Есть ли хоть какие-то правила у «поединка на манер диких зверей» и «поединка в кустарнике»? Почему матёрые боевые офицеры зачастую проигрывали дуэли придворным бретёрам? Как развитие науки влияло на искусство фехтования и эволюцию дуэльного оружия?
Об эпохе расцвета дуэлей, когда порвать противнику рот считалось нормой, а добить упавшего было прямой обязанностью бойца, рассказывает кандидат исторических наук, хранитель коллекции холодного оружия Музеев Московского Кремля Василий Рудольфович Новосёлов.
Стенограмма эфира программы «Родина слонов» с кандидатом исторических наук, хранителем коллекции холодного оружия Музеев Московского Кремля Василием Рудольфовием Новосёловым.
М. Родин: Сегодня мы будем говорить на очень интересную, очень кинематографичную тему — будем говорить о дуэлях, об эпохе расцвета дуэльного буйства во Франции во второй половине XVI века — начале XVII века, но немножко затронем и Италию, поскольку она была законодательницей мод.
В. Новосёлов: Сами французы называли это дуэльной лихорадкой. Действительно, общество этим болело.
М. Родин: Причём мы все (во всяком случае, советские дети), воспитанные на «Трёх мушкетёрах» и других фильмах и книгах, представляем это себе как благородное красивое действо. А вот когда я читал вашу книгу, меня не оставляло ощущение какой-то бесконечной мясорубки, какого-то безумия, когда на улицу ты не можешь выйти без своих друзей, до зубов вооруженных, иначе тебя просто прирежут в темной подворотне. Это было, мне кажется, и по масштабам, и по, скажем так, уровню зверства что-то небывалое. Можете сначала про масштабы этого рассказать, почему лихорадка?
В. Новосёлов: Прежде чем о масштабах, раз вы затронули тему Дюма, я бы хотел сказать, что это ещё не самый плохой источник по дуэлям XVI-XVII веков во Франции. Часто он показывает всё именно так, как оно и было. Иногда Дюма был намного более точен, чем историки его времени. Он отталкивался не от теоретических изысканий, а от источников, которые, кстати, сам читал, как например, журнал Л’Этуаля или мемуары Пьера де Брантома. Тема ему была близка, он сам принадлежал к поколению, выросшему после наполеоновских войн, когда те же самые бретёры-забияки, в изобилии водившиеся в наполеоновской армии, после наполеоновской эпохи сводили счеты с роялистами и наоборот. Так что он это время просто понимал, он его чувствовал как драматург. И если почитать не только его «Трёх Мушкетёров», но и «Сорок пять», «Графиня де Монсоро», там будет масса нарушений дуэльного кодекса в том виде, как мы привыкли это воспринимать и благодаря современному кинематографу, где намного всё более изящно и, в первую очередь, благодаря той традиции восприятия дуэли, которая существует в России. К нам она была занесена только в XVIII веке. Для нас это было чужое новшество, и отношение к дуэлям складывалось во многом в XIX веке достаточно поэтичным, все знают о дуэлях Пушкина, других литераторов, русский Серебряный век, всё изысканно: выстрелы в воздух, разошлись, ни раненых, ни убитых. Всё частенько было совсем наоборот. Что касается Европы этого времени, то можно согласиться с мнением французского историка Андре Корвизье, что дуэль в это время была просто-напросто методом сведения счетов между людьми, которые привыкли решать свои разногласия путем оружия.
М. Родин: Каковы масштабы, сколько убитых, раненых, что мы знаем об этом?
В. Новосёлов: Здесь достаточно сложно говорить о статистике. Дуэль — это всегда преступление. Это то, что всегда пытаются скрыть, уйти, во всяком случае, от наказания законом. То есть, если мы обратимся к различным королевским актам, статистика будет достаточно неполной, если возьмём мемуарную литературу, опять-таки это будут какие-то отрывки. Дуэлей слишком много, людей уже начинает интересовать только что-то из ряда вон выходящее, а то, что обыденно, им уже не так интересно: запишут в журнале, что опять сегодня произошла дуэль или две. Без подробностей, потому что всё как всегда.
Цифры можно выстраивать, например, по таким документам, как письма королевских прощений. Прощения дуэлянтов, надо сказать, это была хорошая статья пополнения казны: чем больше дуэлей, тем больше денег потом приходится заплатить чтобы уйти от закона, от наказания. Какие-то данные — из Парижской судебной палаты Парижского парламента. Разные цифры есть, например, по правлению короля Генриха IV: историки называют цифру от 8 000 до 12-16 000 дворян, убитых на протяжении периода менее двадцати лет. Если учесть, что общая боеспособная часть дворянства — молодые дворяне, которые способны носить оружие, воевать в войсках… Вообще дворянство в это время составляет 4-10% населения в зависимости от разных европейских стран. Представьте, что 24-26 миллионов — население Франции, от этого примерно 8% — французское дворянство. И сколько из них людей, которые просто в состоянии служить в качестве офицеров, в качестве солдат армии дворянского происхождения. Это немного. И для такого количества потеря 10-12 000 убитых на поединках — это грандиозная цифра.
М. Родин: Это, мы считали, 10% всего мобилизационного ресурса.
В. Новосёлов: Да, это очень серьезная цифра и нужно понимать, что такому росту дуэлей, в первую очередь, способствовала сама политическая обстановка в стране. Непрекращающаяся внутренняя гражданская война с религиозным подтекстом — это то, что принято называть религиозными войнами во Франции. Во многом это была именно гражданская война, носившая не только религиозный, но и гражданский характер. Это эпоха, когда люди отвыкли от того, что законом можно чего-либо добиться.
Во-первых, это время, когда всё общество проникнуто насквозь клиентельными связями, когда военные связаны через родственников с судейскими, судейские связаны с королевским двором и так далее. И добиться для нужного тебе человека либо помилования, либо того, чтобы дело было спущено на тормозах, достаточно легко. Это касалось очень многих преступлений, начиная от того, что у кого-то разграбили поместье во время вооруженных действий, заканчивая тем, что у кого-то убили жену. Найти правосудие никак было невозможно. Оставались другие доступные методы сведения счетов. Это либо нападение на улице или на дороге из засады, что считалось мало благородным, или это найм убийцы, в том числе, это мог быть и наемник-бретёр — хорошего качества фехтовальщик. Или намного дешевле и проще всё сделать самому, то есть стараться вызвать на поединок и добиться сатисфакции со шпагой в руке.
М. Родин: Вот мы упомянули судебную систему, а вроде бы считается, что дуэль XVI века корнями восходит к средневековому судебному поединку. Вкратце, в чем между ними разница?
В. Новосёлов: Разница существенная. Вообще, если говорить о средневековых традициях, то можно сказать, что у дуэли одновременно несколько корней: это и судебный поединок, это и практика рыцарских турниров, это и практика военного единоборства, когда во время войны несколько пар рыцарей встречались, договорившись заранее о том, как они будут сражаться, в каком количестве, каким оружием. Налет устраивался во время перемирия, иногда во время еще продолжавшихся военных действий, но, в первую очередь, это действительно практика Божьего суда — одна из разновидностей средневековых ордалий — испытаний. Знаете о попытках утопить ведьму, когда в руки брали раскаленное железо? Вот одно из таких испытаний — это испытание поединком. Считалось, что как Бог даровал победу Давиду в битве с Голиафом, точно так же Бог может встать на сторону правого и дать ему победу в бою с более сильным противником.
Но если в Средние века Божий суд — это официально обставленная церемония, легальная, которая проводится с разрешения суда или с разрешения короля по определенной процедуре, и далее в отношении проигравшего должны следовать определенные санкции, то есть он оказывается виновным в преступлении, его нужно наказывать в соответствии с тяжестью его преступления, то дуэль, во-первых, это совершенно нелегально, это полностью уходит от какого-либо правосудия. И основной вопрос дуэли — это вопрос не правоты, справедливости действий какой-то стороны, его поступков или слов, а вопрос клеветы. Здесь оскорбляется честь иным образом, чем это происходило в Средние века, тем более, что оскорбление чести в Средние века самим предметом судебного поединка быть не могло. Судебный поединок мог назначаться по обвинению в измене королю, по обвинению в убийстве, изнасиловании, то есть тягчайших преступлениях, за которые можно было наказывать только смертью. Большинство дуэльных случаев просто-напросто под саму процедуру по обстоятельствам дела попасть не могли. Там легчайшие недоразумения, которые нормальные люди в современную эпоху улаживают словами. Кто-то кого-то толкнул, например, во время игры в мяч — прекрасный повод для дуэли. Сейчас это уже таким образом не рассматривается.
Самое главное, то, что я говорил, то, что происходит в XVI веке — это падение авторитета королевской власти. Если до 50-х годов XVI века во Франции еще проводятся судебные поединки, как знаменитый поединок Шатеньере и Жарнака в 1547 году, то во второй половине XVI века дворянство уже вполне сознательно избегает обращения к легальной процедуре, обращения к королю, потому что уже никто не верит в беспристрастность короля, в его способность стать третейским арбитром и здраво рассудить конфликтующие стороны.
М. Родин: То есть просто падает авторитет короля, поэтому приходится решать самому?
В. Новосёлов: Это одна из многих причин, но в том числе отказ от легальной процедуры. Ведь очень долго, например, даже по ордонансу 1550 года Генриха II поединки по сути были легальными в войсках. Там главным было заставить солдат, чтобы они ни в коем случае не призывали к себе на помощь своих собратьев по оружию, в первую очередь, землячества, когда немцы звали на помощь немцев, французы — французов и начиналась большая свалка, и чтобы не использовали боевое оружие. Это уже нарушение дисциплины, падение боеспособности частей, никому это не нужно. Хотите уладить свои разногласия оружием, наёмники? Ну пожалуйста, валяйте, убивайте друг друга, но не вмешивайте в это других. И нам спокойнее, и в войсках будет лучше.
Маршал де Бриссак ввел, например, такую меру в своих войсках в Пьемонте: он разрешил поединки между солдатами и вообще военными званиями лейтенант, капитан только при условии, если поединок проходит на узком мосту через бурную реку. То есть в любом случае тот, кто проиграл, тот, кто будет ранен, имеет очень большой шанс просто-напросто свалиться в поток и уже оттуда не выплыть. Конечно, горячие головы это остужало. Далеко не каждый был согласен решиться на такой поединок.
М. Родин: То есть он ещё более обострял ситуацию?
В. Новосёлов: Да, он обострял ситуацию, и тогда желающих становилось меньше, потому что это был уже реальный риск, и если повод для поединка несущественный, не каждый рискнет пойти на такое действие. А нарушителей он вешал.
М. Родин: Для меня фраза, которая объяснила ещё причину возникновения дуэлей и выпадения из юридического поля, сейчас, может быть, не дословно процитирую, кто-то из дворян сказал: «Моё тело принадлежит королю, моя душа — Господу, а моя честь только мне».
В. Новосёлов: Это уже немного другая сторона конфликта. В принципе, это, можно сказать, девиз дворянства, он потом, если не ошибаюсь, был у Цветаевой: Богу — душа, жизнь — за царя, сердце — жене, честь — только мне. На самом деле эти слова произнес как раз Ги Шабо де Жарнак, обращаясь к королю перед поединком, что вы можете отнять у меня все почести, можете лишить меня земель и титулов, но моей чести у меня отнять вы не можете, она принадлежит только мне.
М. Родин: И только я разбираюсь со своим обидчиком.
В. Новосёлов: Это последствие очень крупного кризиса европейского и французского дворянства в XVI веке. Что происходит уже в XV веке? Дворянство рассыпается. То есть номинально это остаётся одно сословие — сословие воюющих, но на самом деле оно состоит из разрозненных страт, которые слишком далеки друг от друга. Между провинциальным дворянином, который может жить немногим лучше и немногим богаче зажиточного крестьянина, и грантом, который живёт при королевском дворе, у которого огромные владения — латифундии — и огромные доходы, между ними пропасть. Этого скрыть уже было невозможно.
При этом одновременно растёт королевский аппарат, возникает большое количество различных должностей финансовых, судебных. Должности высокого ранга аноблировали, то есть они давали право на дворянство. Появляется большое количество новых дворян, которые связаны только с тем, что они происходят от королевской бюрократии. И одновременно с этим благородные земли, которые тоже раньше были одним из признаков статуса дворянина, давали право на дворянство — это владение благородным фьефом, благородными землями. Эти земли тоже начинают переходить в руки разбогатевших купцов, разбогатевших крестьян, городских патрициев. И опять-таки, кто владеет фьефом, тот становится дворянином.
М. Родин: Соответственно, настоящие дворяне хотели как-то отгородиться?
В. Новосёлов: Возникает вопрос, что такое быть дворянином? Что это значит и есть ли какие-то качества дворянские, которые делают дворянина дворянином? Потому что получается так: если честь дворянина происходит только от того, что он владеет фьефом или владеет аноблирующей должностью, то, соответственно, если покупается фьеф, если покупается должность, значит, можно купить и честь. Как только я купил фьеф, я стал благородным человеком, обладающим честью, продал — потерял. Не может же такого быть. Нужно какое-то идеологическое обоснование, зачем мне носить на боку шпагу, зачем мне служить королю, какое место я занимаю в обществе.
Возникает большое количество различных трактатов о дворянстве, и в это время происходит определенная борьба идей. Если люди, которые связаны своим происхождением с мантией, с учёбой предварительно в университете, получением должности, повышением, продвижением по королевской службе, для них их дворянство проистекает из высокого ранга, из той частицы авторитета, которой их власть наделяет король. Для них исток всего — это королевская власть, это публичная должность.
Для других, помимо того, что они по роду своему, по происхождению дворяне, их ещё интересует, какие личные качества человека делают дворянина дворянином. Всегда считалось, что это военная доблесть, что дворянин, в первую очередь, — это воюющий, тот, кто защищает королевство, защищает короля, и непременное качество, которым он должен обладать, — это военная доблесть, храбрость на поле сражения, умение вести себя в чрезвычайных обстоятельствах. Некоторые даже пользовались термином «евгеника» по отношению к дворянам: как выводятся породы благородных коней или благородных собак, так выводится и порода дворянина. То есть это изначально добрые корни, длительность рода, который был отмечен заслугами, и это постоянно усиливается определенным дворянским воспитанием, когда в него закладываются представления о чести и представления о правильном образе жизни дворянина, и всё это усиливается с каждым поколением.
Тут получается, помимо войны, что тогда еще способно доказать доблесть дворянина, его готовность поставить честь выше собственной жизни? Это поединок. Поэтому дуэли становятся своего рода крайностью, крайним проявлением этой идеологии чести. Проявить свою честь, доказать свою честь в первую очередь обществу, что ты истинный дворянин, ты способен свою честь поставить выше своей жизни и рискнуть жизнью ради своей чести.
М. Родин: При этом, насколько я понимаю, процесс проходил достаточно постепенно и все эти дуэльные кодексы складывались медленно и были противоречивы, моды разные возникали и поначалу дуэль выглядела, как обычный поединок. Кто-то с тем же оружием, которым действовал на войне, кто-то в доспехах, кто-то нет, кто-то мог с алебардой выйти против лонгсворда, то есть была такая мешанина.
В. Новосёлов: Бумажных кодексов, написанных просвещенными людьми, которые считали себя знатоками, было достаточно много. С реальностью они могли соотноситься, потому что могли ссылаться на авторитет такого-то автора, а могли совершенно не соотноситься, поскольку далеко не каждый дворянин считал нужным уметь читать и писать. Соответственно, читать всю эту литературу. Хранителями дуэльных традиций были военные, в частях которых эта традиция передавалась от старослужащих тем, кто пришёл, новичкам, и королевский двор, где были записные дуэлянты рафинированные, которые до тонкости знали всё, как это принято именно здесь, при конкретном дворе в конкретный период времени, дальше мода может поменяться.
Но если говорить об истоках всего этого, то нам нужно будет из Франции на время переехать в Италию, где обстановка примерно такая же, как во Франции во время религиозных войн, только из-за войн внешних. В это время Италия — это перекресток для армий противоборствующих сторон, это время Итальянских войн. Первая половина XVI века — Империя Габсбургов, куда входит и Испания, противоборствует с Францией, в первую очередь, не считая тех итальянских государей, которые стояли на стороне французов, и тех итальянских государей, которые стояли на стороне Империи. Проходной двор для различных типов наемников, для солдат, которые привыкли за годы войны всё решать только при помощи оружия. Нужно хоть как-то нормализовать методы сведения между ними счётов.
Параллельно с этим происходит в Италии то же самое, что во Франции, только ещё сильнее, только ещё раньше, а именно городской патрициат, который разбогател, который сам владеет землями, хочет во всём быть равным дворянству. И для них вопросы чести ещё более актуальны, чем для старого родовитого дворянства. Во-первых, они недавние, неофиты, которым нужно доказать, что они правовернее Папы Римского. Во-вторых, для купцов, для ремесленников вопрос репутации — это всегда вопрос денег. Потому, что чем больше репутация у купца, чем больше он пользуется доброй славой, тем больше ему можно вверить в кредит, тем больше ему можно давать свои деньги, вкладывать в его предприятия, и там это не пустой звук. Там озабоченность своей репутацией доходит до той самой точки. Вопрос чести во Франции тогда называли point d’honneur, то есть буквально точка чести. И обостренное отношение к любым обидам.
Что такое патрицианские роды городские? Всё пронизано теми же самыми клиентельными связями. И одно из звеньев этих клиентел — это банды наемных убийц («брави»), которые состоят на службе, подвизаются на должностях, которые могут быть слугами, лакеями или им дается лавочка, чтобы они могли себя прокормить, пока нет заказов. А когда нужно, они созываются и делают своё дело. Это время роста заказных убийств. Если вспомните Шекспира, Монтекки и Капулетти — это как раз стандартная ситуация для Италии того времени.
М. Родин: Причем там банды, которые постоянно вступают в резню.
В. Новосёлов: В доспехах с применением всех возможных видов оружия. С этой точки зрения, дуэль была очень большим прогрессом. Двое выезжают куда-нибудь за город и в кустарнике решают свои противоречия, уезжает только один.
М. Родин: «Поединок в кустарнике» — даже термин такой был.
В. Новосёлов: Поединок без свидетелей. Только два человека, один из которых потом вынужден скрываться от правосудия, второй остаётся навсегда. Но здесь, в принципе, если считается, что соблюдены все законы чести, нет необходимости вмешиваться сторонникам одного или другого, хотя на практике всё равно это нарушалась: преследовали победителя и пытались его потом убить и часто убивали совсем неблагородным путем. Тем не менее, это было хоть какое-то сокращение насилия.
Французы очень быстро восприняли эту итальянскую традицию, она упала на благодатную почву. В первую очередь, это была французская армия, сражавшаяся в Пьемонте, то что я говорил о маршале Бриссаке и введенных им мерах для уменьшения числа поединков. А затем эти бравые вояки вернулись во Францию и привезли моду с собой. Мало того, среди придворных тоже была мода ездить в войска, проводить время за старинным дворянским занятием — занятием войной. При этом они активно знакомились с культурой Италии, это не только утонченная итальянская кухня, вина, которые в то время были лучше французских. Это не только искусство эпохи Возрождения, но это и фехтовальные залы, это искусство фехтования, которое в этот момент наиболее сильным было в Италии. И, вернувшись оттуда, им, конечно же, хотелось свои навыки показать.
Мало того, было соперничество между придворными и опытными военными. Какой-то мальчишка восемнадцатилетний, который прозанимался два года в фехтовальном зале, появляется при дворе, где опытные капитаны, прошедшие сквозь огонь, пули, всё, что угодно, во время войны, у них слава, у них реноме, к ним внимание дам. Как можно себя поставить на одну доску с такими опытными людьми? Естественно, попытаться вызвать его на поединок и показать, что шпагой я владею лучше, чем он. У военных своя специфика: там единоборство на поле боя — это не единоборство, это рукопашный бой, где одновременно борешься против нескольких противников, и самое разное оружие, соответствующие приемы и другие типы оружия.
М. Родин: Ещё доспехи, которые заставляют по-другому фехтовать.
В. Новосёлов: Есть статистика по двум ротам на 50-е годы XVI века: рота Монлюка и рота Бриссака. Данные смотров, где солдаты предъявляли свои ранения, поскольку за ранение полагались денежные компенсации. 34% солдат не имели никаких ранений и (по разным ротам по-разному) 54-57% имели ранения, из них значительная часть — около 50% — имели, в том числе, и раны, нанесенные холодным оружием. Но эти ранения приходились на конечности, приходились в область лица, головы, то есть те части, которые не были закрыты доспехом. Очень небольшой процент был ранений в грудь и ранений в живот, если это сравнить со статистикой по телам убитых дуэлянтов, которые есть в делах тюрьмы Шатли, куда свозились для осмотра тела, найденные на улицах Парижа, для медицинского освидетельствования причин смерти. Там уже статистика совсем другая: 70% — это поражение, в первую очередь, в грудь. В грудь, бок, живот, лицо.
М. Родин: Французские солдаты из Италии принесли моду на дуэльные разборки и, в том числе, на конкретный их тип – «поединок на манер диких зверей». Что это такое и как к этому относиться? Как это выглядело? Почему он так называется?
В. Новосёлов: Если говорить о той эпохе, даже когда поединок был разрешён, как это было в армии Бриссака, об оружии договаривались. Тот, кто был вызван, имел право на выбор оружия, а чаще всего это было то оружие, которым сражались, которое было привычно. То есть это могли быть и мечи, и колющие мечи (стоки), это часто были предметы защитного вооружения, начиная от лат и кольчуг до шлемов, использовались и щиты.
У итальянцев в моду вошли бои совершенно другие: только шпаги и кинжалы. Кинжал для парирования или плащ для парирования и шпага в другой руке, шпага пока условно, потому что это уже могут быть самые разные типы шпаги, и никакого защитного вооружения. То есть шансы получить ранение, шансы погибнуть возрастают намного: защитного вооружения нет.
Мало того, меняется само оружие, уже в XV веке появляются другие типы меча: широкое распространение двуручных мечей, широкое распространение таких пехотных мечей, как кацбальгер — оружие немецких ландскнехтов-пехотинцев, очень удобное для рукопашного боя на короткой дистанции в толпе. Небольшая длина клинка и при этом развитая s-образная гарда, которая дает возможность хорошо защитить руку.
В Италии в это время Ренессанс, идёт развитие научного знания, и фехтование тоже ставится на научную основу. Соединяются между собой знания мастеров об анатомии, о геометрии, о физике, потому что по сути всё фехтование — это рычаги, это использование рычагов, использование векторов силы. Уже начинают выстраивать математические схемы, как лучше строить бой. В частности, то, что кратчайшее расстояние между двумя точками — это прямая. Получается, что лучше всего использовать именно укол: минимальная амплитуда движения, замах, сам минимально открываешься при ударе, при этом можешь быстро нанести точный удар, точный укол. Всё это было взято на вооружение итальянскими мастерами, испанскими мастерами фехтования, немцы очень долго держались за старую школу рубящих ударов.
Соответственно, оружие тоже начинает меняться, становится более тонким, более легким, развивается гарда для того, чтобы можно было защитить пальцы, которые выносятся за крестовину, в первую очередь, указательный палец на правой руке. Оружие становится легче, и уже доспех пробивать не требуется. Всё больше и больше идёт развитие оружия в сторону появления специального оружия поединка, которым и становится то, что испанцы называли espada de ropero — гардеробная шпага, а именно то, что мы лучше знаем как рапиру. Оружие с очень длинным клинком, длина которого может достигать 1.2-1.3 м с выраженной колющей функцией, с развитой гардой. Иногда это, как у испанцев, рапира таза — это целая чаша, такой кубок, который закрывает кисть руки от ударов противника. Вот это уже оружие поединка, которое мало пригодно для войны, но для быстрого маневренного боя один на один, для точного поражения противника это, можно сказать, идеальное оружие убийства.
М. Родин: Получается, в XVI веке как раз и разделилось это вооружение, да? На войне продолжали использовать какие-то тяжелые клинки, которые должны были пробивать доспехи.
В. Новосёлов: И продолжали, и будут продолжать, еще в XVIII веке будут тяжелые палаши кавалерийские и тяжёлые шпаги. В пехоте подобное оружие становится всё менее применимым, постепенно шпага вообще перерастает в тесак, первая функция которого — рубка фашинника, а не использование на поле боя. Тем не менее, шпага — это общий символ военного и дворянского состояния человека. Военные считались максимально близкими дворянам, сами дворяне считали, что военная служба — это самый благородный способ аноблирования, когда человек получает дворянство за свои военные подвиги. Само дворянство в этот момент тоже адаптируется к изменениям методов ведения войны: всё больше и больше преобладает пехота, всё больше и больше преобладают контингенты наемных солдат, у которых свои собственные традиции, отличающиеся от дворянских традиций конного боя в тяжёлом защитном вооружении с копьем в руке. Постепенно они перенимают именно солдатскую моду, в том числе, и на поединки.
М. Родин: Собственно, если раньше благородным был только бой конный с копьями, с мечами…
В. Новосёлов: Во время Столетней войны во Франции тоже были исключения, когда пытались на античный манер сражаться спешившимися. При дворе императора Максимилиана I тоже получили большое распространение пешие поединки, но и там это была оглядка, в первую очередь, на швейцарцев, на то оружие, которым были вооружены швейцарцы, и это попытка создать собственную адекватную пехоту, речь идёт о немецких ландскнехтах.
М. Родин: А вот этот «поединок на манер диких зверей» так называется не только потому, что они без доспехов, это ещё и определённое поведение, и определённые цели?
В. Новосёлов: Цель — убить.
М. Родин: То есть всегда бились насмерть, причем не важно, какой ценой.
В. Новосёлов: Это фактически всегда поединок насмерть, в том-то и дело. И, собственно говоря, отказ от защитного снаряжения обозначал стремление к окончательному решению спора.
М. Родин: Причём, насколько я понимаю, вопреки идеалистическим представлениям, в этом поединке разрешались любые приемы и, в том числе, подлые.
В. Новосёлов: Это идёт уже с судебного поединка. Дело в том, что считалось, что на поле боя судебного поединка нет случайностей, всё управляется свыше, и любая возможность, которая даётся бойцу, — это возможность, дарованная судьбой, дарованная свыше, дарованная Богом. Если противник сломал своё оружие, этим надо пользоваться. Если противник упал, этим надо пользоваться. Если противник ранен, этим тоже надо пользоваться. Любое действие на поле боя от приёма борьбы до засыпания в глаза противника песка, хватать его за волосы, рвать рот — всё это считалась вполне допустимым.
Лакмусовой бумажкой стал поединок 1547 года в Париже между Ги Шабо де Жарнаком и сеньором де Ла Шатеньере. Жарнак был зятем госпожи д’Этамп, это была любовница короля Франциска I. Ла Шатеньере был сторонником, одним из фаворитов тогда ещё дофина Генриха II, у которого были очень плохие отношения с любовницей своего отца. Был дофином распущен еще при жизни короля Франциска I слух об инцесте между госпожой д’Этамп и Жарнаком. Жарнак обвинил человека, распускающего эти слухи, во лжи. Поскольку дофин не мог взять на себя ответственность за то, что он распространяет такие слухи, это на себя взял его друг Ла Шатеньере.
При жизни Франциска I поединок между ними был под запретом, но не прошло и трех недель после смерти короля Франциска, как король прислал своего личного герольда Гиень для того, чтобы вызвать Жарнака на поединок. Ла Шатеньере был прекрасным фехтовальщиком, опытным бойцом, в его успехе ни у кого сомнений не было. Но поединок принял совершенно другой оборот.
Ла Шатеньере перед поединком развлекался, вел обычный образ жизни. Мало того, в день поединка были уже заготовлены рядом с ристалищем столы, уставленные яствами, чтобы потом вместе с королём и друзьями отпраздновать победу. Жарнак тратил время на то, что занимался усиленно фехтованием с опытным учителем — итальянцем Кеза, посещал церковь, демонстрируя свою набожность. Во время поединка они должны были сражаться в защитном вооружении, в полудоспехах, то есть в том, что защищает от бедра до колена ноги, кираса на груди, горжет, защита рук, при этом даже с латными нарукавниками, которые защищают предплечье, латные перчатки, щиты и мечи, и два кинжала. То есть вполне рыцарское вооружение. В Италии все уже дерутся совершенно другим образом, это как раз попытка воспроизвести судебный поединок. Король жаждал не просто наказать Жарнака, он пытался таким образом немножко отомстить своему умершему отцу, его любовнице и показать, что начинается новое правление, оно освещено победой, дарованной свыше.
Получилось всё по-другому. Жарнак нанес считавшийся в рыцарской этике подлым удар — это удар по колену. Подсек ногу противника, и дальше это уже была трагедия, поскольку король отказывался остановить поединок, Шатеньере постоянно пытался встать, Жарнак не хотел его добивать, он обращался к королю с просьбой, чтобы он прекратил это никому не нужное зрелище. В итоге Шатеньере просто-напросто не выдержал позора, сорвал в шатре повязки с ран, и истек кровью, не хотел после такого поражения жить.
С точки зрения итальянских фехтовальщиков, ничего подлого в этом приеме не было. Как я говорил, на войне, в первую очередь, использовали те площади для поражения, которые были открыты доспехом: руки, ноги, лицо, голова, то, куда можно было попасть. Во-вторых, даже в Средние века, например, в XIII веке в Париже было 7 учителей фехтования, в то время фехтовальщиков называли coupe-jarret — подрубающий колени. Это была вполне распространенная практика, потому что легко вооруженный по сравнению с рыцарем воин-наемник рыцарю в полном вооружении мог противопоставить только свою ловкость и подвижность и, соответственно, использовать любую возможность для поражения тяжело вооруженного противника.
М. Родин: А вы говорили о том, что в этом поединке один из противников отказался добивать раненого. Но я читал у вас в книге о том, что это поведение осуждалось и что человек, который не добил своего противника, проявил излишнее бахвальство, не осуществил то, что ему даровал Бог.
В. Новосёлов: По-разному это было, действительно, были случаи, когда мнение общества оборачивалось против того, кто вел себя, по мнению всех, излишне куртуазно. Зачем, например, человеку позволять второй раз поднять шпагу? Или ударить его в лоб, когда у человека течет кровь, закрывает ему возможность что-либо видеть, потому что стекает кровь на глаза, и он останавливает поединок, чтобы тот мог себе перевязать голову. Зачем это нужно? Это искушать судьбу, искушать фортуну.
Ведь неслучайно тогда сравнивали дуэльное поветрие с религией, антирелигией или атеизмом, потому что в голове у людей того времени была своего рода каша из представлений религиозного характера христианских, из представлений об античных богах, из массы суеверий, которые возникали в военной среде. Там было распространено и ношение амулетов, и различных заговоров, то, что, считалось, может уберечь от пули. Как говорят, в окопах неверующих нет. Действительно, тогда вера в сверхъестественные силы различного характера у военных была очень велика.
М. Родин: А как в целом общество к этому относилось, это считалось нормальным?
В. Новосёлов: Смотря какое общество. Можно говорить о сообществе самих дуэлянтов, у них были одни представления об одном. Можно говорить о королевских властях, которые, как могли, боролись с дуэлями.
М. Родин: А короли, насколько я понимаю, пытались всё это запретить.
В. Новосёлов: Короли пытались это всячески остановить. Потому что, в первую очередь, что такое дуэль? Это ведь не только убийство, но, с точки зрения закона того времени, это преступление против величества. Чем отличается дуэль от всего остального, что тогда происходило?
Часто ведь бывало так: давайте возьмём то, что происходит у Дюма в самом начале романа «Три мушкетёра». Три встречи д’Артаньяна с тремя мушкетёрами, каждый раз следует вызов и ответ. Они договариваются между собой, где они встретятся, как они встретятся, что у них будет с собой за оружие. Это и есть вызов на дуэль. Обе стороны могли отказаться, обе согласились. Это их узурпация правосудия. Они выясняют какой-то вопрос, не прибегая к суду, а устанавливая свои собственные способы, как они урегулируют этот вопрос, подменяя собой правосудие. Они являются к монастырю, дальше там появляются гвардейцы, и вот здесь уже никакой возможности избежать поединка нет. Здесь нет дуэли, они не договаривались там встретиться с гвардейцами и вступить в бой, это уже стычка или то, как это называли тогда, rixe. Это случайная стычка, когда одну сторону принуждают взяться за оружие своим нападением.
Это сначала отличалось от дуэли и наказывалось менее строго, потому что человека вынуждают взяться за оружие. Таких нападений было очень-очень много, часто отличить дуэль от такого внезапного нападения невозможно. Только в том случае, когда известно, что действительно был картель, то есть вызов. Кого-то вызывали либо в письменном, либо в устном виде. Очень часто грань была очень-очень тонкой, и общество к таким внезапным нападениям относилось более благосклонно, человек был вынужден защищаться, а против дуэлей была яркая позиция со стороны церкви, была позиция полного неприятия дуэли со стороны судейских. Хотя бывали случаи: один из судей, например, в Лангедоке, когда увидел на улице поединок двух дворян, вылетел на улицу, растолкал толпу: «Освободите место, дайте господам дворянам совершить то, что им положено». И это сделал судья по уголовным преступлениям.
То есть общество одновременно и было заражено этим дуэльным поветрием как чем-то благородным, и одновременно осознавало всю опасность этого, весь ужас этого. В одних случаях дуэль приветствовалась, в других — нет, очень многое зависело от того, кто, как, почему и зачем.
М. Родин: Вы упомянули картель и какие-то другие элементы ритуалы дуэльного, вообще насколько он соблюдался, в чём он состоял? Это же не просто драка.
В. Новосёлов: Он редко соблюдался, нарушений всегда была масса. Как это было у итальянцев принято: обязательно вывешивание официального письменного картеля, публичное для того, чтобы все могли ознакомиться с причинами поединка.
М. Родин: Где-то в общественном месте?
В. Новосёлов: Да. И далее уже следовала договоренность об оружии: тот, кого вызывали, имел право выбора оружия, тот, кто вызывал, имел право выбора места и времени встречи. Иногда бывало так, что тот, кого вызывали, имел право выбора оружия и времени, а тот, кто вызывал, имел возможность выбора только места. Это всё неслучайно, это всё правила, писанные кровью, потому что были случаи, когда человек является на обусловленное место поединка, а его там вместо противника ждет засада из убийц. Он получает 12 ударов шпагой и с трудом выживает, а то не выживает совсем. Бывает такое, что человек, вызывая на поединок, рассчитывает на то, что он конкретным видом оружия владеет лучше, чем его противник, или владеет школой фехтования определённой лучше, чем его противник, поэтому обязательно выбор оружия должен быть за тем, кого вызывают, чтобы тот, кто вызывает, не мог рассчитывать на это превосходство.
А его можно было получить, например, когда стали меняться школы фехтования, фехтование двумя руками — кинжал для парирования и шпага для атаки — на фехтование одной шпагой без парирования кинжалом. Соответственно, тот, кто владел этой техникой, получал преимущество, а тот, кто привык отражать удары кинжалом, для того это составляло большую сложность, он фактически оставался беззащитным. Так, например, фехтовал Бюсси, нам известно, он был сторонником фехтования одной шпагой.
М. Родин: А почему, кстати, изменилось это? Вроде бы дага и шпага — это удобно.
В. Новосёлов: Да, только вы стоите при этом корпусом к противнику развернуто, грудью. Когда вы становитесь в боковую стойку, у вас сразу площадь поражения уменьшается, сокращается. Мало того, очень много выгод можно прямо получить из контакта оружия. Были школы фехтования, которые советовали избегать контакта оружия, то, что можно у японских самураев увидеть в поединках, когда они размахивают клинками, уходя различными приемами с линии атаки своим корпусом, но не давая удариться клинку о клинок. Для меча катаны любое столкновение клинков, заточенных лезвий — это повреждение, которых лучше избегать. Точно так же старались избегать контакта и в Европе.
Одновременно стали замечать, какие возможности дает контакт клинков, когда возможно просто воспользоваться клинком противника для того, чтобы лучше направить свой собственный удар. И опять-таки тот, кто владел этой техникой, мог себе позволить её использовать; тому, кто её не знал, приходилось хуже. У всех был разный доступ к возможности обучаться фехтованию. Провинциальный дворянин в лучшем случае получит несколько уроков от того, кто хорошо попрактиковался на войне, у какого-нибудь солдата, который обучает каким-то приемам эмпирическим на рынке, например.
М. Родин: Но это другое фехтование.
В. Новосёлов: Другое дело — это когда профессиональный фехтовальщик, имеющий зал в Италии, вызванный, например, ко двору для того, чтобы преподавать. Итальянцы были учителями фехтования у королей: и у Генриха III, и у Генриха II, и у Генриха IV. Это был и Кавалькабо из Болоньи, знаменитый мэтр фехтования королевский, при дворе было несколько очень известных итальянских фехтовальщиков, которые преподавали приёмы, строя занятия по индивидуальной схеме. Было традицией, что никогда не имел право учитель фехтования рассказывать кому бы то ни было, каким именно приемам, какой именно школе он обучил своего ученика.
М. Родин: Даже так?
В. Новосёлов: Своего рода профессиональная этика. Были случаи, сам Брантом, например, об этом пишет, как он пытался на всякий случай узнать у тех учителей, с которыми он занимался, те приемы, которыми владели те или иные дворяне — мало ли, как жизнь сведет в поединке.
М. Родин: Ещё я, по-моему, в статье уже читал у вас, что был совершенно смешной момент: идёт тенденция, поскольку все сражаются без доспехов, к облегчению оружия, оно становится всё тоньше, изящнее, и из-за этого шрамы тоже вполне себе изящные. А раньше-то шпаги были тяжёлые и широкие, и шрамы получались уродливые, даже противники дуэлей советовали разрешать драться, но только старыми, тяжелыми шпагами, чтобы уродовали друг друга.
В. Новосёлов: Речь шла по сути о мечах. Действительно, были люди типа ла Беродьера, которые предлагали вернуться и, если уж разрешать поединки, или маршал Таванн об этом писал, пусть сражаются мечами, от которых получают тяжелые раны, неприятные, некрасивой формы шрамы, которые часто калечат человека. Такие шрамы совершенно не украшают мужское тело. Желающих станет намного меньше, потому что выжить, но остаться обезображенным с отсеченной рукой, ногой, мало у кого будет желание. А вот колющий клинок меньше количественно, но чаще убивает.
М. Родин: Статистика смертности увеличивается?
В. Новосёлов: Статистика смертности, соответственно, увеличивается. Как раз считалось, что если будет фехтование только рубящими мечами, то убитых будет меньше. На самом деле это большое заблуждение. Есть статистика уже XIX века, оставил своего рода трактат об исследовании тел дуэлянтов убитых один из французских медиков наполеоновской армии. Если не ошибаюсь, там всего порядка 65 поединков, где он имел дело либо с телами убитых, либо с ранеными: шпага на это время была наименее смертельным оружием, но уже по другой причине.
Во-первых, желания убивать уже особо нет, другая эпоха. Во-вторых, это уже другой вид оружия, это уже не рапира, это так называемая малая шпага, где дается возможность очень тонкого управления, где есть желание только обозначить ранение противника — поединок до первой крови — всегда это можно сделать. Там смертность достигала, если не ошибаюсь, 34%. Самую большую смертность — 64% — давал поединок на пистолетах, по его статистике. Здесь шансов выжить было намного меньше, потому что, как ни прицеливайся точно, с оружием того времени сказать, куда попадет твоя пуля, было невозможно.
М. Родин: А калибр был такой, что если уж попал, то попал.
В. Новосёлов: Так мало того, там было только три случая поединков (но это среда военных, наполеоновская армия) на ружьях с примкнутыми штыками. Тоже смертельные исходы.
М. Родин: Почему в середине XVII века это пошло на спад и стало не настолько модным?
В. Новосёлов: Мы видим во Франции два периода обострения поединков: первый — это религиозные войны и войны Лиги, второй уже в XVII веке — войны Фронды, когда королевская власть и её возможность влиять на что-либо близка к нулю. Дальше приходит эпоха короля-солнца, дворянство всё больше берется под контроль. При том самым чувствительным местом французского дворянства всегда считался его кошелек. При помощи различных рент, пенсий, назначений на должности короли стали очень умело манипулировать собственным дворянством, его возможностью обогащаться. Было устроено большое дворянское расследование, когда нужно было просто доказать документами, что ты являешься дворянином. Дуэль уже утратила своё место средства доказать принадлежность к дворянскому сословию.
М. Родин: То есть просто изменились социальные условия?
В. Новосёлов: Да. При этом дуэль не ушла совершеннейше: то, что я вам говорил о данных по тюрьме Шатли, — это же данные XVIII века. То есть, как минимум, каждый год мы имеем только в одном Париже несколько дуэлей со смертельным исходом, где тело дуэлянта просто не забрали с места убийства.
М. Родин: То есть это продолжалось, но просто уже не было таким распространенным?
В. Новосёлов: Да, не было так актуально и меньше смертность.
Вы можете стать подписчиком журнала Proshloe и поддержать наши проекты: https://proshloe.com/donate
Вы можете стать подписчиком журнала Proshloe и поддержать наши проекты: https://proshloe.com/donate
© 2022 Родина слонов · Копирование материалов сайта без разрешения запрещено
Добавить комментарий