Елена Ляпустина в «Родине слонов»

Как римское гражданство из тяжкого бремени превратилось в привилегию? Сколько новых римских граждан появилось после Союзнической войны с италиками? Как население всего мира может быть общиной одного города?

Об уникальном явлении римского гражданства читайте в стенограмме эфира программы «Родина слонов» со старшим научным сотрудником института Всеобщей истории РАН, кандидатом исторических наук Еленой Валерьевной Ляпустиной.

Ссылка на вторую часть: https://rodinaslonov.ru/tematicheskie-czikly/antiquity/rs-98-rimscoe-grashdanstvo-2/

Стенограмма эфира программы «Родина слонов» с кандидатом исторических наук, старшим научным сотрудником Института всеобщей истории РАН Еленой Валериевной Ляпустиной.

М. Родин: Сегодня мы будем обсуждать один из важнейших аспектов формирования Римской империи, юридическая сторона которого очень сильно повлияла на всю дальнейшую историю, потому что были впервые, как мне кажется, разработаны такие схемы, которые позволяли инкорпорировать огромное количество людей в империи, которые потом продолжали возникать, существовать, погибать и т. д. И римляне, как всегда, во многом были первыми. Сегодня мы будем говорить про римское гражданство. Потому что, казалось бы, Древний Рим – это маленький городок, состоящий из 7 холмов, обнесенный стеной. Но, в то же время, Рим – это огромная империя. Как было устроено гражданство, какие взаимоотношения были у людей с законом в разных частях империи, какие у них были права, обязанности. Ведь все это очень важно, когда мы говорим про империю. И как, казалось бы, город-государство, то есть изначально полисная система, из которой он возник, стал такой Империей.

Что такое римское гражданство и кто такие римляне?

Е. Ляпустина: Да, действительно это так. Рим возник как небольшой городок, населенный в значительной части представителями племени латинов, которые разговаривали на латинском языке. Но, когда мы слышим выражение «латинский язык», возникает прежде всего представление именно о римлянах. И вот это несовпадение названия народа и языка уже содержит в себе некую историческую особенность, которая нуждается в объяснении.

И само отождествление Рима с чем-то большим, чем город, было совершенно естественным и распространенным уже в античности. Тем более что игра слов это позволяла. Более того, что еще приятнее, эта игра слов вполне воспроизводима в русском языке. И, например, Вячеслав Иванов писал: «Звук не тот же ль — Рим и Мир?». Мы видим, что это одно и то же слово, прочитанное из начала в конец и наоборот. И здесь не только вкладывается смысл того, который был у Гёте в «О Рим, ты целый мир», что сам по себе город вмещает в себя все, что только можно, хотя и эта мысль присутствовала. Но мне хотелось подчеркнуть другую линию: отождествление Рима как огромного государства, огромной державы именно с городом.

И в качестве одной из возможных цитат хотела бы привести стихотворение V века нашей эры, то есть оно написано после того, как Аларих разорил Рим. Казалось бы, что все если не в прошлом, то катится к закату. Это известное произведение и его часто приводят. Это Рутилий Намациан – выходец из Галлии, который, прослужив на высоких должностях в Риме, в 417 году возвратился к себе и написал поэму, которая сохранилась не полностью, но в значительной части. И именно в этой поэме есть строки, которые хотелось бы сделать эпиграфом к сегодняшнему нашему разговору:

Разным народам единую ты подарила отчизну,

Благо – под властью твоей им беззаконье избыть;

Ты побежденным дала участие в собственном праве,

То, что было – весь мир, городом стало одним.

В переводе Ольги Викторовны Смыки. Здесь в переводе теряется то, что было в уже приведённых словах Вячеслав Иванова: «Рим – мир». Но в латинском языке «Urbs» и «orbis» как раз дают эту игру слов. Рутилий Намациан не был оригиналом.

М. Родин: В латыни это действительно игра слов или однокоренные слова?

Е. Ляпустина: Это игра слов. Кроме Рутилия Намациана можно упомянуть Плиния Старшего, который говорил о том, что Рим сделал общую Родину из всего мира. Но там нет этой игры. Поэтому я и выбрала Рутилия Намациана, потому что здесь есть игра слов, которая впоследствии выразилась в выражение «Urbi et Orbi». А совмещение этих двух слов присутствует в «Фастах» у Овидия : «Земли народов других ограничены твердым пределом, Риму предельная грань та же, что миру, дана». В данном случае Федор Александрович Петровский смог передать эту игру слов.

Итак, Рим, который, будучи изначально небольшим городом, превращается в огромный мир. Это и есть такая особенность Римской империи, о которой хотелось бы поговорить сегодня. Потому что о достоинствах Римской империи в древности писали многие, и это был достаточно избитый сюжет. Но, тем не менее, некоторые слова хочется привести из этих похвал Риму. Я забыла упомянуть, когда цитировала Рутилия Намациана, что слово «Roma» (как и другие города) в латинском языке женского рода, поэтому обращение в стихах Рутилия Намациана было адресовано женщине. И богиня Рома почиталась именно как богиня в образе женщины, и у истоков императорского культа был именно культ Ромы и Августа.

Секрет успеха Риской державы многим представлялся достаточно очевидным: это та самая открытость к внешнему миру, та самая способность интегрировать побежденных, которая представляет собой сердцевину нашей сегодняшней темы, римского гражданства. II век нашей эры – эпоха предзакатного расцвета, то есть все достигло своих пределов, совершенства и в чем-то даже уже слишком (это мое собственное ощущение). Но в этом расцвете эпохи Антонинов чувствуется уже червоточина, можно сказать, что появляются признаки загнивания. Но, тем не менее, это, безусловно, абсолютная вершина, когда все всем ясно, все всем кажется совершенным. И одно из известных произведений того времени, посвященных Риму – похвала Риму греческого ритора Элия Аристида, в которой есть слова (она очень длинная, кроме похвалы, объяснений, почему именно Рим столь велик и его беспрецедентности в истории, там про римскую армию, военную силу, торговлю), посвященные римскому гражданству.

Именно в этом Элий Аристид видит загадку не только успешности, но и долговечности Римской империи, то есть то, что римлянам удалось создать такой порядок управления, который оказался эффективным, долговечным, несущим счастье и процветание всем подвластным народам: «Но что больше всего заслуживает внимания и восхищения, так это вопрос о гражданстве и широта вашего взгляда на него, ибо нет на свете ничего подобного этому. Всех, кто есть в вашей державе, разделили вы на две половины, а держава ваша – это весь населенный мир; и одной ее половине вы даровали свое гражданство, более прекрасное, благородное и могущественное, чем любое родство, а оставшуюся половину сделали покорной и подвластной себе. Ни один человек, достойный власти и доверия, не остается в стороне, но под властью единого наилучшего правителя и блюстителя утверждается общее равноправие на всей Земле. Жители державы словно сбираются на единой площади, чтобы получить то, чего каждый из них заслуживает. И с тех пор, как вы разделили их таким образом, многие люди в каждом городе стали вашими согражданами в той же степени, в какой они – сограждане своих сородичей, хотя некоторые никогда не видели этого Города. Слово «римлянин» вы сделали именем не жителя города, а представителя некоего общего племени, и это племя – не одно из многих, а объединяет все остальные, вместе взятые. Вы не делите людей на эллинов и варваров».

И последний небольшой кусочек чуть дальше, где сравнивается Рим с предыдущими мировыми державами и говорится о том, что Рим правит не просто покорёнными народами, как прежние властители, а городами: «А не были они ни такими же, ни даже похожими на сегодняшние: раньше это были народы, теперь – города, впору сказать, что те правители царствовали над пустынею с крепостями над ней, вы же одни управляете городским миром».

Я выбрала именно это цитату, для того чтобы подчеркнуть, что особенность римского гражданства как инструмента интеграции Римской державы заключалась в том, что оно было всеми возможными нитями связано с понятием городской общины. И сам Рим, даже уже разросшись до пределов мира, продолжал существовать как фикция городской общины. И те города, которые входили в орбиту римского господства, тоже существовали как городские общины, то есть это была своего рода сложноустроенная матрешка из городов.

М. Родин: Причем Элий, если он писал во II веке, я так понимаю, что это было до эдикта Каракаллы написано?

Е. Ляпустина: Да.

М. Родин: А после эдикта Каракаллы действительно все люди, населявшие Римскую империю, стали римскими гражданами, то есть права на всех распространялись?

Е. Ляпустина: Да. И сейчас действительно следует упомянуть об эдикте Каракаллы. Элий Аристид жил примерно за 70 лет (2 – 3 поколения) до эдикта Каракаллы. Эдикт Каракаллы 212 год нашей эры – дата, которая считается в истории ключевой. Например, в недавно вышедшей на русском языке книге Мэри Бирд «SPQR. История Древнего Рима», которую очень рекомендую к прочтению, эта дата выбирается как рубеж конца первого римского тысячелетия и именно на этой дате оканчивается история того Древнего Рима, о котором написана книга. То, что дальше – это начало кризиса III века, начало второго тысячелетия, которое, как она пишет, завершается падением Константинополя в 1453 году, то есть это уже другой Рим. Любые хронологические рубежи условны. Я упомянула об этом, чтобы подчеркнуть, что действительно этой дате, этому эдикту Каракаллы, или конституции Антонина, придается очень большое значение в исторической и особенно в юридической науке.

Было ли это действительно большое событие, сказать трудно, потому что правление Каракаллы было не очень долгим, не очень счастливым, довольно жестоким (и он проявлял жестокость, и сам пал жертвой жестокости), то есть мы знаем о том, что такой эдикт был принят, о нем пишут историки, о нем глухо упоминается в юридических источниках. И, наконец, в первой половине ХХ века был найден папирус, так называемый, гиссенский папирус №40, в котором есть, как считается, часть этого эдикта. Мы знаем факт: тем, кто жил под властью римского народа, было даровано римское гражданство. А дальше начинаются сложности как в понимании меры в том контексте, так и в ее последующей интерпретации.

Если говорить о самом характере этого закона, то уже современники не вполне были едины в том, с какой целью он был принят. Некоторые утверждали, что цель была сугубо фискальная, поскольку римские граждане платили налог на наследство и на освобождение рабов, то это был способ увеличить налогооблагаемую базу.

Сам текст сохранился в очень незначительной части. Та часть, которая сохранилась, имеет свои загадки. Римское гражданство было предоставлено всем, за исключением дедитициев. Нам еще встретится сегодня это слово. Немало пролито чернил, чтобы понять, что же это за исключение, кто же не получал римского гражданства, кто такие дедитиции. Мне кажется наиболее убедительной та точка зрения, что это те подданные империи, которые не имели никакого гражданства, то есть не имели привязки ни к какой городской общине. Их понимают как аполиды – лица без гражданства. А вот кто мог оказаться такими лицами без какого-либо местного гражданства, здесь уже начинаются реконструкции, интерпретации.

М. Родин: Насколько я понимаю, самое главное в эдикте Каракаллы – это то, что империя существует уже практически 1000 лет, и к этому моменту все ее жители хотели получить римское гражданство. Также даже борьба была за то, что новые люди, новые классы включались постоянно, даже взятки платили. А он всем раздал. Мне кажется важным, что к этому моменту, когда Каракалла принял свой эдикт, римское гражданство уже было очень почетным. Быть римским гражданином хотели все жители империи.

Е. Ляпустина: Здесь мы как раз переходим на новый уровень интерпретации эдикта Каракаллы: не только того, что в нем содержалось непосредственно на момент принятия (практическая задача), но и его историческое значение и его последствия. Сколь много подданных Римской империи получили гражданство вследствие принятия этого постановления? Это не такой простой вопрос, потому что достоверной статистики нет и быть не может. Судя по надписям, материалу ономастики, т.е. по именам, понятно, что появление Аврелиев (династия, к которой принадлежал Каракалла, имела фиктивную привязку к предыдущей династии Антонинов) указывало бы на то, что те самые новые граждане в силу эдикта Каракаллы получили права римского гражданства.

Однако сложность в том, что мы имеет довольно много сведений об новых Аврелиях из Египта и сталкивается с еще одной проблемой: насколько Египет был особой территорией в составе Римской империи. Сейчас скорее заметна тенденция, чтобы смягчать эту особость. Раньше Египет считался совершенно уникальной территорией. А это вопрос очень важный, так как именно оттуда происходит много источников, сохранившихся на папирусах. Вопрос о том, насколько можно экстраполировать данные римского времени из египетских папирусов на другую территорию империи, является важным.

Сейчас все больше приобретает сторонников та точка зрения, которая микширует исключительность Египта. И именно в случае с гражданством и Аврелиями это, пожалуй, не может так работать, поскольку именно при Септимии Севере, отце Каракаллы, в Египте были произведены существенные реформы именно в том, что касается его устройства. В частности именно тогда Александрия получила статус полноценного полиса, там появилось александрийское гражданство. Поэтому вопрос о гражданском статусе населения Египта время, незадолго предшествующее эпохе Каракаллы, уж точно отличался от многих других территорий. Поэтому появление множества Аврелиев именно в Египте само по себе, как мне кажется, не может быть экстраполировано на другие территории империи. И поэтому мысль о том, что на самом деле к этому времени практически все, кто хотел быть римскими гражданами, ими уже были, как мне кажется, тоже не лишена оснований и может быть отстаиваема. Поэтому представление о близких, резких последствиях меры Каракаллы, мне кажется, не может быть подтверждено. То, что эта мера, безусловно, символически венчает собой логику всего развития института римского гражданства – это не вызывает никакого сомнения.

М. Родин: Что римское гражданство давала народам, населявшим империю?

Е. Ляпустина: Римское гражданство, если воспринимать его как набор неких прав, делят на несколько отдельных правомочий, которые затрагивают политическую, имущественную, правовую сферу. Если говорить про политическую, то это право голосовать, то есть право на участие в политической жизни, ius suffragii, право на занятие должностей, ius honorum, право служить в легионах, а не во вспомогательных войсках, как это было для неграждан.

Если говорить о правах в гражданско-правовой сфере, обычно выделяют как основные право на заключение римского брака, ius connubii. Право ius commercium не так легко описать. Это право полноценного участия в гражданском обороте. Но не стоит понимать его как право заключать торговые сделки и т.д, так как торговать могли все со всеми. Вопрос в том, каковы были последствия и степень правовой защиты. Также это право на составление завещания как пассивное, так и активное (то есть как самому оставлять завещание, так и выступать наследником). И право провокации, что нередко называли «привилегией гражданства», то есть это право апеллировать к суду народного собрания, в последующем к императору, в случае каких – либо притеснений и обвинений.

М. Родин: Что такое гражданство и как оно развивалось?

Е. Ляпустина: Сами понятия «гражданство», «гражданин» принадлежат к наиболее сложным понятиям политико-правовой мысли и истории. В разных языках эти слова имеют разное значение, происхождение, этимологию. Углубляться в это, наверное, смысла нет. Понятно, что русское «гражданин» каким-то образом связано со словом «город», «град», «ограда». Пожалуй, в чем-то близкое к греческому полису и политам как жителям города. Хотя, не так все просто…

Так вот латинское слово «гражданин» – civis – оно по-своему уникально: у него нет аналогов в близлежащих италийских языках. И я, не будучи ни лингвистом, ни филологом, не стала бы в это углубляться, если бы то, что об этом пишет такой авторитет как Эмиль Бенвенист, не содержало в себе, как в некотором эмбрионе, представление очень важное для римского гражданства. В частности он пишет, что в слове civis следует видеть имя, которым вначале называли друг друга члены социальной группы, обладавшие правами коренных жителей, в противоположность разного рода иноземцам. И он называет латинские слова для таких иноземцев: прежде всего hostes – враги, peregrini – чужестранцы, advena – пришельцы.

Иначе говоря, в латинском слове civis содержится некое значение не только жителя какого-то места, сколько связи, то есть civis – это не столько гражданин, сколько согражданин – здесь идея общности. И общности именно неких прав в противостоянии внешнему миру, то есть это понятие некой совокупности людей, обладающих одними и теми политическими правами. И именно поэтому абстрактное существительное, образованное от слова civis, civitas, стало означать в латинском языке самые разные понятия, связанные с общностью граждан: это и может быть просто город, иметь материальные измерения. Например, в эпоху империи самым распространенным словом «город» было именно civitas – дежурный эквивалент греческому «полис». Это может быть и совокупность граждан как гражданской общины. Это может быть и совокупность прав – civitas romano – как именно права римского гражданства, которые можно кому-то предоставить. Именно то, что в слове «гражданин» содержится идея общности неких прав, противостоящих внешнему миру – тому, кто не является гражданами – оно и создало такую гибкую структуру.

М. Родин: Как оно распространялось?

Е. Ляпустина: Эта тема очень запутанная, очень сложная. Ясно, что открытие было сделано именно римлянами. Потому что характерной чертой древних гражданских общин, греческого полиса, других городов-государств, была закрытость и ограниченность, то есть невозможность выйти за какие-то пределы, сложности с интеграцией внешних элементов. Причем это осознавали уже древние, цитированный мною, Элий Аристид в похвале Риму говорит, как афиняне не смогли справиться с этой ограниченностью и выти за рамки своей державы, и она просуществовала недолго.

Римлянам была свойственна открытость. Она выражалась в том, что римским гражданином можно было стать довольно легко, проще, чем в других античных гражданских общинах, могли стать элементы внешние по отношению к Риму.

Чем это объясняется? Как любые исторические объяснения, они, конечно, очень произвольные и недоказуемые. Одну из возможных линий представляет, например, историк Уильям Сестон. Которого я считаю нужным упомянуть, хотя он не написал великих работ по истории римского гражданства. Главная классическая работа о римском гражданстве написана Шервин-Уайтом «Romas Citizenship», в первом издании вышедшая в 1939 году. Наверное, в этом есть что-то неслучайное, что тогда же вышла «Римская революция» Рональда Сайма. И затем есть второе издание классическое. Уильям Сестонне является автором больших капитальных трудов о римском гражданстве. Но ему принадлежит интересный доклад, который так и называется «Римское гражданство» и который был прочитан в Москве в 1970 году, когда единственный раз в Москве проходил Международный 13-й конгресс исторических наук. И на нем выступал Уильям Сестон с докладом о римском гражданстве. В дальнейшем это было опубликовано в сборнике его работ спустя 10 лет. Его идея о том, что могло быть объяснением римской открытости, заключается в недостатке собственных кадров, то есть именно ощущение собственной слабости, недостатков, привело к тому, что римляне стали вести себя столь открыто по отношению к внешнему миру. Это одно из возможных объяснений, которые не опровержимы, но и не доказуемы.

Другое объяснение (оно уже носит не первоначальный характер), что по мере развития, по мере того как Рим подчинял себе все больше италийских соседей, по мере роста Римской державы, нарастающая сложность создавала тот потенциал развития. Это безусловно так. Как всегда в истории и бывает: чем более организм сложен, тем более сложные механизмы он вырабатывает для своего собственного существования.

И такова была история римского гражданства. Первоначально Рим входил в состав Латинского союза, был одни из городков на территории племени латинов. Иначе говоря, каждый римлянин был в то же время латином, то есть был некая общность: что-то было сугубо римским, что-то было общим для всех латинов (прежде всего сфера религии, общих празднеств, военная сфера (общие военные мероприятия, которые были под силу не отдельным городкам, а уже более крупной организации)). И, видимо, существовала некая общность: между жителями отдельных городков на территории племени латинов была возможность свободно переселяться, заключать браки. И в зависимости от того, где они жили, у них было местное гражданство. И плюс к этому принадлежность к племени латинов. Это то, что называют «latini veteres», старинные или древние латины. С этого все начиналось. Затем Рим стал постепенно возвышаться над своими соседями, Латинский договор, латинские войны, подчинение все более далеких соседей…

Как это выглядело с точки зрения распространения прав гражданства? В первоначальную эпоху предоставление прав гражданства – грубое завоевание. А война была сезонным занятием. Последствия военных конфликтов были разными. Если возникала необходимость интеграции побежденных, то возникали сложности. Непосредственное завоевание с включением в свой состав – это и было предоставлением римского гражданства, то есть расширение коллектива римских граждан за счет побежденных. Это, видимо, была достаточно редкая практика, потому что это было трудно и подразумевало ликвидацию всех механизмов существования, которые были в этой присоединенной общине.

И довольно рано возникла необходимость интегрировать побеждённых, не ликвидируя полностью их самоуправления, потому что подчинить себе – это взвалить на себя всю ответственность и тяжесть управления. И то, как римляне постепенно развивали механизмы интеграции без ликвидации местной автономии, можно рассмотреть сквозь призму эволюции римского гражданства.

Здесь появляется сразу много новых понятий. Слово «муниципиум» — мы им пользуемся, у нас есть муниципалитеты, муниципальные выборы – имеет два корня: munus – обязанность (оно же, правда, и подарок) и capere – брать, то есть это некие жители городов, покоренных римлянами, которые разделяли с римлянами обязанности, но не права. Это в самом общем виде, потому что это слово было не совсем понятно самим римлянам: именно о нем писал во II веке нашей эры Авл Геллий – ключевое место для анализа римской муниципальной системы. И начинается оно с довольно пессимистического замечания самого Авла Геллия: «Муниципалы (municipes) и муниципии (municipia) – слова, легко произносимые и общеупотребительные, и нельзя найти человека, использующего их, который не полагал бы, что он твердо знает, что говорит. Однако на самом деле обозначают они иное, а употребляются ещё совсем иначе».

То есть Авл Геллий хочет нам сказать, что уже в его время (во II веке нашей эры), что такое муниципий, понимали по разному, причем в том числе люди, которые жили в этих муниципиях, и, с точки зрения Авла Геллия, требовали себе того, чего требовать было совершенно ни к чему – у них и так это было. То есть слова эти были вроде бы всеми употребляемы, но не всеми правильно понимаемы. А как их правильно понимать, уже тогда было не очень понятно.

За всем этим скрывается длительная и сложная эволюция разных институтов, которые применялись в ходе романизации Италии, в ходе того, как Рим постепенно присоединял к себе области Италии. Там были такие странные конструкции как, civitas sine suffragio, вроде бы «гражданство без политических прав», «союзники латины» – союзные общины, латинские города, которые сохраняли свое самоуправление и взаимодействовали с Римом на основе более-менее фиктивного договора. И главное ограничение их автономии заключалось в том, что они участвовали в римской экспансии – они поставляли войска (налог кровью). Но также участвовали и в добыче от этих войн.

М.Родин: То есть им становилось выгодно участвовать?

Е. Ляпустина: Когда как, по-разному. Территория Италии в III-II веке до нашей эры, иногда её называют римско-италийской федерацией, представляла собой чересполосицу городских общин самого разного статуса, так или иначе связанных с Римом и обязанных ему прежде всего участием в его внешней завоевательной политике. Это создавало возможность концентрации ресурсов.

При этом вопросы, как обстояло с римским гражданством, каким было гражданство у жителей тех или иных городов того или иного статуса – это вопросы, бесконечно излучающиеся в юридической и исторической литературе, так как это источники более поздние, хотя ко II веку появляются какие-то юридические источники в виде надписей. Но это предмет исторических и историко-правовых интерпретаций, реконструкций, больших дискуссий…

Общая линия ясна: если римское гражданство поначалу это элемент грубого завоевания, то в конечной точке, рубеж II-I века до нашей эры, когда особую остроту принимает италийский вопрос, появляется предложение о предоставлении римского гражданства латинским союзникам. Например, Гай Гракх этим был известен. Это была одна из линий его законопроектов, которые не осуществились. И завершается это в 90-м г. до н.э. Союзнической войной, которую правильнее было назвать, как это сделал лет через 150 после этого Луций Анней Флор,братоубийственной гражданской, а не союзнической. При этом само содержание этой войны, ее непосредственные причины и задачи, которые ставили себе ее участники, на самом деле не так очевидны. Последующая традиция утверждает, что италийские союзники хотели получить полные права римского гражданства, для того чтобы участвовать не только в тяготах, что они уже делали, но и во всех преимуществах.

М.Родин: Чтобы получать земли, чтобы иметь право голоса…

Е. Ляпустина: Земли они и до этого могли получать. В общем, что это была война за полноправие. В действительности не всё так просто.

М.Родин: Прошу заметить, что они боролись не за то, чтобы выйти, а чтобы быть полноправными внутри.

Е. Ляпустина: Да, я именно это и хочу сказать. В действительности, это не так очевидно. И, как и любая война, хоть она длилась два года, имела разные линии, направления, и совершенно не исключено, что какая-то часть боролась именно против римского гражданства, и лишь потом это было переосмыслено. Когда последующий результат опрокидывается и придаёт смысл всему предшествующему.

Война завершилась вроде бы внешней победой Рима, но результатом было предоставление прав римского гражданства всей Италии до реки По. Это было зафиксировано двумя законами: законом Юлия и законом Плавтия, по которому римское гражданство получили все жители римской Италии.

И становится хорошо видно: одно дело – принять какое-то основное решение, но совершенно другое – как его приводить в жизнь. Потому что паспортов никаких не было, но была важная процедура – ценз – то, что можно назвать переписью римских граждан. Теоретически он проводился раз в 5 лет, для этого избирали специальные магистраты – цензоры. Первый ценз после союзнической войны был проведен в 70-м году, и он дал огромный прирост: около 3-х миллионов римских граждан.

А следующий ценз был проведен только лишь при Августе в 28 году до нашей эры. Объяснения этому даются разные. Понятное дело, что там были гражданские войны, падение республики. Но отчасти это, видимо, было связано с вопросом, как проводить ценз в Италии, когда вся Италия населена римскими гражданами. Это была непростая задача. Очевидно, что какие-то мероприятия ценза могли проводиться на местах, а не в самом Риме. Но это одно показывает, что воплощение в жизнь таких крупных политических решений – это дело не такое простое. И в данном случае римляне тоже проявили свой талант.

С древними латинами у римлян была общность прав, при этом не было латинского гражданства: жители разных городов на территории племени латинов обладали общими правами. И представление об этом древнем Лации, о латинах, оказалось невероятно живучим. Если мы вернемся ко II веку нашей эры – к предзакатному расцвету – и возьмем институции Гая, римского юриста (его работа считается первым систематическим учебником римского права), мы увидим, что основное разделение людей: либо свободные, либо рабы. Свободные делятся на свободнорожденных и отпущенников. Когда речь заходит об отпущенниках, мы видим, что бывают отпущенники-римские граждане, бывают латины, бываю и дедитиции – те самые, о которых мы говорили в связи с эдиктом Каракаллы. Дедитиции, а точнее те, к ним приравнен – это самые безнадежные: провинившиеся, уголовники, то есть те рабы, которые, даже если отпустить на волю, никогда не должны стать римскими гражданами. Идея о том, что дедитиции – это те, кто никогда не получит римское гражданство, видна.

Самая интересная здесь фигура латинов юниан. Они были отпущенниками – бывшими рабами, причем это рабы, которые при отпуске на волю не получили полноценного римского гражданства. А заметим, что римляне были открыты, чтобы предоставлять свое гражданство другим племенами и народам, они были точно также особенно открыты и щедры в предоставлении римского гражданства своим собственным рабам. В фигуре латина соединяются разные линии, связанные с историей римского гражданства. Сами римляне, тот же Гай, писали, что латины бывают разными: древние латины (представителями которых были сами римляне), латины колониарии – жители латинских колоний, которые тоже назывались латины, но были фиктивными латинами. И, наконец, это отпущенники. Общее у них у всех это одно: латин – промежуточная стадия для получения римского гражданства.

М. Родин: В одной из следующих программ мы рассмотрим, как римское гражданство распространялось за пределами Аппенинского полуострова.