Светлана Малых в «Родине слонов»

Каким образом придворные фараонов экономили на своих похоронах? Почему простые люди в эпоху Древнего царства не доживали до тридцати лет? Когда египтяне начали широко применять мумификацию?

О том, как устроен быт российских археологов в Египте, какие новые данные приносят эти раскопки, рассказывает кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института востоковедения РАН Светлана Евгеньевна Малых.

М. Родин: Сегодня мы будем говорить про «мечту историков» – так бы я это назвал. Я, как и большинство наших советских детей, познакомился с историей в пятом классе, когда ее начали преподавать. Сразу влюбился в эту науку и начал читать огромное количество литературы – в первую очередь про археологию, археология, естественно, может быть только в Египте, а самая интересная история – это история Древнего Мира.

С. Малых: А как же Троя? И золото Шлимана?

М. Родин: Видимо, не та книжка мне первая попалась. Конечно, потом я и про Шлимана читал. Но археология только в Египте может быть – только там же настоящая древняя история. Но для абсолютного большинства историков это так и остается мечтой, потому что потом выясняется, что мы копаем в лучшем случае Гнёздово (это прекрасный памятник археологический, но выглядит это все не так романтично и увлекательно, я имею в виду, по картинке). И очень маленькому количеству историков достается в итоге эта тема – Египет. И уж тем более реже выпадает возможность там еще и копать. Светлана Евгеньевна один из тех редких персонажей, кому это в жизни удалось. Сегодня мы будем говорить про эту российскую археологическую экспедицию в Египте, будем выяснять что там происходит, какие научные результаты у нас есть благодаря этому. Как это началось и когда? Как давно существует эта экспедиция?

С. Малых: В прошлом году мы отпраздновали двадцатый археологический сезон. То есть, экспедиция существует уже больше 20 лет и в 1995 году нашему бессменному руководителю экспедиции, Элеоноре Ефимовне Кормышевой, посчастливилось получить разрешение на ведение раскопок в Египте, она долго к этому шла и готовилась. В течение года шел поиск объекта, потому что в Египте разделены места расположения археологических памятников между различными концессиями – иностранными или египетскими – и не получится так просто прийти и сказать: «Вот, я хочу копать вот здесь». В ответ могут сказать: «Извините, а здесь у нас концессия Каирского университета». Или: «Здесь у нас концессия Бостонского музея», американская. То есть так просто нельзя. Соответственно, когда она получила разрешение на раскопки вообще, ей предложили копать в Гизе, дальше пошёл поиск памятника, потому что первоначально цель была достаточно узкая и такая ярко выраженная – хотели взять под публикацию (не столько под раскопки, сколько под публикацию) гробницу эпохи Древнего царства в Гизе. Тут нужно было найти гробницу, которая бы не принадлежала никому – ни Каирскому университету, ни американцам. Потому что в Гизе как раз основное деление между американской концессией и египетской. И ей предложили на выбор несколько гробниц, но, как выяснилось, на центральном плато часть гробниц, изученных ранее, но нормально не опубликованных, были заложены доверху находками, поставлены металлические двери, двери были заварены и находки эти перемещать было некуда, поэтому их взять было нельзя.

М. Родин: То есть это был склад?

С. Малых: Да. А это на самом деле очень часто так: гробницы, вырубленные в скале, это лучше, чем сейф. Если поставить железную металлическую дверь.

М. Родин: Склад подразумевается современный – где-то нашли находки и тут же аккумулировали в одно место?

С. Малых: Да, тот же Селим Хассан, египетский археолог, который копал в 30-40 годах XX века, он изучил огромную территорию, у него была огромная масса находок, складывать их было некуда – не все пошло в Каирский музей, потому что он относительно маленький, не резиновый. Соответственно, многие находки (в основном ящики с керамикой и костями) были в таких гробницах. После некоторого времени поисков была выбрана гробница Хафраанха, расположенная на восточной оконечности восточного плато Гизы.

М. Родин: Это прямо в зоне видимости пирамид?

С. Малых: Это триста метров от пирамиды Хеопса, к востоку. На самом деле получается как? Гиза представляет собой скальное плато, на котором стоят пирамиды, пирамиды окружены гробницами знати, в основном в форме мастабы – трапеция в сечении. Также пирамиды цариц, более маленькие, несколько храмов, Великий Сфинкс… И с востока дальше начинается густонаселенный район – деревня Назлет аль-Самман (мы называем «деревня». Сейчас эта территория входит в состав Каира).

М. Родин: Пригород.

С. Малых: Даже не пригород – окраина Каира. И получается, что стена отделяет, фактически, археологический памятник от жилых домов, причем густонаселенный район, не очень богатый. Египтяне — люди своеобразные по своему быту, потому что ничто не выбрасывается, все складывается у себя на крышах. Все это очень странно выглядит. Плюс огромное число каких-то сараев, в которых и козы, и бараны, и верблюды, и лошади – все что угодно. И куры, и петухи. Везде все ходит, кричит.

М. Родин: То есть, фактически, ты копаешь посреди современного быта египетского?

С. Малых: Да-да. За стеной у тебя без конца ржут лошади, кричат петухи, ослы кричат, плюс ещё периодически молитва – и всё это очень такой звук особый. В голове у меня он сразу вызывает ностальгию.

Так вот, получается, что гробница находится на скальном обрыве и этот обрыв как раз смотрит лицом на эту деревню, то есть какие-то другие части Гизы, та же американская концессия, она, наоборот, наиболее удалена от населённой области, западное плато. А мы, наоборот, приближены. Мы первая линия обороны были всегда – восточная часть плато Гизы наиболее близко к долине, поэтому те же грабители, которые приходили – они проходили сперва через восточную часть плато. Я буду дальше говорить и о сохранности находок, и о том, что у нас много ограбленных погребений. Это связано с тем, что мы находимся в первую очередь – кому лень было на западное плато, те шли на восточное.

М. Родин: Хотя там метров шестьсот. Километр, может быть, максимум.

С. Малых: Километра два-три. Там большие расстояния.

М. Родин: Ну километра два-три тоже на самом деле небольшое расстояние.

С. Малых: Ну если нагружен инвентарем, лопатами и кирками…

Так вот, возвращаясь к гробнице Хафраанха. Изначально известная с середины XIX века, описанная в дневниках Огюста Мариетта, Карла Рихарда Лепсиуса, и фактически сделаны прорисовки рельефов. Единственное, что там много погрешностей. План, сделанный фактически «на коленке». Поэтому нормальной, полноценной публикации этого памятника нет. Изначально было принято решение взять гробницу, будем снимать копии рельефов, делать архитектурные планы.

М. Родин: А эта гробница как выглядит? Как мастаба?

С. Малых: Нет, это скальная гробница. Скальный обрыв и прямоугольный вход. И внутри скалы несколько помещений. Еще где-то в тридцатых годах внутри был поставлен подпорный столб, потому что там было несколько обвалов. И металлическая дверь, которая засыпана почти доверху (так как мы на краю, на обрыве), всё, что сверху, весь этот участок засыпан огромным, многометровым слоем битого щебня, песка и отвалом археологических работ американской экспедиции, которая копала само восточное плато с мастабами. Так называемое Восточное поле Гизы, где располагаются мастабы четвертой династии крупные и пятой-шестой помельче. А мы уже на обрыве – соответственно, с точки зрения ведения археологических работ, удобнее было тем, кто работал сверху, свой отвал сбрасывать вниз. Таким образом получилось, что даже те гробницы, которые были видны, и в которых жили люди в XIX веке и в начале XX века, к середине XX века оказались засыпанными. Потому что кроме Хафраанха там еще есть несколько гробниц, например известная нам гробница Ипи – у того же Мариетта написано, что в гробнице Ипи жил водонос Ибрагим. В наше время она была засыпана, мы до нее докапывались.

М. Родин: То есть все эти гробницы использовались в качестве жилья?

С. Малых: Жилищ, да. Видимо, даже где-то с византийского времени, в средневековое и Новое время – тот же Огюст Мариетт, когда посещал Гизу, он несколько дней на это потратил и должен был где-то остановиться. Он предпочел жить в гробнице Персенеба, которая тоже теперь находится в зоне российской концессии. Опять же, в своих дневниках он пишет: «Это вот гробница Персенеба, состоит из трех комнат, вот здесь дворик, вот комната, где я жил, а вот это комната слуг». Или известный английский археолог сэр Уильям Мэтью Флиндерс Питри жил в другой гробнице, которая тоже теперь в зоне наших работ.

М. Родин: Но вы-то не в соседней гробнице живете, я надеюсь?

С. Малых: Нет. Мы бы жили, наверное, но современные египтяне против. Им в то время было удобно. Тому же Питри, который занимался обмерами пирамиды Хеопса – он жил рядом, чтобы далеко утром не ходить. В результате все они селились в скальных гробницах по Восточному плато.

Когда была откопана дверь, вошли внутрь и раскопана часовня, выяснилось, что, кроме рельефов, там еще и три шахты, плюс четвертый спуск для саркофага, плюс ещё засыпанное, какой-то неправильной формы помещение, которое нужно копать, потому что публиковать гробницу, ограничиваясь лишь поминальной часовней, не копая мест погребений – это странно. Поэтому нужны раскопки. Сразу скажу, чтобы было понятно. Египетская гробница Древнего царства, независимо от того, какую форму она имеет, — будь то наземная мастаба или скальная гробница, — она состоит из двух важных частей: это верхняя часть (место отправления поминального культа – поминальная часовня) и подземные помещения – шахты, ведущие в погребальные камеры, то есть, собственно, туда, куда помещали тело. Если, когда камера запечатывалась после похорон, шахта засыпалась, то часовня потом была доступна и для родственников, и для жрецов для отправления поминального культа, для совершения подношений, для принесения различных жертв, жертвенных даров, зачитывания жертвенных списков, написанных на стенах гробницы. То есть, целиком это всё называется гробницей Древнего царства. Но две важных части. Поэтому, еще раз повторяюсь, публиковать часовню без шахт смысла не имеет. И, соответственно, два года ушло на раскопку этих шахт. При том, что шахта владельца гробницы – там было три основные шахты, все подписаны, указано кто был похоронен: собственно Хафраанх, владелец гробницы, его жена Херенка и третья шахта — указаны дочь и муж дочери… ну в общем, не понятно, потому что погребальная камера служит для одного человека. Так вот, глубина шахты у Хафраанха 12 метров.

М. Родин: Ого, а зачем так глубоко?

С. Малых: Чтобы грабители не добрались. На самом деле в мастабах царских детей на восточном и западном плато глубина шахт достигает порядка двадцати метров. И это нормально. Хотя, в среднем, в других скальных гробницах, расположенных на том же нашем участке, в среднем два с половиной – три с половиной метра. То есть, когда 7, 8, 12 метров – это уже показатель, кстати говоря, социального уровня, социального статуса.

М. Родин: Чем глубже, тем лучше?

С. Малых: Да, чем глубже, тем лучше. Да. Потому что не всегда у грабителей хватало сил и времени докопать. Но за прошедшие четыре с половиной тысячи лет… В основном кто-то находился, кто добирался до низу.

И, соответственно, в процессе работ было всё-таки выяснено, к сожалению, что все погребения ограблены. Но часть погребального инвентаря можно реконструировать, то есть, по фрагментам, например, то что Хафраанха сопровождал набор инструментов каменных (а не нужно забывать, что Древнее царство это эпоха энеолита, то есть медно-каменного века и это наряду с медными орудиями использовались и каменные, пожалуй, даже каменные пока еще не уступали своего места).

М. Родин: Древнее царство — это третье тысячелетие?

С. Малых: Да, третье тысячелетие до нашей эры. И, соответственно, кроме этих орудий было несколько предметов из обожжённой глины. И самый важный из них — это так называемая палестинская амфора или гизехская амфора, которую удалось собрать. В течение двух сезонов шли примечательные фрагменты из заполнения и шахты, и в самой камере были, так как они были как прочерченные гребенкой полоски, очень привлекали к себе внимание эти фрагменты. Они отдельно собирались в отдельную коробочку. И по результатам удалось склеить, Ольга Владимировна Томашевич занималась этим, склеила эту амфору. И оказалось, что эта амфора не египетская, это импорт. Для третьего тысячелетия… то есть мы привыкли – амфора это что-то античное, что-то из Греции.

М. Родин: Да-да.

С. Малых: Это плоскодонный двуручный сосуд. Причем, с нанесенной до обжига гончарной меткой, округлой. Сейчас уже есть специальные исследования, потому что таких амфор порядка ста найдено вообще на территории Египта. Это мало. Это мало и редко. И теперь известно, что в основном они привозились с маслом либо вином из левантийского региона, не обязательно из Палестины. Скорее даже Библ. Вот эта территория.

Единственное, что у нас тут загадка, потому что амфора по форме датируется временем поздней Хуфу, т. е. Хеопс, ранней Хафра. А гробница Хафраанха датируется по совокупности признаков – по архитектуре, по эпиграфике, то есть по форме знаков, палеографии знаков, по особенностям изображений (мода существовала на форму парика, на форму мебели) – вот по всему этому гробница относится к середине пятой династии. И получается, что Хафраанха похоронили с сосудом более древним. И это вопрос.

М. Родин: Ну это проще чем если бы…

С. Малых: Если бы наоборот?

М. Родин: Да.

С. Малых: Ну если бы наоборот, это бы совершенно другое бы означало. Это понятно. А так, здесь, с одной стороны, может быть, это что-то ценное было в семье…

М. Родин: Досталось от прадеда…

С. Малых: Ну совсем не прадеда может быть. Хафраанх жил порядка, антропологический анализ показал, где-то лет пятьдесят.

М. Родин: Мы про это еще поговорим, про антропологию. Это отдельная интересная тема.

С. Малых: Вот поэтому тут непонятно. Может быть и не дедушкина, а отцовская амфора. А может вообще родственники положили ему – «забирай старье». Рационализм древних египтян эпохи Древнего царства — это особая статья. Это тоже особый вопрос.

Я говорила: изначально российская концессия начиналась с гробницы. Но, так как оказалось, что при расчистке входа в гробницу выяснилось, что есть рядом со входом шахты – получили разрешение на раскопки прилегающих территорий. И оказалось, что чем дальше идем от гробницы, тем больше этих шахт. В результате египтяне дали разрешение на раскопки вокруг порядка двухсот квадратных метров.

Так, собственно, с этого и началось, что в какой-то момент они спросили: «А не хотите ли взять больше, еще больше?». То есть, мы запрашиваем разрешение – они дают. В результате российская концессия выросла до недавнего времени 6 тыс. кв. метров. А теперь, по-моему, порядка 15-ти.

Потому что оказалось, что мы теперь имеем право копать от скального массива Сен эль-Агуз, вот с гробницей Ипи, с гробницей Персенеба, где, я говорила, Мариетт у нас обитал. До восходящей дороги Хуфу – прецессионная дорога Хуфу. То есть Хеопса. От его долинного храма к верхнему, к пирамиде. Там скальные гробницы, в том числе в которой «жил» Питри. То есть, от Мариетта до Питри мы теперь имеем право копать.

М. Родин: Так, но это все типологически более-менее однородное?

С. Малых: Да. Это скальные гробницы. Середина пятой, вторая половина пятой – начало шестой династии. То есть это и в хронологии однородно, это и по архитектуре более-менее однородно – если брать как бы основные памятники, скажем так – памятники-ядра.

А вокруг них располагаются некрополи более простых людей. И, соответственно, это уже другой тип погребений, другой уровень, другая архитектура. По датировке там даже есть кое-что раньше гробниц. Перед Хафраанхом есть мастаба более ранняя, то есть где-то начала пятой династии (а Хафраанх середина пятой). И вплоть до конца шестой династии, видимо, может быть какие-то из шахт перед еще одной скальной гробницей (гробницей Ченти I) – это может быть ближе где-то к Первому переходному периоду. В общем получается такой интервал в полторы династии точно у нас есть.

М. Родин: А в годах это сколько?

С. Малых: В годах это примерно 500 лет.

М. Родин: 500 лет. Это, получается, вся вторая половина третьего тысячелетия?

С. Малых: Да, до XXI века.

М. Родин: XXI век – отлично звучит!

С. Малых: Да.

М. Родин: Давайте разбираться. Кто эти люди? Эти гробницы – кому они принадлежали?

С. Малых: По статусу основные гробницы – те, чьи имена мы знаем – это представители египетской знати, члены царской администрации, которые имели какие-то титулы при дворе. У них у всех даже был титул «рехнесу» – «знаемый царем». По-русски – «придворный». То есть дословно: «кого знает царь». У многих было по несколько таких должностей и титулов.

М. Родин: Простите, мне вспомнилась книжка «Путин меня видел». Прямо дословный перевод. «Знаемый царем».

С. Малых: Да. Кроме «рехнесу» у того же Хафраанха был титул начальника жрецов-уабов, то есть очистителей пирамиды Хафра, даже имя у него базилифорное – Хафраанх: «да живет Хафра», царь Хафра – Хефрен. Допустим, Хуфухотеп у нас — начальник всех царских работ.

М. Родин: Строитель?

С. Малых: Главный строитель, да. Ипи – царский парикмахер.

М. Родин: То есть мы знаем не то, что социальный статус этих людей, а их должность при дворе, чем они занимались?

С. Малых: Да. Потому что в первую очередь им нужно было показать на стенах своей гробницы, своей поминальной часовни – зафиксировать свое имя (вот сейчас я повторяю их имена – я их как бы поминаю и им хорошо в загробном мире. Так по представлениям древних египтян. Чем чаще я произношу имя Хафраанх, тем лучше ему).

М. Родин: То есть они добились своей цели.

С. Малых: Добились, да. И обязательно нужно было (если имелась материальная возможность это прописать) высечь на стенах титулы, какую должность занимал, и дальше изображение жертвенной формулы, то есть формулы как бы «доставки» подношений виртуальных, скажем так. Не живые, а прописано: «Столько-то всего для него в каждый день – тысяча хлебов, тысяча кувшинов с пивом»…

М. Родин: То есть человек сам себе прописывал ритуал – как его нужно поминать?

С. Малых: Да, но у них всех стандартный ритуал. Он стандартный, это одна и та же формула. Причем все это все это – по воле царя. Он всегда пишет, что это – «довольствие, даваемое царем». Это не просто так – «я такой богатый, чего хочу, то себе напишу». Нет. Это все с разрешения царя.

М. Родин: А вот вы сказали, что это нужно расписать (меня это очень зацепило), если хватало материальной возможности. Во-первых, как это написано?

С. Малых: Это высечено в камне на стенах. Резьба по камню – это затратное дело, это не сам человек делает, это наем мастера, художника. Потом, в идеале, это должно быть все оштукатурено и раскрашено. Более дешевый способ оформления – роспись по оштукатуренной стене, но это менее долговечно, в отличие от высекания. Человек обычно начинал готовить гробницу при жизни. И если у него хватало возможностей, то это получалась полностью декорированная рельефными изображениями и надписями гробничная часовня. В камерах до поры до времени никаких изображений не делалось – абсолютно голые стены. У них просто были тоже особые представления на этот счет – они боялись, что любое изображение может повредить телу.

М. Родин: Мы уже обсудили, как это все начиналось. В общих чертах проговорили, как это все выглядит, как протекали первые этапы раскопок, уже даже выяснили, чем занимались те люди, которых вы копаете. Но давайте поговорим о том, что еще мы про них знаем, потому что мы же ведь знаем про них не только из надписей, но еще мы можем найти их мумии.

С. Малых: Не мумии!

М. Родин: Ну вот видите.

С. Малых: Не мумии. У нас как получилось, что, когда мы закончили работы в гробницах Хафраанха, вышли на наружную поверхность, то есть уже не внутри скальной гробницы, а снаружи, через некоторое время оказалось, что перед Хафраанхом располагается так называемый малый некрополь, состоящий из погребений гораздо более простых по своей конструкции. Это неглубокие вырубленные в скале шахты с погребальными камерами полтора-два метра, иногда три метра глубиной, и чем дальше от гробницы Хафраанха, тем все проще и проще, и закончилось все это сырцовыми склепами, то есть в скале просто вырубленный участок скалы, построенные в полкирпича толщиной такие прямоугольные конструкции, внутри которых находились тела.

М. Родин: Вот это, кстати, важно: это же кладбище простых людей. Мы вот привыкли к тому, что вот египтяне – это пирамиды. А вот как хоронили простых людей?

С. Малых: Дело в том, что касается мумификации, то я хочу сказать сразу: ни на костях Хафраанха, ни в погребениях лиц, которые в расположенном рядом кладбище были захоронены, мы не видим следов мумификации. Но это, не надо забывать, все-таки Древнее царство. Мумификация все-таки более характерна для нового царства, то есть это у нас середина второго тысячелетия, конец второго тысячелетия. Здесь все это еще только в процессе становления, и в основном даже форма ингумации иная, потому что мумификация предполагает собой вытянутое трупоположение на спине. А здесь мы в основном видим людей на боку, в позе эмбриона, как ее называют, скорченная поза, либо полускорченная, то есть, когда колени относительно позвоночника под девяносто градусов. Редко, когда вытянутое на спине. И даже когда вот такая она вытянутая, все равно следов мумификации, особой формы сохранения тканей или хорошей сохранности костей, не видим. Антропологи, которые с нами работают, — это Мария Всеволодовна Добровольская, Мария Борисовная Медникова

М. Родин: Обе были у нас в эфире, что приятно.

С. Малых: Да. И Александра Петровна Бужилова. Так вот они как раз, во-первых, обратили наше внимание, что различаются кости по своей сохранности более поздних погребений, потому что у нас есть и вторичные погребения в Гизе, относящиеся к позднему периоду, к Саисскому времени, т.е это первое тысячелетие до н.э., и Древнее царство — кости отличаются. Понятное дело, что и интервал времени другой, но здесь еще отличие есть и в форме. Например, при поздней мумификации пробивалась носовая перегородка для того, чтобы вынуть мозг. А в Древнем царстве носовые кости целы. И, конечно же, они обратили внимание на то, что погребенные перед Хафраанхом люди, у них совершенно иной предельный порог жизни. В основном двадцать девять лет у женщин и мужчин – это максимально. Редко, когда у кого-то есть интервал тридцать три или сорок три. В основном даже двадцать, двадцать пять, тридцать лет. И даже при таком возрасте, казалось бы, это молодые люди, у всех сточены зубы практически до корней, у многих следы заживших переломов на руках и ногах, у многих грыжи позвоночника. Получается, что люди питались пищей с примесью песка.

М. Родин: Это вот из-за этого сточены зубы?

С. Малых: Да, сточены зубы, но это, видимо, использование каменных зернотерок сыграло свою роль. То, что в хлебе была вот эта большая составляющая такого абразива, стершего зубы. И переломы конечностей, пальцы ног, например, зажившие. Я еще помню, они тогда сказали: подумайте, чем они могли таким заниматься. А вот что еще, следы тяжелого физического труда, то есть борозды на костях от жил. Когда стали искать аналогии, оказалось, что единственная ближайшая аналогия – раскопанное, начиная с 1990 года, кладбище строителей пирамид. Захи Хавасс, египетский археолог копал, и там известно, это кладбище состоит из двух частей: из нижнего кладбища, где обычные вахтенные разнорабочие погребены, и верхнего кладбища, где мастера, у некоторых из которых даже были титулы, то есть, это более высоко стоящие по социальной лестнице люди. Как раз на нижнем кладбище, где обычные разнорабочие, там вот как раз аналогичные есть следы.

М. Родин: То есть, мы на костях видим отметины того же труда?

С. Малых: Да, поэтому похоже, что у нас здесь похоронены люди, которые принимали непосредственное участие в строительстве. Понятно, что не столько пирамид Гизы, сколько вот этих вот мастаб знати, потому что по датировке у нас получается, что некрополь был основан не после гробницы Хафраанха, он был здесь раньше. Для того, чтобы пробить проход к гробнице Хафраанха, там была часть стен уничтожена. Поэтому самые первые из сырцового кирпича мастабы небольшого размера, они были датированы по керамике концом четвертой – началом пятой династии. Дальше уже было одновременно Хафраанху и позже – шестая династия и конец шестой династии, чем восточнее, чем дальше от Хафраанха, тем позже. Получается, что на всем протяжении люди в Гизе продолжали строить гробницы из камня вплоть до конца Древнего царства, вплоть до конца шестой династии, поэтому, видимо, это и были те люди, которые занимались строительством.

М. Родин: А вот мы по их костям определяем, что все они очень рано умирали, то, что они занимались тяжелым физическим трудом, а есть еще какая-нибудь информация, которую мы можем понять? То есть, например, насколько они этнически разнообразны?

С. Малых: Да, я поняла, ну вот рацион питания. Что касается антропологического типа – это европеоиды средиземноморского типа, то есть это соответствует тому, что они изображали на своих рельефах. Это хорошо сложённые люди с тонкими чертами лица. У некоторых современных египтян можно найти похожие черты, как у египтян Древнего царства, но основная масса уже нет. Понятно, что за несколько тысячелетий, и приход арабов повлиял, то есть произошло прилитие крови, хотя, конечно, все это на массе египетской крови. Египет не так сильно был подвержен ассимиляции или миграционным процессам, как, например, Балканская Греция, но здесь, конечно, понятно, что кровь сильно подмешана. Но это, конечно, не смешанный тип населения, как мы вот про Судан говорили: были негроиды, европеоиды и смешанные. Здесь, конечно, европеоиды. Еще, что касается возраста и данных по раскопкам: например, когда мы в 2013 году изучали скальные гробницы, но без рельефов и без надписей – безымянная скальная гробница. Там сохранился в нетронутом погребении человек. Казалось бы, средств у него не хватило на оформление собственной гробницы, хотя средств на вырубку хватило, у него или его родственников: на вырубку шахты, погребальной камеры, небольшой часовни.

М. Родин: То есть, это такой средний класс?

С. Малых: Да, это средний класс, но когда антропологи стали смотреть его кости, они говорят: «Это же надо! Красивый, хорошо сложенный мужчина, умерший старше шестидесяти лет». У него кадык уже окостенел, на зубах кариес, позволял себе сладкое. Получилось так, что казалось, при всем не очень высоком облике, был погребен без инвентаря, только был тканью накрыт, в позе эмбриона. Абсолютно нетронутое погребение, все запечатано, не нужно думать, что его ограбили, и ничего не осталось. Казалось бы, при всем том, что статус – средний класс, а по всему получается, что тяжелым трудом не занимался. Получается, что вот такое вот противоречие: по всему – представитель знати, а по форме погребения – вроде бы средний класс.

М. Родин: Но, все-таки, я подозреваю, что действительно вырубить гробницу это уже очень дорого, это уже все туда ушло, что называется.

С. Малых: Тут еще есть немного политический момент, потому что царь имел монополию на камнедобычу и камнеобработку в Древнем Египте. Соответственно, не просто я пришел и вырубил, ему нужно было разрешение царя на то, что вырубить эту гробницу. Это совсем не то, когда хоронили в могильной яме в пустыне или в на скальном основании из сырца строили надстройку и туда клали тело. Это разные вещи.

М. Родин: А вот вы сказали, что средний возраст смерти есть двадцать девять, а есть шестьдесят. Это действительно такой огромный разброс в уровне и продолжительности жизни между знатью и обычными людьми? Это прослеживается?

С. Малых: Да, это прослеживается. Это, опять же, прослеживается по нашим данным, так же прослеживается по кладбищу строителей пирамид, которое южнее нас находится.

М. Родин: Я к тому, что вот люди, которые не занимались тяжелым физическим трудом, они все примерно доживали до шестидесяти?

С. Малых: Нет-нет. Вот этот товарищ – долгожитель, у него даже шестьдесят плюс определено, дальше уже невозможно.

М. Родин: А в среднем? В среднем те люди, которые не занимались тяжелым физическим трудом?

С. Малых: В среднем сорок-пятьдесят лет. Вот у Хафраанха, например, обеспеченный представитель знати, по-моему, интервал сорок четыре-пятьдесят пять у него определен. В любом случае ниже. Все равно, это не тот уровень, который, мы видим у относительно простых людей. Опять же вопрос: насколько в привилегированном столичном кладбище могли хоронить таких уж простых людей.

М. Родин: А, ну да, то есть, там может быть даже те, которые до двадцати девяти доживают, это тоже не самые простые рабочие?

С. Малых: Может, но здесь уже нам не хватает данных. Здесь можно только фантазировать, но лучше этого не делать.

М. Родин: А вот вы сказали, что у обеспеченного человека вполне себе такая бедненькая по инвентарю гробница.

С. Малых: Вообще никакая.

М. Родин: А перед этим еще упомянули рационализм египтян. Вот это как-то связано, что они лишнего не положат?

С. Малых: Да, вы знаете, получается так, что как у меня с детских времен сложилось впечатление, что египтяне – это гробницы, гробницы, гробницы, сплошные мумии, золото в большом количестве.

М. Родин: Человек жил ради смерти.

С. Малых: Да, человек жил ради смерти, именно. Получается, что по крайней мере в Древнем царстве это было не так, потому что мы имеем множество примеров погребений даже в хороших гробницах, запечатанных, не потревоженных погребений либо без инвентаря, либо с инвентарем, который явно недостаточен для благополучного существования в загробном мире.

Если, допустим, со знатным человеком положили только ожерелье и больше ничего, то есть ни сосудов, ни подношений, то это свидетельствует об интересных вещах. Или, например, я говорила рациональность, еще можно сказать символизм погребального обряда и вообще их воззрений на то, что было в загробном мире. Очень большой процент, если мы предметы находим, то многие из этих предметов не являются реальными в жизни. Это, допустим, пивной кувшин, но внутри не пиво, а ил. Это диадема с гипсовыми деталями, как долго можно ее носить при жизни? Это явно сделанная для погребения вещь. Это модели медных орудий труда, модели маленького размера. Это модели каменных сосудов маленького размера. Это модели глиняных сосудов маленького размера. Где-то могли быть и реальные вещи, но в основном эти модели видим и в погребениях людей, в чьих гробницах указано, что это чуть ли не хранитель двух сокровищниц. То есть, это четвертое-пятое лицо в государстве, и мы видим такие вещи.

Получается, что они могли, во-первых, положить мало, во-вторых, они могли положить ненастоящее, но считали, что, возможно, после произнесения каких-то магических формул по их представлениям все то, что здесь в нашем мире нереальное, станет реальным в потустороннем мире, в загробном мире. Здесь очень интересный пласт представлений, то есть понятно, что на археологии довольно сложно выходить на идеологию, но попытку можно сделать.

Еще очень интересный момент, связанный и с мумификацией, и с символизмом – это с конца четвертой династии в египетских погребениях появляются канопы, сосуды для внутренностей. Казалось бы, все, маркер того, что знать начинает введение вот этой практики мумификации тела. Так вот, каноп, а их четыре должно было быть, на данный момент известно порядка ста пятидесяти по всем некрополям. Опять же, это мало. Если поделить на четыре… Понятно, что по процентам: в каком-то погребении найдено две с половиной канопы и полторы крышки после грабителей осталось. Но если посмотреть, то больше половины из этих каноп (это каменный сосуд) высечена лишь на глубину половины или одну треть.

М. Родин: То есть, получается тридцатисантиметровый сосуд, а емкость маленькая.

С. Малых: 26-35 сантиметров высота, а емкость маленькая. Если померить емкость, то это 200-300 мл. Вот чехи в Абусире тоже мерили – 250 мл. У нас 200 мл в Хуфухотепе найдены две канопы, можно было померить. 200 мл – это мало для того, чтобы поместить туда внутренности.

М. Родин: То есть это тоже скорее ритуал, мы изобразим…

С. Малых: Это ритуал, это символика. Считается сейчас, что, видимо, мумификации во времена Древнего царства подвергались лишь самые высшие люди государства, то есть это, допустим, высший визирь, сановник, второе лицо, и сам фараон. Возможно, допустим, члены его семьи: жена, близкие дети (детей могло быть много). Остальные лишь имитировали это. Их тела не несут следов мумификации, а канопы, помимо всего прочего, — белый известняк, следы разложения органики, понятное дело, отразились бы на стенках. Внутри все чисто. Причем это, опять же, это и на канопах, найденных у нас, и на канопах, найденных чехами в Абусире. Их начальник экспедиции, Мирослав Барта, то же самое пишет: следов разложения нет, значит они были пустые.

М. Родин: Это причем гораздо важнее для понимания культуры, для понимания того, как жили люди. Одно дело раскапывать гробницу вот этой знати, а другое дело понимать, как на самом деле жила основная масса людей, как их хоронили.

С. Малых: По всему получается, что думать о том, что они всю жизнь свою жили и готовились к смерти, никак не выходит, потому что очень много сделано для того, чтобы облегчить, сделать так, что вроде бы в загробном мире было хорошо, но и не все свои возможности материальные потратить на это.

М. Родин: А вот смотрите, мы достаточно много информации получили, а за счет чего? Мне вот интересно, как устроена ваша экспедиция? Какого рода там специалисты, сколько вас человек, как это все устроено?

С. Малых: От сезона к сезону число людей меняется, но такой костяк – это четыре человека из Института востоковедения РАН. Соответственно: археолог, эпиграфист, архитектор. Вот Максим Лебедев, с которым вы общались, — археолог-эпиграфист, египтолог. Сергей Ветохов — архитектор. Керамист обязательно, это я. Директор экспедиции, египтолог, эпиграфист. И плюс специалисты, которые к нам приезжают из Института археологии, из других структур. Из Института земного магнетизма к нам периодически приезжают с георадаром, помогают, когда мы не очень понимаем, куда нам двигаться.

М. Родин: То есть до того, как раскопано, посмотреть, что там под землей?

С. Малых: Да, сделать, георадарную разведку. Так, собственно, в 2006 году произошло, мы не знали, куда нам: то ли на север, то ли на юг от Хафраанха, куда лучше. Они, вот Павел Морозов, вот это российское изобретение, георадар «Лоза», они приехали, просветили, сказали: вот у вас здесь наиболее перспективный участок. Прямо сказали, куда поставить рабочих, наших землекопов-египтян.

М. Родин: Вот это интересно: в качестве чернорабочих вы привлекаете местных?

С. Малых: Да, чернорабочих. Идет слой, там шахта, в ней сидит рабочий, сверху резиновые корзинки. Другой на выемке. Один эту корзинку заполняет, другой тянет. Как только видно, что слой поменялся, что слой, допустим, без следов грабительского вмешательства, то рабочие оттуда выходят, спускается кто-то из наших археологов. Кроме Максима Лебедева еще есть другие археологи, у меня и муж мой профессиональный археолог, он приезжает в свой отпуск, копает. У нас еще волонтеры.

М. Родин: А вот насколько это распространенная практика волонтеров? Может ли простой человек рассчитывать на то, что он позвонит в Институт востоковедения и съездит в отпуск покопать в Египет?

С. Малых: Может, но это очень длительный процесс. Мы в конце сезона, в начале декабря закончили копать, и сдаем документы вместе с отчетом в службу древностей вместе со списком.

М. Родин: А сколько вообще раскопки по продолжительности каждый год?

С. Малых: Месяц. Мы сдаем список людей на будущий сезон, то есть, соответственно, человек должен нам перед нашим отъездом в конце октября-начале ноября подать документы, фотографии, если мы согласны его брать. Подать документы, и, соответственно, пройдет целый год перед тем как он сможет поехать. Но те, кто хотят, своего добиваются. Мы очень им благодарны, потому что они очень много делают, честно висят. У нас вот Таисия с нами в этом году работала, она две недели висела над нашей мумией в Персенебе, поздняя мумия.

М. Родин: Что значит «висела»?

С. Малых: Висела, потому что там мумия с тонким расписным картонажем. Картонаж – это расписной слой, покрывавший мумию. Мог покрывать только верхнюю часть, мог всю часть. Позднее время, поздний период, то ли пре-птолемееевский период, V-IV века до н.э, если по материалу смотреть. У нас как раз вот Таисия и Валерия сидели в этом году две недели в пыли, потому что там чуть дыхнешь – все, сразу пыль поднимается. Они кисточками расчищали, закрепляли, потому что все это сыпалось, все в очень плохой сохранности. Вот этот вот слой гипсовый раскрашенный прямо отставал, отслаивался. Это действительно была тончайшая работа для того, чтобы это сохранить, просто чтобы можно было сделать фотографию в результате. Потому что мы сейчас еще думаем, как ее теперь вынимать

М. Родин: Вот вы да, вы расчистили погребение, а потом вам нужно уезжать. Вы же это как-то должны…

С. Малых: Ну, во-первых, часть находок по разрешению египетской стороны, мы храним в гробнице Хафраанха. Это совершенно официально. Часть наиболее ценных находок уезжает в гизехское хранилище, которое, как показала революция, наиболее защищенное, потому что его просто окружили танками и не разграбили. А все аналогичные хранилища в египетских провинциях, в Фаюме, в Шаркие и так далее, были разграблены. Все это ушло на черный рынок. К сожалению, Хафраанха тоже вскрыли в 2011 году, когда была революция, и мы лишились нашей любимой палестинской амфоры Хафраанха.

М. Родин: То есть, ее вынесли просто?

С. Малых: Да, ее вынесли. Нам сразу сказали, что вскрыли, но они ничего сделать не могли.

М. Родин: А вы как консервируете? Там просто дверь закрывается что ли металлическая?

С. Малых: Там металлическая дверь, там видеокамеры наставлены, вход видно. Металлический забор всю Гизу окружает. В идеале, если египтяне за этим смотрят, то никто проникнуть не может. Другое дело, что все получается, как всегда.

М. Родин: Ну понятно… А как вы там живете? Получается, вы же учитываете, что это прямо практически в городе вы живете, в самом Каире?

С. Малых: Да, мы живем в самом Каире. Долгое время мы жили в центре города, недалеко от российского посольства. Затем недалеко от района Замалек, недалеко торговое представительство. Потом мы поняли, что Каир – город большой, совершенно ужасающие пробки, когда мы возвращаемся обратно, два с половиной часа на дорогу, которая утром без пробок занимает полчаса, двадцать минут. Невыносимо. Мы решили жить рядом, нашли жилье, две минуты до входа в Гизу, а там еще минут пять по самой Гизе, то есть входишь, и вот лицо Сфинкса, и идешь.

М. Родин: То есть вы уже пешком на раскопки?

С. Малых: Да, мы пешком. Мы теперь не пользуемся машиной. В любой момент можно домой вернуться, например, не хватило миллиметровки, кальки. Вернуться, взять какие-то материалы подручные. Все хорошо.

М. Родин: Прекрасно. По-моему, это очень интересная история.