Дмитрий Бондаренко в «Родине слонов»

Как африканцы продавали своих соседей европейцам, и что по этому поводу думают современные африкано-американцы? Кто в Африке получал выгоду от работорговли? Какие последствия для современного мира повлекла продажа в рабство 13 миллионов африканцев?

Обсуждаем трансатлантическую работорговлю с Дмитрием Михайловичем Бондаренко, доктором исторических наук, членом-корреспондентом РАН, заместителем директора по науке Института Африки РАН, директором Международного центра антропологии НИУ ВШЭ

Стенограмма эфира программы «Родина слонов» с Дмитрием Михайловичем Бондаренко, доктором исторических наук, членом-корреспондентом РАН, заместителем директора по науке Института Африки РАН, директором Международного центра антропологии НИУ ВШЭ.

Дмитрий Бондаренко – историк и антрополог. Занимается изучением древних и современных африканских сообществ. Руководил полевыми исследованиями во многих странах Африки и в США. Автор около 500 научных работ. В качестве приглашённого исследователя работал в Обществе имени Макса Планка и других ведущих научных центрах мира.

М. Родин: Мы достаточно много знаем о т.н. новом рабстве, которое процветало в Америке в XVII-XIX вв. Но, когда мы говорим об этом явлении, чаще всего мы концентрируемся на европейцах, которые организовали эту работорговлю, и на американском континенте, где рабы использовались в сельском хозяйстве, и очень мало говорим про саму Африку. В то же время мы знаем, что европейцы не бегали по джунглям в поисках будущих рабов. Ими торговали сами африканцы. Сегодня мы будем говорить о том, как это было организовано, кому приносило прибыль и какие последствия повлекло в том числе и во взаимоотношениях современных афроамериканцев и коренных африканцев.

Прежде чем мы начнём говорить о появлении трансатлантической работорговли, имеет смысл разобраться с тем, существовало ли рабство в Африке южнее Сахары и как там было устроено общество.

Д. Бондаренко: Рабство не является феноменом, принесённым в Африку европейцами. Рабство – явление, чрезвычайно широко распространённое в мировой истории. Огромная часть народов в тех или иных формах этот институт имела. В том числе значительная часть народов доевропейской (условно, до второй половины XV века) Африки. Африка знала рабство и до, и после прихода европейцев независимо от них, поскольку европейцы очень постепенно начали оказывать влияние на различные сферы жизни африканских обществ.

Другое дело, что это рабство существенно отличалось от того рабства, которое ассоциируется с эпохой работорговли. Поскольку это было рабство, которое ученые называют домашним или патриархальным. Подобное существовало во многих обществах и за пределами Африки. В различных эволюционистских схемах развития института рабства рассматривается, как его практически начальная стадия. Это рабство означало сравнительно мягкие формы зависимости и предполагало то, что человек, находящийся в такой зависимости, или его потомки, будет иметь возможность со временем быть включённым в родственную группу своих хозяев. Иначе говоря, перестать быть рабом. Эта форма рабства называется домашним рабством потому, что она не носила производственный характер. В основном это была домашняя прислуга, к которой отношение было чаще всего как к младшим родственникам, младшим членам семьи. Рабы даже зачастую имели право вступать в брак со свободными людьми.

М. Родин: Правильно ли я понимаю, что ситуация в Центральной Африке южнее Сахары была более-менее гомогенной?

Д. Бондаренко: Во-первых, Центральная Африка – это далеко не вся Африка южнее Сахары. Это определённая её часть. Во-вторых, ситуация не была гомогенной. Африканские общества были очень разнообразны. Были общества, которые не знали рабства. Самые простые примеры – это общества охотников-собирателей: пигмеев, бушменов, и т.д., у которых не было института рабства. Были земледельческие и скотоводческие общества, где рабство, если и существовало, то очень латентно. Но при всех различиях между африканскими культурами нельзя утверждать, что рабство в Африке не существовало до начала европейской работорговли.

М. Родин: Что было в Африке с военнопленными до прихода европейцев?

Д. Бондаренко: Особенностью института домашнего рабства было то, что в рабство нельзя было обращать своих сородичей, людей своей общины, своего вождества. За этим стояла важная сторона мировоззрения африканцев, заключавшаяся в том, что мир создан предками данного народа. Соответственно, от этих предков зависит благополучие мироздания. Предки таковы, что они могут как карать, так и миловать, помогать людям, и это зависит от поведения самих людей. Каждый потомок бесконечно важен, потому что от его предков зависит настоящее и будущее мироздания. Поэтому соплеменника нельзя обращать в рабство. Поэтому рабами были прежде всего военнопленные.

Единственные, кто могли стать рабами из числа соплеменников – это люди, совершившие преступление, т.е. своим антисоциальным поведением поставившие себя вне общества. Для африканского общества крайне важна идея соблюдения норм. Потому что соблюдение норм есть залог того, что предки не будут разгневаны и не разрушат этот мир. И человек, который совершает преступление, ставит под удар не только себя, но и всё общество. Потому что предки не будут разбираться в том, кто и что совершил, они накажут всё общество. Но основным источником рабов были военнопленные.

М. Родин: До прихода европейцев была работорговля с мусульманскими обществами. Но, насколько я понимаю, она была в гораздо меньших масштабах.

Д. Бондаренко: Арабская работорговля в Африке более древняя, чем европейская, поскольку связи с арабами установились раньше, чем с европейцами. Она была ничуть не менее жестокой, и в отдельных регионах она была гораздо более масштабной, чем европейская. Если мы возьмём побережье Индийского океана, там вплоть до последних десятилетий XIX века велась арабская работорговля, с которой в XIX веке боролись англичане.

Но до прихода европейцев арабская работорговля велась прежде всего по транссахарским путям, с теми арабами, которые утвердились в Северной Африке. И рабы были одним из многих товаров, которые отправлялись из субсахарской Африки в Северную Африку, наряду, скажем, с золотом, с тканями, с солью. Эта работорговля была обыденным явлением и для северных африканцев, и для африканцев южнее Сахары. Это был один из многих, отнюдь не доминировавший товар.

Рабы появляются среди товаров, которые начали вывозить из Африки европейцы, практически тогда же, когда начинается евро-африканская торговля. Это практически середина XV века. Но очень долго рабы не являются доминирующим товаром. Если мы говорим о работорговле, как об эпохе, когда в принципе европейцами вывозились рабы – то это с середины XV века до первых десятилетий, а в отдельных случаях до середины XIX в. Если же мы говорим об эпохе работорговли, как об эпохе, когда осуществляется массовый вывоз рабов, когда рабы становятся главным товаром (поначалу главным товаром были специи) – то это период с середины XVII в. до первого десятилетия XIX в.

М. Родин: У Лавджоя есть статистика: до начала активной западной работорговли продавали всего несколько тысяч человек в год.

Д. Бондаренко: Безусловно. Вся эта статистика не очень надёжна, потому что её трудно собрать. Честь и хвала и Лавджою, и Кёртину, и другим учёным, которые пытались её составить. Потому что надо найти и обработать бессчётное количество архивных документов в разных странах. Наверное, буквально верить этим цифрам не стоит, но общее представление о масштабах они дают.

И действительно: до эпохи широкой работорговли вывоз рабов европейцами был невелик. Интенсификация этого процесса была связана с экономическими потребностями. Складывается т.н. треугольная торговля.

Связано это было с началом плантационного хозяйства в Северной и Южной Америке и на островах Карибского моря. Поначалу в качестве принудительной рабочей силы пытались использовать индейцев. Они оказались для этого очень плохо приспособлены. Огромная часть индейского населения просто вымерла.

М. Родин: Почему все говорят, что индейцы были не приспособлены?

Д. Бондаренко: Это сложный вопрос. Наверное, за этим стоят особенности их культуры. У многих индейских народов традиции земледельческой культуры были не столь глубоки, как у африканцев. Но, наверное, трудно до конца ответить на этот вопрос. То же самое было в Южной Африке, где африканеры пытались заставить работать на плантациях готтентотов. А они были скотоводами. В итоге пришлось завозить африканцев из других регионов.

На территории США первый задокументированный случай ввоза чёрных рабов – 1619 г. И мы знаем, насколько значительную долю населения многих стран обеих Америк сегодня составляют потомки африканцев: и в США, и в Бразилии, и тем более в очень многих островных государствах Карибского бассейна.

М. Родин: С чем связана разница в соотношении местного населения и привезённых африканцев в разных странах? Связано ли это с разницей в хозяйстве между испанцами, португальцами, французами, англичанами? Или это диктует сельское хозяйство данного региона?

Д. Бондаренко: Если мы посмотрим на географию части Южной Америки, то мы увидим, что сегодня бо́льшая доля людей африканского происхождения в тех странах, которые выходят к Атлантическому океану или являются островами в Атлантическом океане. Это, в общем, объясняется элементарной логистикой. Везти рабов, скажем, в Эквадор в обход мыса Горн было просто нерентабельно и рискованно. И без того огромная часть рабов погибала при транспортировке из Африки в Америку. На территории США тоже исторически большинство чёрного населения концентрировалось в тех штатах, которые ближе, или непосредственно выходят к Атлантическому океану. Точно так же европейцы пытались вывозить рабов и из Восточной Африки, но в основном везли из запада, потому что это ближе.

М. Родин: Что везли из Европы в Африку? Чем расплачивались за этих рабов? Насколько эти товары были важны для местного населения?

Д. Бондаренко: Непосредственно торговлю вели не простые крестьяне, а элита. Африканские общества были по-разному организованы, и в разных обществах это были разные люди. Но в любом случае это были те, кто благодаря торговле с европейцами повышали свой уровень благополучия и социальный статус, и тем самым ещё больше отрывались от народа.

В первую очередь из Европы везли огнестрельное оружие. Это сыграло большую роль во внутриафриканских отношениях, потому что прибрежные народы, которые получали оружие, получали и преимущество в войнах, которые они вели с народами внутренних районов.

Везли различные изделия из металлов. Несмотря на то, что в Африке были свои металлы, тем не менее они ценились. Везли предметы роскоши. Например, правителю Бенина подарили подзорную трубу. И в Европе, наверное, в то время не каждый имел подзорную трубу. Везли алкогольные напитки, и т.п. Торговля была обменная. Хотя появились свои эквиваленты. Например, т.н. маниллас – изогнутые бруски металла.

Ещё один миф, который бытует – что европейцы приходили и захватывали рабов. На самом деле, это неточно. Во многом так вели себя арабы. Они, конечно, нанимали местных. Но они сами возглавляли караваны, которые шли вглубь Африки, захватывали рабов, приводили на побережье, и т.д. Европейцы этим не занимались. Они перекупали одних африканцев у других. Просто по закону политэкономии они создавали спрос, который порождал предложение. И предложение выражалось в том, что правители прибрежных народов организовывали экспедиции за рабами вглубь континента к соседям. Захватывали людей и продавали европейцам. Сами европейцы торговали или с кораблей, или из фортов, которые они начали строить ещё в XVI веке. Прежде всего это знаменитые форты на побережье современной Ганы, которые включены в наследие ЮНЕСКО. Этих фортов порядка восемнадцати. Самые известные – Элмина, Кейп-Кост.

Это имело существенные последствия и для прошлого, и для сегодняшнего дня. Если говорить о прошлом, то это привело к изменению политической карты Африки: к усилению одних народов за счёт других. Это привело к миграциям вглубь континента, когда от набегов африканских работорговцев некоторые народы просто вынуждены были бежать.

В этой связи есть две истории, последствия которых я сам отчасти наблюдал. Одной из крупнейших работорговых держав стало королевство, условно говоря, Дагомея на территории современного Бенина со столицей в городе Абомей. Королевские дворцы Абомея включены в число памятников ЮНЕСКО. Абомейцы, или дагомейцы (народ фон) прославились, как едва ли не крупнейшие охотники за рабами в Западной Африке. И, в частности, сегодня на озере Нокуэ на юге Бенина есть поселение Ганвье. Его называют «африканской Венецией». Оно полностью на воде посреди озера. Люди реально там живут. На террасах, установленных на воде, выращивают продукты питания. На воде рынок, куда съезжается много лодок, и это очень красочно смотрится. Там есть всё, что нужно человеку от роддома до кладбища.

С чего люди там оказались? Они спасались от набегов дагомейских работорговцев. И их тогдашний правитель, которому сейчас стоит очень большой памятник на воде, наверное, в десять человеческих ростов, придумал переселиться на воду, потому что мифология дагомейцев запрещала им перемещаться по воде.

Другая история – в соседней маленькой республике Того, куда тоже доходили дагомейцы. Там на севере живёт народ батаммариба. Их уникальные дома, опять-таки, включены в список всемирного наследия ЮНЕСКО. Это двухэтажные дома-крепости из известняка, точнее говоря, из самана, необожжённой глины, как мне кажется, где люди могут одновременно и жить, и держать оборону.

М. Родин: На кавказские башни, наверное, похожи.

Д. Бондаренко: Внешне не очень, но по сути похожи. Они их создавали для защиты от тех же самых дагомейцев.

Работорговля привела к появлению, или, уж во всяком случае, к усилению целого ряда очень небольших прибрежных политических образований: Ардра, Калабар и т.д., которые благодаря ей поднялись и процветали за счёт неё, и очень быстро пришли в упадок, когда она закончилась. Тем не менее, свою большую роль они сыграли.

Если говорить о более длительных последствиях работорговли, тот факт, что ею занимались сами африканцы, оказал влияние на взаимоотношения современных африканцев и африкано-американцев в Северной Америке. Сегодня очень многие африкано-американцы видят в африканцах, как они их называют, Continental Africans, прежде всего потомков тех, кто продавал в рабство их предков. Это сказывается на отношение очень многих африкано-американцев к африканцам вообще и в частности к мигрантам из Африки, которых становится всё больше и больше в США.

М. Родин: Правильно ли я понимаю, что в работорговле на западном побережье Африки не участвовали исторические сложившиеся большие государства: Мали, или ещё какие-то? Мы имеем в основном вождества, достаточно слабые государственные образования, которые за счёт работорговли начали возникать или усиливаться. Как это поменяло социальную и государственную структуру?

Д. Бондаренко: С одной стороны, был целый ряд небольших территориально и по численности населения политических образований, которые или возникли напрямую, как политические образования благодаря работорговле, или усилились благодаря работорговле, а затем сошли на нет с её уходом, поскольку не имели внутренних опор для развития.

С другой стороны, были политические образования, очень активно задействованные в работорговле, но которые не держались на работорговле всецело, и которые существовали, как мощные политические образования, и до работорговли, и помимо неё. Это уже упоминавшаяся мной Дагомея. Хотя она возникла поздно, в XVII веке, и получала большую выгоду из работорговли, но тем не менее нельзя сказать, что она держалась только на работорговле, как те же Ардра, Калабар, Уида, и т.п.

Это, конечно, королевство Бенин, которое было гегемоном в своей исторической области с конца XV в. до первой половины XVII в. Ему тоже очень помогла торговля с европейцами, в том числе получение огнестрельного оружия. Но тем не менее нельзя сказать, что Бенин держался на работорговле.

И, конечно, это королевство Конго. Одно из крупнейших и наиболее мощных политических образований в истории доколониальной Африки, которое стало единственным примером успешной христианизации в Африке до колониализма.

Так что объяснять всё развитие африканских обществ, даже прибрежных, работорговлей нельзя. Здесь были разные варианты.

А почему не участвовало в работорговле то же Мали? Мали к приходу европейцев и так клонилось к упадку. Тот же Сонгай? Крупных с точки зрения территориальных пределов политических образований в прибрежных районах не было. Потому что прибрежные районы – это прежде всего районы тропического леса, где, в частности, из-за мухи цеце и из-за того, что это лес, невозможно использовать конницу. Такие огромные политические образования возникали в зоне саванн, которые были удалены от побережья. А европейцы очень долго вглубь не шли. Поэтому крупные политические образования, как тот же Сонгай, не участвовали в европейской работорговле.  

Другое дело, что европейская работорговля имела большое косвенное значение для внутренних районов Африки. Помимо миграций появление европейцев привело к тому, что основные торговые пути в Западной Африке сместились на побережье с транссахарских торговых путей, а это стало важным фактором упадка этих крупных внутриконтинентальных политических образований, которые в огромной степени держались на караванной торговле.

М. Родин: Если мы говорим про внутреннюю торговлю и караванные пути, которые поменяли европейцы, какую роль в ней играла работорговля? На чём вообще эта торговля зиждилась, и как она изменилась с приходом европейцев?

Д. Бондаренко: Мы уже говорили о том, что рабы были одним из многих товаров в караванной торговле. Главным товаром африканцев, который отправлялся на север, было золото. Арабы называли эти земли «Страной золота». Рабы были одним из многих товаров, которые обменивали на ткани, предметы роскоши и т.д. Наверное, главное, что дала эта торговля с точки зрения последующей истории – это то, что вместе с ней в Африку южнее Сахары пришёл ислам. Но на работорговлю он не особенно повлиял, потому что ислам допускает рабство и работорговлю.

Очень интересная метаморфоза происходит в европейской работорговле в период её разгара, где-то в середине XVIII в. Есть ещё аспект, о котором мы не говорили: моральный, нравственный. Европейская и арабская работорговля способствовала расшатыванию традиционных устоев в том числе и в этом отношении. Если мы почитаем свидетельства эпохи конца работорговли, то мы увидим, что африканцы просто стали хватать кого ни попадя, лишь бы продать. В том числе своих родственников, соседей, и т.п. Принцип, что нельзя обращать в рабство своих, под конец оказался нарушенным в очень многих случаях. Хотя, конечно, в основном всё равно походы совершались ради захвата чужаков.

М. Родин: Обычно, когда в обществе появляется новый ресурс, такой, как возможность участвовать в работорговле, он распределяется неравномерно. Внутри общества должны выделяться те слои, которые больше в это вовлечены, и другие, которые меньше.

Д. Бондаренко: Разумеется. Я уже упомянул, что, в общем, работорговля способствовала социальной дифференциации в африканских обществах. Доступ к ведению торговли с европейцами или с арабами имела, в общем-то, элита, которая благодаря этому ещё более укрепляла свои позиции. Очень интересные явления происходили и внутри самой элиты. Обычно не вся элита имела доступ к такой торговле. Чаще всего правители выделяли какую-то группу людей, которая была уполномочена вести отношения с европейцами. Она могла усиливаться по сравнению с элитой, которая имела боле традиционные источники своего влияния. Происходило перераспределение власти внутри элит, и т.д.

М. Родин: Базируясь на оценки Лавджоя, в течение активной фазы торговли вывезли почти 13 миллионов человек. Это большие цифры, особенно по тем временам. Можно ли говорить, что за это время прошли геноциды, какие-то племена вымерли, что изменилась этническая карта Африки?

Д. Бондаренко: Я думаю, что понятие геноцида в точном смысле слова вряд ли применимо к той эпохе, это явление более позднего времени.

Этно-демографическая карта изменилась. Часть народов была вынуждена мигрировать. Некоторые народы стали гораздо более многочисленными, чем другие, за счёт того, что вывозили много людей. Кроме того, работорговля способствовала усилению определённых политических образований, которые получили дополнительные возможности для расширения за счёт включения других народов в свои политические образования. Эти политические образования становились более многоэтничными. Внутри них начались процессы метисации, интеграции, и т.д. В этом смысле работорговля сыграла вполне значимую роль.

Значительную роль сыграли походы за рабами из побережья вглубь. На побережье часто жили очень крупные народы. И пойти вглубь – не значило обязательно пойти к народу, который не живёт на побережье. Скажем, йоруба, которые сегодня населяют значительную часть западной Нигерии. Они и тогда жили вплоть до зоны саванн, и даже в ней. У современной науки есть возможность генетически выявлять, кто откуда оказался, в частности, в Америках. Очень много потомков людей из современной Нигерии: народы игбо, йоруба. Очень много из территории современной Анголы, Демократической республики Конго, Габона, Камеруна, фанг, баконго, и других народов.

М. Родин: Была ли у африканских рабов на американском континенте возможность собираться по этническим группам, сохранять свою культуру?

Д. Бондаренко: Конечно, нет. Это и привело к тому, что сегодня в Америке есть просто африкано-американцы. В разных странах они по-разному называются. Есть те, кто пытаются восстановить свои корни и идентичность. Мы можем в явлениях культуры современных чёрных жителей Америк и Карибского бассейна проследить элементы культуры, идущие от того или иного африканского народа. И многие учёные этим занимаются. Скажем, очень многие явления религий чёрных американцев восходят к йоруба: имена божеств, культ. Но сами эти люди, конечно, уже не являются йоруба.

Всячески изолировать рабов от соплеменников – сознательная политика рабовладельцев. В XVII-XVIII вв. были попытки их как-то группировать. Но реальных возможностей у них для этого не было. Уже во втором поколении рабы теряли свои африканские языки. В итоге сформировались африкано-американские общности, которые сами себя позиционируют, как особый этнос.

М. Родин: Правильно ли я понимаю, что их нынешняя культура – это «сборная солянка» из разных народов, языков, религий, которая вызывает некоторую усмешку со стороны африканских африканцев?

Д. Бондаренко: По этому поводу давно ведётся оживлённая дискуссия в науке. Несколько огрубляя, можно сказать, что было три основных концепции. Первая концепция заключается в том, что африкано-американцы – это по большому счёту чёрные американцы. То есть люди, утратившие связь с африканской культурой. Вторая концепция – их культура является чем-то смешанным африкано-американским. Третья концепция шла от Мелвилла Херсковица, одного из крупнейших американских африканистов, пионера африканистики в Америке, создателя первого африканистского научного учреждения в США в 1948 г. в Северо-Западном университете. Он утверждал, что каждый народ, или регион, вырабатывает субкультурную традицию, которая, однажды выработавшись, остаётся практически неизменной. Что африкано-американцы – это прежде всего африканцы, которые волею судеб оказались в Америке.

Эти идеи Херсковица имели серьёзные последствия самого разного рода. Начиная с того, что, если вы придёте в какой-то американский этнографический музей, чаще всего вы увидите, что коллекция по Африке плавно перетекает в коллекцию по африкано-американцам, чтобы подчеркнуть, что они прежде всего африканцы.

Сегодняшний официальный дискурс в США заключается в том, что это прежде всего африканцы, наследники африканских культур. Даже само понятие «African American», как наиболее корректное сегодня (не Afro-American, a African American) – это именно отражение этой идеи. Это было предложено в 1989 г. во время предвыборной кампании Джесси Джексоном, известным американским политическим деятелем, который дважды выдвигался в президенты США. Смысл в том, что «Afro-American» как бы редуцирует слово «African», и главным оказывается «American». Как говорил Джексон и пишут другие авторы, никто же не редуцирует, скажем, «Italo-American» или «Russo-American». Все говорят «Italian American» и «Russian American», и т.д. Подчёркивается, что «Italian Americans» – это, по сути дела, итальянцы, оказавшиеся в Америке. И тому же самому призвано служить «African Americans».

На самом деле, это всё очень сложно однозначно охарактеризовать, хотя я много занимался этими сюжетами. Подавляющее большинство африканцев, которые оказываются в Америке, не видят в африкано-американцах людей своей культуры. Пожалуй, они видят два главных отличия, то, что для них самих очень важно, и чего они не видят в африкано-американцах.

Первое – очень большое значение, которое придаётся родственным, коллективистским связям. Африканцы часто говорят, что африкано-американцы – это просто чёрные американцы. Они приводят такой пример. Когда к африкано-американцу приезжают родители, они селятся не у него дома, а в отеле, как это принято у белых американцев. А если к африканцу приезжают родственники – не может быть и речи, чтобы они поселились где-то, кроме его дома. К ним могут приехать без предупреждения не то, что родители, а вообще любые родственники. Общинность, коллективизм – это основа африканской культуры.

Второе – африканцы утверждают, что африкано-американцы утратили характерную для африканцев религиозность. Для африканцев религия очень важна. Понятно, что каждый из них принадлежит к какой-то своей религии, но в целом африканцы – люди далеко не материалистического мировоззрения.

Любопытно, что африкано-американцы это всячески отрицают и наоборот подчёркивают, что они – настоящие коллективисты и по-настоящему верующие.

М. Родин: А знаменитые госпелы, баптистские собрания?

Д. Бондаренко: Я в своё время проводил исследование, провёл несколько недель в религиозной общине чёрных американцев в глубинке штата Алабама, посещал все их молебны. Но даже то, что я наблюдал – в основном приходят петь госпелы пожилые люди. Молодёжь в церкви насильно загоняют старшие в выходные. Она в массе своей сидит и смотрит на часы в ожидании, когда это всё кончится.  

Но дело в другом. Как показывают серьёзные научные исследования, африкано-американцы действительно более коллективистичны и более религиозны, чем белые американцы. А если сравнивать с африканцами – то нет. Всё познаётся в сравнении.

Я думаю, что за века уничтожения всего африканского в африкано-американцах, у них осталось очень мало чего африканского. Другое дело, что, начиная с середины ХХ века, особенно со времени движения Чёрных пантер в частности, идёт активная работа по тому, что они бы назвали восстановлением, с нашей точки зрения это, наверное, отчасти выдумывание, по культивированию в себе всего, что связано с идеей признания себя прежде всего африканцами.

Для африканцев сегодня прежде всего важна этническая и государственная принадлежность.

М. Родин: На всякий случай отмечу, чтобы никто не запутался: под африканцами мы понимаем тех, кто живёт в Африке или только приехал оттуда, а под африкано-американцами – чёрных людей, предков которых перевезли в Америку в эпоху рабства.

Д. Бондаренко: Африкано-американцы – это потомки рабов. Хотя, опять-таки, существует дискуссия даже среди африкано-американцев о том, кто может называть себя африкано-американцем. И здесь огромный разброс мнений. Есть африкано-американцы, которые утверждают, что только они настоящие африканцы. А есть те, которые подчёркивают, что они – настоящие американцы. Среди африкано-американцев, особенно живущих в глубинке, очень силён американский патриотизм. Они подчёркивают, что другой родины у них всё равно нет.

Несмотря на все региональные и социальные различия, африкано-американцы к сегодняшнему дню представляют собой единый этнос, который они сравнивают с итальянскими американцами, с англо-американцами, и т.д. Тех из них, кто менее образован, даже удивляет, почему в Африке столько государств, если там все чёрные?

А для африканцев то, что они – африканцы, далеко не самое важное. Кроме тех, кто приезжает из стран, в которых издавна существовал расовый раскол, вроде ЮАР, Намибии, Зимбабве. Для подавляющего большинства остальных, которые выросли уже в постколониальный период и не помнят времена, когда действительно было важно, белый ты или чёрный, в стране, где, грубо говоря, все чёрные, это ничего не значит.

Есть замечательный автобиографический роман нигерийской по происхождению, но давно уже американской писательницы, которая в 19 лет уехала из Нигерии, фактически спасаясь от диктаторского режима Сани Абачи. В романе речь идёт об африканской девушке, которая приезжает в Америку, и её поражает то, что цвет кожи что-то значит. Писательницу зовут Чимаманда Нгози Адичи, роман – «Американа». Но, к сожалению, он очень плохо переведён на русский язык. Если кому-то интересно, и кто-то в состоянии читать по-английски, то лучше читать его по-английски. Действительно высокая литература.

Так вот, её поражает это. И она начинает изучать этот вопрос. И заканчивается тем, что она начинает вести блог о расовых отношениях в Америке. Я читал интервью с самой Чимамандой Нгози Адичи, и она пишет, что действительно, когда переехала в 19 лет в Америку, не понимала, что может значит расовый вопрос. Она не считала себя африканкой, она ощущала себя нигерийкой и игбо. Но, когда ей тысячу раз задали вопрос «Что там у вас в Африке?», и когда люди стали её расспрашивать про ситуацию в Намибии, у неё начало вырабатываться осознание себя в том числе как африканки.

Но в чём главное различие между африканцами и африкано-американцами? Для африкано-американцев весь мир делится на белых и чёрных. Расовая принадлежность – это главное, что для них значимо. Потому что вся их история была обусловлена тем, что они чёрные. И весь их социальный статус по сей день обусловлен тем, что они чёрные. Поэтому, даже если они о них знают, для них не важны различия между Намибией и Нигерией, между игбо и йоруба, то, что для самих африканцев принципиально значимо.

Поэтому здесь возникает масса противоречий. Я уже говорил о противоречиях исторического характера, связанных непосредственно с историей работорговли. Если вести речь о непосредственных последствиях работорговли, то, во-первых, они сказываются и столетия спустя. Одно из них заключается в том, что африкано-американцы воспринимают Африку и африканцев как нечто однородное, гомогенное. В то время как сами африканцы мыслят себя совершенно иначе. И это порождает большие противоречия во взаимоотношениях между этими сообществами.

М. Родин: В конце ХХ века началась иммиграция современных африканцев в Америку, и возникло два момента непонимания. Первое – в Америку чаще всего переезжают представители более образованных классов, и они по сравнению со средним уровнем африкано-американцев находятся на более высокой образовательной и финансовой ступени. И это немного раздражает африкано-американцев: мол, «понаехали тут». А во-вторых, «понаехали» те, кто не боролся за права чёрного населения. «Мы здесь страдали, а вы жили в свободной Африке».

Д. Бондаренко: Если бы было только два таких пункта, это было бы ещё нормально. На самом деле, таких линий раскола очень много. И они все имеют историческую и социальную природу. Если говорить о том, что вы сказали, то да: широкая африканская иммиграция в Америку начинается в 1980-е, и особенно в 1990-е гг. У значительной части африканцев наступает разочарование в перспективах Африки. И если в Европу направляется в основном малообразованная и низкоквалифицированная часть африканцев, то туда, куда гораздо сложнее и дороже попасть, в Австралию, в Канаду, в Новую Зеландию и прежде всего в США, приезжает в основном образованная часть общества. Другое дело, что в последние десятилетия это немного размывается тем, что США принимают много беженцев самого разного образовательного и культурного уровня. Но тем не менее и сегодня по статистике эмигранты из Африки являются самой образованной частью американского общества, потому что среди них наивысший процент людей и с законченным средним образованием, и с учёными степенями. Выше, чем среди белых американцев, и уж намного выше, чем среди чёрных американцев. Не говоря уже о выходцах из Латинской Америки, и т.д. Другое дело, что не всегда в Америке доверяют этим степеням и дипломам. Но тем не менее.

Это имеет прежде всего то последствие, что значительная часть африканских эмигрантов – это люди социально благополучные, с хорошей высокооплачиваемой работой в хороших фирмах, университетах, и т.д. Это зачастую вызывает их неприятие африкано-американцами. Не из банальной зависти. Тогда они и белым могут завидовать. Надо понимать, что сегодня существует очень не тонкий слой высокообразованных и благополучных африкано-американцев. Но что происходит? Успешные африканские эмигранты предпочитают селиться, условно говоря, в белых районах, предпочитают иметь друзей из людей своего социального круга, а это в первую очередь круг белых людей. За этим не стоит никакого их презрения по отношению к африкано-американцам. За этим стоит нормальная человеческая логика: рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше. И если человек больше общается с белыми американцами, скажем, со своими коллегами по кафедре в университете, то это тоже естественно. Я общался с этими людьми и понимаю, что им гораздо проще найти общий язык со мной, человеком из другой страны, но того же образовательного уровня и круга интересов, чем с человеком из их, или другой африканской страны, но приехавшему из деревни с двумя классами образования. О чём им говорить?

Но для значительной части африкано-американцев, за исключением такого же высокого культурного слоя, это представляется совершенно иначе. Для них это предательство чёрной расы. Для них мир чёрно-белый: если ты не с чёрными, то ты с белыми. И когда им кажется, что чёрный не хочет общаться с ними и селится в белом районе – это для них предательство расы.

По поводу того, что это не те, кто боролся за гражданские права – здесь тоже масса нюансов. Да, это раздражает часть африкано-американцев. Хотя есть те, кто очень активно борется за объединение чёрных американцев и африканцев. Здесь масса нюансов. По любому поводу, о котором я бы не сказал, я могу привести обратные примеры. Я пытаюсь описывать наиболее общие, часто встречающиеся случаи.

Так вот, здесь есть большое непонимание. С одной стороны, африканцы часто обвиняют африкано-американцев в том, что те были в стороне от борьбы африканцев с колониализмом. Что они не оказывали влияние на американское правительство, и т.д. Африканцы здесь не учитывают, насколько афикано-американцам было тяжело. Деколонизация – это 1950-е-1960-е гг. В это время в Америке ещё не была отменена сегрегация, и африкано-американцам было очень трудно влиять на вопросы деколонизации. Но те, кто могли, старались это делать. Тот же Дюбуа, и прочие.

С другой стороны, африкано-американцы спрашивают: а где были африканцы, когда они боролись за гражданские права? Опять-таки, в колониальный период африканцам было очень трудно их поддерживать. Но с 1960-х гг., когда пошла деколонизация, Организация африканского единства постоянно принимала постановления в поддержку чёрных американцев, и т.д. Здесь большую роль играет историческая неинформированность.

Но тем не менее у некоторых африкано-американцев есть представление о том, что они потомки тех, кого предки приезжающих сейчас в Америку африканцев продавали в рабство. Тем более, что африкано-американцы не будут разбираться, кто из какой страны, чьи предки реально продавали, а чьи – нет. Раз ты остался в Африке – значит, твои предки продавали. Если бы не продавали – продали бы их, и ты был бы уже африкано-американцем в десятом поколении.

И да, есть идея о том, что африкано-американцы боролись столетиями за свои права, и сейчас, когда они их так или иначе получили (понятно, что эти права неполные на практике, но тем не менее сегодня нет рабства, расовой сегрегации), африканцы приезжают на всё готовое.

В этой связи было несколько очень показательных историй. Одна была в Филадельфии. Парикмахерши, африкано-американки, потребовали в мэрии, чтобы парикмахершам перестали разрешать работать без специальной лицензии. Это означало попытку пресечь конкуренцию со стороны прежде всего африканских парикмахерш, поскольку парикмахерское дело – очень типичная для многих африканок сфера деятельности в Америке. Там очень много африканских парикмахерских салонов.

Наверное, самая известная история была в 2005 г. Дело было в Вашингтоне. Там есть район, в котором поселилось довольно много представителей амхара, одного из крупнейших народов Эфиопии. И они обратились в мэрию с просьбой разрешить официально именовать этот район Little Ethiopia, «Маленькая Эфиопия». Они обосновывали это тем, что это привлечёт туристов, будет способствовать развитию района, и т.д. Городская администрация ничего против не имела. Но тут восстали чёрные американцы, живущие в этом районе, которые написали большую петицию, провели митинг. В интервью африкано-американцы говорили: «Что даёт им право называть этот район Маленькой Эфиопией? Только то, что они открыли здесь свой магазинчик? А где они были в 1968 году?» 1968 год – год победы африкано-американцев в борьбе с расовой сегрегацией.

При том, что большинству белых американцев все чёрные, и африканцы, и африкано-американцы, кажутся на одно лицо, и они большой разницы между ними не делают. За исключением, конечно, интеллектуальной части общества, которая как-то в этом ориентируется.

М. Родин: Но есть и обратный процесс: потомки рабов ищут свои корни. Вы уже упомянули о том, что потомки рабов делают ДНК-тесты. И есть такой «roots tourism», «туризм к корням». Но для африканцев это уже просто приехавшие богатые американцы. Они их даже называют словом обуруни, которое раньше означало европейцев. Расскажите об этом.

Д. Бондаренко: В Гане так называют. В Танзании – мзунгу, «белые» во множественном числе, единственное число – вазунгу. Да, это тоже очень интересное явление. В принципе, истоки его уходят в середину 1970-х гг. В 1976 г. выходит роман писателя Алекса Хейли, чёрного американца, ветерана военного флота. Роман назывался «Корни», «Roots». Это роман-эпопея, охватывающий четыре поколения чёрных людей, начиная с захвата мальчика на территории современной Гамбии в XVIII веке и вплоть до ХХ века. Важную роль сыграло то, что автор утверждал, что это реальная история его семьи. Что реально существует та деревня, в которой захватывали мальчика, и т.д. Потом уже, на склоне лет, он признался, что это всё не так. Что не лишает роман художественных достоинств. Но это придало ему дополнительный смысл. В 1977 г. появился ставший очень популярным мини-сериал из восьми серий по этому роману. Тоже очень высокого качества. Он включён в список ста лучших американских сериалов за всю историю.

С этого момента начинается идея активного поиска корней. Если до этого те же деятели движения Чёрных пантер брали за основу язык суахили, имена на нём себе придумывали, но не искали реальные свои корни, то теперь многие люди стали интересоваться своими корнями. При том, что огромная часть африкано-американцев оставалась и остаётся абсолютно индифферентна к этому и не видит в африканцах ничего другого, кроме таких же мигрантов, как и любые другие в Америке.

Но есть люди, в основном из среднего класса и выше среднего, вплоть до богатых, которых всё это увлекает. Один из моментов – ДНК-тесты, которые достаточно дорогостоящие. Много писали о том, как кто-то из знаменитостей нашёл, из какой современной страны происходили его предки.

Туризм к корням – это поездки состоятельных людей по местам, связанным с историей работорговли. Они не дешёвые, и нужно иметь много денег, или, скажем, как одна моя африкано-американская знакомая, много лет их копить. Едут прежде всего в Сенегал, в Горе́, там знаменитый работорговый замок, в Бенин, Гану. Некоторые едут в Сьерра-Леоне, и т.д.

Я разговаривал с двумя пожилыми женщинами, которые ездили в эти поездки, незнакомыми друг с другом и независимо друг от друга ездившими. Одна из Филадельфии, другая – из Бостона. Они испытали тяжелейшее разочарование, и у них, без преувеличения, были слёзы на глазах. Обе они – женщины небогатые, обе долго копили на эту поездку. Исходя из своего сознания, что чёрные есть чёрные, они рассчитывали встретить братьев и сестёр, а встретили отношение к себе, как к состоятельным туристам, у которых блажь – что-то там узнать про работорговлю, и с которых не грех содрать побольше денег. Конечно, и африканские государства, у которых есть для этого возможности, проводят политику, направленную на привлечение богатых африкано-американцев. Особенно Гана этим активно занимается. Она даже предоставляет возможности для переселения, и там есть группа переселившихся африкано-американцев.

И все эти исторические памятники, работорговые замки в Гане, или Путь рабов в Уиде, Бенин, по которому рабов вели от рынка рабов к берегу на корабли, и т.д., нередко не вполне исторически достоверно реконструированы. За этим часто стоят больше легенды, чем исторические факты. Что экскурсоводы там рассказывают этим туристам – вообще иногда страшно себе представить. Иначе говоря, это ориентировано на запросы этих людей.

Но, с другой стороны, даже там, где искажаются реальные факты, остаётся главное. Это всё не выдумано. В худшем случае это размышления по поводу. Но повод всё равно остаётся. Ощущение тяжести той истории совершенно достоверно.

М. Родин: То есть, не смотря на то, что, грубо говоря, рабство для некоторых регионов и некоторых людей превратилось в туристический аттракцион, мы всё равно видим, насколько серьёзные последствия это явление до сих пор несёт с собой по обе стороны Атлантики.

Д. Бондаренко: Безусловно. Проводя исследования среди африкано-американцев, я общался с людьми самого разного уровня. Начиная с людей, которые просто живут на улице, и заканчивая очень благополучными людьми. Меня поразило то, что у всех них есть то, что называют травмой рабства. Я о ней читал. Но, во-первых, когда ты с этим сталкиваешься лично, то иначе это ощущаешь. А во-вторых, ты особенно понимаешь её значимость, когда видишь, что она есть у любого африкано-американца. У самого благополучного африкано-американца в подсознании будет сидеть ощущение себя, как человека второго сорта в этой стране. Он будет гораздо финансово и социально благополучнее тысяч проходящих под его окном белых американцев, более того, он будет большим и искренним патриотом Америки, но всё равно у него есть это ощущение, которое, видимо, передаётся из поколения в поколение.

М. Родин: Как мы видим, работорговля, которая расцвела в XVII веке, повлияла на современный мир. Причём повлияла и на Америку, и на Африку. И накладывает отпечаток на взаимоотношения людей в XXI веке. Поэтому очень важно изучать эту историю для того, чтобы понимать корни процессов, которые мы наблюдаем сейчас, в том числе, например, известного движения «Black Lives Matter».