Как была устроена редакция газеты в начале XIX в.? Почему журналисты и корреспонденты этого времени скрывали свои имена? И действительно ли при Наполеоне была цензура?
О работе прессы конца XVIII – начала XIX вв. читайте в стенограмме эфира программы «Родина слонов» с кандидатом исторических наук, проректором Государственного академического университета гуманитарных наук, научным сотрудником ИВИ РАН Николаем Владимировичем Промысловым.
М. Родин: Сегодняшняя программа приурочена к выходу книги «Россия во французской прессе периода Революции и Наполеоновских войн», и в гостях у нас сегодня один из соавторов книги.
Сегодня мы будем разбираться в том, как была устроена пресса в конце XVIII-начале XIX в. Есть ли у этого периода какая-то главная отличительная черта от того, что было до этого? Ведь пресса в Европе возникла раньше.
Н. Промыслов: Пресса, конечно, возникла раньше. Но накануне и во время Французской революции она получила новый толчок. Потому что во Франции происходили бурные события, и о них вся Европа хотела узнавать максимально быстро и подробно. И здесь главным, часто единственным источником хоть какой-то информации (достоверной или нет – отдельный вопрос) становились газеты. Выходившие как во Франции, так и в окружающих государствах. Интенсивность передачи информации и стала тем новшеством.
Здесь можно поговорить о технической стороне вопроса. Потому что она ещё пока не менялась, но вскоре после того, как наш период закончился, там произошли большие чисто технологические перемены, которые повлияли и на содержательную часть.
М. Родин: Мы говорим о Франции, но ведь Европа большая. Есть ли какие-то национальные отличительные черты?
Н. Промыслов: Есть, и в большом количестве. Начать, наверное, надо с того, чтобы сделать предуведомление. Когда мы говорим о газетах, нужно всегда помнить, что это – коммерческое предприятие. Это важно. Потому что в некоторых странах, в частности в России, время от времени в разные периоды возникали ситуации, когда газеты были в чистом виде органом донесения неких мыслей государства насчёт окружающих событий. Во Франции, в Германии, в Англии газеты тоже были органами донесения точки зрения правительства или политических сил. Но они в первую очередь были коммерческими предприятиями. Поэтому они должны были их владельцу приносить прибыль. Даже когда император Наполеон в 1810-11 гг. задумывался над тем, чтобы центральные парижские издания конфисковать через выкуп в казну, чиновники, которые прорабатывали это решение, во всех документах подчёркивали, что это делается для того, чтобы государственный бюджет получил больше доходов. Эти доходы несравнимы по масштабу с какими-нибудь налогами, но, тем не менее, этот момент подчёркивался. И любые местные чиновники, префекты департаментов или супрефекты, когда писали в Париж и обсуждали в том числе содержание местных газет, они всегда подчёркивали, что собственник должен зарабатывать деньги. «Поэтому для него очень важно…» — и дальше следовала некая аргументация.
То есть то, что это коммерческое предприятие, было для всех абсолютно очевидно. И это накладывало отпечаток на всё, на всю технологию организации.
М. Родин: В этот период они везде были коммерческими предприятиями: и в России, и в германских государствах.
Н. Промыслов: Везде случались государственные газеты. В России в начале XIX в. выпускали государственную газету на французском языке. Это был «продукт на экспорт», так сказать. Хотя и очень многие дворяне по-французски тоже читали.
М. Родин: Аналог современной «Russia today».
Н. Промыслов: Наверное, можно сравнить. На самом деле, это одна из немногих газет, которую сейчас, в начале XXI века, хоть как-то интересно читать. Потому что «Московские ведомости» представляли собой огромную газету частных объявлений. И для чего её читать сейчас исследователям, нужно придумывать.
М. Родин: Социологию изучать.
Н. Промыслов: Да. То есть специфический очень источник.
В германских государствах, в Нидерландах это тоже частные коммерческие предприятия. Причём у издателя, как правило, это была только часть бизнеса. У издателя были печатные станки, и он занимался тем, что что-то на них печатал, чтобы продать. Печатал, что мог: книги, газеты, листовки. Но книги – это всегда был рисковый бизнес, потому что одна хорошо продаётся, а другую ты отпечатал, а потом весь тираж выкинул.
М. Родин: И длительный срок производства.
Н. Промыслов: Газеты тоже, на самом деле. Газеты ещё должны никогда не опаздывать. Если вы обещали, что она выходит каждый день, она не имеет права не выйти. А книгу, может, и не страшно задержать на день-неделю-месяц. С коммерческой точки зрения некий убыток есть, но не более того. Не катастрофа. А газете нельзя не выходить.
В период перед Французской революцией самыми читаемыми в Европе были газеты германских государств и Нидерландов. Только те, которые выходили либо на немецком, либо на французском. Или на двух языках сразу. На голландском кроме Нидерландов никто не читал.
В этих странах цензурные ограничения были очень жёсткими, что касается внутренней информации. А когда газеты писали по внешнеполитическим новостям, там ограничения были гораздо мягче. Потому что не важно было немецким государям или нидерландским городским властям (газеты часто находились под влиянием городских властей), что там вы пишете про Францию, Англию или тем более про далёкую Россию.
При этом в Нидерландах масса торговых компаний, соответственно, легче организовать корреспондентскую сеть. Это ведь тоже важная проблема, в том числе финансовая: как добывать информацию из удалённых точек планеты. В городах, где много торговых компаний, всегда можно с кем-то договориться, с какими-то образованными моряками. Не с матросами, понятно, а с какими-то шкиперами, капитанами, купцами. Съездил куда-то далеко – заодно какую-то новость привёз. У голландских компаний даже были постоянные представительства на удалённых территориях. Там можно было с кем-то договориться, как-то ему это дело оплачивать, а он на регулярной основе, пользуясь судами своей компании, присылает информацию в газеты. Или, как минимум, присылает местные газеты, из которой можно перепечатать, творчески переработав, или даже часто просто скопировав один в один какую-то информацию.
М. Родин: Мы говорим о том, что газеты чаще всего были коммерческими частными предприятиями. Опишите, кто это – владелец газеты в начале XIX в.
Н. Промыслов: Это владелец печатной мануфактуры. Человек, который делает бизнес на печати книг, газет, листовок, всего, чего угодно. Часто этот же человек мог выступать главным редактором газеты.
М. Родин: Это человек, который вложился в техническое обеспечение и зарабатывает на нём деньги.
Н. Промыслов: Да. Если этот человек и главный редактор, то он же прорабатывает всю инфраструктуру издания. Те же самые корреспондентские сети. Разбирается, где, как брать информацию.
М. Родин: Видимо, у него должен быть достаточно большой капитал. Из какой прослойки общества он чаще всего происходит? Это интересно касательно информационной политики. И как он связан с правящими слоями и группировками?
Н. Промыслов: Чётко увязывать социальное происхождение с какими-то группировками я бы не стал и для конца XVIII в., и для начала XIX в. Потому что кроме владельца очень важна фигура главного редактора. Собственник может вмешиваться, а может не вмешиваться в информационную политику. Собственник, как правило, представитель третьего сословия. Какой-то промышленник, который решил таким образом начать зарабатывать. Тут тоже надо понимать, что печатать книги в чём-то могло быть для организации бизнеса дешевле. Потому что можно меньше станков держать.
У станков того времени очень ограниченный ресурс по количеству печатных оттисков. По сути, технология книгопечатания к началу XIX в. не сильно изменилась со времён Гуттенберга. Это ручной пресс. Каждый листок нужно руками положить под форму, форму вручную винтом прижать, потом отжать, положить следующий листок, и т.д. По замерам в конце XVIII в., по данным от тех же печатников, хороший печатник за полчаса где-то 250 оттисков мог сделать.
М. Родин: Это же очень много.
Н. Промыслов: Это, на самом деле, очень немного. Оттиск с одной стороны. Для того, чтобы получилась газета, нужно всю эту пачку перевернуть и отпечатать второй раз. И желательно не перепутать, иначе у вас одинаковые страницы с двух сторон получатся.
М. Родин: Логика в том, что 250 – там сразу много страниц одновременно.
Н. Промыслов: Да, там много страниц. Но если это большеформатная газета, то одна газета – это оттиск с одной стороны, и оттиск с другой стороны. Т.е. два раза нужно. Таким образом, за час 250 экземпляров печатник на одной машине сделает. А до этого эту форму надо набрать. Набор делался вручную. Нужно взять буковку и воткнуть в нужное место.
М. Родин: Это долгий и кропотливый труд.
Н. Промыслов: Да. Если вы печатаете одновременно на нескольких станках, то наборщиков у вас должно быть столько же, сколько станков. А на самом деле даже больше. Потому что большую печатную форму один наборщик набирает больше чем за день. Если они работают вдвоём – то меньше, чем за день. Отсюда скорость выхода новостей. Новость день в день от события не могла появиться в газете просто технически, потому что не успеет. И чем газета больше по формату, тем она медленнее выходит. Потому что если у вас газета в полный лист, то вы её отпечатываете с двух сторон. Это значит, что её набирают вдвое дольше, чем газету половинного формата. Газеты меньшего формата оказывались оперативнее. Но в них помещалось меньше новостей. Тут у редактора появляется вопрос отбора информации. Сейчас, в эпоху электронных СМИ, если хочется, можно опубликовать текст любой длинны. А в той ситуации было не так.
Набор простого текста быстрее. Соответственно, если вы хотите вставить рисунок, схему, таблицу, это удлиняет процесс. Значит, лучше не надо. Умели их печатать: книги выходили с таблицами, графиками, с чем угодно. Но в книгах нет такого жёсткого дедлайна. В газетах не приветствуется ничего, кроме просто текста. Доходит до смешного: в газетах, по большому счёту, подзаголовки появились только в конце XVIII в. А так заголовок был текстом того же шрифта и размера, просто он с красной строки и отделён пустой строчкой. Так проще и быстрее печатать. Меньше места текст занимает.
М. Родин: Я правильно понимаю, что в то время владелец всё равно был как-то политически ангажирован. Стеснялись ли тогда связей с разными группировками?
Н. Промыслов: Опять-таки, политически ангажирован скорее был редактор, какие-то авторы, возможно. В некоторых ситуациях редактор мог увести издание к другому собственнику. В редких случаях, но бывало.
Связей с политическими группами не стеснялись. В период Французской революции каждая политическая группа и старалась завести свою газету. Или периодический памфлет скорее для этого периода. Такой жанр выделяют исследователи. Периодический памфлет – это скорее аналог нынешнего блога. Когда автор с той регулярностью, которую он сам для себя установил, публикует некие тексты на любые более-менее темы, политически ему интересные.
Тоже некоторая новинка в истории СМИ периода Французской революции состояла в том, что вдруг в одном городе, в одной столице появляется много разных политических изданий. И человеку, погружённому в политический процесс, нужно прочитать их все. Или многие. Потому что иначе не знаешь, что в мире происходит. Из-за такой интенсивности информации голландские и немецкие издания начинают проигрывать по популярности в Европе в целом, потому что они могут только пересказывать. Хотя всё равно они продают эту информацию вполне успешно, потому что для жителей Берлина, например, выписывать парижские газеты дороже. Им дешевле выписать франкфуртскую газету, где они найдут некие выжимки о том, что происходит в Париже.
М. Родин: О чём писали? Это чисто политические новости, или могли быть ещё какие-то жанры? Это ведь коммерческое предприятие, нужно публиковать то, что интересно людям.
Н. Промыслов: С этой точки зрения существовали практически любого вида издания. Были профильные издания. Газеты и журналы, посвященные модам. Очень популярны были публикации, издания, связанные с театральной жизнью, с литературой. Литературные альманахи – очень популярный вид. С этой точки зрения изданий много, они разного жанра.
Я тут говорю скорее про информационные издания, потому что в них политическая жизнь, собственно, и бурлит. И политические памфлеты, которые были только в период революции и, в общем, в конце революции их всех повыбили. Яркие политические лидеры позаканчивались. Газеты стали в чём-то скучнее, но зато короче. В газете того же Бабёфа иностранных новостей не найти почти. Он не писал об этом. Он писал о том, что ему интересно: о том, как надо Францию переустраивать. А что там за границей происходит – только боком. И главное, что он не обладал какими-то эксклюзивными знаниями, вот и не писал.
М. Родин: Что выгоднее с коммерческой точки зрения: издавать информационно-политическую газету или что-то о театре?
Н. Промыслов: Это зависит от организации бизнеса, так же как и сейчас. Что выгоднее: газета «Ведомости» или журнал «Burda Moden»? Хороший вопрос. Главное, что этот вопрос как тогда, так и сейчас является коммерческой тайной. И не все архивы изданий сохранились. Поэтому это вопрос выбора, сегментирования рынка. Тут мы в экономику сейчас совсем уйдём. Были информационные издания, которые выходили неплохо, а потом начинали разоряться по разным причинам.
С точки зрения чистого бизнеса какое-то узкопрофильное литературное издание было надёжнее. Потому что если у тебя есть несколько хороших авторов, которые красиво пишут рецензии, то твои расходы – только эти авторы, плюс производство. А если это информационное издание, то нужно как-то поддерживать корреспондентскую сеть. Нужно зависеть от того, кто с кем воюет. Потому что начнётся война на Балтике – и новости из России коротким путём не идут. Нужно находить какие-то альтернативы. Тут много деталей. И успешнее тот, кто успешнее организовывает этот процесс.
М. Родин: Что такое редакция в газете XIX века? Сколько это человек, как она устроена?
Н. Промыслов: Есть главный редактор и несколько редакторов. Сколько – зависит от размеров газеты и её периодичности. Одна из самых популярных газет конца XVIII в., «Gazette de Leyde», выходившая в Лейдене на французском языке, кроме редактора имела 3-5 человек. В центральных парижских газетах было больше людей. Сколько – точно сказать сложно. В разные периоды по-разному. Печатников и то легче посчитать. Над «Монитором» трудилось порядка 50-60 печатников в смену. Это огромная газета большого формата, выходившая каждый день большим тиражом.
М. Родин: Мы сейчас говорим про штатных сотрудников, которые непосредственно сидят в редакции и готовят тексты к публикации. Главный редактор, я так понимаю, занимается этим профессионально каждый день и за это получает деньги от владельца издания. Кто он в обществе того времени? Насколько он уважаем, сколько он зарабатывает?
Н. Промыслов: В тех случаях, когда его фамилия известна (потому что, когда мы берём региональные издания, не всегда сохранилась информация), это человек известный, популярный, влиятельный. Может быть, влиятельный в рамках какой-нибудь политической группы, может быть – в принципе. Человек относительно состоятельный. Не бедный, как минимум. Может быть, даже состоятельный, потому что некоторые газеты приносили довольно значительный доход.
Про журналистов и корреспондентов говорить сложнее. Не смотря на то, что во Франции и в других странах в начале XIX в. несколько раз издавались указания и приказы подписывать авторство каждого материала, это, как правило, не делалось.
М. Родин: Почему? Для безопасности?
Н. Промыслов: В каких-то случаях – да, люди просто скрывали это. В каких-то случаях редактор скрывал своих информаторов. Плюс было очень много перепечаток, особенно в части международных новостей, из газет той страны, о которой идёт речь, или третьей страны. Новости о России часто приходили через Германию. Таким образом получить новость в Париже из России оказывалось иногда быстрее. Период специфический, и пресса во Франции находилась под очень жёстким управлением императора. В 1810 г. было несколько распоряжений Наполеона и министра полиции о том, чтобы новости во французских газетах публиковались со ссылками на немецкие газеты. Потому что немецким больше доверия, а про французские все знают, что они подцензурные и пишут только то, что им позволят. Таким образом пытались вбрасывать всё равно те же новости, сгенерированные в министерстве полиции или каком-то другом. Просто путь оказывался длиннее.
Если берём корреспондентов за пределами страны, в которой выходит газета, то это, как правило, либо люди в коммерческих компаниях. Грубо говоря, купцы или клерки этих компаний. Сам купец, владелец бизнеса, вряд ли будет этим заниматься. А для людей, у которых зарплата не очень большая, это дополнительный заработок. Либо учителя, преподаватели университетов, которые живут удалённо, часто на свою родину посылают какую-то информацию. И в этой ситуации они тоже не заинтересованы в том, чтобы их фамилия фигурировала. Потому что никогда не знаешь, в какой момент тебя обвинят в шпионаже за это, даже если ты просто пересказал местную газету.
М. Родин: А мы знаем каких-нибудь известных международных корреспондентов, которые не скрывались?
Н. Промыслов: Практически нет. Для наполеоновской эпохи мы понимаем, что очень много информации проходило через посольства. Французские газеты много получали от французских посольств в других странах. Но также много получали в периоды мира через российские или австрийские посольства в третьих странах. Дел на месте у российского дип. представительства где-нибудь в Ганновере не так много, при этом оно получает внутреннюю российскую министерскую корреспонденцию и много чего знает о том, что происходит в России. И делились информацией с газетами. Иногда с ведома своего министерского начальства, иногда – без ведома. Ситуация могла быть очень разной. Иногда это могла быть деятельность, которую действительно можно списать практически на шпионаж. Выдача внутриминистерской информации не приветствовалась. А в некоторых случаях это заход на пропаганду. Либо дип. представительство получает российские газеты и делится этими газетами с журналистами, потому что иначе им было бы сложнее их получить.
М. Родин: Получается, профессии журналиста-международника, который специально разъезжает и ищет новости, не было. Скорее всего, просто есть главный редактор, который с кем-то договорился и вытягивает информацию из разных источников.
Н. Промыслов: Да. Тут мы говорим именно о создании корреспондентской сети для каждого издания. Каждое издание своей корреспондентской сетью очень дорожит, потому что могут и перекупить. Это важный источник получения уникальных сведений, которые газета и продаёт. Если у газеты нет уникальных новостей, её бизнес, скорее всего, идёт вниз.
М. Родин: Если, например, у нас бурлит Французская революция, постоянно что-то происходит в Париже, мне кажется, в Париже должен быть корреспондент, который только этим и занимается.
Н. Промыслов: У парижских газет, конечно, были свои корреспонденты. Журналист того времени живёт, скорее всего, там, где работает.
М. Родин: И он этим зарабатывает на жизнь.
Н. Промыслов: Скажем так, это были люди, профессионально занимающиеся написанием текстов. Он мог сегодня писать пьесу, завтра – роман, послезавтра – новости в газету. И до сих пор немало журналистов в Европе и Америке время от времени выпускают какие-то книги.
М. Родин: Есть информация о гонорарах? О том, сколько стоит заметка, статья.
Н. Промыслов: Такой информации очень мало. Выработать тут систему практически не получается. Местные журналисты часто были на зарплате.
Надо заметить, что наполеоновская эпоха и тут нанесла интересный удар по газетам. Центральные парижские издания с ведома Наполеона стали в регулярном, почти ежедневном режиме получать информацию о французской жизни из французских министерств. Соответственно, надобность отпадает даже в таких журналистах. Газете нужно сокращать расходы и наращивать доходы. Корреспонденты – это тоже расходы. Зачем нам корреспонденты, когда министерства нам сами пишут, что произошло? Вплоть до того, что им приходила полицейская хроника: где кого убили, где с моста кто-то прыгнул, и т.п.
М. Родин: Это называется «журналистика на пресс-релизах». В одной знакомой нам стране это процветает. Обычно это приводит к падению уровня журналистики. Потому что ты не ищешь информацию, а тебя ею «кормят».
Н. Промыслов: Естественно. Но тут надо иметь в виду, что информационные издания того периода вообще мало содержали аналитики. Аналитическими были памфлеты и политически ангажированные издания. Они, естественно, освещали жизнь с определённых позиций. В начале революции их стало очень много, но потом каждое следующее правительство их сокращало. Когда пришли к власти монтаньяры, они, по сути, извели в Париже все не свои газеты. За пределами Парижа, правда, много что осталось. Но у них локальное распространение. Когда монтаньяров свергли, на время наступила опять более вольная жизнь, газет становилось больше. Но Директория тоже начинает всех приводить в чувство. Информацию – да, а рассуждения не надо публиковать. И Наполеон просто это довёл до конца. И поэтому, кстати, литературные издания были популярны, потому что там какая-то живая мысль хотя бы теплилась.
М. Родин: И там можно завуалировано высказать.
Н. Промыслов: Нет, завуалировано выразить было очень сложно, потому что цензоры – умные, хитрые и часто всего боящиеся. Исторический анекдот существует про Россию, что редактора газеты сняли за то, что он написал «в Петербурге плохая погода». Но во Франции таких ситуаций тоже немало. Мы знаем по переписке Наполеона: он что-то где-то прочитал и тут же пишет министру полиции: «Кто это у вас тут такую ерунду написал?» Тоже про «плохую погоду» или что-то ещё. Поэтому завуалировано что-то выразить было сложно. Но хотя бы там какая-то мысль, а не голая информация типа «пришёл, увидел, победил».
М. Родин: Получается, в этот период жанры не очень разнообразны. Журналистских расследований не дождёшься. Просто новости разной степени ангажированности.
Н. Промыслов: Журналистских расследований, разоблачений коррумпированных чиновников нет вообще.
М. Родин: Даже в свободной прессе?
Н. Промыслов: Какой свободной прессе?
М. Родин: Или про чужую страну?
Н. Промыслов: Нет. Тут Наполеон был «корпоративно солидарен». Можно было писать плохое про противника, с которым сейчас воюем. А если войны нет – то старались этого не делать.
Но были зато очерки и, скажем, географические заметки. Они могли быть очень большие по размеру, на несколько номеров. Но это были, как правило, пересказы, резюме, очень обширные, но резюме каких-то книг о путешествиях. Например, о путешествиях Кука. О большом путешествии Биллингса по Камчатке и российскому Дальнему востоку. В «Мониторе» несколько номеров про это путешествие была одна большая заметка. Это тоже читалось.
М. Родин: А, например, какая-то политическая программа. Какой-нибудь политический деятель решил написать эссе о том, как он видит переустройство послереволюционной Франции. Он может прийти с ним в газету?
Н. Промыслов: Если мы говорим про период революции, когда это было возможно, то у него, скорее всего, была какая-то родственная газета. В ней он, естественно, что-то мог писать.
М. Родин: Это тоже ведь аналитика. Ты оцениваешь состояние общества, проблемы выявляешь.
Н. Промыслов: В этом жанре, примерно. Они более лозунговые были и ближе к тексту публичных выступлений.
Что ещё в период революции начали, и потом не сильно закончили? Газеты публиковали выдержки из заседаний парламента. Генеральных штатов, Национальной ассамблеи, как бы он ни назывался, до Совета пятисот. Потом уже меньше. Как правило, публиковались выступления министров на таких заседаниях. Дискуссии – уже нет.
М. Родин: В тот ещё свободный период мог возникнуть диалог между газетами? Например, один деятель написал памфлет, а другой написал, что он не прав, потому что…
Н. Промыслов: Да. Полемика, конечно, шла. И довольно жаркая. По внутренним вопросам – вполне.
М. Родин: Потом Наполеон завинтил гайки. Как была устроена цензура в начале XIX века? Прежде, чем набирать, видимо, кто-то приходит и вычитывает. Как это в разные периоды времени было устроено?
Н. Промыслов: Во-первых, изрядную часть новостей газеты получают от государства. Тут цензурировать особенно нечего. Поскольку эта информация направлялась в несколько изданий, интересно сравнивать, кто как опубликовал. Но, как правило, кто-то просто публикует информацию чуть более пространно, кто-то начинает её поджимать, чтобы больше поместилось. У кого-то формат в полный лист, и он может побольше слов написать, у кого-то – пол листа, и он поджимает.
Формально при Наполеоне цензуры не было. По факту она была «постпечатной». Каждую публикацию цензор не подписывал к печати. Хотя, на самом деле, чем дальше, тем больше чиновники министерства полиции внедрялись в редакции. Это нигде не афишировалось, но все знали, кто он такой. Получали зарплату и контролировали процесс на месте. Это, вроде, и не совсем цензура. Когда по факту полицейский чин является редактором.
М. Родин: Он там нормально выполнял редакторскую работу, не был надсмотрщиком.
Н. Промыслов: Нет, это не надсмотрщик. Он работает. Но контролирует государственный интерес.
Плюс цензура после. Когда материалы просматривались. Насколько регулярно просматривалась каждая газета – вопрос открытый. В министерстве полиции существовал целый департамент, который занимался печатью. Всей: и книжной, и периодической. Этот департамент регулярно писал отчёты министру, а тот делал из них выжимку для императора о том, что пишут газеты во Франции. Франция росла, и у них работы прибавлялось.
Они писали эти отчёты про парижские газеты кроме «Монитора», потому что он имел статус официальной газеты и, вроде как, нечего там проверять. И было известно, что Наполеон её читает, и, если что не так, он сам скажет быстрее, чем другие. Плюс региональная пресса. Но людей там не хватало, они не могли все газеты читать постоянно. Выборочно что-то подбирали. Из департаментов им эти газеты присылали. С той скоростью, с которой их прислали, их там осматривают, пишут некое заключение. И часто прикладывали к итоговому докладу министру эти самые издания. И в архивах это всё сохранилось, прямо такие дела: отчёт за такой-то день, и к нему ещё энное количество газет. Иногда нет газет. Бог его знает: может, пропали за это время, может, не было их, не прислали. И если где-то находилась крамола, вниз шла санкция вплоть до закрытия газеты. Или просто строгие предупреждения: «Вы тут опубликовали такой-то материал, больше никогда так не делайте».
М. Родин: Остались документы с такими требованиями?
Н. Промыслов: Что-то осталось. Больше сохранилось оправданий. Приказ шёл не в конкретную газету. А центральный парижский департамент писал префекту в департамент на месте в регион, что там допустили промашку. Префект может писать обратно либо о том, что всё понял и разобрался. Либо: «Он это сделал потому-то, у него там бизнес, он должен конкурировать с соседями». Доносили друг на друга, причём префекты. Оба чиновники полиции. Но при этом масса таких писем из нидерландских и немецких департаментов, когда префект пишет: «Я согласен, что издатель в моём городе нарушил такой-то пункт, перепечатал что-то не из «Монитора», хотя должен был только оттуда. Но в таком-то соседнем департаменте можно, они печатают». И даже пример газеты присылают. «Почему им можно, а мне нельзя? У меня газета закроется». Жалко бизнесмена, который потеряет бизнес, а это налоги, рабочие места. И мало ли, для чего эта газета пригодится. Она же доносит и государственную точку зрения, даже местная. А её не будет, она закроется. И этих оправдательных писем сохранилось внушительное количество. И действительно, к ним префект прикладывает издания чужих департаментов, доказывая, что они нарушают те же статьи того же закона.
М. Родин: А в других странах, где-нибудь в Великобритании, в России в это время как осуществлялась цензура?
Н. Промыслов: В России при Александре была предварительная цензура, много было. Но такого обилия политических изданий просто не было.
М. Родин: То есть несложно их вычитать.
Н. Промыслов: Абсолютно не сложно. Что там? «Московские ведомости», «Санкт-Петербургские ведомости». И «Московские ведомости» на протяжении большей части царствования Александра I – это частные объявления. Тоже, кстати, один из источников дохода для любых изданий.
В Англии были газеты при политических партиях (это ещё не совсем партии, но по сути да), и проправительственная та, из какой партии сейчас премьер-министр. Много разных изданий. Формально тоже цензуры не было. Но цензура владельца всегда есть, политические ограничения, если ты принадлежишь к какой-то политической партии.
М. Родин: Как газеты попадали к читателю? Сколько стоили и как распространялись?
Н. Промыслов: Для газеты, как бизнеса, самый лучший источник дохода – это подписка. Поскольку это абонемент на долгое время, надёжный источник. Реклама была, как источник финансирования, но не очень. У ряда немецких изданий реклама составляла внушительную часть бюджета. Для парижских изданий реклама была малозначима. И это понятно: крупных компаний немного. Что мы, будем рекламировать какой-то парижский магазин? В Тулузе это никому не интересно. Поэтому реклама оказывалась не такой уж успешной. Частные объявления – да. Но кому за пределами твоего города интересно, кто тут женится, родился и т.п.? Поэтому подписка – главный и любимый источник дохода. Существовали розничные продажи. Но они ненадёжны. Они были не более, чем дополнительным источником дохода.
М. Родин: Мальчиков с газетами, которые бегали по утрам, ещё не было?
Н. Промыслов: Они бывали. Но вы понимаете: тут мальчика побили, все газеты он потерял. Этот просто куда-то их все выкинул.
М. Родин: Если есть подписка, то должна быть система доставки.
Н. Промыслов: Да. И это почта. И это ещё один канал, где можно прессой управлять. Почтовые тарифы подняли – справляются только крупные издания. Мелкие все отсекаются и остаются на локальном уровне. При Директории вводят обязательство печатать газеты только на бумаге с гербовым штемпелем. Стоимость бумаги вырастает, и одни газеты закрываются, другие начинают реже выходить. Подписка падает, и всё падает. Потому что доставка – это довольно долго и дорого.
Вы можете стать подписчиком журнала Proshloe и поддержать наши проекты: https://proshloe.com/donate
© 2022 Родина слонов · Копирование материалов сайта без разрешения запрещено
Добавить комментарий