Степан Шамин в «Родине слонов»

Когда в нашей стране люди стали любопытными? Почему агитка германского императора стала в России первым описанием Европы, как единого целого? И как у нас зародилась пресса?

Об информационной революции в Московском царстве рассказывает кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института российской истории РАН Степан Михайлович Шамин.

Стенограмма эфира программы «Родина слонов» с кандидатом исторических наук, старшим научным сотрудником Института российской истории РАН Степаном Михайловичем Шаминым.

М. Родин: Сегодня мы будем говорить об интересном и растянутом во времени явлении, которое очень сложно уловить, и по-разному историки оценивают начало этого процесса. Будем говорить об европеизации русского общества. Мы примерно представляем себе, много литературы на этот счёт, о том, как Европа начала познавать Россию веке в XVII-м, может даже раньше, в XVI-м, о том, какие были сочинения по этому поводу, как воспринималась Россия в Западной Европе. А сегодня мы поговорим об обратном процессе, о том, как, через что мы познавали Европу, какие литературные сочинения, памфлеты проникали к нам, и как мы узнавали о том, как устроен мир на Западе.

У вас вышла недавно книга, которая стала поводом для нашей программы: «Иностранные «памфлеты» и «курьезы» в России XVI – начала XVIII столетия». Правильно ли я понимаю, что в ней как раз и собраны тексты, которые начали проникать к нам, через которые наши элиты в первую очередь, а потом и всё общество начало познавать западный мир?

С. Шамин: Вы абсолютно правы. Но мы будем говорить не о европеизации в целом, потому что это крайне широкая тема. Это и театр, и живопись, и литература в больших текстах. Мы возьмём проблему более узкую, связанную с информационной революцией.

По учебникам мы привыкли изучать промышленную революцию, которую проще увидеть. Её давно историки брали, потому что это техника, это вещи, это денежные потоки. Но перед тем, как пришла техническая промышленная революция, произошёл такой процесс, как революция информационная. Это процесс накопления знаний. А старт его – это появление в обществе любопытства.

Средневековье – это время, когда большая часть людей была сосредоточена на повседневных вещах. И интересоваться чем-то, что выходит за рамки работы, добывания куска хлеба или спасения души было просто не принято. А для того, чтобы знания накопились и появились какие-то технические разработки, надо было сначала накопить знания о мире.

Этот процесс, наверное, уже лет 50 изучается для Западной Европы, может быть, даже немножко больше, и очень слабо изучен пока для нашей страны. Если очень кратко формулировать этот вопрос: когда же в нашей стране люди стали любопытными? И ответ на этот вопрос оказался для меня совершенно неожиданным. Я искал сначала какие-то точки, откуда можно начать отсчёт и постепенно расширять поток. Но оказалось, что всё гораздо сложнее. И уже постфактум я понял, что так это и должно быть. Оказалось, что на этом самом пути рождения русского любопытства у нас было несколько стартов.

Обычно у нас все процессы уносят куда-нибудь в XVII в., или в XVIII в., к Петру. С другой стороны, мы знаем, что в той же самой Венеции летучие листки, памфлеты, сообщения о всяких интересностях, рукописные газеты в XV в. вовсю. Казалось, что формирующееся Московское государство от всего этого процесса отрезано.

И вдруг появилась первая ласточка. У нас есть всего два текста: это послания к великому князю Василию Тёмному с промежутком в 15 лет. Это вторая четверть XV в. Присылал человек, которого звали Феофил, по фамилии то ли Дедеркин, то ли Дедернин. Поскольку два известия с разными буквами, мы не знаем, как его звали на самом деле. Если третье найдём – тогда будем знать. Судя по всему, это был классический шпион, который сидел где-то в Великом княжестве Литовском и писал для князя о каких-то вполне практических политических вещах. Но из более позднего времени мы чётко видим, что вместе с сообщениями о реальных политических событиях иногда приходили всякие интересности. Их было совсем мало в общем потоке информации. Но именно они оставались на будущее.

То есть как этот процесс проходит? В княжеской канцелярии получают эти самые письма, с ними работают. Потом тексты, попавшие в княжескую канцелярию, исчезают. Отдельные листки очень плохо живут. А два сообщения попало в рукописные книги.

Что это за сообщения? Одно из них о том, что пришёл Нечистый на землю. Пришёл конец света: в Вавилоне родился Антихрист. Поскольку с напряжением всё Средневековье ожидало конец света, эту важную информацию вытянули и поместили в рукописный сборник. Причём, судя по всему, где-то совсем рядом. Потому что такие сообщения долго не живут. Мы работаем с источниками, которые очень эфемерны. Они исчезают тут же. Так же, как рекламные листовки к политическим выборам: они есть во всех ящиках, а через год ты не можешь найти ни одного экземпляра из миллионных изданий. Здесь примерно то же самое. Каждая находка – это чудо.

И вторая тема тоже вечно актуальная для средневековой культуры: это землетрясение. У католиков произошло очередное землетрясение, которое всё развалило в качестве наказания. Дальше если мы посмотрим, то эти сообщения о землетрясениях всё больше и больше собираются. Допустим, от конца XV-начала XVI в., времени позднего Ивана III и его сына Василия, у нас таких сообщений уже достаточно много.

Я сначала принимал это за интерес чисто географический. А потом столкнулся с толкованием. Я думаю, что все наши слушатели слышали про концепцию «Москва – третий Рим», изобретённую в начале XVI в. Филофеем. Так вот, на один из переводных текстов о землетрясении Феофил ссылался, объясняя, что карантинные мероприятия, которые псковские власти проводят во Пскове – это безобразие. Механизм очень простой: еретиков-католиков Господь считает людьми Содома и Гоморры и напускает на них землетрясения, дабы их окончательно покарать, как окончательно пропавших. А русских людей Господь любит. Поэтому, когда надо православных покарать, Он напускает мор. И у человека есть время одуматься, покаяться, сходить в церковь. То есть подготовить свою душу к отправке в Рай. Поэтому карантинные мероприятия, которые пытались во Пскове предпринимать, это борьба с абсолютно очевидно выраженной волей Божьей. И есть почти десяток подобных переводов.

М. Родин: То есть получается, московские правители собирали со всего мира какую-то важную для них информацию, чтобы её по-своему как-то интерпретировать. То есть это не просто любопытство какое-то. Они видели в этом важные вопросы мироздания, новости, которые происходят, которые связаны с божьим проявлением, и т.д.

С. Шамин: Да. Это обычная работа государственного аппарата, обычная внешняя политика. А от этой внешней политики идёт некий побочный продукт: всякие интересности.

Мы можем перечислить широкий ряд разнообразных вещей, которые оказались востребованы. К примеру, про Дракулу все слышали. Это реальный Влад Цепеш, против которого в германских землях писали политические памфлеты. И к нам один такой памфлет пришёл, «Сказание о графе Дракуле», и получил приличное распространение. Или путешествие Магеллана. Брошюрка очень быстро к нам попала вскоре после путешествия и была переведена на русский язык.

М. Родин: То есть это, я так понимаю, географическое сочинение, и там рассказывается про само путешествие.

С. Шамин: В то время, это свойственно не только для России, но и для Европы, начало этого процесса не ориентировано именно на научное знание. Там всплывает всё: от каббалы, заговоров и текстов о ведьмах до вполне близких к современным научных наблюдений. Всплывает всё вообще накопленное и начинает распространяться.

М. Родин: В современном мире это можно сравнить с жёлтой прессой или каналом «РЕН-ТВ», когда идёт мутный поток информационных помоев, и среди них встречается как правильная информация, так и абсолютно ненужная, непроверенная. Но это всё является информационным полем, в котором живёт человек. Правильно?

С. Шамин: Я бы даже сказал шире. Весь наш информационный поток состоит и из «РЕН-ТВ», и из «Говорит Москва», и из нашей передачи. И этот поток течёт по всем странам, из страны в страну. И кому что интересно, тот то и отбирает.

И здесь самое интересное, что из этого огромного потока отбирается. Например, новгородский архиепископ Геннадий, встретив испанских послов, очень заинтересовался, как в Испании работает инквизиция. Для него был актуален этот политический опыт. С другой стороны, тот же Геннадий организовал перевод текстов Священного Писания на русский язык, и среди книжников он привлёк в Новгород одного из ранних немецких печатников, Готена.

И вместе с ним появился совершенно замечательный текст: «Прение живота со смертью». Это европейские пляски смерти, которые были безумно популярны. Они были и в стихах, и в прозе, и с юмором, и с картинками. То есть это огромный мир текстов. А суть этих текстов и причина их популярности очень простая: там показано, как смерть карает людей сильных. Королей, пап, рыцарей. Соответственно, для простого человека текущая жизнь – это подчинение, притеснение, приниженное положение, между тем это уже время, когда всё чаще звучала мысль о том, что все мы – дети Адама и Евы, и когда Адам пахал, а Ева пряла, кто же тогда был господином? И эти пляски смерти, которые показывали визуально на картинках с небольшими текстами, как смерть забирает всех, кто примучил простого человека в этой жизни – это то, чего душа просила. И это у нас прижилось, причём вместе с картинками. Сначала это больше сотни рукописных списков. А потом это стало лубком. То есть история про Анику-воина, который против смерти выпендривался, а она его всё равно забрала, вполне себе в XVIII-XIX в. тиражировалась и с огромным удовольствием покупалась теми же крепостными крестьянами, с которых эти самые Аники-воины драли подати.

М. Родин: Но мы тем не менее говорим про некую европеизацию русского общества, которая происходила в рамках процесса проникновения такой информации. То есть о проникновении культурного времени, если точнее говорить. А она связана с работой с информацией, с какой-то пользой от информации. Насколько я понимаю, в XVII в. активно развивается сбор информации. Например, для Боярской дубы чуть ли не ежемесячно собирали подборки новостей. Это называлось «Куранты». Вот про это расскажите.

С. Шамин: До «Курантов» ещё сильно далеко.

Из того, что мне понравилось от начала XVI в., это текст, который очень долго был для историков непонятным. Назывался он «Европейской стороны короли». Там были перечислены страны и правители. И очень долго историков и филологов этот текст смущал тем, что там были названия античного времени и раннего Нового времени, то есть современные тем событиям, когда это всё происходило.

М. Родин: Вперемешку.

С. Шамин: Да. Понятно, что текст откуда-то притащенный. Что это за текст? Ключом стал один-единственный полный список этого текста, в котором рассказывалось о том, что такое Европа. И благодаря этому удалось вытянуть источник. Если наши слушатели наберут в Интернете «Europa regina» или «Королева Европа карта», они смогут очень быстро посмотреть целый список антропоморфных карт Европы за многие столетия.

Откуда эти карты появились? Европа в то время толком ещё не знала, что она – Европа. Европу, как нечто целое, видели правители Священной Римской империи германской нации, которые хотели эту Европе сделать единой, неделимой и своей. И эти карты рождались, как памфлет, где Европа жалуется императору о том, как её истерзали войны с античных времён. Плачет, горюет, всё это в стихах, красочно. И император обещает её спасти.

Для Европы это агитационный текст в пользу цесарей, а для Москвы это оказался текст познавательный. Из него выписали название стран, титулы правителей, карту не перерисовывали. И это вошло в русскую культуру, как первое описание Европы, как единого целого. И оно было актуально аж до 1680-х гг., когда текст забросили, потому что было очевидно, что с реальностью географической он не совпадает. Т.е. политическая карта Европы переменилась навсегда.

М. Родин: Грубо говоря, если переводить на параллели, очевидные для слушателей, в «Игре престолов» девочка сидит и учит все династии: у кого какой герб, кому что принадлежит. Изучает политическую карту своего мира. Точно так же этот источник использовали у нас, чтобы понять, кому что принадлежит.

С. Шамин: Да. Причём первоначально это, судя по всему, было в государственном архиве. А последний текст – просто в учебном сборнике. Т.е. кто-то учил мальчика, и ему среди прочих познавательных текстов дали почитать, что есть такая европейская страна, и в ней такие вот короли. Перечень этих текстов конца XV-начала XVI в. можно было продолжать. Вообще, наверное, имеет смысл просто их собрать вместе и попытаться написать статью о том, как вообще выглядела вся эта картина, о которой я рассказываю. Это пока ещё не сделано.

А потом у нас вдруг пустота на протяжении почти столетия.

М. Родин: То есть с конца XVI в., начиная со Смуты?

С. Шамин: Нет. У нас пик текстов – это где-то 1520-е гг., есть несколько текстов раннего Грозного. Последний текст – 1540 г. Т.е. у нас ещё совсем ранний Грозный. А потом у нас пустота до 1637 г. 

М. Родин: И с чем это связано?

С. Шамин: Чтобы это узнать, мне пришлось вытащить огромное количество архивных материалов. Изначально была гипотеза, что изменился как-то состав информационного потока, и эти интересности как-то перестали попадать. Но потом стало очевидно, что нет. Аналогичные по содержанию тексты в приказных документах, когда начинается более-менее приличная сохранность, ещё даже со Смутного времени, со времени Фёдора Ивановича начинается, эти тексты можно выявлять. Но они не выходят в пространство рукописной книги. Они остаются в деловом пространстве, среди деловых документов.

М. Родин: Получается, просто не попадают в те источники, которые для нас сохранились и по ним мы можем это изучать.

С. Шамин: Это не просто они не попадают в источники. Это значит, что отсутствует группа людей, которая, с одной стороны, интересовались бы этим, а с другой – имела бы доступ к государственному архиву.

М. Родин: Почему, как вы думаете?

С. Шамин: Есть такая гипотеза. И у Ивана, и у его сына Василия жёны – иноземки. Особенно ярко здесь с Иваном III

М. Родин: Это известная София Палеолог.

С. Шамин: Да. И вместе с ними приехало большое число носителей западной культуры. Причём если мы говорим о Софии Палеолог, это острие культурного развития. У нас в вещах даже этого времени куча античных форм. И совершенно неудивительно, что они могли с собой привезти любознательность и заразить ею окружающих русских людей. Прошёл какой-то культурный импульс, который потом иссяк. Из того, что можно точно зафиксировать, значительная часть сохранившихся текстов так или иначе прошли через Иосифо-Волоколамский монастырь. А там, к примеру, после мора произошло очень существенное изменение в составе насельников. Фактически книжная традиция, т.е. библиотека та же самая, осталась, а культурная традиция как-то могла измениться. Но здесь мы в области гипотез.

О чём можно чётко говорить, это о том, что всякие немецкие землетрясения, небесные знамения если в этот большой период почти в сто лет к нам попадают, то это переводы больших иностранных текстов. К примеру, польских хроник. И это не привоз какого-нибудь памфлета. Это взяли польскую хронику, куда были включены такие рассказы, и вместе с польской хроникой их перевели.

Как у нас всё начинается в очередной раз? Не случайно я обратил внимание на точную дату. Что было переведено? Было переведено письмо турецкого султана. Только не казакам, а польскому королю. Вообще, это часть огромного числа европейских памфлетов. Очень долго существовала традиция в Европе: как только очередная война с турком, там начинают тиражировать злобные письма турецкого султана к цесарю, к европейским правителям. И один из поздних вариантов – это письмо к чигиринским казакам, которое потом превратилось в русской традиции в письмо к запорожским казакам. Все знают картину Репина, но мало кто знает, что базой для написания этого текста стал переводной европейский памфлет, обработанный в русской традиции.

Почему эта культурная традиция важна? Потому что мы думаем, что мы люди современные, по-современному мыслим и отличаемся от наших предков очень сильно цивилизованностью. А если начать разбирать, из чего состоит наше представление о мире, то пока всё хорошо, мы в школе или на работе, мы мыслим по-современному. А стоит нас испугать – и тут же знамения, пророки. Или разозлить – и тут же всякие «письма турецкому султану». Это всё тут же всплывает, становится актуальным и работает так же, как работало в XVI-XVII вв.

Мы уже касались плясок смерти. А здесь в 1637 г., это время сидения в Азове донских казаков, шла острая политическая борьба в Москве: поддерживать или не поддерживать. И кто-то, судя по всему, пустил в обращение и это самое письмо, стремясь склонить людей к борьбе с турком. Но с борьбой не получилось. И чем дальше к концу XVII в., тем чаще мы видим самые разные памфлеты, которые попадают и начинают работать.

М. Родин: Тут интересно, как это влияло на элиту. Как она воспринимала информацию, как она её собирала? Я так понимаю, «Куранты» именно в это время становятся привычным явлением.

С. Шамин: Мы видим постепенное повышение потребности московского правительства в постоянной информации о Европе. Мы можем проследить, точнее. Ну, сразу после смуты. Досмутные архивы уж очень сильно пострадали.

И оно идёт по нарастающей. Сначала это всем известный Исаак Масса, нидерландский купец, который написал записки о России. И в какой-то момент ему начали платить деньги за то, чтобы он присылал вести. И он по сути присылал рукописные или печатные газеты, переписав их в своём письме. И дальше, чем ближе к позднему Алексею Михайловичу, тем больше у нас ситуаций, когда более-менее начинали получать известия из Западной Европы. А анекдот в том, что самый простой способ собрать эти известия – это купить газету, её переписать и отправить в Россию.

И много-много разных примеров, связанных и с купечеством, и с дипломатами. К примеру, пытались в Швеции завербовать шпиона, чтобы он доносил, что там говорят в «думе» у шведов. Он, судя по всему, деньги взял, а присылать стал переписанный газеты.

М. Родин: Местную прессу?

С. Шамин: Нет, он в Гданьске закупал немецкую, и через себя пересылал. С одной стороны, денежка капает, с другой – за шпионаж голову не отрубят.

М. Родин: И как эта информация у нас бытовала?

С. Шамин: Изначально это ложится в Посольский приказ. При совсем позднем Михаиле Фёдоровиче удалось во время сватовства королевича Вальдемара наладить регулярное получение корреспонденции. Собственно, удалось Вальдемару. А корреспонденция, которая приходила Вальдемару, перлюстрировалась, переводилась и давалась читать Алексею Михайловичу.

То есть уже от 40-х годов мы видим, что у нас не просто переводят всё, что пришло, а потихоньку начинают отбирать материалы. Это только начало процесса. Алексей Михайлович 10 лет пытался добиться, чтобы ему регулярно привозили газеты. И никак у него не получалось. В конце концов он выдал голландцу Яну ван Свидену огромную сумму в полторы тысячи рублей на организацию почтовой ветки до Риги, чтобы раз в неделю получать европейскую прессу. И с этой прессы для него стали делать дайджесты.

То есть у нас ключевое время – это 1660-е гг., когда у нас не просто переводили отдельные европейские газеты, а составляли специальные обзоры. Позднее их не просто составляли для царя, а делали два экземпляра. Один – подносной для государя, а другой в качестве политинформации зачитывали на заседаниях думы. В почтовые дни заседания думы начинались с политинформации: думный дьяк зачитывал дайджесты, которые тогда назывались «Курантами». Их опубликовано уже достаточно много. Тома 1660-х-начала 70-х, в публикациях которых я участвовал, я просто в «Академии» вывесил, желающие могут посмотреть.

М. Родин: Какой информацией пользовалась российская элита при принятии в том числе внешнеполитических решений.

С. Шамин: Да. И информация «Курантов» 1660-х гг. и позже имеет принципиально более важное значение, потому что приходящие раньше газеты где-то звучали, когда решалась какая-то политическая проблема, и всё. А здесь регулярная политинформация всей боярской думы.

И это оказывало колоссальное влияние на их представление о внешнем мире. Этот мир начинает обретать реальные контуры. Это не просто какая-то Европа, какие-то католики с протестантами. Это видно даже на уровне знаний географии. Откуда мы можем знать о представлениях о географии для царя и бояр? Непонятные слова на полях пояснялись. И мы видим, что в 1660-70-х гг. у нас огромное количество комментариев. Это значит, что не только дума этих слов не знает, но думный дьяк посольского приказа, который всё это зачитывает, тоже не знает, что это. И для него переводчики делают пояснения, причём время от времени ошибаются. А если мы возьмём где-то 1698-99 г., то там комментариев практически нет.

М. Родин: То есть Пётр уже хорошо разбирается.

С. Шамин: Даже не Пётр. Пётр в Великом посольстве, ему и разбираться не надо, он по этому по всему едет. А боярская дума знает о перемещениях царя через «Куранты». Анекдот в том, что в некоторые моменты сведения о Великом посольстве и родном государе приходили через «Куранты» быстрее, чем письма от самого государя. И Боярская дума представляла Европу на уровне обычного читателя немецкой прессы.

А потом эта ситуация повторяется с газетой «Ведомости». В 1702 г. Пётр просто повелевает «Куранты» печатать. Разумеется, их печатали не в том виде, в котором они приходили. Из них убирали весь негатив, связанный с Северной войной. Если был какой позитив, добавляли позитива, печатали и отпускали в народ. Это была политическая агитация.

Вот здесь и ломай голову, с чего отсчитывать информационную революцию: то ли от печатного станка при Иване Грозном, то ли от регулярной почты и составления дайджестов, то ли от начала издания газеты. У Петра есть печатный станок, есть «Куранты», т.е. есть технологии. Ему было достаточно издать указ о том, чтобы совместить одно с другим, чтобы получилась газета.

М. Родин: И появился прототип современной прессы.

С. Шамин: Печатная пресса в том виде, в котором мы к ней привыкли.

Но здесь важно даже не столько географическое представление Европы, сколько две другие вещи. В Европе политика делалась совсем не так, как в России, к примеру, с Крымским ханством. При всех тёмных сторонах европейской дипломатии там уже вычерчивались какие-то контуры современного мира. И то, что власть может строиться по-другому, очень интересовало нашу знать. К примеру, один из ранних ушедших в рукописную традицию текстов – это перевод памфлетов о казни английского короля Карла. То, что короля не просто убили, а судили и казнили. И здесь меняется, может быть, даже не представление о том, как оно должно быть. Вряд ли оно менялось. Но представление о том, как это в принципе может быть по-разному. Это представление, безусловно, менялось.

Плюс скрытое влияние. Мы сейчас совершенно не представляем объём заимствованных слов. А заимствуются не просто слова, а понятия. Так вот, я посмотрел материал «Курантов», и оказывается, что «Куранты» были проводниками в русский язык в разное время, я думаю, больше чем сотни слов, которыми мы сейчас пользуемся. Может быть, сотни, потому что я маленький кусочек времени на одну букву «М» отследил, и оказалось, что слово за словом это первые упоминания. Т.е. это работало на будущее. Русский язык менялся, включал новые понятия, эти понятия распространялись.

Почему мы видим очень интенсивный рост знаний о Западной Европе и античном мире при Петре и чуть позже? Да просто потому, что очень узкая прослойка людей, которая решала, как России жить дальше, набиралась знаний о Европе через контакты с европейцами. Театр, живопись, вкусно поесть, одежда. Попытка переодеться в западную одежду была ещё при Алексее Михайловиче. В детстве Алексея Михайловича одевали для цирковых представлений в немецкий костюм. Михаил Фёдорович для него цирк организовал. И эта борьба за немецкий костюм русской знати с русским духовенством была достаточно тяжёлой. И когда Пётр начал брить всех горожан и одевать в немецкое платье, это было трагедией для простого люда, а знать наконец дорвалась до того, что можно помодничать.

И этот огромный запас, накапливаемый через различные курьёзы, в конце концов сработал. К примеру, когда у нас появились первые копии египетских иероглифов? При Алексее Михайловиче. Он, возможно, через книгу Кирхера с ними познакомился, и потребовал у кого-то из греков себе копию.

М. Родин: Они тогда воспринимались как картинки, читать их никто не мог.

С. Шамин: Да, читать их не умели. Но, я думаю, Алексей Михайлович прекрасно понимал, что это тайное письмо. Он очень интересовался тайнописью. И материалы о тайнописи, о том же Кирхере для него переводили.

М. Родин: Мы имеем вот что: у нас есть информационное поле российского государства. И мы начинаем изначально о тех мифах, которые в Московском княжестве выписывают из информации, которая поступает из внешнего мира, начиная от того, что в Вавилоне появился Антихрист. Это мир, который нам сложно представить. Мы учились в школе и понимаем географию. А здесь просто пришло известие: в Вавилоне появился Антихрист.

Потом мы говорим о следующем этапе, когда у нас хотя бы появляются перечни европейских королей. Т.е. внешний мир приобретает какие-то очертания. А теперь мы говорим о том, что вся элита как минимум, общество начинает понимать, как устроена география, где какие короли. Более того, мы говорим даже о каких-то внутриполитических процессах: о суде над королём, о том, как устроено общество в других странах. Теперь мы говорим о том, что Алексей Михайлович понимал, что где-то есть Египет со своей письменностью, которую нужно расшифровать.

То есть мы видим, как проходит процесс информатизации общества.  

С. Шамин: Более того, начиная с Петра, его, как ребёнка, учили работать с прессой. То с чем столкнулись все, кто учился в советской школе: политинформация, когда детей учат работать с газетой. Вот первым, кого целенаправленно учили работать с газетами, был Пётр. Потом это было включено в программу его сына. И дальше это стал навык, который в конце XVIII в. уже в шляхетских корпусах. И дальше оно уже пошло в народ. Это не просто представления об окружающем мире, это навыки работы с информацией.

М. Родин: Критической работы с информацией.

С. Шамин: Да. Суть работы с информацией – это её критический анализ. Это уже чисто явление Нового времени, результат прошедшей информационной революции.

К сожалению, мы не успели поговорить о том, как отдельные тексты уходили в народ, и что это было. Совершенно детективная история: за этими текстами, ушедшими из приказов, потом при Петре и Анне Иоанновне гонялась Тайная канцелярия. Люди, получив очередной перевод, просто шли высказывать власти о том, какая она подлая, гнусная, шли пострадать за веру и реально умирали.

М. Родин: Тем не менее то, о чём мы говорим, мы как минимум понимаем, насколько важна информация и её обработка.

С. Шамин: Об этом можно почитать в книжке, если кто заинтересовался.