Есть ли хоть одно археологическое подтверждение существованию у сарматов катафрактариев – тяжеловооружённой конницы, ставшей визитной карточкой этого народа? Правда ли, что сарматы жестоко избивали своих жён? Что нам говорит археология о возможном существовании у сарматов профессиональных воинов и их корпоративной этике?
Разбираемся, что знает современная наука о знаменитого сарматском войске с Михаилом Васильевичем Кривошеевым, кандидатом исторических наук, заведующим Лабораторией археологических исследований им. А.С. Скрипкина Волгоградского государственного университета.
Стенограмма эфира программы «Родина слонов» с Михаилом Васильевичем Кривошеевым, кандидатом исторических наук, заведующим Лабораторией археологических исследований им. А.С. Скрипкина Волгоградского государственного университета.
Михаил Кривошеев – археолог, специалист по позднесарматской археологии Нижнего Поволжья, автор множества работ по вооружению и антропологическому материалу из сарматских могильников. Руководит экспедициями, работающими на курганах Нижней Волги. Активно сотрудничает с антропологами, почвоведами и другими специалистами смежных дисциплин, позволяющих расширить взгляд на историю кочевников.
М. Родин: Сарматы – один из самых популярных брендов в истории Евразии. Народы бьются за право называться их потомками, потому что их очень круто описали в античных источниках. Это агрессивные, не знающие пощады воины, залитые бронёй от макушки до самых пят. Даже их кони защищены доспехами. Эта армада сметает всё на своём пути. Никто не может им противостоять.
Но так ли было на самом деле? Удивительным образом современная археология вообще не подтверждает данные античных источников. Были ли сарматы настолько воинственными, как их описывают античные авторы? Как они вооружались? Какова была их тактика? Сегодня это очень сложные вопросы в исторической науке. И Михаил Кривошеев расскажет нам, что знает современная археология об этих грозных воинах.
Как сложился образ сарматского воина? Откуда изначально была почерпнута информация?
М. Кривошеев: Изучение сарматской истории начиналось с письменных источников, поскольку они были более доступны, чем археологические. Соответственно, из-за них сложился миф о высокой воинственности сарматов (а может быть, это и не миф). Для цивилизованного римлянина кочевники-варвары были страшным бедствием. Если мы обратимся к упоминаниям сарматов, алан, которые были частью сарматского мира, то мы услышим о страшных разорениях, которые сарматы устраивали на территории империи, об их бесчинствах, грабежах, набегах, как они уводили в плен мужчин и женщин, убивали детей, сжигали поселения. Это для них не казалось чем-то ужасающим: они наоборот злобно радовались, как пишет Аммиан Марцеллин, грудам пепла сожжённых селений.
У кочевников вплоть до недавнего, этнографического времени было абсолютно иное мировоззрение, чем у нас. Они пользовались максимально рациональными идеями для того, чтобы выжить в степи, приумножить своё стадо, максимально принести пользу себе, своему роду. Можешь украсть – укради. Если тебе мешает человек – убей его, если тебе за это ничего не будет. Это нормальная для кочевника и большинства варваров философия. До прихода мировых религий, которые пропагандировали любовь к ближнему, эти идеи были общими для всего цивилизованного и нецивилизованного человечества.
М. Родин: В какой период времени античные авторы застают сарматов и где географически они с ними соприкасались? Ведь сарматский мир большой, а они соприкасались только с малой его частью.
М. Кривошеев: Лично я вижу в этом проблему. Под именем сарматов в источниках могли скрываться абсолютно разные племена, которые даже к сарматскому миру не имели отношения. Есть целый ряд работ, которые пытаются в этом разобраться. Там предшественники сарматов, скажем, скифы, савроматы, фигурируют вплоть до Поздней Античности. Мы понимаем, что такого быть не могло. Сейчас сложно сказать, как писался тот или иной источник. Нужна очень глубокая проработка биографии автора, того, из чего, возможно, компилировался тот или иной источник. Этим занимается отдельное направление.
Археологам на этапе реконструкции событий, о которых говорится в источнике, приходится очень сложно. Мы пользуемся источником опосредованно через переводчика, который перевёл на русский язык. Там может быть написано «алан», а возможно под этим имелись в виду кавказские албанцы или сарматы. Поэтому эпизодические упоминания тех или иных племён кочевников отчасти вводят нас в заблуждение. Любые народы, которые вторгались на территорию империи, являлись враждебными и шли с войной. Соответственно, они описываются, как агрессивные, нарушающие спокойствие и представляющие угрозу.
М. Родин: Что такое сарматский мир? Когда он возник, какую территорию занимал, и насколько были разнообразны сообщества племён, которых мы называем сарматами?
М. Кривошеев: «Сарматы», наверное, абсолютно некорректное название для того мира. Потому что оно связано исключительно с одним эпизодом той эпохи. У нас был скифский мир, который растянулся от Северного Причерноморья до Сибири. Ему на смену в степях Восточной Европы и Приуралья приходят новые племена. В южном Приуралье постепенно зарождается новый «сарматский» мир. По мнению одних исследователей, он вызревает в недрах скифского, савроматского, южноприуральского мира. По мнению других – это были исключительно миграционные волны откуда-то с востока. Тем не менее, в конце IV – начале III в. до н.э. отмечается формирование нового погребального обряда, новой культуры, которая ядром своим связана с южноприуральскими памятниками и некими миграционными выплесками в сторону нижнего Дона. Эти процессы в активной фазе прекращаются из-за каких-то экологических изменений, которые современные исследователи связывают с III веком до н.э. С этим временем связано сильное замедление этногенетических процессов в степи.
После этого экологического перерыва III века до н.э. новая волна кочевников откуда-то с востока приводит к формированию раннесарматской культуры, которая безусловно генетически связана с сарматами южного Приуралья, прохоровского типа, который вырос в недрах савроматской культуры. В этот момент идёт экспансия на запад, охватывая практически всю ту территорию, которая на многие столетия будет связана с сарматским миром: от Зауралья до Дуная.
Здесь стоит упомянуть о специфике письменных источников и тех племён, которые были описаны в них. Во-первых, в источниках отображены события, связанные в первую очередь с контактами Рима с племенами, которые жили непосредственно на границе Римской империи, либо участвовали в столкновениях с ней. Это племена, которые проживали на территории Добруджи, Паннонии, Буджака, Северного Причерноморья, и те, которые ходили с грабительскими набегами в Переднюю Азию и Закавказье.
Это далеко не полная картина сарматского мира. Ведь кроме этих пограничных территорий были волго-донские степи, днепро-донские степи, южное Приуралье, где проживали сарматы, далёкие от контактов с цивилизованным миром, не завязанные напрямую на получение прибылей от тех грабительских набегов, которые были частью доходов кочевников в римских провинциях в Азии, в Подунавье, в Северном Причерноморье.
Я, проживая в Волгограде, с интересом читаю письменные источники. История, который рисуют нам античные авторы, немного не совпадает с археологической картиной, которую мы получаем в результате археологических исследований. Такое ощущение, что это два разных мира, не связанных между собой.
Если мы обратимся к вопросу вооружения, то большинство из того, что упоминают античные авторы, никогда не встречается в погребениях тех или иных сарматских культур, даже в самых богатых.
М. Родин: Что бы вы сказали о вооружении, которое встречается в археологии в раннесарматский период? Какие его особенности?
М. Кривошеев: Я буду говорить о специфике глубинных районов степи и тех регионов, которые примыкали к границам цивилизации.
Раннесарматский период характеризуется определённым набором клинкового вооружения. Это спектр клинков различной длины, начиная от 25 см и заканчивая мечами, превышающими длинной 1 метр. Навершие как правило антенновидное.
Ещё в студенческие годы мы удивлялись тому факту, что есть хорошо сохранившиеся клинки, которые невозможно взять в руку, чтобы мужская ладонь современного человека полностью поместилась между перекрестьем и навершием. Мизинец уходил куда-то между этими антеннками. До сих пор я не могу понять, как это делалось. То ли какой-то специальный хват был, то ли у сарматских воинов были более узкие ладони. Есть нормальные длинные рукояти, а есть такие странные.
Могли встречаться короткие клинки, которые условно принято называть кинжалами. Если они идут в паре, а такие случаи есть (их немного), то один условно выходит в категорию мечей, второй – кинжалов.
Начиная со II в. до н.э. и клинковое вооружение, и стрелы – всё связано с железом. В IV-III вв. до н.э., в т.н. прохоровский период, встречались и бронзовые наконечники стрел, и биметаллические клинки (комбинация железа и бронзы), и уже появились железные клинки и наконечники стрел. А во втором веке практически полностью доминируют железные наконечники, которые до этого в массе своей были бронзовыми.
В это же время у клинков появляется кольцевое навершие. Оно становится доминирующим на следующем этапе, после рубежа эр. Ничего практически не меняется. Тогда тоже были и кинжалы, и длинные мечи, которые нередко называют всадническими. Потому что на земле биться мечом длиной метр десять – метр двадцать невозможно. Но это очень сильное и эффективное оружие при рубке с коня.
В позднесарматское время очень резко меняется тип оружия, и все мечи утрачивают и перекрестье и навершие. При этом тоже есть длинные клинки около метра и короткие кинжалы.
О том, что это разные по назначению виды оружия, могут свидетельствовать их находки в одних комплексах, когда есть кинжал и длинный меч. И в позднесарматское время, после середины III в., иногда в тех же самых ножнах, появляются т.н. боевые ножи. Какой функционал был у этих ножей – сказать сложно. Но буквально зафиксированы in situ в погребениях под одной обмоткой с небольшим углом наличие кинжала и боевого ножа, рукояти которых нередко отделывались бронзовыми деталями. Это свидетельствует о том, что подобные ножи были в составе типовых наборов. Я склонен связывать подобные находки с погребениями профессиональных воинов.
М. Родин: Когда появилось знаменитое сарматское седло? Распространено ли оно в археологии? Или мы видим его только по изобразительным источникам?
М. Кривошеев: Как таковые сёдла не использовались. Есть упоминания IV века о том, что кочевники презирали использование потника и попоны на коне. В раннем железном веке наездники не использовали металлические стремена. Представляете себе искусство наездника, который мог удерживаться на коне либо вообще без стремян, либо с кожаными стременами? При этом в иконографии практически отсутствуют изображения даже кожаных стремян. С этим связана куча дискуссионных вопросов. В первую очередь о том, как кочевники управлялись в бою со своим конём, как они могли наносить удары пиками или копьями в условиях отсутствия стремян? А нам точно известно из письменных источников, что под ударами сарматской конницы, вооружённой копьями и пиками, не могли устоять римские легионы.
Ведущие наши исследователи в нескольких статьях попытались отразить разные точки зрения. На некоторых изображениях, которым приписывается изображение сарматов, в руках сарматских воинов находится пика или копьё. Расчёты показывают, что они могли достигать 4-4,5 м. Тут возник вопрос о сарматской посадке. Как может наездник, не имеющий опоры в стременах, наносить удар с коня копьём-контосом по противнику на ходу лошади, тем более держа его двумя руками? Разворот на три четверти корпусом, удерживаясь ногами за корпус коня, он должен был неминуемо вывалиться от удара об противника.
Пока эта дискуссия приутихла, каждый из её участников остался при своём. Но пресловутая сарматская посадка, при которой воин был вынужден бросить поводья и управлять конём во время боя либо голосом, либо ногами, вызывала восхищение и у современников сарматов, которые отмечали невероятную подготовленность сарматских коней и воинов. Сарматские лошадки были маленькими, неказистыми, но могли 7-8 дней беспрерывно скакать, оставляя за собой самых лучших коней империи. Подобные кони ценились в империи за выносливость и невероятную подготовку.
Как только кочевник отрывался от груди матери, он тут же взлетал на коня и больше с ним не расставался. После появления гуннов в степи у римского историка IV века Аммиана Марцеллина появляются строчки, где он говорит о том, что гунны считали недостойным себя спускаться с коня. Они всё делали на коне, в том числе и спали. Это, наверное, правомерно для всего мира кочевников того времени.
М. Родин: В книжке «Сарматские всадники» Симоненко приводит несколько изображений вроде как сарматских всадников с седлом. У них нет стремян, но есть высокая передняя и задняя лука, которая держит и помогает всаднику в управлении конём с копьём в двух руках.
М. Кривошеев: Многое из того, что нам указывает иконография, ни разу не встречено в археологии, даже намёком. Понятно, что часто мы не представляем себе, что находилось в погребении из органических материалов, которые до нас просто не доходят. А седло – это кожа и дерево. Тем не менее, даже намёка на это у нас нет. Либо это не входило в обрядовые нормы при погребении и никогда не клалось, может быть, в связи с тем, что это были очень дорогие предметы. Однако у нас есть много невероятно дорогих находок конской сбруи с золотом и отделкой камнями. И есть противоречивые этим изображениям упоминания о том, что кочевниками презирались сёдла.
Перейдём к вопросу о защитном вооружении. Есть масса изображений и упоминаний о т.н. латной коннице. Несколько авторов говорят нам о том, что чуть ли не всё сарматско-аланское воинство – облитые железом наездники и их кони. На колонне Траяна целая серия изображений алан, сарматов, которые можно связать с катафрактариями.
Я не знаю находок подобных доспехов в сарматском мире. Я занимаюсь позднесарматской культурой, знаю одно погребение, где найдено две чешуйки пластинчатого доспеха в южном Приуралье. Для среднесарматской культуры известно ещё одно погребение на нижнем Дону, в котором тоже намёк на пластинчатый доспех. Вот как бы и всё.
М. Родин: Насколько я понимаю, ещё встречаются чужие доспехи. Особенно в раннесарматский период.
М. Кривошеев: В раннесарматский период есть т.н. странные клады. С чем они связаны – тоже дискуссионный вопрос. Их находят не в погребениях, а либо в полых курганах, либо рядом с курганами. Это римские шлемы, либо сосуды, в которые сложена конская сбруя. Причём часто разномастная и явно не принадлежащая одному набору.
То, что кочевники этого времени делали подобные клады, тайники в глубинных районах степи, в первую очередь на правобережье Дона и в волго-донском междуречье, указывает на то, что эти шлемы поступали к кочевникам в волго-донские степи, и скорее всего с их носителями. Но сам обряд с созданием тайника с конской сбруей и деталями римского защитного доспеха пока остаётся загадкой. Потому что они вне контекста, связанного с погребальными памятниками. Хотя они вполне себе укладываются в раннесарматский период.
М. Родин: Получается, археология вообще не подтверждает сообщения об одоспешенных всадниках. Если и были, то единицы, скорее всего царь или его гвардия.
М. Кривошеев: Есть такая точка зрения, к которой я склоняюсь, хотя я в этом далеко не специалист: что искажения письменных источников связаны с тем, что какая-то часть сарматских воинских подразделений была одета в защитные доспехи. Может быть, доспехи были даже на конях. Но практически никто из тех, кто занимается этой темой, не говорит о наличии крупных подразделений катафрактариев. Скорее всего, это действительно были предводители и их ближайшая дружина. Исследователями приводится вполне разумный аргумент о том, что сарматы часто атаковали клином. И на острие этого клина были предводители, что вполне разумно для воинов того времени. Они, возможно, были отчасти покрыты металлическими доспехами. Успех этой тактики, страх перед ударом саратского клина приводил к тому, что это очень закрепилось в упоминании античных источников.
М. Родин: В книжке Симоненко есть прорисовка панциря из Грушевского могильника. Также упоминается станица Воздвиженская: там римский чешуйчатый панцирь, я так понимаю, заимствованный. Это то малое количество находок, про которые вы говорите?
М. Кривошеев: Это одна из тем, которая связана с вопросом о наличии профессиональных воинов в среде кочевников. Если мы сделаем географическую подборку находок самого яркого вооружения, в том числе защитного, и нередко связанного с импортами, заимствованиями из имперских вооружений, то окажется, что это пограничные территории.
Самое большое количество находок защитного вооружения связано с территорией Прикубанья. До середины III века на Кубани существовала колоссальная агломерация меотских племён, которая занималась земледелием. Кубань и сейчас житница России, такой она была и тогда. Только одна была проблема: им приходилось соседствовать с кочевниками. И вокруг находятся огромные могильники, которые километрами тянутся по грядам водоразделов, в которых нередко встречаются очень дорогие импортные изделия. Есть даже общее название для серии могильников: «Золотое кладбище» — настолько много там было импортных вещей, в том числе драгоценностей. Именно там в конце XIX века начались массовые раскопки в России. Именно оттуда пошли ниточки хронологических реперов для глубинных районов степи. Потому что там обнаружили большое количество импортов, которые хорошо датировались и соотносились с античными образцами. Там в городском могильнике существует серия комплексов, причём в одних могильниках, где похоронено большое количество мужчин с наборами вооружения. В находках есть свидетельства защитного вооружения.
Подобные находки могильников на периферии сарматского мира позволили моему коллеге Сергею Александровичу Яценко сделать предположение о наличии в сарматском мире неких дружинных формирований, которые связаны с профессиональными воинами. Он картографировал эти памятники, и обнаружил, что бóльшая часть памятников, где подавляющий процент воинских захоронений, связана с периферийными сарматскими территориями.
Идея о том, что на различных этапах в разных сарматских культурах появляются воинские формирования, которые можно назвать группами профессиональных воинов, получила поддержку. Дружины, мужские союзы – одно перерастает в другое. Мужские союзы нередко являлись основами миграций. Когда демографическая нагрузка возрастала, как правило её сбрасывали молодые мужчины-воины, которые уходили на поиски новых земель. И они приносили новые культурные компоненты, новые традиции на другие территории. Они связаны узами воинского этикета, общих правил поведения. Эта идея о мужских союзах имеет право на жизнь. Когда процессы этнокультурного формирования выходят на некую плоскость, подобные мужские союзы превращаются в союзы профессиональных воинов, непосредственно заточенных на выполнение воинских задач, в том числе за территориями, которые контролируются этим кругом кочевников.
И здесь мы снова возвращаемся к проблеме отражения в источниках реальной картины. Потому что на периферии, где профессиональные воинские коллективы ищут славы, захватывают добычу, законы войны немного отличаются от тех, которые существуют в глубинных районах, там, где устоявшиеся кочевья. Правила взаимоотношений между семьями, племенами, союзами племён там лучше регламентированы, там нет встрясок. Поэтому возможно, что источники описывают эти профессиональные воинские коллективы, которые, возможно, на периферии как раз формировали те могильники, о которых говорит Яценко. И они действительно являются отражением наличия неких профессиональных коллективов воинов. А когда мы смотрим глубинные районы степи – возможно, именно под этим углом стоит смотреть на несоответствие археологических источников письменным свидетельствам.
М. Родин: Насколько я понимаю, в позднесарматское время в глубинных районах сарматского мира немного меняется обряд погребения воинских курганов. Они становятся не такими пышными. Там нет золота. Мы просто видим вооружение. Но при этом погребение требует больше трудозатрат: глубже камеры.
М. Кривошеев: В середине II века позднесарматская культура приходит в готовом виде на территории Урала и волго-донских степей, и в основе мы видим сформировавшиеся где-то на стороне традиции, для которых характерна необязательность наличия дорогих вещей, по крайней мере в могилах. Я всё время подчёркиваю, что реальная жизнь отличается от того, что мы находим в погребениях. Но у нас нет больше ничего, на чём мы могли бы реконструировать реальную жизнь кочевников, кроме этнографии и материалов погребений. Потому что у сарматов никогда не было поселений. По крайней мере, они нами не найдены.
Но мир кочевников очень детерминирован природной средой и типом хозяйствования. Поэтому этнография нам в помощь. Ничего кроме экстенсивного разведения животных в голову прийти не может вплоть до прихода активных форм земледелия, когда Русь начала активно наступать на степь.
В позднесарматское время самые богатые комплексы действительно выглядят очень аскетично. Богатые – в смысле не наличия в них большого количества импортных вещей. В кочевой среде элементом престижа было то, что ты не можешь сделать своими руками. Это, как правило, украшения, посуда из золота, серебра в среднесарматское время. А в позднесарматское время почему-то практически исключительно из бронзы. Это импортные фибулы, небольшие украшения. В среднесарматской культуре пышность обряда иногда просто зашкаливает. В позднесарматской культуре богатых захоронений очень немного, и они выражены в первую очередь размерами могильных сооружений, хотя импортные вещи там тоже есть.
Мы в своё время с коллегой из Казахстана, с Яной Лукпановой, публиковали комплекс, который я назвал элитным, и потом мне коллеги говорили: «Ты зачем назвал элитным воинское погребение Южного Приуралья?» Я им говорю: «Почитайте!»
Позднесарматский комплекс, где могила превышала глубиной три метра от дневной поверхности, обширный подбой, для этого времени очень большая насыпь первоначальной высотой (нам удалось её реконструировать) два метра.
М. Родин: Что такое подбой?
М. Кривошеев: Это входная яма, в боковой стороне которой делалась камера, куда укладывался покойник и сопровождающие вещи. При нём лежал бронзовый котелок римского производства, набор вооружения, очень невыразительная узда – и всё.
Я сказал коллегам, что они не понимают контекста. Для позднесарматской культуры подобные курганы единичны по всей территории её гигантского распространения. Для того, чтобы создать такой курган, этот человек явно обладал какой-то властью, очень и очень неординарной. Мы с Яной предположили, что это был предводитель достаточно внушительного воинского подразделения. Обращаясь к аналогичным случаям и в южном Приуралье, и на нижнем Дону, мы приходим к выводу о наличии некой прослойки, которую Сергей Иванович Безуглов назвал «всаднический слой», который маркируют длинные мечи с интересной каменной гарнитурой, навершие меча из нефрита или халцедона, наличие каменных скоб, ярких элементов поясной гарнитуры, сделанных из серебра. А сам обряд ничего из себя не представляет.
Есть такой могильник на нижнем Дону: Новоалександровка. Там в одном кургане найдено два захоронения. Одно принадлежало женщине, второе – мужчине. В женском захоронении был обнаружен набор бронзовой посуды, изделия из золота, стекла, золотые серьги со вставками. В общем, у неё было много импортов. А рядом находилось мужское захоронение. Глубина – больше четырёх метров, гигантская камера подбоя. У него лежал меч, оселок и амфора. Всё.
Вот два политических центра позднесарматского мира, один в южном Приуралье, второй – на нижнем Дону, демонстрируют одни и те же критерии к воинским захоронениям. И таких примеров я могу много привести, где очень много внимания вооружению, ременной гарнитуре и очень мало атрибутов внешних: цацек, золотишка.
При этом есть погребения, которые мы можем связать с царским статусом. Там мужчина обязательно сопровождается вооружением: там и длинные мечи, и кинжалы, и импортные вещи, копья.
М. Родин: Выходит, есть элита, а есть воинское сословие. Оно не кичится богатством, а кичится своим статусом в чистом виде.
М. Кривошеев: Такое ощущение, что это корпоративная этика. У него явно есть возможность похоронить свою жену с очень дорогими вещами, которые, возможно, он приобрёл в бою. Но сам он будет похоронен только со своим оружием и небольшим набором вещей. Но в глубокой яме, которую мы традиционно связываем с отражением его статуса. В археологии, где погребальный памятник является основным источником, принято связывать количество трудозатрат на совершение погребения со статусом человека. Потому что иногда в кочевой степи нет вещей, которые могут отразить его статус. А здесь эти признаки были законсервированы сознательно. Скорее всего, воинские коллективы соблюдали эти традиции.
М. Родин: Даже в Египте по глубине шахты определяют знатность человека. Даже металлической штыковой лопаты не было, и рыть землю было большой проблемой.
Вы проводили исследование о травматичности среди сарматов и составляли статистику чтобы понять, насколько это было агрессивным обществом. На мой взгляд, данные получаются достаточно противоречивыми.
М. Кривошеев: Кочевники сарматского круга действительно были очень агрессивны. Обращаясь к источникам, вы видим, что это агрессивные, безжалостные люди, при этом очень доблестные. «Пылкие аланы» у Аммиана Марцеллина, «мечущие огромное копьё сарматы» и другие подобные внушительные эпитеты.
Археологи в содружестве с антропологами изучают костные останки, которые происходят из сарматских захоронений. Одним из направлений стала палеопатология. У нас в Волгограде есть специалисты в этой области. Эти исследования дают очень интересные результаты. Во-первых, методика позволяет выявить травматизм как в широком спектре, так и частных индивидов, и связать его с теми или иными прижизненными повреждениями.
Оказывается, что была нормальная для кочевников степень травматизма, которая наблюдается в различных культурах. Кроме позднесарматского времени, это середина II-IV вв. н.э. Для определённых выборок из некоторых могильников отмечаются очень высокие показатели.
Когда мы начинали работу, мы пришли к выводу о том, что эти кочевники были почему-то очень агрессивными. Когда мы ещё больше углубились, оказалось, что большинство травм имеют двоякую интерпретацию. Они могут быть связаны и с хозяйственно-бытовой деятельностью (кочевники постоянно на коне, это связано с постоянной скачкой, с падениями). Когда были получены те или иные травмы – зачастую не очень понятно. Ребёнок мог упасть – и эта травма отразится на всю оставшуюся жизнь, пока он не умрёт.
Но есть действительно очень яркие травмы, которые однозначно связаны с воинской деятельностью. Это разрубы мечом на костях верхнего плечевого пояса и черепе, от этих травм человек умер. Есть несмертельные травмы.
На основании этого в процессе исследования делаем вывод о том, что действительно поздние сарматы были достаточно агрессивны. Но бóльшая часть травм всё-таки носит хозяйственно-бытовой характер.
Очень интересный момент, который обнаружили коллеги-антропологи – высокая травматичность у женщин. На тех выборках, которые для позднесарматского времени были исследованы, обнаружился очень большой процент травматизма носовых костей и лицевых костей с левой стороны.
М. Родин: Под правшу, скажем так.
М. Кривошеев: Правильно. Было сделано логичное заключение, что кто-то их бил. Женщины вряд ли активно участвовали в воинской деятельности. Объяснить тенденцию травм с левой стороны падениями сложно. Хотя мы не исключаем некие обрядовые нормы, возможно, связанные с инициацией. Но напрашивается вывод о травмах, связанных с насилием в семье.
М. Родин: Сейчас находят скифские погребения женщин-воинов. Антропологи интерпретируют погребения как женские несмотря на то, что там оружие. Хотя исследователи говорили, что раньше, если видели оружие, сразу объявляли погребение мужским. С сарматами может так поменяться антропологическая ситуация? Можем ли мы находить женщин-воинов?
М. Кривошеев: По тем материалам, что я владею, я пока такой тенденции или спорных случаев не вижу. Субкультуры, выработанные в сарматском мире, во всех трёх культурах чётко укладываются в представление о роли женщины и мужчины в обществе. За исключением, может быть, каких-то нюансов. Но частные случаи наверняка могут быть. И однозначно стоять на позиции «быть не может, потому что не может» я, конечно, не буду.
М. Родин: Вывод из антропологических исследований такой: уровень бытового травматизма был высокий, и, судя по всему, уровень бытовой агрессии – тоже. Но при этом меньше, чем ожидалось, воинских травм: следов сабель, и т.д. Может ли быть это связано с плохой выборкой? Раньше для антропологии сохраняли только череп, а остальной скелет выкидывали, и мы просто не имеем данных о разрубах на руках, рёбрах и т.д.? Может ли в будущем измениться выборка, что повлияет на наш взгляд?
М. Кривошеев: Я думаю, да. Мы не придерживаемся какой-то парадигмы, которую сами себе выдумали. Источник нам что-то говорит – мы обязаны корректировать свои выводы. Прошу не забывать, что наше представление об устройстве того общества, как правило, будет неверным. Самым правильным будет обращение к этнографии.
М. Родин: То есть, есть шанс, что картина, которая сейчас в археологии отличается от данных письменных источников, со временем подтянется к ним, или наоборот, вырулит в совершенно другую сторону с появлением новых источников?
М. Кривошеев: Вы имеете в виду, по составу вооружения?
М. Родин: Да.
М. Кривошеев: Я не думаю. На данный момент раскопана достаточно репрезентативная выборка. И свидетельствам, которые мы видим в письменным источниках, даже на полпроцента нет подтверждений. Есть скорее исключения из статистических данных. А мы уже оперируем таким массивом материалов, который позволяет нам выстраивать статистические модели.
М. Родин: Правильно ли я понимаю, что в позднесарматское время копьё становится важной частью вооружения? Причём это большие, тяжёлые наконечники копий, которые нужны для таранного удара? То есть, видимо, не было сильно одоспешенных всадников, не было такой посадки, но какой-то тип таранного удара всё таки присутствовал в это время?
М. Кривошеев: Но опять мы сталкиваемся с проблемой источниковой базы. Хочется видеть, чтобы было так, как было описано. Но методика археологического исследования требует идти от материала. Не нужно забывать письменные источники, но подтягивать их за уши друг к другу не стоит. Для всего ареала распространения позднесарматской культуры мне известно всего 20 копий на больше чем тысячу учтённых комплексов. Много это или мало? Не знаю.
М. Родин: Я бы сказал, что мало. Значит, у меня сложилось ложное впечатление.
М. Кривошеев: А не везде так. К примеру, в позднесарматское время в верховьях Дона, другом периферийном районе сарматского мира, где лесные оседлые племена в лесостепной зоне вынуждены были мириться с кочевниками. Там существует ряд могильников, где чуть ли не в каждом погребении находится копьё. Такая локальная особенность. То ли сарматы осуществляли протекторат над этими лесными племенами, то ли вынуждены были защищаться от какой-то их тактики.
Подчеркну, что я всё время говорю о погребениях, а не о реальной жизни.
М. Родин: Почему мы думаем, что сарматы говорили на иранском, и что все реки со звукосочетанием «дн» называли ираноязычные племена?
М. Кривошеев: В том, что они говорили, скорее всего, на неких иранских наречиях, у специалистов нет сомнений. В представлении обывателей сложилось впечатление, что все кочевники евразийских степей – это тюркоязычные племена. И у многих вызывает дикое неприятие тезис о том, что до тюркоязычных кочевников здесь существовали ираноязычные.
Тем не менее за столетия изучения скифо-сарматской тематики мы чётко представляем себе, что они были осколком иранских групп племён. Потому что у нас есть, во-первых, имена представителей и скифского, и сарматского мира, которые чётко указывают на их иранское происхождение. Они зафиксированы и в источниках Северного Причерноморья. К примеру, во II-начале III в. н.э. отмечается целая серия имён граждан, которые совсем недавно появились в городе Танаис. На стелах, посвятительных надписях были греческие имена, и вдруг появляется целая серия имён, которые либо сами иранского происхождения, либо имена греческие, но отцы их носят иранские имена. Исследователи, которые занимаются этой проблемой, говорят, что, возможно, сарматы инкорпорировались в городскую среду Танаиса.
М. Родин: Мне кажется, эта программа несёт очень важный и полезный урок восприятия истории. Во-первых, не всем нарративным источникам нужно доверять: у кого-то глаза от страха слишком велики, или он хотел опорочить своего противника. Во-вторых, когда мы говорим про археологию, важно помнить момент времени. Археологическая культура меняется от столетия к столетию. И когда мы говорим о сарматах раннего периода – это совсем не то же, что сарматы позднего периода. Плюс нужно учитывать географию: сарматы на границе и сарматы внутри сарматского мира – это совершенно разные люди, совершенно разная война и совершенно разное отношение к погребению. Ещё нужно учитывать, что не всё, что мы находим в погребениях, относится к реальной жизни этого общества. Во-первых, это могут быть вотивные штуки, которые кладут только в погребение, а в нормальной жизни не используют, и наоборот: в нормальной жизни могут использовать оружие, предметы быта, которые никогда не попадут в могилу, потому что традиция не позволяет. И это тоже меняется во времени.
Вы можете стать подписчиком журнала Proshloe и поддержать наши проекты: https://proshloe.com/donate
© 2022 Родина слонов · Копирование материалов сайта без разрешения запрещено
Добавить комментарий