Светлана Лучицкая в «Родине слонов»

Почему люди, стоявшие на пути Саладина к вершинам власти, умирали так вовремя? Правда ли, что Саладин был великодушен к жителям захваченного Иерусалима? И когда он стал христианским рыцарем?

Говорим об образе Саладина, который сложился в европейской культуре, с доктором исторических наук, руководителем Центра исторической антропологии ИВИ РАН Светланой Игоревной Лучицкой.

Стенограмма эфира программы «Родина слонов» с доктором исторических наук, руководителем Центра исторической антропологии ИВИ РАН Светланой Игоревной Лучицкой.

М. Родин: Сегодня мы будем говорить об одном из самых известных курдов в мировой истории, которого звали Юсуф ибн Айюб, он же Салах ад-Дин, он же Саладин в европейской и российской традиции. Мы даже будем говорить не столько про его жизнь, сколько о мифе, который потом сложился вокруг этого человека, и попытаемся разобраться в том, как, и, главное, почему мусульманский правитель стал героем европейского эпоса и одним из воплощений идеального рыцаря.

Кто такой Саладин, когда он правил и какие основные вехи в его жизни мы можем отметить?

С. Лучицкая: Очень трудно говорить о Саладине в отрыве от контекста политической истории. Потому что он – совершенно уникальная фигура и через него прошли токи политической истории мусульманского востока. Поэтому чтобы о нём рассказать, придётся обратиться к контексту и к той ситуации на Ближнем Востоке, которая имела место быть в период его жизни и правления.

Он родился в 1137 г. на севере Ирака, в Тикрите. Это период, когда на Ближнем Востоке уже правили крестоносцы. Для того, чтобы представить себе, в чём заслуги Саладина, что он сделал для мусульман, мы должны посмотреть на Ближний Восток в целом.

В это время здесь в общем господствовали две силы: шииты и сунниты. Шла постоянная борьба шиитов против суннитов. Шиитским был фатимидский Египет со столицей в Каире, где правил фатимидский халиф. А суннитами были турки-сельджуки, которые пришли сюда из Центральной Азии. Они завоевали Сирию, Палестину, Ливан, воспользовавшись слабостью Аббасидского халифата, и потом приняли ислам в суннитской версии. И они правили здесь как слуги багдадского халифа. Когда пришли крестоносцы, сельджукская империя как раз распадалась и шла постоянная династическая грызня. Все местные правители, будь то в Алеппо, в Дамаске, все были родственниками, членами большого клана.

Поэтому мусульмане переживали период раздробленности. Этот фактор умело использовали крестоносцы, которые очень быстро завоевали многие города и крепости и смогли на этих землях основать свои государства, главным из которых стало Иерусалимское королевство.

Поначалу сопротивление крестоносцам было довольно слабым. Мы даже не знаем никаких откликов на эти события. Но постепенно идеи вооружённой борьбы стали прокладывать себе дорогу. И тут можно вспомнить об суннитском учёном ал-Сулами из мечети Дамаска, который первый, наверное, призвал мусульман к священной борьбе против крестоносцев. Он написал трактат, «Книгу джихада», в которой он хорошо показал, что на самом деле крестоносцы – это очень надолго, что мусульманско-христианский конфликт идёт не только на Ближнем Востоке: он есть и на мусульманской Сицилии, он есть и в Испании. И ал-Сулами призывал к джихаду. Но надо понимать, что джихад для мусульман – это не только военная деятельность. Это также усердие на пути к Аллаху. Т.е. это благочестивое поведение. И ал-Сулами говорил о таком внутреннем джихаде, который тоже необходим для ведения священной войны.

Поначалу его призывы никакого отклика не получали. Но спорадически происходили какие-то восстания, и в результате было довольно много беженцев из Иерусалимского королевства. Эти беженцы оседали в Алеппо и Дамаске. И там возникло как бы лобби джихада. И люди, заинтересованные в борьбе против крестоносцев, стали искать лидера. И в какой-то момент они его нашли. Таким первым серьёзным лидером стал некий турок-сельджук, сельджукский военачальник Занги, который правил в Мосуле и Алеппо и стал основателем династии Зангидов, с которой будет очень тесно связана вся семья Саладина. И его отец, и его дядя Ширкух, и сам Саладин.

Занги стал первым сельджукским правителем, который стал использовать идею джихада для борьбы с крестоносцами. Он пытался объединить Сирию и Месопотамию, завоевать Дамаск. Но он был первым правителем, который нанёс крестоносцам довольно решительное поражение. Это была битва 1144 г., во время которой он взял Эдессу, графство крестоносцев. Это событие послужило поводом для Второго крестового похода. При этом Занги не только сражался против крестоносцев, но занимался и духовной деятельностью. Он возрождал медресе, создавал ханаки (суфийские обители). То есть идеи, которые прозвучали в трактате ал-Сулами, начали постепенно претворяться в жизнь.

Дело джихада продолжил сын Занги, Нур ад-Дин, который тоже вёл войну против крестоносцев, и которому удалось присоединить Дамаск. Надо сказать, что в это время семья Саладина уже оказалась при дворе Дамаска. И Нур ад-Дину удалось сделать этот город настоящим мусульманским интеллектуальным центром. Там жило очень много теологов, учёных. Они занимались изучением Корана, собирали хадисы о джихаде. В общем, там ковались планы исламского единства. Поскольку Нур ад-Дин объединил Дамаск и Алеппо, объединил Сирию, закономерно встал вопрос о завоевании Египта.

 Здесь есть такая проблема: когда мы рассматриваем деятельность Зангидов, то создаётся ложное впечатление, что они так передавали знамя джихада из рук в руки, и волна джихада постепенно постоянно нарастала. Но на самом деле всё было намного сложнее, потому что зачастую они столько же времени тратили на борьбу со своими единоверцами, сколько они тратили на борьбу с крестоносцами.

Нур ад-Дин объединил Сирию и пытался присоединить к Сирии Египет. Но на самом деле эти его шаги представляли серьёзную угрозу для крестоносцев, потому что объединение Сирии и Египта могло создать такое мощное государство, которое бы противостояло крестоносцам.

М. Родин: Тут важно отметить, что арабский мир был не един. Там внутри были сложные противоречивые исламские течения, и их ещё нужно было все объединить. Этот процесс мы сейчас описываем вкратце.

С. Лучицкая: Да. Шиитский Египет враждовал с турками-сельджуками. Но шиитский Египет также был очень желанной добычей для Иерусалимского королевства. Надо понимать, что такое был Египет в середине XII в. Это сказочно богатая страна. Кстати, она описана в хронике Гийома Тирского. Это был придворный историограф иерусалимских королей. Он описал посольство крестоносцев к египетскому визирю. Он описывает роскошные дворцы, пышные палаты, груды драгоценных металлов. На эту богатую страну претендовали как крестоносцы, так и турки-сельджуки.

Правил в это время в Египте при малолетнем халифе аль-Адиде довольно слабый правитель, визирь Шавар, который, в общем-то, был игрушкой в руках политических партий. Его посадил на престол как раз Нур ад-Дин. А тот потом заключил союз с крестоносцами и платил в их пользу баснословную дань. Поэтому египетское общество было расколото: одни склонялись к союзу с Иерусалимским королевством, а другие с большой надеждой взирали на Дамаск и Нур ад-Дина.

Нур ад-Дину удалось захватить шиитский Египет и помешать амбициям крестоносцев. Но плодами победы он уже не сумел воспользоваться. Нур ад-Дин послал в Египет армию турок. Эту армию возглавлял Ширкух. Ширкух был курдом, полководцем из клана Айюбов. И с ним вместе был его 21-летний племянник, Юсуф ибн Айюб.

М. Родин: В будущем Салах ад-Дин.

С. Лучицкая: Он впервые появляется на политической сцене. Что о нём известно? На самом деле, достаточно мало. И те сведения, которые мы можем почерпнуть о его жизни и деятельности, содержатся в биографии, которую составил его секретарь и соратник Баха ад-Дин. То, что мы знаем о Саладине – это всё сведения из этого сочинения. Баха ад-Дин написал настоящее житие святого, потому что он там составил некий каталог добродетелей Юсуфа ибн Айюба, и на первом месте у него было благочестие.

И действительно известно, что будущий Саладин был человеком довольно религиозным. У него даже какие-то откровения были религиозные. И он был одержим идеей джихада. Для него была нестерпима мысль, что Иерусалим, который является священным городом мусульман, находится в руках иноверцев.

Баха ад-Дин описывает многие его другие качества, которые приобрели легендарный характер. Он говорит о его щедрости, великодушии, человечности. И в общем потом иллюстрирует все его качества разными историями из его жизни.

Кроме того он сообщает, что Саладин был очень учёным человеком. Что он был знатоком права, поэзии, что он изучал греческую философию, знал математику, астрономию. И вообще очень любил себя окружать поэтами, суфиями, учёными и очень щедро их одаривал.

Вот это портрет, который рисует Баха ад-Дин в своей биографии Саладина. Совершенно очевидно, судя даже по этим строкам, у Саладина не было какой-то явно выраженной склонности к военной деятельности. Только идея джихада, отвоевания священного города действительно была ему близка. Но сам он военной деятельностью не занимался, и меч в руки он не брал.

И вот он присоединился к дяде во время египетской кампании и впервые проявил свои военные таланты. В двух словах ситуация в Египте была такая: Шавар был крайне непопулярен в народе, и при этом он постоянно лавировал между крестоносцами и Нур ад-Дином. И кончилось всё очень плохо для него. С Шаваром расправились по заказу египетского халифа аль-Адида. Его отрубленную голову в серебряной шкатулке отослали аль-Адиду и война в Египте кончилась. И визирем стал Ширкух, дядя Саладина. Но он умер в том же году. И, как это не парадоксально, малолетний халиф аль-Адид предпочёл выбрать визирем молодого и неопытного Саладина, о котором никто ничего не знал, который пока был известен какими-то своими заслугами в сражениях.

И вот Саладин стал правителем Египта. И произошло совершенно удивительное превращение. Потому что молодой Саладин, ещё в недавнем прошлом учёный, мирянин, проявил в полной мере свой политический, военный и даже дипломатический таланты. Ему в Египте было очень сложно. Потому что он был суннитским курдом, его окружали шииты. Но он проявил и решительность и осторожность одновременно. Он сумел очень жёстко пресечь попытки к бунту, предотвратить дворцовый переворот. Он смог нейтрализовать очень многие враждебные силы.

А осенью 1171 г. он совершил совершенно неслыханное дело: он упразднил шиитский халифат. В пятничную молитву имя шиитского халифа уже больше не произносилось. Проповедь читалась во имя халифа Багдада и султана Дамаска Нур ад-Дина. Шиитам пришёл конец. Саладин всегда был защитником суннитского ислама. И он с помощью религии тоже объединил Египет и Сирию. Произошло объединение исламского мира под эгидой Саладина. В это время аль-Адид, который был в то время египетским халифом, уже был на смертном одре, и он так и не узнал, что его правлению пришёл конец.

А Саладин после того, как добился объединения Сирии и Египта, начал проводить мощные административные преобразования. Он строил армию, флот. И, как его предшественники Зангиды, он также занимался духовным возрождением ислама, создавал медресе. Всячески себя презентировал суннитским защитником ислама. 

Кроме того, что он завоевал Судан и Йемен, он ещё раньше отвоевал у крестоносцев Эйлат. Это очень важное завоевание, потому что с помощью Эйлата он открыл для паломников пути в Мекку и Медину через Красное море. Это очень большая заслуга. За это Саладин даже получил прозвище «Освободителя пути хаджа». Благодаря этому авторитет Саладина очень сильно вырос. Он создал такое мощное государство, которое вполне могло соперничать с государством Нур ад-Дина. А если говорить об авторитете Саладина в это время, то он, может быть, был уже намного выше, чем авторитет Нур ад-Дина. Поэтому в это время Нур ад-Дин официально ещё был как бы сюзереном Саладина, Саладин проявлял по отношению к нему лояльность, но у них были очень сложные и напряжённые отношения. И Нур ад-Дину не нравилось, что Саладин так свободно распоряжается всеми ресурсами Египта.

Но в 1174 г. Нур ад-Дин скончался и Саладин выходит из тени. Он уже султан Египта. Он хотел присоединить и Сирию. Но он не желал при этом нарушать принципы ислама, и поначалу просто объявил себя защитником ас-Салиха, сына Нур ад-Дина. Потому что когда Нур ад-Дин умер, все вассалы его восстали. И Саладин боролся против них.

М. Родин: А каковы обстоятельства смерти Нур ад-Дина? Насколько я понимаю, это потом использовалось как странный момент в жизни Саладина. Может быть, не спроста умер Нур ад-Дин, особенно учитывая, что Саладин потом по сути занял его место.

С. Лучицкая: Да. Но Саладину необыкновенно везло: сначала умер Ширкух, и он стал визирем, потом умер Нур ад-Дин. Но на самом деле это версия скорее западная. Её озвучил тот же Гийом Тирский в своей хронике. Он ему приписывает убийство Нур ад-Дина и аль-Адида. Но оба эти обвинения совершенно беспочвенны. Потому что когда ещё аль-Адид был жив, Нур ад-Дин очень хотел с ним расправиться. Но Саладин не позволил этого ему и всячески выражал почтительность к аль-Адиду. Но он скончался. И в 1174 г. скончался Нур ад-Дин. Но это была, скорее всего, естественная смерть. Но всякие слухи о том, что происходило на Ближнем Востоке, через паломников достигали Западной Европы, и там уже приобретали искажённый фантастический облик. И поскольку они слышали, что была смута в Египте, что сначала погиб халиф, потом умер Нур ад-Дин, они интерпретировали это в совершенно ином свете. Я думаю, что это миф, который сложился на христианском Западе, и он не имеет почвы в реальной жизни.

Но известно, что Саладин потом женился на вдове Нур ад-Дина. На эту тему тоже очень много спекулировали западноевропейские хронисты. Но из арабских источников известно, что отношения между ними действительно были очень хорошими, что Саладин проявлял почтительность по отношению к памяти Нур ад-Дина и отчасти защищал ас-Салиха. Но поскольку ас-Салих был ещё совсем малолетний наследник, не имел никакого влияния, так получилось, что Сирия и Египет объединились под началом Саладина. Он завоевал Сирию и стал править в этом объединённом государстве.

Но здесь с Саладином существует такая же, как и с Зенгидами проблема: как мы можем рассматривать всё, что они делали? Это джихад, или это борьба за власть? Они, может быть, использовали идеи джихада в своих целях для укрепления власти. А джихад, как священная война против иноверцев – это друге направление. Но вот у Саладина был целый кабинет мыслителей. В его канцелярии работали очень многие известные интеллектуалы, искренние ревнители идеи джихада, и они специально занимались пропагандой его военных подвигов, и все его действия они представляли как священную войну. И они были правы, потому что помимо того, что он объединил Сирию и Египет, он в это время постоянно вторгался на территорию Иерусалимского королевства и наносил ему поражения. Об этом тоже пишет в своей хронике Гийом Тирский. Он не дожил до битвы при Хатине, но он, описав все эти битвы, понимал, что очень грозный враг поднимается на суше и на море. И хотя он сам к Саладину относился достаточно негативно, он считал, что это такой баловень судьбы, но он невольно восхищался его доблестью, храбростью. Это восхищение иногда сквозит в его описаниях военных сражений.

М. Родин: Ему удалось завоевать Иерусалим, и, насколько я понимаю, там случился один из важнейших моментов, который лёг в основу мифов о нём. Я имею в виду то, как он принял сдачу Иерусалима.

С. Лучицкая: Где-то к 1186 г. Саладин уже завершил дела с объединением Сирии и Египта, укрепил свою власть и раздал наделы членам своего клана и более широкого круга. Он поступал так же, как турки-сельджуки: раздал завоёванные земли своим родственникам. Известно, что он переживал, что много времени и сил потратил на борьбу с единоверцами. Он желал искупить свой грех, как настоящий крестоносец: освободить Иерусалим от христиан. Об этом много рассказывает в биографии Саладина Баха ад-Дин. И тот же Баха ад-Дин рассказывает, что Саладину судьба послала очень страшное испытание: он зимой 1186 г. заболел и оказался на грани смерти. Во время этой болезни он существенно пересмотрел свою жизнь. С этого времени дело джихада было для него на первом месте.

Где-то с 1186 г. он переходит к решительным военным действиям против крестоносцев. Здесь также можно упомянуть героя, которого все знают по фильму «Царство небесное»: Рено Шатильонского, который тоже будет фигурировать во многих сочинениях. Этот рыцарь, сеньор крепости Керак де Моав, очень часто нападал на мусульманские караваны. И во время одного из рейдов он даже доставил свои галеры к порту Акаба, и его корабли уже бороздили просторы Красного моря, были очень рядом с Мединой и Меккой. И пронёсся слух, что он собирается похитить тело Пророка из Медины.

Эти действия Рено Шатильонского тоже способствовали тому, что Саладин перешёл к решительным действиям. В июне 1187 г. он перешёл Иордан, осадил Тивериаду. Он не собирался встречаться с иерусалимским королём Ги де Лузиньяном, но тот пошёл ему навстречу.

М. Родин: Правильно ли я понимаю, что поведение Саладина во время осады Иерусалима во многом потом легло в основу мифа, который потом сложился о нём?

С. Лучицкая: Да, безусловно. Потому что во время битвы при Хаттине, когда крестоносцы оказались побеждёнными Саладином, предводитель мусульман действительно оказался необычайно милосердным и великодушным. В битве при Хаттине он захватил в плен иерусалимского короля, самых главных христианских вождей, магистров орденов тамплиеров и госпитальеров, цвет французского рыцарства, он захватил Честной Крест. И потом он смог очень быстро завоевать многие города и приблизиться к Иерусалиму.

Следующая его победа после битвы при Хаттине – завоевание Иерусалима 2 октября 1187 г. Историки очень любят сопоставлять завоевание Иерусалима христианами в 1099 г., когда город был буквально потоплен в крови, и относительно мирное и бескровное отвоевание в 1187 г. Действительно, Саладин отпустил христианских пленников за ничтожный выкуп. Он разрешил всем жителям Иерусалима за очень скромную сумму выкупиться и покинуть Иерусалим. Он был очень тронут слезами знатных дам, которые пришли к нему рассказывать о том, что их мужья погибли в сражениях или томятся в мусульманском плену. И он некоторым разрешил даже без всякого выкупа покинуть Иерусалим.

Т.е. он действительно проявил необыкновенное великодушие, отпустив христианских пленников. Короля Ги де Лузиньяна он вообще отпустил под честное слово, и тот ему обещал никогда больше не воевать против мусульман. Ги де Лузиньян тут же отправился под Акру и начал очередные военные действия.

Это великодушное поведение оказалось очень важным сюжетом последующих сочинений о крестовых походах, об этой битве, о взятии Иерусалима. Саладин выглядел образцом великодушия и милосердия. Хотя на самом деле ситуация там была намного сложнее, потому что он также опасался, что мирное взятие Иерусалима может повредить его имиджу борца джихада, но тем не менее он не уступил просьбам своих соратников и пощадил христианских пленников.

2 октября 1187 г. – дата на самом деле символическая, потому что 2 октября пророк Мухаммед в своё время совершил ночное путешествие из Мекки в Иерусалим.

Теперь можно поговорить о том, как все эти события, битва при Хаттине и завоевание Иерусалима, отозвались на Западе. Уже осенью 1187 г. вести об этом донеслись до Запада. Первой реакцией на эти события была булла папы Григория VIII, который призывал к новому крестовому походу. Надо сказать, что все папские буллы написаны очень сочным красочным языком, но эта булла, наверное, самая выразительная из всех. Она выдержана в стилистике и духе Плача Иеремии. Она даже начинается цитатой из Книги пророка Иеремии: «О, кто даст голове моей воду и глазам моим – источник слёз!». Это плач римского понтифика. Он оплакивает гибель французского рыцарства, утрату Честного Креста. Но при этом он рассуждает, как любой церковный писатель. Он говорит о том, что это поражение – наказание за грехи. Христиане согрешили, и поэтому Саладин их победил. Но если они покаются, обратятся к Богу, то Бог поможет им сокрушить врагов. Очень интересно, что в этой булле Саладин только один раз упоминается по имени. А так он вообще назван «бичом божьим» («Flagellum Dei»). Т.е. он всего лишь инструмент гнева Бога.

Точно так же он изображается в первых сочинениях о событиях 1187 г. Есть поэма о Саладине, где тоже автор подробно описывает битву при Хаттине, называет Саладина бичом Божьим, но при этом он также уделяет внимание его жизни и деяниям, и в частности он ему приписывает убийство египетского халифа, Нур ад-Дина, и т.д.

Это такие первые портреты Саладина, в основе которых искажённые сведения, которые приносились паломниками. Он описан как враг, с которым надо сражаться. Потом начался Третий крестовый поход.

М. Родин: Тот самый, который возглавлял Ричард Львиное Сердце.

С. Лучицкая: Да. Христиане надеялись вернуть Иерусалим. У них были успехи: крестоносцы взяли Акру. Но так получилось, что французский король, Филипп II Август, уехал во Францию. Ричард Львиное Сердце остался один на Ближнем Востоке. Но он сумел одержать победу в битве при Яффе и в битве при Арсуфе. После этого ему пришлось пойти на мир с Саладином. Саладин оставался по прежнему сильным противником, и Иерусалим был в его руках.

И отношение к нему начинает меняться. До этого авторы изображали его, как бич Божий, как противника, которого следует сокрушить. А теперь уже Саладин кажется опасным, как никогда. И христианам нужно было с этим мириться. И они начинают изображать султана как благородного противника, гуманного правителя, который может в том числе с уважением относиться к христианам. 

Хроники Третьего крестового похода изобилуют описаниями всяких конфликтов. Там ссорится Филипп II Август с Ричардом, ссорятся тамплиеры с госпитальерами, ссорятся генуэзцы с пизанцами. Французские хронисты обвиняют англичан, англичане – французов, третьи обвиняют и англичан, и французов. Но во всех этих хрониках Третьего крестового похода Саладин никогда не выглядит отрицательным персонажем.

Я хочу обратить внимание на один очень важный источник по истории Третьего крестового похода. Это «История священной войны» Амбруаза. Амбруаз был капелланом Ричарда Львиное Сердце. Это стихотворная хроника. В ней много вымысла, но этот вымысел тоже может быть интересен. В этой хронике главный враг – не Саладин. А главный враг – французский король Филипп II Август. Его Амбруаз обвиняет во всех грехах, неудачах крестоносцев. А Саладин начинает рисоваться во всё более позитивных красках. Он достойный противник, который способен восхищаться подвигами христиан. И это совершенно понятно: Саладин – победитель, у него Иерусалим. Надо изобразить врага в таких позитивных красках, чтобы дать понять, что поражение было нанесено достойным противником.

Хронисты крестовых походов очень любят воспроизводить всякие воображаемые диалоги и монологи мусульман. То же самое касается и этой хроники Амбруаза. Там, например, приведены всякие беседы Саладина со своими воинами, которых он отчитывает за поражение. А те ему отвечают, что малик Ричард так сражался, как никто другой. И справедливо, что победа досталась ему.

В этой же хронике описаны некоторые очень известные детали, которые тоже будут потом представлены в разных сочинениях. Там рассказано о том, как во время сражения при Яффе, когда Ричард Львиное Сердце утратил боевого коня, брат Саладина Сейф ад-Дин прислал ему двух прекрасных лошадей.

И вообще, там изображается дружба между Саладином и Сейф ад-Дином с одной стороны и Ричардом Львиное Сердце. И очень часто Саладин и Ричард Львиное Сердце сравниваются, как два равные друг другу рыцаря. Амбруаз вообще рассказывает о том, как Саладин якобы принимал епископа Кентербери, и тот в беседе ему заявил, что Ричард вообще самый лучший рыцарь и воин. Но что Саладин хотя и грешен, потому что он иноверец, но, говорит епископ Кентербери, если достоинства Ричарда можно было бы присоединить к достоинствам грешного Саладина, то в мире не нашлось бы таких двух славных рыцарей.

Здесь вырисовывается такая линия, которая потом найдёт продолжение во многих сочинениях. Я думаю, она будет продолжена в романе «Талисман» Вальтера Скотта, где всё тоже основано на контрасте, на сравнении между славным Ричардом Львиное Сердце и Саладином.

И в этой хронике Саладин и Сейф ад-Дин – два благородных сарацина, которые после заключения мира проводят христианских пилигримов по святым местам.

Т.е. уже в хрониках Третьего крестового похода борьба против Саладина, против этого рыцарственного противника, начинает как-то культивироваться в исторической памяти. И буквально через несколько десятилетий племянник Ричарда Львиное Сердце, английский король Генрих III, закажет росписи на тему крестового похода Ричарда Львиное Сердце для нескольких залов своих дворцов. И он в частности изобразит героический поединок между Ричардом Львиное Сердце и Саладином. Но это поединок мифический, он никогда не состоялся. Вообще, Ричард Львиное Сердце и Саладин никогда не встречались. Но тем не менее рассказы о них дали пищу для художественной традиции. Потом этот мифический поединок будет также изображён Латтрелловской Псалтири, очень известном богато иллюминированном средневековом кодексе.

М. Родин: То есть мы сейчас можем выделить первый этап мифологизации. У нас есть очень сильный враг, который нас победил. И чтобы оправдаться, нужно представить его как очень сильного врага и благородного. Тем более, что некоторыми своими действиями он подкидывает для этого основания.

Но я так понимаю, потом христианские историографы пошли ещё дальше. Им нужно было объяснить, почему в схватке ислама и христианства победил исламский правитель. И тогда они начали его условно подтягивать на свою сторону, придумывать ему легендарную биографию даже. Мне кажется, про это стоит поговорить. 

С. Лучицкая: Я думаю, вы совершенно правы. Вся эта идеализация Саладина была связана с тем, чтобы объяснить поражение крестоносцев. Им нужно было как-то изжить этот травматический опыт.

Но Саладин действительно давал очень много почвы для сочинения каких-то легенд о нём. У него было много качеств, или, может быть ему приписывали много качеств: великодушие, милосердие, щедрость, которые сделали из него образец христианского средневекового рыцаря. Это удивительно, как это может быть, чтобы иноверец был образцом рыцарских добродетелей.

И для того, чтобы объяснить, как это произошло, они начинают придумывать всякие легенды о Саладине. Они начинают приписывать ему совершенно несуществующие детали биографии. И они делают из него полухристианина, полурыцаря, куртуазного воина, который начинает путешествовать по Европе, который вообще потом будет посвящён в рыцари и примет христианство.

В хрониках очень много таких сведений о его великодушном поведении, милосердии. Но дальше, уже в XIII в., появляются не столько хроники, не столько историографические произведения, сколько скорее литературные памятники, и в них фигурирует Саладин. И здесь акцент с его военных успехов, рыцарских качеств переносится на какие-то его общечеловеческие добродетели.

Есть такой итальянский сборник: «Рассказы о древних рыцарях». Это сочинение конца XIII в. Там есть 20 коротких рассказов о рыцарях. В число рыцарей туда включены и античные герои: там есть Агамемнон, Сципион. И удивительным образом там же оказывается Саладин. Потому что, видимо, Саладин, как и эти античные герои, следует какому-то универсальному кодексу рыцарственности. Он воспринимается, как воплощение справедливости, чести и великодушия. Любопытно, что пять из двадцати новелл этого сочинения посвящены как раз Саладину. Он изображается, как идеальный восточный правитель, который каждый день совещается со своими мудрецами, чтобы не совершить чего-то несправедливого. Он делает добрые дела, он внимателен к своим подданным, и он не терпит всякой неправды.

Другой очень важный сборник, который тоже появляется в XIII в., это т.н. «Рассказы реймского менестреля». Это очень интересный памятник. Надо сказать, это главное чтиво для средневековых людей по истории. Я хочу его специально рекламировать, потому что скоро выйдет перевод этого памятника на русском языке. В этом сочинении есть некий персонаж, король Акры, который беседует с дядей Саладина, очевидно, имеется в виду Ширкух. И дядя Саладина рассказывает об его подвигах. И здесь Саладин не просто рыцарь и воин, а вообще добродетельный человек, который начинает интересоваться институтом христианского рыцарства. И в одном из этих рассказов, который передаёт дядя Саладина, повествуется о том, как Саладин, услышав о том, что орден госпитальеров очень много занимается благотворительностью и никогда ни в чём не отказывает своим визитёрам, решает проверить эти рассказы, и под видом больного паломника проникает в их орден. И он убеждается в том, что слухи справедливы. И он издаёт хартию в пользу ордена и обещает посылать госпитальерам каждый год тысячу золотых безантов. Т.е. враги в крестовом походе становятся друзьями, восхищаются друг другом. Этот рассказ прославляет Саладина, прославляет госпитальеров.

Саладин становится в этих сочинениях образцом универсальной модели. Но поскольку он иноверец, он образец нехристианской модели морали. В общем-то, это какой-то вызов церкви. Он вообще в этих рассказах иногда наказывает христиан за их жадность. Там есть сюжет о некоем маркизе Цезарии, который не платил жалование воинам, складывал деньги в сундуках и тем истощил свой город. Этот город потом захватывает Саладин и восстанавливает справедливость, раздаёт деньги, спрятанные в сундуках, воинам.

М. Родин: В какой момент появляется легенда, что он чуть ли не тайный христианин, и даже был бастардом кого-то из европейских монархов?

С. Лучицкая: Я думаю, сначала была тенденция изобразить его, как идеального восточного государя, а потом средневековые писатели пытались вписать его в рамки хорошо знакомой им куртуазной рыцарской модели. Они желали его как-то ассимилировать. Поэтому в некоторых сочинениях он становится настоящим христианским рыцарем. Он путешествует по Европе, говорит по-итальянски и по-французски, участвует в рыцарских турнирах, и даже влюбляется в христианских дам.

У того же менестреля есть сюжет, как будто Саладин встретился с Элеонорой Аквитанской во время Второго крестового похода, и она испытывала к нему большую симпатию, и вообще собиралась бежать к нему от Людовика VII. Ну, во Второй крестовый поход Саладину ещё только 10 лет. Но менестреля это совершенно не интересует. Ему главное изобразить Саладина куртуазным рыцарем, одним из «наших». 

Этой же цели служат многочисленные произведения XIV в. Это итальянские новеллы, это второй цикл крестового похода, роман о Саладине, где повествуется о путешествии Саладина в Европу. Он инкогнито прибывает в Европу с целью посмотреть, как христиане готовятся к крестовому походу. Потом этот сюжет появится в «Декамероне» Боккаччо. Там в десятый день один персонаж рассказывает о таком путешествии Саладина под видом купца, которого встречает павийский дворянин, принимает его радушно. А потом этот дворянин отправляется в крестовый поход и оказывается пленником Саладина. В средневековой литературе и историографии постоянно присутствует тема христианского плена у Саладина. Потому что в принципе оказывается, что быть пленником Саладина – это почётно.

Во всех этих рассказах Саладин как бы и прославляется, и ассимилируется. И в конце концов он выражает желание стать христианским рыцарем. Есть такой интересный памятник XIII в., который называется «Орден рыцарства». Это очень важный для историков источник, в котором подробнейшим образом описан ритуал посвящения. И удивительным образом об этом обряде мы узнаём из уст христианского пленника Саладина, Гуго Тивериадского. Этот Гуго Тивериадский хотел выкупиться из плена. Но Саладин сказал ему, что соглашается на это только при одном условии: если пленник посвятит его в рыцари по христианскому ритуалу. После каких-то колебаний Гуго Тивериадский соглашается и начинает объяснять Саладину символику ритуала. Что ванна перед облачением – это купельная крещаль, что пурпур – это символ крови, проливаемой за церковь, и т.д. В общем, автор текста выбирает Саладина в качестве новиция.

Зачем он это делает? Мне кается, тут есть две причины. С одной стороны он желает таким образом подчеркнуть огромное значение ритуала посвящения в рыцари. Потому что если такой великий человек, как Саладин, хочет стать христианским рыцарем, значит это великая вещь. А другой мотив очень интересный: Саладин иноверец, а значит для его посвящения не нужно присутствие церкви. В этом ритуале, описанном в памятнике, священника нет, нет призывов защищать церковь, нет этих обычных элементов. И ритуал таким образом становится мирским. Оказывается, что рыцарский кодекс чести древнее, чем моральный кодекс церкви. Т.е. здесь какая-то косвенная критика церкви появляется.

Но поскольку Саладин уже стал рыцарем, почему бы не приписать ему французское происхождение? Следующий шаг – он включается во французскую знать. Оказывается, некая дама из Понтьё – его матушка. И есть целый цикл рассказов. Есть рассказы о паломничестве, о кораблекрушении, о пленении. И всё кончается тем, что мусульманский правитель берёт пленницу замуж и от этого союза происходит Саладин.

И довольно поздно, в XIV в., появляется этот мотив, который вы упомянули: обращение его в христианство. Здесь есть две тенденции. С одной стороны, он испытывает тайную симпатию к христианству, а с другой стороны его отталкивает жадность продажных христианских священников. И у реймсского менестреля есть сюжет, когда Саладин на смертном одре обращается в христианство. Он просто приглашает слугу, который даёт ему серебряный кувшин с водой. Он эту воду опрокидывает на себя, делает крест и что-то бормочет по-французски. Это рассказывает дядюшка Саладина. Получается так, что он, будучи рыцарем, а рыцарская мораль в общем в Средние века восходит к христианству, может обойтись без священников.

Но это один сюжет. А большинство рассказов говорят о том, что Саладин смотрит, какие нравы к клириков и мирян, и остаётся при своей вере. Более того, есть один французский автор начала XIII в., Жиль де Корбей (Giles de Corbeil), который рассказывает, что Саладин хотел обратиться в христианство, но потом он понаблюдал за христианами, погрязшими в пороках, и отказался. И автор сетует, что христиане из-за своих грехов потеряли такого великого человека. Т.е. он становится антиклерикальным орудием в руках многих авторов.

Есть много сочинений, где он проявляет толерантность. Самое, наверное, известное – это притча о трёх перстнях, где Саладин спрашивает еврея, какая религия лучше, а тот рассказывает о богатом человеке, у которого был перстень, и каждый из трёх сыновей желал им завладеть. Тогда отец заказал точные копии и дал каждому. И они тщетно спорят о том, какой из перстней подлинный. Так и в трёх религиях, отвечает иудей, каждый считает свою веру истинной. Саладин соглашается с иудеем и осыпает его подарками.