Леонид Вязов в «Родине слонов»

Возникла ли именьковская культура в результате миграций? Как археологи изучают динамику землепользования именьковцев и их предшественников? И как данные о ней сочетаются с данными об изменениях климата?

О том, как сформировалась именьковская культура, говорим с кандидатом исторических наук, заведующим Лабораторией междисциплинарных археологических исследований Института международных отношений Казанского федерального университета Леонидом Александровичем Вязовым.

Стенограмма эфира программы «Родина слонов» с кандидатом исторических наук, заведующим Лабораторией междисциплинарных археологических исследований Института международных отношений Казанского федерального университета Леонидом Александровичем Вязовым.

М. Родин: Пару месяцев назад мы говорили про именьковскую культуру, про которую чаще всего говорят, что это славяне, которые пришли на Волгу и здесь осели. И закончил эту программу ты фразой, которая уже стала мемом: «нет, не славяне, нет, не пришли, нет, не осели». Теперь нужно разобраться, как же сформировалась именьковская археологическая культура. И я думаю, это прекрасный повод поговорить о том, что вообще такое археологическая культура и как она формируется. Я так понимаю, в основном мы будем говорить на местном материале: про Волгу, Прикамье, и т.д.

Л. Вязов: Да, конечно. Если иллюстрировать этот вопрос, то я компетентен только в том материале, с которым непосредственно сам работал, т.е. в материале Поволжья, Среднего Поволжья, может быть, какой-то части Прикамья.

М. Родин: Про какую культуру и какое время мы будем говорить?

Л. Вязов: Разговор о сложении именьковской культуры определяет географические рамки. Это регион где-то от реки Суры на западе (современная Мордовия, Чувашия) до Уфы на востоке (территория современного Башкортостана). И в широтном направлении – от Предкамья, т.е. примерно от места расположения современной Казани, и до Самарской Луки на юге. Что касается хронологических рамок, то для понимания вопроса о формировании именьковской культуры нужно фактически говорить о второй и третьей четверти I тысячелетия. Т.е. приблизительно с 200 до 600 г. н.э.

М. Родин: Мы говорили о том, что именьковская археологическая культура – это сложный многокомпонентный комплекс. Как же он в итоге складывался? Если мы не можем сказать, что это была какая-то миграция, то как это происходило?

Л. Вязов: Все исследователи, которые занимались вопросом именьковской культуры, с самого начала, и об этом мы говорили в прошлый раз, явно видели, что эта культура нехарактерна для местного населения. И все, естественно, пытались найти истоки этого миграционного процесса: откуда это население приходит. На протяжении достаточно долгого периода изучения разные точки зрения выдвигались. Связывали и с тюрками, и с венграми, с финнами, славянами, балтами, с иранцами. Наверное, не осталось ни одной языковой группы в Восточной Европе, с которой бы не пытались связать именьковскую культуру.

И как раз то многообразие мнений, которое сложилось в вопросах о происхождении именьковской культуры, ясно показывает на проблему, с которой сталкиваются исследователи, которые пытаются найти эти истоки. Почему связывали с кем угодно? Потому что существовала точка зрения, вроде бы очевидная, что раз это население не местное, значит оно должно было возникнуть в результате миграции. Это население достаточно большое: около 800 памятников так или иначе можно связать. с именьковской культурой или близкими культурными группами по современным представлениям. Соответственно, если это население откуда-то пришло, оно должно было откуда-то уйти.

И все исследователи начинали искать истоки именьковского культурного комплекса в различных регионах Восточной Европы и даже за её пределами. Но поиски этих истоков не давали фактически результата. Потому что мыслилось, что вот должны быть какие-то признаки, характерные для именьковскеой культуры на той территории, откуда пришло население и её оставило. Эти признаки должны формироваться в какой-то комплекс и где-то в районе IV-V в. (в зависимости от мнения исследователя, когда происходит эта миграция) там, откуда приходит это население, должно, соответственно, что-то кончиться или что-то прекратиться, или исчезнуть какая-то группа памятников.

В этом направлении получалось, что самое логичное – связать именьковскую культуру с гибелью провинциальноримских культур предшествующего времени: пшеворской или черняховской. И получается, что тогда должны были прийти какие-то пшеворцы или черняховцы сюда на Волгу и сформировать именьковскую культуру. Вроде бы хорошо. Но возникала проблема поиска истоков именьковского культурного комплекса. И приходилось натягивать материал на эту предварительную гипотезу. И очень плохо это всё получалось. Потому что без натяжки истоки не находились.

Другие исследователи шли другим путём и говорили: давайте просто искать культурный комплекс, не важно, кто в этот момент перестал существовать, давайте просто найдём истоки именьковского культурного комплекса. Но и здесь начинались проблемы. Потому что отдельные элементы именьковского культурного комплекса, конечно, обнаруживаются в разных культурах. И можно найти их, в общем-то, где угодно. Есть ли в культурах, которые исследователи связывают с ираноязычным населением, какие-то элементы того, что мы находим у именьковцев? Да, конечно есть. Можно найти и в культурах, которые связываются с финским населением, тоже какие-то элементы комплекса, и т.д. Но в целом виде, в том виде, в котором мы наблюдаем именьковскую культуру в сложившемся виде, этого культурного комплекса мы не обнаруживаем нигде.

В конечном итоге вопрос так и подвис в воздухе. И истоки именьковской культуры сейчас вроде перестали искать, скромно замалчивая этот вопрос. Есть, конечно, стойкие товарищи, которые продолжают это делать, но они сталкиваются, в общем-то, с теми же проблемами, которые не позволили решить это раньше.

М. Родин: Тогда, наверное, нужно охарактеризовать, что такое именьковская культура.

Л. Вязов: Дело в том, что в этом вопросе и заложены новые направления, новые возможности решения проблемы формирования именьковской культуры. Потому что на протяжении, наверное, последних 20-30 лет развивается понимание всей этой проблематики именно по пути выделения каких-то хронологических или локальных групп в огромной массе этого населения. Об этом написано уже достаточно много работ.

Весь этот массив в 800 памятников когда-то были выделены по сути дела по одному признаку: по наличию в большом количестве на поселенческих памятниках лепной керамики, плоскодонной, с шамотом, не орнаментированной. И могильники, которые оставлены по обряду кремации. Вот два основных признака, по которым эти 800 памятников объединялись.

Дело в том, что если начать ковырять весь этот массив памятников, оказывается, что можно выделить хронологические и территориальные группы внутри этого массива. Исследователи отмечали и раньше наличие каких-то локальных вариантов (кто-то отмечал, кто-то говорил, что наоборот культура единообразна).

Но в целом здесь огромная заслуга Дмитрия Алексеевича Сташенкова, который предложил выделить группу памятников, расположенных на севере Самарской области и на юге Республики Татарстан в поречье реки Большой Черемшан, в отдельный культурный тип. Сделал он это по результатам своих раскопок. По первым исследованным памятникам он назвал его типом Сиделькино-Тимяшево. А затем в поисках истоков этого конкретного культурного типа он обратился к материалам киевской археологической культуры, которую большинство исследователей связывает с одним из ранних этапов славянского этногенеза. Считается, что какая-то группа балтского языкового массива постепенно стала обособляться от остальных групп и какая-то её часть потом стала славянами. Как раз на базе материалов памятников бассейна реки Черемшан была выделена группа, которую можно связать с киевской культурой.

Ещё на самых ранних этапах исследования были выделены в отдельную группу материалы типа городища Лбище на Самарской Луке. Это сделали ещё Александр Васильевич Расторопов и Галина Ивановна Матвеева, которая осмыслила Лбище (она сомневалась и меняла свою точку зрения) то ли как ранний этап именьковской культуры, то ли как этап предименьковский, т.е. этап, предшествовавший формированию именьковской культуры.

Последние наши исследования расширяют спектр этих памятников. Подобные материалы выделил Руденко. Последние раскопки Антона Лыганова в восточных районах Татарстана тоже дают такие же результаты. Те же самые результаты мы получили в ходе наших работ совестно с Колей Мясниковым в Чувашии в Посурье.

Получается, что в конце II-IV вв. н.э. именьковскому населению на всей практически территории Среднего Поволжья предшествовали различные другие группы населения, которые в целом близки киевской археологической культуре. Но, в отличие от более позднего именьковского массива, они намного более разношерстны. Т.е. мы не можем сказать, что это была одна культура. Вот была, скажем, киевская культура на территории Среднего Поволжья, потом она прекратилась, потом возникла именьковская. Такого нет.

М. Родин: То есть то самое «славяне пришли и сели».

Л. Вязов: Да. Вот этого «славяне пришли и сели» нет. Т.е. есть масса отдельных групп памятников, которые в чём-то близки между собой и в чём-то близки последующему именьковскому населению. Но они не единообразны. Те признаки, по которым мы их выделяем, скорее носят хронологический характер, чем культурный. И наконец есть сама масса именьковских памятников, которые датируются чуть позже и имеют несколько другой набор признаков.

Чем всё это отличается более конкретно? Памятники второй четверти I тысячелетия, III-IV вв., во-первых, как это вообще характерно для памятников киевской культуры, расположены достаточно низко над водой. Т.е. на первых террасах, или вообще на высоких поймах. Или вообще в поймах. Сейчас многие из этих мест заливаются в половодье. Во-вторых, население, которое осваивало эти памятники, строило очень слабо углублённые постройки. Плотность этих построек на поселениях невелика. Т.е. это были достаточно лёгкие сооружения, причём которые раз за разом забрасывались и возобновлялись вновь. Очень хорошие материалы по этому поводу были получены Данилой Серых на раскопках в районе бывшего города Куйбышева. Жилище стоит, какое-то время оно существует, после этого забрасывается, и на этом месте через какое-то время возникает новое жилище. Вот типичная картинка. Причём и то, и другое сооружение довольно лёгкое, без капитальных конструкций. Это население не знает городищ. Мы не знаем городищ в Среднем Поволжье за исключением городища Лбище. Мы не знаем городищ в Среднем Поволжье, которые бы датировались IV в.

М. Родин: Т.е. укреплённых поселений не строили.

Л. Вязов: Для этого периода – нет. Все укреплённые поселения относятся к более поздним периодам.

Что характеризует это население в хозяйственном комплексе? По-видимому, они занимались каким-то земледелием и каким-то животноводством. Причём это было классическое домашнее животноводство. Т.е. мясо они получали из домашнего скота. Там у них достаточно много костей мелкого рогатого скота, много коров, меньше лошадей, свиней относительно более поздних памятников достаточно мало.

В наборе земледельческих орудий у них есть серпы, но нет ни наральников, ни жерновов. Т.е. это какое-то ограниченное земледелие. Хотя зёрна мы вроде как начинаем находить. Они говорят о земледелии, может быть, пойменном, подсечном вероятно. Тут сложно пока сказать: у нас недостаточно данных. Но это всё равно какое-то ограниченное земледелие. Т.е. они опирались в своём жизнеобеспечении скорее всего в первую очередь на животноводство. Такое складывается впечатление.

И где-то в V в. ситуация меняется. Эти все группы начинают потихонечку исчезать. Возможно, какие-то из них существуют дальше – мы пока не знаем, потому что нужны новые работы. И на смену им приходят собственно именьковские памятники. Как это отмечалось раньше исследователями, где-то с V в. Мы сейчас, наверное, можем уточнить датировку ближе к середине V в. Приходит совершенно другой культурный комплекс. Это группы поселений с городищами в центре с большим количеством сооружений, с большим количеством жилищ на поселениях, с огромным количеством керамического материала, который находится в культурных слоях, с плотной застройкой на этих поселениях, с другим набором сельскохозяйственных орудий. Здесь есть не только серпы, но и наральники, жернова, что говорит о развитом земледелии. То же самое касается и изменений в животноводстве. В остеологических спектрах, которые характеризуют животноводство, появляется большое количество костей диких животных. Т.е. много мяса они начинают употреблять за счёт охоты, а не за счёт разведения своей скотины.

Меняется топография поселений. Поселения «взлетают» на верхние террасы, на мысы между оврагами, на «лбы» между ручьями, водотоками. Осваиваются те земли, которые мы бы сейчас назвали неудобьями. Изрезанные, с сильно расчленённым рельефом, где много склонов, каких-то изгибов рельефа. Т.е. много разных рельефных форм. Меняется и ситуация с керамикой. Но, я думаю, это уже такие чисто археологические детали. Т.е. меняется керамический комплекс.

И в целом мы видим достаточно серьёзные, значимые изменения. Нельзя сказать, что эти изменения не видели раньше. Галина Ивановна Матвеева, которая этот вопрос изучала всю свою жизнь, как раз видела этот переход V в. и считала его причиной миграцию. Она выделяла целую серию таких миграций. Она говорила, что на первом этапе, ещё во II в., приходит население типа Славкино, потом в III-IV в. приходит население типа Лбище, а в третий раз где-то в V в. приходит уже население собственно именьковское и оставляет основную массу памятников.

Т.е. получалась такая картинка, что сначала выслали каких-то скаутов, они отчитались, что жить можно.

М. Родин: С запада на восток имеется в виду.

Л. Вязов: Да. И когда запахло жареным в Центральной Европе, народ разложил перед собой карту и стал думать, куда бежать. Давайте бежать туда, там, говорят, неплохо.

М. Родин: Мы говорим про эпоху Великого переселения народов, и там неспокойно.

Л. Вязов: В конце IV в. приходят гунны и действительно начинается полный бардак по всей лесостепи. И действительно население там как-то перемещается и бежит.

И вроде как получалась более-менее складная картина. С тем только исключением, что ну нет источника этой миграции. Т.е. если это серия миграций, то мы видим, откуда может прийти это население II-III-IV вв. Т.е. мы видим эти истоки. А вот для именьковской культуры, для основной массы этого населения, мы никаких истоков не видим. Мы понимаем, откуда берутся ранние памятники. Вот киевская культура может выступить исходным регионом миграции. Но эта миграция происходила в явно ограниченном масштабе. Потому что памятников этого времени всё таки меньше. Эту миграцию можно себе представить, прослеживается путь, по которому проходили мигранты. Есть позднезарубинецкие памятники в Саратовской области, которые Анатолий Анатольевич Хреков копает. Есть какие-то промежуточные пункты, можно наметить там в лесостепной зоне, в Подонье есть близкий материал. Т.е. это всё как-то выстраивается, этот маршрут мы можем построить.

Но собственно именьковская миграция середины V в. просто как чёрт из табакерки выпрыгивает. Не видим мы её истоков. Мы гипотетически реконструируем, но гипотетически можно реконструировать всё, что угодно. И механизм формирования именьковской культуры остаётся всё-таки загадочным. Потому что до последнего времени мы совершенно не могли его объяснить. И народ предпочёл тихо обходить эту проблему. Потому что явно с 90-х гг. споры стали бесплодны. Это был спор «что есть палка: безначальная или бесконечная?»

Нам кажется сейчас, что мы нащупали решение этой проблемы как раз на том пути выделения каких-то локальных вариантов и работы с тем материалом, с которым мы встречаемся в Среднем Поволжье.

М. Родин: Получается, раньше мы думали, что есть какой-то путь миграции и именьковская культура переселялась сюда. Была какая-то предименьковская волна мигрантов, которые пришли, пожили, поняли, что нормально, и когда запахло жареным в Восточной Европе, они пришли сюда на Волгу. Но мы не видим в археологии проторенной дороги. Как же возникла именьковская культура и какие факторы повлияли на это?

Л. Вязов: Один из аргументов против миграции состоит в том, что в последнее время Дмитрию Алексеевичу Сташенкову удалось выявить ранний пласт памятников именьковской культуры на Самарской Луке, и датировки этого пласта синхронны тем датам, которые мы знаем по памятникам киевского круга, по памятникам типа Сиделькино-Тимяшево, памятникам в Посурье, и т.д.

Т.е. получается, что именьковское население появилось примерно одновременно с тем населением, которое мы характеризуем, как население киевского круга. Получается, что одной из групп населения Среднего Поволжья на момент 200-300 гг. н.э. уже была именьковская группа. Но она не была, по-видимому самой массовой. Но все признаки именьковского культурного комплекса у неё, в общем-то, присутствуют. Наральники пока не найдены. Но и серпы, и жернова, в отличие от всех остальных групп, есть, и археозоологический спектр характерен скорее для Именьково, чем для памятников другого круга. Т.е. они более близкие к классическому этапу именьковской культуры, чем к синхронным им памятникам киевского типа.

Как это можно объяснить? Понятно, что какая-то миграция была. Не было массовой миграции. Миграция была в первую очередь во второй четверти I тысячелетия. Миграция в V в., возможно, тоже была. Но, опять же, не массовая.

Т.е. мы не можем сформировать именьковскую культуру в результате массового переселения. Видимо, она всё-таки формировалась в основном из местного населения, из того населения, которое уже существовало в регионе. Объяснить появление огромного количества этих памятников приходом неких новых групп на данный момент не получается.

Хорошо, миграции не было. А как же так получилось? Ведь мы в V-VI вв. видим удивительно единообразную картину на территории всего Среднего Поволжья. И в этой единообразной картине мы видим древности собственно именьковские: городища, насыщенные постройками слои селищных памятников, мы видим потребление населения, ориентированное на добычу значительной части мясной пищи путём охоты, высокую топографию поселений на мысах, на неудобьях, на берегах оврагов. Как сформировался, откуда взялся этот комплекс, если не было какой-то массовой миграции? Ещё раз подчеркну, что какая-то миграция, вероятнее всего, была. Потому что кто-то же должен был принести эти навыки на территорию региона. Просто это было, во-первых, не очень большое количество людей, а во-вторых они сюда пришли и взаимодействовали уже с местными. Т.е. это не формирование именьковской культуры. Это, если хотите, формирование развитого этапа именьковской культуры, когда определённая трансформация культурного комплекса происходит, но в целом его основы уже существовали в регионе к этому моменту.

Таким образом, нужна новая концепция, которая бы объясняла формирование этого культурного единообразия по всей территории Среднего Поволжья немиграционным путём. И в последнее время, как нам кажется, мы нащупали пути, в которых нам следует продолжать исследования, чтобы решить этот вопрос.

На мысль о том, как это происходило, нас натолкнули исследования последних лет, когда мы работаем над выявлением систем землепользования, по выявлению различных традиций обработки земли, вообще использования окружающего пространства зон хозяйственного освоения поселений комплексом методов, включающим в себя не только собственно археологические исследования, но и палеопочвоведческие исследования, данные палинологии, данные анализа фитолитов, которые дают представления о состоянии окружающей среды и о характере её изменений под антропогенным воздействием. В целом, наверное, правильным будет назвать это направление исследований изучением динамики землепользования, или изучением истории землепользования, как больше принято в российской школе. Эти исследования проводятся совместно с коллегами из Москвы, из США, из Канады. В целом начало этих исследований положили работы Елены Викторовны Пономаренко из Оттавского университета. Методы палеоэкологических исследований, которые она применяет, как раз и позволили нам выявить некие новые данные.

Что мы выяснили? Благодаря этим исследованиям мы обнаружили слои, которые можно охарактеризовать, как сформировавшиеся в результате подсечно-огневого земледелия.

М. Родин: Подсечно-огневое земледелие – это не когда ты постоянно сидишь на земле, а приходишь, сводишь лес, его вырубаешь, сжигаешь, там засеваешь, собираешь какой-то урожай и через какое-то количество лет тебе нужно уходить и новый участок осваивать.

Л. Вязов: Да, в общем и целом так. Вообще, подсечно-огневое земледелие – это система земледелия, которая успешно существовала и существует на очень широком временном промежутке. И сейчас в тропических странах оно активно применяется. Что касается умеренного пояса Евразии, то сейчас, конечно, оно практически не применяется в сельском хозяйстве, но ещё 200 лет назад русские крестьяне не мыслили своего хозяйства без подсек.

По-видимому для именьковцев подсеки были основой их хозяйственных системы. С одной стороны, этот вывод совершенно парадоксален и резко противоречит тому, что мы думали об именьковцах раньше.

С чего мы взяли, что это подсека? Целый ряд палеопочвенных факторов об этом говорит. В их числе специфическая картина формирования этих слоёв, наличие фрагментов угля в почве, причём в определённом состоянии. Т.е. угольки там окатанные и в известковой корочке, которая образуется вероятно в результате перемешивания золистого слоя, образовавшегося после подсеки человеком перед посевом, бороной или ралом. Специфические виды насекомых, которые живут именно на таких гарях, послепожарных участках леса. Специфический набор фитолитных и пыльцевых признаков, когда мы видим сочетание фитолитов культурных злаков и пыльцы растений лесных биоценозов.

Этот признак зафиксирован широко последними работами. Сейчас как раз мы планируем серию публикаций и докладов на конференциях по этому поводу. Следите за тюменской конференцией «Экология древних и традиционных обществ», где мы как раз по этому поводу собираем сейчас секцию.

Сейчас по всей Восточной Европе мы выявляем то в одном, то в другом месте эти подсечные горизонты, которые относятся к разным эпохам. И Среднее Поволжье – один из примеров того. Здесь с именьковской культурой как раз связаны эти слои. 

М. Родин: Получается, мы уходим от классической археологии. Т.е. мы не просто копаем поселения, видим там какие-то предметы быта, ещё что-то. Мы можем восстановить округу. Понимаем, как они использовали вокруг территорию, как они вели сельское хозяйство. О чём нам это говорит? Что уникального в том, что они такое хозяйство вели?

Л. Вязов: Я уже сказал, что вывод парадоксальный. Почему? Всегда считали, что именьковское население – это пашенные земледельцы. Потому что очень много наральников. Т.е. железных наконечников рал, пахотных орудий, которые использовались для обработки почвы. По количеству наральников именьковская культура – лидер в Восточной Европе. Больше наральников, чем у Именьково, только в черняховской культуре, но там и сама территория, и количество памятников намного больше: около 40 в черняховской культуре, около 30-ти – в именьковской. Ни в одной другой культуре второй-третьей четверти I тысячелетия такого количества пахотных орудий нет, включая центральноевропейские культуры.

М. Родин: И как же это сочетается с тем, что они вели подсечно-огневое земледелие?

Л. Вязов: Оказалось, что эти подсечные слои двух видов. Есть подсека более низкоорганизованная, когда, по-видимому, вообще не используется никаких орудий для обработки подсечных участков. А есть более высокоорганизованная, где подсечные участки впоследствии обрабатываются ралом. И здесь этот момент имеет принципиальное значение. Потому что такая техника землепользования позволяет с одной стороны продлить срок использования подсек до нескольких лет, до, может быть, пяти-семи лет, когда один и тот же участок используется. Больше нельзя, потому что зарастает сорняком. Во-вторых, эта технология позволяет эффективно использовать лесные пространства, эффективно осваивать под земледелие залесённые пространства.

Не только, видимо, для именьковской культуры характерна такая система землепользования, такая технология обработки почвы. И вообще для эпохи Великого переселения мы её встречаем то здесь, то там. Это может быть поводом для отдельного разговора о том, что же стояло за Великим переселением. Но это отдельная тема, о которой мы можем поговорить, если будет интересно. А сейчас, говоря об именьковской культуре, нужно в первую очередь констатировать, что подсека с последующей подпашкой, по-видимому, была экономическим базисом для именьковского населения.

М. Родин: Что нам это говорит о том, как сформировалась эта культура и какие выводы мы можем из этого сделать?

Л. Вязов: Для того, чтобы ответить на этот вопрос, мы должны обратиться к ещё одной составляющей всех этих сложных процессов взаимодействия, а именно к состоянию окружающей среды и изменениям в ней, которые происходили в эпоху формирования именьковской культуры.

Дело в том, что по целому ряду признаков на целом ряде территорий для середины V в. фиксируется изменение климатических условий в Восточной Европе, которое проявлялось в похолодании и, по-видимому, в повышении степени влажности климата.

Что это значит для территории Среднего Поволжья? Если мы сделаем климат более холодным и влажным, то, во-первых, поймы рек будут заливаться. Во-вторых, сократится вегетативный цикл. И попытка использовать поймы рек под земледелие будет обречена на неудачу. Если вы там попробуете пахать, то просто всё сгниёт и не созреет. В этой ситуации, если у вас хозяйство ориентировано на использовании низких участков под земледельческое освоение, то, скорее всего, вы будете испытывать большие трудности.

Наоборот, в условиях влажного и холодного климата гораздо более эффективными становятся те системы хозяйства, которые ориентированы на использование высоких участков. А это как раз подсека, потому что для подсеки нужно выбирать участки высоких берегов рек, оврагов, где всё хорошо продувается и прогревается Солнцем. Это совершенно иная топография. Кстати, очень хорошо согласуется с топографией именьковских поселений развитого этапа, когда они занимают берега, мысы, участки между оврагами, и т.д.

Что у нас получается? Масса отдельных культурных групп существует на территории Среднего Поволжья на протяжении III-IV вв. Эти культурные группы в целом осваивают в основном низкие участки: высокие поймы, первые надпойменные террасы. Т.е. приурочены к этим достаточно влажным территориям. Это эффективно работает в римское время, когда климат сухой и тёплый, и эти действительно очень плодородные участки представляют собой прекрасные территории для хозяйственного освоения. Но в условиях, когда климат меняется, эти участки становятся либо совсем непригодными для освоения, либо нужно что-то придумывать, как-то диверсифицировать хозяйственную систему.

Соответственно, если мы видим эти климатические изменения, вероятнее всего они во всяком случае в какой-то степени фрустрировали это население. Мы видим, что культурных групп много, они ведут разные системы хозяйствования. Лбище и памятники киевского типа – там очень сильно различающиеся системы хозяйствования. И изначальное именьковское население, даже раннеименьковских памятников, связано с использованием подсечной системы.

По-видимому, в условиях изменения состояния окружающей среды местное население было вынуждено либо менять свою хозяйственную систему, либо каким-то образом приспосабливаться к этим изменениям, либо просто покидать эти места обитания. И, скорее всего, просто та группа населения, которая использовала наиболее удобную для холодного и влажного климата, для освоения лесных пространств технологию ведения хозяйства, внезапно в середине V в. оказалась существенно более успешной, чем все остальные группы, жившие в Среднем Поволжье.

Учтите, что подсечная система земледелия требует постоянных перемещений населения. Ну, они все перемещались. Это нормальное было для них явление. Но именно в условиях быстрого перемещения населения все группы должны были достаточно тесно взаимодействовать. А в условиях, когда у вас есть одна эффективная и несколько менее эффективных групп, понятное дело, что эта более эффективная, более приспособленная к текущим климатическим условиям группа станет преобладать и в разрезе культурного влияния. Т.е., грубо говоря, у них больше людей, более гибкая, соответствующая времени хозяйственная система, они меньше голодают, меньше умирают. Девушкам лучше выходить замуж за них, потому что они в большей степени гарантированы от всяких экономических неурядиц. Кроме того, по-видимому играла роль и общая нестабильность исторической ситуации, связанная с гуннским временем. Но, по-видимому, они же оказались более эффективными с точки зрения борьбы с внешними угрозами. Потому что они сидят на верхних террасах, там удобно строить городища (в пойме городища строить негде). Соответственно, они же оказались более эффективны с точки зрения военной безопасности. Они более многочисленны, соответственно они могут себя защитить от внешних угроз. Эта система хозяйствования позволяет концентрировать больше населения в одном и том же месте, потому что они используют подпашку, которая позволяет более долгое время существовать на одном месте. Это то, чего у других групп населения того времени не было.

И если посмотреть на ситуацию в этом ключе, то получается, что наиболее вероятная объясняющая модель для эпохи формирования именьковской культуры – это модель, при которой раннеименьковская группа населения распространяет свои культурные навыки на все остальные группы населения, или ассимилирует, если хотите, их в культурном плане. Это распространение происходит очень быстро в силу высокой степени мобильности населения в условиях ведения подсечного хозяйства, и сопровождается демографическим взрывом. Потому что именно в этих конкретных условиях их система землепользования становится исключительно эффективной. 

М. Родин: Получается, меняется среда, и начинают между собой конкурировать разные виды ведения хозяйства. И тот, который оказывается эффективным, распространяется. Это население размножается быстрее. Оно или заполняет собой всё, или ассимилирует окружающие культуры. И за счёт этого происходит такой взрыв и появляется в широком смысле именьковская археологическая культура.

Л. Вязов: Да, примерно так. Конечно, масштаб взрыва немного преувеличен, потому что памятники не одновременные. Что опять же объясняется подсечной системой хозяйствования. Мы сейчас знаем около ста групп памятников с городищами, которые относятся к именьковской культуре. Если мы будем считать, что треть из них одновременная, тридцать групп с городищами – это будет примерно тот объём, тот масштаб процесса, который мы наблюдаем. Т.е. все те группы, которые существовали на этой территории, вошли в состав формирующейся именьковской культуры и переняли основные черты именьковского культурного комплекса. Понятное дело, что на разных территориях в этих группах будут свои особенности. Потому что субстратный состав предшествующих групп был разный.

М. Родин: Более славянский.

Л. Вязов: Я вообще не очень бы хотел использовать тут этнические категории.

Соответственно получается, что в разных группах на разных территориях развития именьковской культуры мы должны видеть субстратные особенности. В принципе, они есть. На Самарской Луке достаточно чётко фиксируются особенности керамического комплекса, там больше лощёной посуды. Возможно, это связано с каким-то лбищенским населением, может быть, нет – это надо изучать отдельно. Троицко-уральская группа явно несёт на себе следы киевского присутствия. Северо-западные именьковские группы тоже чуть отличаются.

М. Родин: Т.е. везде какие-то локальные варианты.

Получается, мы в этой схеме видим, что возникновение именьковской археологической культуры, и как вообще, видимо, других культур, это вообще не про этнос, не про язык. Это про систему хозяйствования, которая оказывается эффективной и заполоняет собой всё вокруг. А внутри этой археологической культуры могут оказываться люди разных этносов, говорящие на разных языках, и т.д.

Л. Вязов: Во всяком случае, мы должны принимать во внимание возможность существования такого варианта. Я не готов заявить, что везде и всегда этот процесс происходит так. Но общность археологической культуры обусловлена коммуникацией людей, вызванной какими-то причинами: историческими, этническими, социальными или какими-то ещё. В данном конкретном случае, который мы разбираем, как мне кажется, большее значение имело именно хозяйственное единообразие, распространение новых технологий хозяйства в условиях меняющейся среды, чем какие-то этнические процессы.

Хотя и с этносом это тоже в какой-то степени, наверное, было завязано. Во всяком случае известно, что те самые заимствования в языках прикамских финнов, которые позволяют лингвистам говорить о существовании здесь балто-славянского населения, связаны с подсечной системой земледелия. В удмуртском языке было заимствовано славянское слово, которое звучало как «ляд» или «лядина», обозначающее как раз подсечный участок. Оно индоевропейского происхождения и однокоренное с английским словом «land».