коллектив. Или вече – это место, где принимала решение часть коллектива? Потому что говорят «на вече».

В Новгороде и во Пскове оно принимает достаточно своеобразные формы. Особенно в Новгороде: там оно становится зоной борьбы политических партий. Сторонники одной боярской группировки конфликтуют с другой. Поэтому на вече порой доходит до боёв и смертоубийства, приходят с оружием, со знамёнами.

Во Пскове такой традиции не было заведено. Ещё Василий Татищев писал, что псковичи сравнительно с новгородцами были людьми гораздо более «разумными», и поэтому до такого у них не доходило. Может быть, Василий Никитич несколько кривил душой, потому что он всё-таки был псковичом, хоть его предки были переведены из Москвы, но Псковская земля многих приковывает.

Что мы можем более-менее точно сказать? Вече несомненно утверждало решения той части, которую называли госпо́дой. В вече несомненно участвовали представители полноправного городского населения. Те 300 семей, которые выводятся из Пскова в Москву в 1510 г., не исключено, что их представители были основой постоянно действующего вече.

Во Пскове не сложилось сословия бояр, несмотря на то что по основной версии именно бояре традиционно открывали ворота немцам. Но в тот момент вряд ли можно было найти во Пскове хоть одного боярина. Во Пскове сохранилась более ранняя традиция. Бояре – это чин, а не происхождение. Если мы вспомним, в Боярской думе сидят бояре, сидят окольничие, а происходят они в основном либо из князей, т.е. потомков измельчавших родов Рюриковичей, Гедиминовичей и Чингизидов, либо из детей боярских. Дети боярские, князья – это сословия. А бояре – это отдельный чин. Царь или великий князь назначает их своими боярами. Не обязательно сын боярина становится боярином, хотя возможностей у него гораздо больше.

Точно так же, как гость, которого часто мы воспринимаем, как купца, торгующего с иноземцами, в основном на основании оперы «Садко» (даже не былины, а именно оперы), – это тоже чин. И гостей зачастую было меньше, чем бояр. Например, в XVII в. на всё Московское царство было 32 гостя.

И во Пскове бояре остались именно чином. А в Новгороде из носителей боярского чина сложилось новое сословие бояр. Во Пскове этому социальному слою, вероятно, соответствовали посадники в расширенном значении этого слова. Есть хорошая работа Алексея Вовина, посвящённая Пскову, и там он рассматривает этот вопрос. И действительно, по упоминаниям в текстах, посадники – это особое сословие во Пскове. Например, даже когда уже после присоединения к Москве в 1512 г. в Пскове формируется войско для того, чтобы идти на помощь великому князю к Смоленску, командовать ими приставлены псковичи из сведённых псковских посадников. Т.е. они были отправлены в Москву, но для того, чтобы командовать довольно своеобразным по вооружению и составу псковским войском, местных специалистов вернули во Псков. И они все называются посадниками. В 1340-м г. упоминается человек, которому пришла очередь быть посадником в городе Острове. Т.е. система была очень формализованной.

По сути дела, управлением города занимались посадники, сотские, тысяцкий на сравнительно позднем этапе. А вече утверждало очень важные решения. Был такой термин: «посаднику, разобравшись, доложить на вече». Похоже, это всё-таки собрание городской верхушки, которое во многом представляет собой всё население города. Можно посмотреть на европейские аналогии, особенно итальянские. Итальянские города формировались в тех же условиях, что и Новгород со Псковом, в отличие от немецких городов. В какой-то момент они становятся свободными, изгоняют правителей. Псков был разделён на улицы и концы. Люди из числа посадников представляли уличанские, сотенные, кончанские группы. Вече было скорее законодательным органом, чем управляющим. Вече не решало вопрос о необходимости построить новую стену. С этим справляются посадники, князь.

Псков очень часто долгое время обходился без князя, никто туда особенно ехать не хотел. Самые яркие псковские князья – это сплошь маргиналы, которых уже больше никто не принимал. Когда я читаю лекции, то говорю, что Псков мог бы возглавлять место в Книге рекордов Гиннеса по количеству князей, которые до вокняжения в нём убивали своими руками великих князей Литовских. У нас таких было два. Довмонт, которого все знают, и менее прославленный Александр Чарторыйский, убийца великого князя Сигизмунда Кейстутовича.

М. Родин: Как получилось, что на северо-западе и конкретно во Пскове вече сохранило такие сильные функции? И как так получилось, что Псков во время делёжки земель Рюриковичей оказался полусвободным, имеющим возможность приглашать князей?

С. Салмин: Псков не столько приглашал, сколько принимал. Это немного другое.

Скорее всего, это связано с особым положением этого северо-западного удела, сложившегося из Новгорода, Пскова и Ладоги внутри державы Рюриковичей. Новгород очень долго сохранял позицию первой коронной земли. Если проследить внимательно за тем, кто занимал новгородский стол, это почти всегда наследник того, кто занимает киевский стол. Потом начинается разброд и шатание, но уже связанный с тем, что и в Киеве становится непонятно, кто будет князем. Начиная с Олега, Олег – князь Киевский, Игорь – Новгородский. После Олега Игорь становится киевским князем, но мы знаем, что в Новгороде в это время, по сообщению Константина Багрянородного, княжит Святослав. И затем это всё время продолжается. Вплоть до того, что когда становится вопрос о том, что сейчас в Киеве сменится князь, новгородцы иногда загодя выгоняли сына бывшего киевского князя, потому что им уже надо следующего принимать. Именно на этом возникает довольно вольное обращение с князьями.

Но если за Новгород некому было заступиться, он спокойно терпел князя долгое время. Он долгое время терпел очень жёсткого князя Ярослава Всеволодовича, который, в отличие от сына своего Александра Невского, абсолютно не был толерантным. Ярослав Ярославич, брат Александра и сын Ярослава Всеволодовича, был скорее в папу. Но и с ним Новгород долгое время боялся конфликтовать. До того момента, когда во Пскове появляется Довмонт, и Псков на достаточно длительный период становится новгородским союзником.

Эта вольность в князьях, о которой говорят, сложилась на самом деле довольно поздно, и признал её по сути дела только Всеволод Юрьевич Большое Гнездо в конце своего правления, т.е. уже в начале XIII века. До этого каждый раз, когда новгородцы приглашали князя, они очень сильно рассчитывали, что родственники и знакомые этого князя не позволят его прогнать.

Если мы посмотрим XII век, изгнан Всеволод (Гавриил). Псковичи зовут его к себе, потому что то, что плохо для Новгорода, несомненно должно быть хорошо для Пскова. В Новгороде находится представитель черниговской династии. Он не устраивает абсолютно всех мономашичей и епископа Нифонта. Какое-то время идёт борьба, и новгородцы изгоняют князя, который не устраивает абсолютно всех. И князем становится сын Юрия Долгорукого, мономашич, родственник Всеволода (Гавриила). Кроме того, епископ Нифонт тогда очень хорошо относился к Юрию Долгорукому, с его помощью надеясь стать духовным владыкой всех северных земель. Он тягался с киевскими митрополитами, и именно поэтому добивался архиепископского титула, потому что он подразумевал определённую автономию. И потом призванные новгородцами князья на протяжении XII-XIII вв. – это, в общем-то, отражение политической борьбы остальных Рюриковичей. Побеждает Смоленск – значит в Новгород зовут смоленского князя. Побеждает Суздаль – значит суздальского.

А с Псковом получилась очень интересная ситуация. Во Псков и приехать было трудно с новгородских земель. Всеволод ехал через полоцкие, когда псковичи пригласили его к себе. А во-вторых, земля небогатая. Чести много, а доходы небольшие. Поэтому очень часто на псковский стол начинают претендовать новгородские же князья, что очень не нравилось Новгороду. Казалось бы, что же не объединить в одном государстве под одним князем?

Но дело в том, что как только какой-то из князей добивается того, чтобы его признал Псков, у него начинаются конфликты с Новгородом. Потому что Псков замыкает кольцо окружения Новгорода. Новгород очень завязан на торговлю и хлеб. Необходимость поддерживать транзитную торговлю заставляет его делать ставку на смоленскую династию. Хлеб ему в основном идёт из владимиро-суздальской Руси. Поэтому приходилось лавировать. До начала XIII в. очень чётко прослеживается то, что Псков вместе с Новгородом иногда оказывается под смоленскими по происхождению князьями, но никогда не суздальскими. Смоленские князья – это ветка, родственная и Всеволоду (Гавриилу), и первому настоящему псковскому князю Святополку.

О нём в основном не знают экскурсоводы, и не особо широко рассказывает популярная литература. Хотя с ним связана, например, совершенно замечательный эпизод псковско-новгородских отношений. 1138 г., когда в Новгороде прошёл слух, что Святополк с дружиной и псковичами идёт на Новгород. И Новгород до последнего человека выбежал из города и стоял на Синилище сутки. Зачем это сделали новгородцы – не совсем понятно. Они не встали против него, а выбежали. То ли надеялись, что псковичи и Святополк просто пограбят город и уйдут.

Если потомки Мстислава Великого становятся князьями в Новгороде, псковичи участвуют в совместных с новгородцами операциях. Интересно, что Новгородская летопись это отражает не всегда, а вот Ипатьевская или Лаврентьевская – отражает. Борьба суздальской и смоленской веток приводит к тому, что Новгород делает ставку то на торговлю, то на еду.

М. Родин: Выбор такой: суздальские князья – это еда, смоленские – торговля. Правильно?

С. Салмин: Да. В принципе, через Суздаль тоже можно торговать. Но тогда нужно налаживать новые торговые отношения, нужно идти на Волгу. Это второстепенный путь. Основной – днепровский, и там стоит Смоленск.

Псковичи, наверное, начинают сотрудничать с суздальцами только с момента, когда возникает противоестественный союз одного из младших потомков Мстислава Великого, Ярослава Владимировича Мачешича, и Всеволода Большое Гнездо. Именно с этим связано не только улучшение отношений Пскова с Суздалем, но и первые действия по канонизации Всеволода (Гавриила). Именно Ярослав Владимирович переносит тело своего дяди и начинает его официальное почитание. Что интересно, родившийся на следующий год сын Всеволода Юрьевича получает имя Гавриил. Продолжаются политические игры на уровне имянаречения. После этого отношения Пскова и суздальских князей становятся достаточно хорошими.

Как суздальские князья обычно боролись с самовольством Новгорода? Они занимали Торжок (Новый Торг), и перекрывали доступ зерна в Новгородскую землю. У новгородцев есть ещё один возможный источник получения зерна: это Прибалтика. Но если суздальские князья контролируют Псков, то они перекрывают и этот источник поступления провизии. Как результат, Новгород сдаётся очень быстро.

М. Родин: Получается, в таком случае Псков дружит с суздальцами всегда против Новгорода.

С. Салмин: Да. Псков обычно с кем-то дружит против кого-то. У Пскова были враги и были соседи. С друзьями было тяжело. Какое-то время другом было Московское княжество, пока не додвинуло свои границы до Псковской земли.

М. Родин: Повторяется та же ситуация, что была с Литвой, когда она пододвинула свои границы к Пскову.

С. Салмин: Да. Не смотря на то, что Псков был маленьким и экономически не очень сильным, он был достаточно агрессивным государством. Существуют моменты в псковской истории, когда он находился в состоянии войны одновременно с Ливонской конфедерацией, Великим княжеством Литовским и Новгородом. То есть вообще со всеми, до кого мог дотянуться. При этом после немецкого натиска XIII века Псков даже земель не терял, и даже наоборот, постепенно их возвращал.

М. Родин: Это то, что вы называете «псковской реконкистой»?

С. Салмин: Да. Когда зоны, где собирались псковские дани, начинают активно колонизоваться. Ливонцы ожесточённо сопротивлялись: выжигали деревни, сжигали крепости, уничтожая всё население, но Псков отвечал ударом на удар, продолжая двигаться на запад.

Ответ ударом на удар очень характерен для Пскова. Какой-то английский исследователь сказал про сирийских франков, что они всегда оставались меньшинством во враждебном иноэтничном окружении, выживание которого полностью зависело от психологического превосходства. Если то, что ты можешь получить в ходе военных столкновений, меньше, чем ущерб, который ты понесёшь, возникает вопрос: стоит ли сталкиваться военными силами?

В феврале 1406 г. Витовт без объявления войны, отослав псковские мирные грамоты не во Псков, а в Новгород, нападает на крепость Коложе и разрушает её. Дальше идёт на Воронач, там происходит массовое избиение детей, которых трудно угнать с собой. В летописях упоминается, что набрали две ладьи мёртвых детей, и что такого паскудства на Псковской земле до сей поры не знали. Но уже в 20-х числах февраля псковский посадник Юрий Козачкович с добровольцами кидается за уходящим Витовтом, гонится за ним до Великих Лук, и на Великих Луках отбивает коложское знамя и часть пленных. Витовт, на минуточку, пожалуй, самый сильный государь Восточной Европы в тот момент.

М. Родин: Как сложились отношения Пскова с орденами, когда они появились и стали важными контрагентами?

С. Салмин: Это длинный и сложный вопрос. На начальном этапе у них были общие противники. В первую очередь это сосолы, эсты Саккалы, район современных Вильянди и Леаля в Эстонии, где князь Лембиту создал довольно сильное объединение. Псковичи и новгородцы на первоначальном этапе выступали в качестве союзников крестоносцев. Затем крестоносцы начинают вторгаться на территории, которые псковичи считали своими. Это перерастает в конфликт, который заканчивается только в 1224 г. взятием Юрьева и заключением т.н. Юрьевского договора, где псковичи потеряли латгальские земли по левобережью Великой.

Дальше отношения Пскова и Ливонской конфедерации – это очень сложный и запутанный клубок. В основном Псков общался с Дерптом, и, как говорит Марина Борисовна Бессуднова, это была ещё та «сладкая парочка». Они находились в постоянном взаимодействии, как какая-нибудь кубанская станица с каким-нибудь кабардинским аулом. С одной стороны, они постоянно друг у друга угоняют скот и жгут посевы, но половина станицы с половиной аула в кунаках. У них свои личные отношения, которые никак не накладываются на то, что время от времени надо друг в друга пострелять или порубить шашками. Так же было и со Псковом. Поэтому взаимоотношения между Псковом и Ливонии – очень длительный и занятный разговор, который будет уже в следующих выпусках.

М. Родин: Как видите, история Пскова гораздо интереснее и разнообразнее, чем кажется при поверхностном знакомстве в школьной программе. Дружба с орденами, вражда с Новгородом. Чего стоит только «освобождение» Пскова Александром Невским, показанное в фильме Эйзенштейна. Так что мы только приступили к этим штудиям.