Александр Назаренко в «Родине слонов»

Мы привыкли воспринимать древнерусскую историю меридионально, вдоль Пути из варяг в греки. Олег и Игорь совершают походы «вниз» на Киев и Константинополь, а Владимир и Ярослав бегут за помощью «наверх», в Скандинавию. А что известно о контактах с народами, жившими «слева» в Центральной и Западной Европе? Как путешествовали на Дунай русские купцы со своими товарами? С каким общим соседом Русь и Германия вместе сражались в XI веке?

О том, как впервые возникли и развивались отношения между Россией и Европой, рассказывает доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института всеобщей истории РАН Александр Васильевич Назаренко.

Стенограмма эфира программы «Родина слонов» с доктором исторических наук, главным научным сотрудником Института всеобщей истории РАН Александром Васильевичем Назаренко.

М. Родин: Сегодня мы будем говорить о самом начале образования русского государства, о первых веках его существования, и посмотрим на эту историю немножко с новой стороны. Потому что мы все привыкли говорить о том, что Древняя Русь организовалась вокруг Пути из варяг в греки, и очевидно, что это действительно важный торговый путь, который действительно повлиял. Но на самом деле мир, как это часто бывает, сложнее. Мы сегодня поговорим о том, какие ещё связи были у Древней Руси. И о них чаще всего забывают.

Давайте, собственно, начнём с перечисления. Мы говорим: Путь из варяг в греки. Какие ещё торговые пути связывали Русь с внешним миром в этом периоде?

А. Назаренко: Немножко надо уточнить, что такое этот период. Потому что Древняя Русь по хрестоматийной стандартной хронологии – это с самого начала и до монгольского погрома. То есть до середины XIII века. Это достаточно длительный период, и он с точки зрения тех вещей, о которых вы начали говорить, не одинаков. Устроен по-разному.

Для раннего периода, то есть периода, собственно, активных процессов государственного образования на восточноевропейской территории, то есть для IX-X вв., надо, очевидно, говорить о трёх главнейших торговых артериях. О той, которую вы уже назвали, то есть Пути из варяг в греки, Волжский торговый путь, который шёл через древнерусские земли в верхнем Поволжье и уходил на Каспий, в земли Арабского Халифата. Это вещи достаточно хорошо известные и очень хорошо представлены археологическими материалами для IX-X вв.

Надо назвать ещё один маршрут, про который известно меньше, но который существовал и действовал в это время достаточно активно. Это путь на запад из среднего Поднепровья на средний Дунай. Я называю только конечные пункты. Это примерно там, где современная Австрия находится. А тогда это была так называемая Баварская восточная марка. То есть восточная часть герцогства Бавария. В отличие от двух первых, он был сухопутным. Вот это главное отличие этой торговой артерии, которая на самом деле, видимо, не только торговая. Она проходила внутри ландшафта древних этнических миграций. И в этом ещё его историческое значение. И именно может быть вследствие этого он меньше представлен в источниках. И в письменных, и в археологических он фиксируется меньше. Хотя всё-таки фиксируется. Потому что вещи сухопутные, очевидно, в раннее Средневековье были менее интенсивны. Интенсивность торгового потока, видимо, была меньше, и, соответственно, современники меньше концентрировали на нём своё внимание.

Но тем не менее это направление было, играло довольно существенную роль. Мы об этом немножко поговорим и станет ясно, какую именно. Я один яркий пример приведу, даже не из торговой сферы, а из сферы географической ономастики. Вот название Дуная в русском языке. Но не во всех славянских языках Дунай называется именно так. Вот, например, в южнославянских, на болгарском в частности, он называется Дунав. А в западнославянских – Дунай. В чешском, например. То есть в среднедунайских славянских языках. Если теперь мы обратимся к нашей стандартной схеме Пути из варяг в греки, то мы должны задать себе вопрос: а где с Дунаем русские люди должны были познакомиться прежде всего, если исходить из унитарной схемы Пути из варяг в греки? Только на нижнем Дунае. Там где Дунав. Тогда почему же у нас Дунай?

И вот некая сумма таких штрихов, не только их, но и их тоже, уже давно наладила историков на мысль, что здесь, очевидно, более сложная какая-то картина. И, когда стали разрабатываться немецкие средневековые источники, раннесредневековые торговые уставы, эта альтернативная сложность приобрела некоторую конкретику. И вот о ней, если хотите, можно поговорить.

М. Родин: Я немножко обострю эту мысль. Мы привыкли к тому, что есть линия «север-юг», по которой происходит основной товарообмен и обмен культурными ценностями. Это влияние викингов сверху, это влияние Византии, немножко Арабского Халифата. Но мы всё время забываем про этот горизонтальный маршрут связей Древней Руси с Западной Европой. Мне кажется, что это очень важная позиция. И вот мы сейчас ключик дадим, потому что не всё так просто. Потому что были связи с Западной Европой.

И, насколько я понимаю, в основном мы делаем выводы о достаточно тесных связях Древней Руси с этим регионом из письменных источников. Расскажите о них. Когда первый раз упоминается в них Русь и как?

А. Назаренко: Да, тут у нас картина достаточно дифференцированная и богатая. Но сразу оговорюсь, что когда мы говорим об этом западном направлении экономических, политических и других международных связей Древней Руси, это не значит, что мы дезавуируем эту картину Пути из варяг в греки. Мы её просто несколько уточняем.

М. Родин: Усложняем, я бы сказал.

А. Назаренко: Да. И никак не ставим её под сомнение. Ну и об идеологии, об этой теме «Россия и Запад», коль скоро вы об этом сказали. Действительно, в истории русской мысли это скользкая тема нашей историософии. И скользкой она стала, конечно, уже в довольно позднее время. С петровских времён, сомнительной для многих его европеизации России, следующих из этого поисков русской самобытности. И теме «Россия и Запад» придали вот такой болезненный и, я бы сказал, философский, идеологический поворот. Во времена Древней Руси ничего этого не было. Тогда не было этой идейной дистанции между христианским востоком и западом. Всё было проще и диктовалось сугубо практическими соображениями.

А теперь к конкретике. Если следовать здравой марксистской мысли, что политика вырастает из практических этнических и торговых экономических связей, то начать надо, очевидно, именно с последних. И тут действительно нам очень повезло, потому что среди источников на этот счёт в руках у историков есть совершенно уникальный текст. Конечно, все раннесредневековые источники уникальны в своем роде, но это действительно в своём роде что-то совершенно замечательное. Это торгово-таможенный устав, созданный специально для этой территории, которую мы уже назвали Баварской восточной маркой. Он называется немножко громоздко: Раффельштеттенский таможенный устав. Не потому, что он для города Раффельштеттен, одного из городов, который как раз там находился, как думают даже некоторые историки. Просто там заседало собрание, которое занималось созданием этого документа.

Что же это за текст такой? Он довольно подробно расписывает таможенные пошлины, которые взимаются с различных купцов, которые пересекают в разных направлениях, преимущественно по Дунаю или вдоль Дуная, эту территорию. То есть идут либо извне государства во Франкскую державу, Баварию, либо в обратном направлении. Всё это происходит ещё до венгерского нашествия. Венгры ещё не пришли в среднее Подунавье, и там хаоса, созданного венграми уже в Х в., пока ещё нет.

М. Родин: А он точно датируется?

А. Назаренко: Он датируется очень точно. С 903 по 905 год.

А теперь о содержании. Там очень точно расписаны пошлины. С кораблей с солью, которые идут откуда-то туда-то, вот в этом таможенном пункте можно будет взять столько-то денариев, в этом пункте столько то, и так далее. И вот среди прочих купцов, которые там фигурируют со своими товарами, есть и купцы из Руси. И самое интересное может быть для нас то, что они приходят в эту Баварскую восточную марку не по Дунаю с востока, как основная масса товаров из Византии, откуда-то из Великой Моравии, которая ещё существовала до венгров, а из Праги, из Чехии, то есть с севера. Через Чешский Лес, который был проходим, из Праги приходят вместе с чешскими купцами и русские, и привозят свои характерные товары: мёд, воск и рабов. Стандартный набор древнерусского экспорта, который ещё в Повести временных лет фигурирует применительно к Византии. Там он многократно зафиксирован.

Вот это первое свидетельство о том, что там были какие-то «русские» купцы, для этого времени не очень понятно, кто это такие. Но тем не менее факт налицо. Ещё до князя Олега в Киеве.

М. Родин: 903 год – это как раз время его правления.

А. Назаренко: В 903 г. Олег уже правил, но надо помнить ещё и о том, что в самой прелиминарной части этого документа, то есть во введении, есть такая замечательная клаузула. Там написано, что всё, что написано в этом уставе, это не какая-то новизна. А мы как раз собрались здесь для того, чтобы восстановить те справедливые таможенные и торговые нормы, потому что старина – это справедливость, а новое – это всё развращение, которые были при короле Карломане и Людовике II. Это как раз 60-е-80-е гг. IX в. То есть с известной вероятностью можно предполагать, а другие обстоятельства дают нам уверенность что так оно и было, что и присутствие русских купцов в Баварской восточной марке следует погрузить ещё древнее, до второй половины, может быть даже до середины IX в. А это уже точно до Олега.

И возникает эта довольно сложная для историков проблема. И как объяснить, что уже в это время не по каким-то рекам, по которым легко было передвигаться в Средневековье, и действительно по ним преимущественно и передвигались, по Днепру, по Волге, не смотря на волоки, а вот тут появляются русские купцы? Ведь по речкам из Киева с среднее Подунавье особенно не доберёшься.

М. Родин: А там описано, что это: обозы, какие-то поезда специальные?

А. Назаренко: Нет. Там написано «возы». Возы с солью, с другими товарами. Возами это всё привозится. У нас есть более поздние документы, касающиеся вот этого маршрута русско-европейской торговли, которые позволяют подозревать, как эти возы были устроены, что это конкретно были за возы. Давайте, раз мы коснулись этого, два слова об этом скажем, потому что едва ли за двести лет здесь в принципе изменилась конфигурация этих возов.

Из более поздних источников такого же характера, торгово-таможенных из этого же региона, становится ясно, что это выглядело так. Приходят небольшие малоформатные восточноевропейские русские возы с этими товарами: воском, очевидно и меха там были тоже, мёдом, и т.п. Спускаются из Праги до Дуная. И там они перегружаются на большие возы, которые очень часто ставят просто на корабли. Везут на кораблях до известного места. И дальше они идут.

Что это за большие и малые возы? Малые возы одноконные. Это обычная наша русская двухоглобленная конная упряжка. Две оглобли, а посередине лошадка, и возок за ней едет. Очевидно, объясняется это тем, что просто по той лесной инфраструктуре, которую приходилось преодолевать, по трудной дороге, тяжёлые возы просто не прошли бы. Они бы увязли.

Большие возы – 4-6 лошадей и дышло. Кстати, любопытная вещь: слово «дышло», которое фигурирует в нехороших русских пословицах, типа «закон – что дышло: куда повернёшь – туда и вышло», оказывается словом-то не русским. Оно попало к нам из польского достаточно поздно, а в польском заимствовано из немецкого. Это западноевропейская телега, не русская совсем. У нас таких телег обычно не было. Там это всё перегружалось на большие возы и дальше шло уже без участия русских купцов.

М. Родин: А как это всё было организовано? Это была централизованная, условно скажу, «государственная» торговля (я понимаю, что так нельзя для этого времени говорить), или это частные, мелкие купцы? Большие это караваны, или отдельные повозки?

А. Назаренко: Вопрос справедливый, но коль скоро мы говорим о рубеже IX-X вв., то здесь и слово «государство», и слово «русские» нужно забрать в благоразумные кавычки. Потому что что такое государство для этого времени? Тот же самый Олег, придя в Киев, организовал это объединённое протогосударство. Оно как выглядело? Это некий механизм сбора дани с восточнославянских по преимуществу племён скандинавами, первоначальной русью. А что они делали с этой данью?

М. Родин: Вот туда как раз и везли.

А. Назаренко: Именно. Весь мёд не съешь, из всего воска свечей не наделаешь, рабы в таком количестве тоже не очень нужны. А главное, они нужны на экспорт. То, за что можно большие деньги получить в халифате, в Византии, и на Западе тоже. Так что в этом смысле торговля государственная.

М. Родин: То есть это реализация собранной дани.

А. Назаренко: Да. То, что собиралось в качестве дани, то, что аккумулировалось в руках социальной верхушки, шло на экспорт, за счёт чего они получали много того, чего на Руси не было.

Очень интересна ещё одна сторона этой вещи. Как оценить интенсивность этой торговой связи? Факт налицо. Но каждый год они были? Сколько их было? Насколько это всё было активно и интенсивно? Археология здесь, к сожалению, нам мало что даёт. Собственно, практически ничего. Несколько монетных кладов этого времени есть в Прикарпатье. Ну и всё.

Зато само содержание этого документа даёт многое. Потому что русские купцы, в отличие от всех остальных, расплачиваются в качестве таможенных пошлин странной монетой, которая в этом документе называется «скот». Казалось бы, речь идёт о территории Франкского государства, где действует по закону установленная унитарная монета. Расплачиваться можно только франкским денарием. Больше ничем. А тут какая-то странная вещь. Они каким-то «скотом» платят. И стоимость этого скота можно установить, сравнивая разные расценки. Он стоит полтора франкских денария. А франкский денарий – это примерно 1,8 г. серебра. И получается, что это монетка, очень близкая к арабским дирхемам. То есть к той серебряной монете, которая и доминировала на восточноевропейском пространстве в это время.

Более того, в восточной Баварии, и только в ней, был принят очень диковинный монетный счёт. Солид, стандартная золотая монета, стоил 30 франкских денариев или 20 скотов. А теперь вспомним устройство древнерусского монетного счёта того времени, и даже более позднего, времён Русской Правды. Гривна Русской Правды равняется двадцати ногатам. Гривна – это выраженная в серебре стоимость золотого стандартного арабского динара или византийской номисмы.

М. Родин: Это то же самое, получается.

А. Назаренко: Структура счёта та же самая, что и на Руси. И больше нигде в Европе она не встречается, только в Баварской восточной марке. Возникает очень сильное подозрение, что мы туда её принесли.

М. Родин: А это значит, что были активные отношения.

А. Назаренко: А для того, чтобы этот счёт мог укорениться и стать своим в Баварской восточной марке, эти связи должны быть очень активны. Русские купцы со своими товарами и деньгами должны были так часто там являться, что это должно было стать поводом, чтобы перенять их денежно-весовой счёт.

М. Родин: Я так понимаю, что и весовые единицы тоже были приняты там? Меры сыпучих, что ли, вещей.

А. Назаренко: Нет, шеффель и модий – это нормальные европейские единицы. А вот со скотом, с мерой веса серебра, вот такая странная штука, которая явно выдаёт древнерусское, восточноевропейское влияние на этот локальный восточнобаварский денежный счёт.

М. Родин: Насколько я понимаю, после IX в. торговля только развивалась. Мы это видим. И есть следы регулярного присутствия западноевропейцев уже у нас на Руси в виде торговых домов, и т.п.

А. Назаренко: Да. Она развивалась, усложнялась. Хотя источники об этом, правовые уставы, всё равно остаются по преимуществу западными. В наших летописях только случайные сведения на этот счёт имеются. Но сами западные источники дают очень дифференцированную картину присутствия западного купечества, преимущественно баварского, из Регенсбурга. Регенсбург – столица Баварского герцогства, на Дунае. Не только в Киеве, но и в других древнерусских городах. Пока мы не говорим о торговле по Балтике. Новгород и балтийская торговля – это совершенно особая тема. Поскольку мы заговорили о южном пути, то нам естественнее концентрироваться вокруг менее известных сведений о южной торговле.

Там есть замечательные, блестящие просто факты. Во-первых, в Регенсбурге, как явствует из этих источников, образовалась специальная торговая корпорация, которая держала в руках именно восточноевропейскую торговлю. Она в источниках так и называлась: «русарии». Если переводить с древненемецкого, это «русские». Хотя они были, естественно, немцами регенсбургской гильдии, но назывались русскими. Как у нас гречниками назывались купцы, которые торговали с Грецией.

М. Родин: Я подозреваю, что суффикс «-арии» – это, видимо, случайность. Это не те арии.

А. Назаренко: Это не те арии. Это именно суффикс, который в русских словах есть: «букварь», «рыбарь». Это название действующих лиц, так сказать.

М. Родин: Вернёмся к корпорации.

А. Назаренко: Корпорация эта пользовалась очень большими торговыми привилегиями у властей. Потому что ходить было далеко, сложно. И их старались повышенными налогами не облагать как прочих, более локальных купцов.

Вот такие замечательные есть клаузулы в документах XII в. Например, таможня в городе Линце. Это тоже среднее Подунавье, к западу от Вены. Там ярмарка на Благовещение. А ярмарка – это такая штука, которую проехать нельзя. Она идёт три недели, начиная с Благовещения. Это значит, что если ты попадаешь на ярмарку со своими товарами, ты обязан остановиться, выложить свои товары для продажи до конца ярмарки, и потом ты свободен, поезжай куда хочешь. Все должны были это делать, кроме купцов, торгующих с Русью, которые имели право беспошлинно проезжать мимо этой ярмарки.

М. Родин: Потому что им ехать далеко в другое место.

А. Назаренко: Это не объясняется, но мы понимаем, почему. И доходит до того, что некоторые регенсбургские структуры, например, монастырь святого Эммерама, включаются в древнерусскую торговлю. Регенсбург – центр епископии. Там был капитул при епископском кафедральном соборе. Ну и как всякая средневековая структура, монастыри и прочие, они занимались экономической деятельностью. И выясняется из одного из документов, что этот монастырь святого Эммерама в Регенсбурге имел собственное постоянное торговое представительство в Киеве. Действующее не сезонно, не время от времени, а постоянно. Там был фактор, представитель этого монастыря. Мы знаем даже имя его для 1170-х гг., некий Хартвиг, который жил в Киеве, представлял торговые интересы монастыря. И как-то окормлял купцов, которые прибывали и убывали с запада.

М. Родин: То есть это ещё не Немецкая слобода, но уже какие-то постоянные представительства.

А. Назаренко: Может быть уже и «Немецкая слобода». Ну, как слобода? Не слобода, а двор. Как в Новгороде Готский, или Немецкий двор. Такой двор был и в Киеве. Археологи находят даже археологические остатки латинской церкви этих купцов. Вокруг церкви это всё концентрировалось, базы, склады, гостиницы. Археологи находят в Киеве остатки всего этого.

М. Родин: Такие прочные экономические связи не могли не повлечь за собой дипломатических и династических связей. Давайте про них поговорим. Когда они первый раз проявляются?

А. Назаренко: Они проявляются достаточно рано. Но я бы так непосредственно дипломатические и династические связи не связал с торговыми. Политика немножко живёт по своим законам. И первые политические контакты с Западом, о которых мы узнаём, ложатся всё же не в торговый контекст, а в религиозный скорее. Проблема крещения Руси впервые сделала для нас актуальными политические контакты с Западом, насколько мы по данным источников это себе представляем.

Здесь нельзя не упомянуть о княгине Ольге, бабушке крестителя Руси Владимира Святого, которая тоже пыталась предпринимать шаги в этом направлении. Не так удачно, как Владимир. Но тем не менее сама лично ездила в Константинополь, там крестилась, пыталась какие-то шаги по крещению Руси предпринимать. У неё плохо получалось. Здесь мы не очень понимаем, почему. Отношения с Византией у неё почему-то не очень заладились. Догадки можно строить, но у нас тема сейчас другая. Об этом и в летописи немножко есть.

А немецкие источники нам дают ясную, чёткую и хронологически привязанную картину. В 957 г. Ольга побывала в Константинополе и там крестилась. А в 959 г. Ольга вдруг посылает посольство к германскому королю Оттону I, тогда ещё не императору, императором он стал в 962 г. И даже мы знаем, зачем. Прямо написано: с тем, чтобы Оттон со своей страны прислал на Русь епископа и священников, потому что на Руси хотят принять христианство. Вот тебе раз: крестилась в Константинополе, а епископа просит в Германии. И мы знаем из источников, что в 961 г., ещё при Ольге, действительно приехал епископ на Русь. У него тоже не заладилось, и в 962 г. он вернулся в Германию. Но тем не менее он успел освятить деревянный Софийский собор в Киеве.

М. Родин: Насколько я понимаю, юридически тогда ещё проблем не было, потому что ещё не было схизмы.

А. Назаренко: Не было догматического раскола. Начало его приходится на середину XI в., через сто лет. Поэтому с точки зрения церкви здесь было всё в порядке, Ольга имела право выбирать, где хотела. Но характерно, что она действовала по такому стандартному политическому сценарию. Как можно оказать давление на Византию? Это не значит, что она хотела связать судьбу с немецкой церковью. Пуповина, связавшая нас с Константинополем, была слишком активна, чтобы пытаться строить жизнь совсем иначе. Но для того, чтобы оказать политическое давление на Константинополь – этот инструмент был очевиден.

М. Родин: Шантаж своеобразный.

А. Назаренко: Шантаж – не очень красивое слово. Это обычный политический ход. Мы обратимся к альтернативной структуре, а там посмотрим, как вам это. Так делали болгары, так делал великоморавский князь Ростислав. Этот механизм был известен. И Ольга им воспользовалась. Вот какой природы оказываются наши первые контакты с латинским политическим миром.

А дальше они носят чисто политико-династический характер. Церковная судьба Руси определилась, и она не была связана с Западом никак. Хотя с точки зрения немцев де-юре немецкая епископия в Киеве некоторое время продолжала существовать уже когда там был греческий митрополит.

Наиболее активные политические контакты с Западом относятся уже ко времени Ярослава Мудрого. Это первая половина XI в. Там сведений очень много. И они массовый характер носят. Даже термин такой возник применительно к Ярославу: «брачная политика». Потому что из Ярославичей только один, Всеволод, отец Владимира Мономаха, был женат на гречанке. А все остальные дочери и сыновья были в браке с представителями латинского мира. То есть мы видим, что Русь была больше включена в западный политический (не церковный) организм, чем в византийский. Там культурные, церковные связи. А брачатся русские князья почему-то преимущественно с латинянками.

М. Родин: Получается, не заканчивается всё известной историей с дочерью его, которую во Францию отдали. Там ещё, что важно, мужчины тоже женились.

А. Назаренко: Да. Давайте назовём несколько конкретных примеров. Старший сын Ярослава Владимир, который сидел в Новгороде, неизвестно, на ком был женат. Очевидно, на какой-нибудь шведке. Следующий по старшинству, Изяслав, будущий киевский князь, был женат на дочери польского короля Мешко II. Святослав, видимо, на венгерке. Всеволод на гречанке. Дочери, Анна, которую вы упомянули, около 1049 г. выдаётся замуж за Генриха I, французского короля. Анастасия – за венгерского короля Андрея I, который до этого долго жил в изгнании на Руси. Елизавета, старшая из дочерей, за норвежского короля.

Эта политика продолжается и при Ярославичах. Здесь, правда, мы должны сделать оговорку, почему браки по преимуществу иностранные. Позже, в XII в., браки заключались часто между собой. Здесь ещё дело связано с тем, что это 2-4 первых поколения династии. Церковь запрещала браки между детьми, внуками и правнуками одного и того же лица. До шестой степени родства. И только начиная с праправнуков можно было жениться и выходить замуж. Поэтому даже внуки Ярослава испытывали затруднения в этой области.

М. Родин: То есть эта «проблема» породила большое количество политических возможностей. Насколько я понимаю, Ярослав ещё умудрялся играть с политической точки зрения этими связями в каких-то конкретных ситуациях.

А. Назаренко: Он не только ими играл, он использовал их в политических целях. Более того, эти браки же и заключались в политических целях, иногда достаточно прозрачных.

Например, мы сказали уже об Изяславе Ярославиче, который был женат на дочери польского короля Мешко. Этот брак приходится на начало 1040-х гг. и предшествовал совместной войне Руси и Германии против Польши. Мы как бы с двух сторон её зажали, как это часто бывало и в последствии. Это обычный политический механизм. «Враг моего врага – мой друг». Интересно иметь политические связи с этим субъектом, потому что можно на этого соседа с двух сторон надавить.

И так оно и было применительно к Польше. С нашей стороны германские связи такую природу первоначально и носили. Мы воевали и с Болеславом I, и с его сыном Мешко II, польскими князьями, вот так, с двух сторон. Кончилось это крахом польской государственности после смерти Мешко II. Оно временно рухнуло, там несколько лет был полный хаос. И потом, когда сын Мешко Казимир I, «Восстановитель» в польской терминологии, возвращается в Польшу из изгнания, восстанавливает польское государство, вот тут мы совместно с Германией помогаем восстанавливать лояльную уже к западу и востоку, не такую «дерзкую» польскую государственность. И тогда Изяслав Ярославич женится на сестре Казимира Гертруде. Это политический брак, который выстраивал новую политику Ярослава на западе применительно к Польше.

М. Родин: Я так понимаю, политические игры заходили и дальше. И в Данию.

А. Назаренко: В Данию. Чуть позже они приобретали более дифференцированный характер. Например, какие наиболее известные для наших слушателей браки русских княжон на запад? Это Анна Ярославна во Францию. И дочь киевского князя Всеволода Ярославича, сестра Владимира Мономаха, вышла за германского императора Генриха IV. Евпраксия Всеволодовна, её трагическая судьба многим, наверное, известна.

Выдана она была сначала за маркграфа саксонской Северной марки, другого Генриха. Правда, брак был непродолжительный, муж её умер. А зачем её выдали за маркграфа саксонской Северной марки? Опять таки, это механизм воздействия на польскую политику. Кто непосредственно обладал возможностью военно-дипломатически надавить на Польшу? Северосаксонские маркграфы, те княжества Восточной Саксонии, которые были призваны регулировать отношения Германии на польской границе. И наши династические связи с некоторых пор замыкаются на восточносаксонские династии.

М. Родин: У нас была программа с Евгением Пчеловым про замечательную политику Петра, который в своё время своих многочисленных племянниц аккуратно распределил по югу Балтики и таким образом породнился с большими домами.

А. Назаренко: Да. Это делалось иногда на перспективу, иногда ввиду конкретной политической задачи. Но тем не менее, даже в такой древний период, как XI в., применительно к Западу мы в очень многих случаях можем проследить политические механизмы и цели этой брачной политики. Эти браки очень многочисленны, до чрезвычайности.

М. Родин: Это оказало какое-то культурное влияние на жизнь на Руси?

А. Назаренко: Очень интересный вопрос. Хотя очень сложный и многогранный. Мы его сейчас можем только коснуться, исчерпать мы его не сумеем.

Да. Влияло и порой достаточно существенно. Мы заговорили сейчас о Гертруде Мешковне, жене киевского князя Изяслава Ярославича после смерти Ярослава Мудрого и до 1078 г. с некоторыми перерывами. Это очень интересная фигура в культурном, политическом смысле. Она оставила после себя книгу, которая сохранилась до сих пор. Она называется «Молитвенник Гертруды». Это богато иллюстрированная латинская псалтирь с какими-то текстами, которые сама Гертруда туда добавляла, собственными латинскими молитвами. Она была очень набожная. Но иллюстрации, которые Гертруда добавляла туда уже в качестве киевской княгини, уже византийской, русской работы. Четыре-пять роскошных совершенно миниатюр византийско-русские.

Из совокупности текстов этого памятника совершенно ясно, что перед нами княгиня, латинянка, которую на Руси никто не принуждал к переходу в православие, как позднее это было, в каком-нибудь XV в. Она жила по латинскому обряду, у неё был собственный латинский духовник. Это не мешало ей ходить на наши богослужения в нашу церковь, латинскую церковь для неё никто строить в Киеве не стал бы. И этот церковно-обиходный богослужебный синкретизм княжеского быта того времени очень ярко из этого текста виден.

И другие примеры такого рода у нас есть. Например, первой женой Владимира Мономаха была англичанка Гида, дочь последнего англосаксонского короля Гарольда II, который в 1066 г. погиб в схватке с нормандцами Вильгельма Завоевателя. Она жила в изгнании некоторое время, а потом оказалась замужем за Владимиром Мономахом.

И что же вы думаете? Мстислав Владимирович, сын Владимира Мономаха и Гиды, сначала новгородский князь, потом киевский, будучи на княжении в Новгороде, заказывает знаменитое Мстиславово Евангелие для новгородского Благовещенского собора, который он сам строит на Городище. В этом Мстиславовом Евангелии, как и во всяком Евангелии, есть богослужебная часть. И там церковный календарь, указывающий, в какой день память какого святого. И вот в календаре Мстиславова Евангелия есть латинские памяти. Они есть во многих наших домонгольских церковных календарях, но здесь есть такие, которые объясняются церковными связями и биографией именно Гиды Гарольдовны. То есть его мать, её пристрастия и церковные интересы повлияли на церковный месяцеслов Евангелия её сына. Вот такие любопытные вещи прослеживаются.

М. Родин: Можем ли мы говорить, что в какой-то момент эти связи резко прервались? Или всё таки они видоизменялись в зависимости от исторических событий?

А. Назаренко: Если говорить о южных, небалтийских торговых связях, да, они прервались с монгольским нашествием, потому что юг был разорён. И никакого интереса у западных купцов, временно, во всяком случае, туда ездить больше не было. Что касается династических связей, то они начинают дробиться с дроблением Руси в XII в. Внешние связи русских князей начинают переориентироваться на соседей. Нет единой русской внешней политики, соответственно, нет единых династических связей. Какие-нибудь черниговские князья начинают ориентироваться на степь, новгородские – на север, Скандинавию. А Волынь, Галич, западные земли – да. Сохраняют связи очень долго с Польшей и Венгрией.