Что заставило прусских военных моделировать войну? Как игральные кости решали исход виртуальных битв? Можно ли сказать, что немецкий генеральный штаб выиграл все сражения 1914 года ещё до их начала?
О генералах, которые играют в игры, рассказывает кандидат исторических наук Олег Евгеньевич Алпеев.
Стенограмма эфира программы «Родина слонов» с кандидатом исторических наук Олегом Евгеньевичем Алпеевым.
М. Родин: Сегодня мы будем доставать знания из подвалов, из секретных архивов. Мы будем говорить, с одной стороны, об играх, но об играх, которые, видимо, сыграли огромную роль в истории нашей страны. Я тут недавно узнал поразивший меня факт: оказывается, ещё в XIX и в начале ХХ века активно использовались в генштабах военные стратегические игры. Это прямо реальные настольные игры, по которым офицеры готовились к войнам, разрабатывали планы войн и проверяли друг друга, кто из них лучше готов к этой войне.
Мы поговорим, конечно, о том, как это повлияло, получилось ли в этих играх научиться воевать. Мы поговорим о конкретных играх, какие они были. Но начать надо с того, что такое военно-стратегическая игра, когда она появилась.
О. Алпеев: Что такое военная игра? Приведу пример из нашего современного Военного энциклопедического словаря: «Командно-штабная военная игра – это форма оперативной подготовки, применяемая в целях проверки и совершенствования навыков офицеров в подготовке операций и управлении войсками в ходе боевых действий, а также исследования новых вопросов военного искусства, организационной структуры войск и способов их применения».
Ну а в военной энциклопедии Сытина начала ХХ века было другое определение, поэтическое: «Военная игра, групповое двухстороннее решение стратегических и тактических задач на планах, характеризуется беспрерывным видоизменением обстановки, почему занятия ею носят характер состязания, доходящего иногда до азарта».
В этих определениях нужно отметить то, что это форма оперативной или боевой подготовки. Также это инструмент военного планирования. И они проводятся на картах.
Играть военные начали давно. Существуют свидетельства, что в Древней Греции использовалась военная игра. Даже известны древнегреческие сосуды, где изображены Аякс с Ахиллом, герои «Илиады», играющие во что-то там. В Древнем Риме была игра под названием «латрункули». В раннее Новое время тоже было несколько систем военной игры.
Но тогда военная игра считалась средством проведения досуга у наших любимых военных, но не способом их подготовки. А военная игра в современном понимании, как форма подготовки и проверки планов, возникла в первой четверти XIX в. Почему это произошло? Здесь две причины. Первое: в военное дело пришла наука. Что такое рубеж XVIII-XIX вв.? Это революционные войны, наполеоновские войны. Военная революция. И все военные мыслители пытались понять, а почему слабо готовые французы бьют превосходно подготовленные армии Пруссии, Австрии, иногда России? Поэтому военные мыслители Жомини, Бюлов пытались понять, почему, и пытались облечь военное дело в научную форму. Прямым следствием возникновения современной военной науки стало изобретение военной игры, которая положила начало введения научных методов в боевую и оперативную подготовку.
Вторая причина – это разгром Наполеоном Пруссии в 1806 г. Там была страшная Йено-Ауэрштедтская катастрофа: в результате грандиозного сражения полностью была уничтожена прусская армия. Пруссия была оккупирована, ей был навязан унизительный договор, который запрещал ей держать большую армию. И, как выразился очень образно германский поэт Генрих Гейне, «Наполеон дунул на Пруссию и её не стало». И сразу после этого прусские военные реформаторы Шарнхорст, Гнейзенау стали проводить реформы прусской армии, которые были подчинены только одной цели: не допустить подобного разгрома в будущем. И поэтому в Пруссии стали готовиться к будущей войне на строго научных основаниях. Был впервые создан современный генеральный штаб, который изучал противников, картографировал территорию Пруссии и Европы.
И важным следствием введения научных методов в работу прусского генерального штаба стало введение военной игры в оперативную подготовку. Первопроходцем был лейтенант сперва армейской артиллерии, потом гвардейской Георг Генрих Рудольф Иоганн барон фон Рейсвиц, который в 1806 г. впервые изобрёл правила военной игры.
М. Родин: То есть мы знаем конкретного автора, который придумал вот так готовить офицеров. Какие были правила у этой игры?
О. Алпеев: Его правила были изданы и одобрены в 1824 г. Занятия игрой велись на планах местности крупного масштаба, 1:8000. Интервалы между ходами равнялись двум минутам. На планах выставлялись фишки, и основной тактической единицей была фишка, изображавшая полубатальон пехоты, 450 человек. Это была тактическая игра, то есть там можно было разыгрывать действия до корпуса, примерно 30000 человек. Правила Рейсвица очень подробно регламентировали ход игры. Результаты боевых действий в ходе её определялись с помощью специальных костей. Всего использовалось пять костей: две для определения результатов артиллерийского огня, две для ружейного, а все пять для розыгрыша атаки с помощью холодного оружия. Выбор той или иной кости в последнем случае зависел от соотношения численности участвовавших в схватке войск. На костях в этом случае наносились латинские буквы «R», то бишь «Rückzug», отступление, «G», «Geschlagen», «T», «Totalgeschlagen», то есть поражение и полное поражение, которые, собственно, обозначали последствия атаки. Потери войск рассчитывались и отмечались на специальной таблице.
М. Родин: А какова роль была у случайности в этой игре? Ведь если мы играем, есть сильный игрок и слабый игрок. Но тут, насколько я понимаю, велика доля случая.
О. Алпеев: Да, роль случая была велика. И поэтому в последствии от розыгрыша боевых действий при помощи костей стали отказываться. К этому пришли прежде всего, опять же, в Германии. Почему, как мне кажется, это произошло? Во второй половине XIX в. в Германии восторжествовала философия войны Клаузевица. Если в первой половине XIX в. была просветительско-позитивистская наукообразная военная теория, то вторая половина – это скорее философская школа осмысления войны. И основная категория клаузевианской военной философии – это был бой. То есть фактически гегелевская диалектика. И в ходе военных игр этот компонент нельзя было упускать из виду. И плюс ко всему сложные математические правила просто-напросто мешали широкому внедрению военной игры в войска.
И в 1876 г. крупный германский теоретик Юлиус фон Верди дю Вернуа, как его называли, «учитель прусской армии», издал работу «Введение в военную игру». В которой обосновал новые правила, призвал отказаться от случайных, ненаучных, как он считал, методов определения результатов боёв и предложил использовать для этого мотивированные решения посредников, опытных военнослужащих, которые лучше чем участники знают военное дело и могут оценивать, кто потерпел поражение, кто отошёл, кто выиграл.
М. Родин: То есть появился судья, который оценивает эти действия и понимает, что если тут подошло два батальона, а здесь – полбатальона, то наверняка два батальона победят.
О. Алпеев: Совершенно верно.
М. Родин: И в таком виде, насколько я понимаю, это попало уже к нам.
О. Алпеев: Да. Вернее, сперва попало в том виде, в котором предложил Рейсвиц. Потому что первая военная игра в России также произошла в 1824 г., т.к. военное сотрудничество между Пруссией и Россией как самыми главными победителями Наполеона было очень тесное и близкое. В 1824 г. Рейсвиц приехал в Россию, и под руководством его и начальника Главного штаба Его Императорского Величества Ивана Ивановича Дибича, тоже немца, кстати говоря, было проведено несколько игр. Там же участвовал великий князь Николай Павлович, будущий император Николай I. Первые русские пособия были фактически кальки с Рейсвица, переводы с небольшими изменениями.
Ну а собственно во время великих наших военных реформ, которые проводил военный министр Милютин после Крымской войны, в России также решили отказаться от этих наукообразных математических правил Рейсвица и тоже ввели судью. Реформатором нашей школы военной игры был блестящий офицер Генерального штаба, военный преподаватель Аркадий Скугаревский, который в 1874 г. издал революционное пособие «Введение в военную игру», в котором также предложил отказаться от услуг костей и возложить определение результатов боя на посредников. Но в отличие от германской школы военной игры у нас было решено не доводить столкновение в ходе занятий до боя главных сил. Так как считалось, что нет способов, которые помогут беспристрастно смоделировать сложный большой бой. Поэтому было решено, что военные игры у нас будут проводиться главным образом в период сосредоточения сил. Можно разыгрывать столкновения разъездов, авангардов, но доводить до разгрома противника мы не будем.
М. Родин: Я так понимаю, просто потому, что посчитали неэффективным в том смысле, что на поле боя очень много случайностей, которые нельзя учесть.
О. Алпеев: Вот как учитывать, например, моральный дух войск, уровень их боевой подготовки? Это сложно. Просто у нас немного по другому военная наука развивалась, у нас был махровый позитивизм, то есть всё нужно обличить научными методами, законы выводить. И наша наука просто не предложила никакого объективного способа.
М. Родин: Я правильно понимаю, что к концу XIX в. и до 1914 г. военные игры стали общим местом во всех наших округах и учебных заведениях? Их регулярно проводили, в них участвовало всё высшее командное руководство армии. Правильно?
О. Алпеев: К Первой мировой войне – да. Это был достаточно длительный процесс, потому что во второй половине XIX в. в войсках военные игры были факультативными. Да, в 70-х гг. тактическая военная игра была введена в программу занятий по тактике в Николаевской академии Генерального штаба, а в округах это был факультатив. Первой вехой был 1902 г., когда в штабе Варшавского округа, это был самый ответственный и передовой наш округ, укомплектованный самыми передовыми и грамотными офицерами Генерального штаба, провели достаточно большую военную игру, в которой моделировались действия армии, которая формировалась округом, против Германии. Организация этой игры была очень хорошо воспринята в других округах и была рекомендована высшей военной властью в качестве образца для военных игр других округов.
М. Родин: Давайте поговорим о том, как физически всё это происходило. Сколько участников, как они расположены, что у них в руках, как была устроена сама механика?
О. Алпеев: Военные игры начала ХХ века проводились при округах. У нас к началу Первой мировой войны двенадцать военных округов. Проводились они в зимний учебный период, с 1 октября по 1 мая. Летом – манёвры в поле.
Как правило, проводилось две игры. Одна с высшими строевыми начальниками: командирами корпусов, дивизий и т.д. Вторая, несколько меньшая по масштабам, с офицерами Генерального штаба округа. Также эпизодически, с 1906 по 1908 г., они приводились в центральном органе Генштаба, Главном управлении Генштаба.
Что было в округах? Как правило с этой целью в штаб округа приглашались участники. Сбор проводился, это было законодательно закреплено, в течение пятнадцати дней. Либо это был один сбор, либо в течение всего учебного периода на 1-2 дня приглашались в штаб округа участники, но опять же не превышая пятнадцати дней в сумме.
В ходе военных игр разыгрывались действия от трёх маневренных (по современной терминологии – оперативных) дней, как в случае с варшавской военной игрой 1911 г., до 78 дней, как в военной игре Туркестанского округа 1909 г.
М. Родин: То есть, получается, были игры, которые длились 78 дней?
О. Алпеев: Это имеются ввиду действия, которые происходят на игре. Это не реальное время, а игровое.
М. Родин: А в реальном времени сколько это занимало?
О. Алпеев: 15 дней максимум. Они могли ещё дома, естественно, выполнять работы.
М. Родин: Как делились на команды? Десять человек в одной команде, десять в другой?
О. Алпеев: По разному. Это зависело от того, сколько генштабистов в округе. Порядка 20-30 на каждой стороне.
М. Родин: Получается, они делили между собой функции и формировали структуру реального Генштаба, который бы воевал. Правильно?
О. Алпеев: Да. Соответственно, распределялись все участники по ролям. Обязательно назначался командующий, начальник штаба, в некоторых случаях назначались начальники тыла, артиллерии, военно-санитарный инспектор. И, соответственно, назначались командующие соединениями, которые входили в армию. И ещё назначался штаб руководства. Руководитель – это либо командующий войсками округа, либо его помощник, либо начштаба. Плюс посреднический аппарат. Старший посредник с одной стороны, старший посредник с другой стороны и их помощники.
М. Родин: Посреднический аппарат – это судьи, которые смотрят на ситуацию сверху и оценивают действия этих людей?
О. Алпеев: Да, совершенно верно.
М. Родин: У нас есть штаб одного из игроков. Там 20 человек. Это отдельная большая комната, где на столах разложены карты? Как это происходит? Что у них на столах?
О. Алпеев: Разумеется, все участники обеих партий разводились по разным помещениям. Они не должны были контактировать друг с другом. Они друг с другом общались исключительно через посредников, которые сидели тоже в отдельном помещении. Конечно, вся партия не в одной комнате могла помещаться, могло быть несколько помещений в зависимости от количества участников.
На столах у них было что? Прежде всего, важнейший инструмент военной игры – это карта. У нас к началу ХХ века была широкая номенклатура карт и самого крупного масштаба, от полуверстовой до трёхверстовой. Трёхверстовка вообще была самая популярная, но она была весьма неточная. На крупномасштабных картах действия и разыгрывались.
М. Родин: Там фишечки ставили, или они как-то рисовали?
О. Алпеев: У нас не было единых правил ведения игр. Все округа сами готовили все свои руководства, постольку был разнобой. У нас было, конечно, общее наставление для офицерских занятий, но там были крайне общие указания. И поэтому в разных округах игры велись по разному. Могли и фишки ставиться, могли просто карандашом отмечать на карте.
М. Родин: А как там? Фишка ставится – это полк, предположим, другая фишка – это кавалерия, здесь – артиллерия. Как в шахматах, грубо говоря, фигуры?
О. Алпеев: Да. Это всё можно было и купить. И, я так понимаю, кустарно изготовлялось.
М. Родин: А сам принцип игры? Смотрите, мне нужно передвинуть пехотный полк из точки А в точку Б. Мы рассчитываем, что нам нужно пройти, условно, 150 вёрст. У нас по уставу дневной переход пехоты – 20-25 вёрст. Значит мы отдаём приказ на бумаге командиру этого полка, который здесь же, и он начинает двигать эту фишку со скоростью 20 вёрст в сутки. Правильно? И это же дублируется посредником.
О. Алпеев: Примерно так происходило, да.
М. Родин: А посредники принимают информацию и отдают её противнику?
О. Алпеев: Да, совершенно верно. У нас моделирование действий на играх должно было вестись так же, как в боевых условиях. Брали устав. У нас было два устава в начале ХХ века: Полевой устав 1904 г. и Полевой устав 1912 г. Брали бланки диспозиций, либо директив, но как правило диспозиций. И, соответственно, там писалось, кто куда идёт.
Диспозиция – это очень сложный документ. Как правило, в нём излагались задачи войскам на ограниченный отрезок времени, на сутки, допустим. Там описывались такие элементы, как сведения о противнике, общая цель действий, назначение войск по боевым участкам, начальники отрядов, даже тылы прописывались. Ну и главная боевая задача там ставилась. В директивах ставились задачи на более продолжительный срок и на случай, допустим, выделения самостоятельных отрядов, которые действуют в отрыве от главных сил.
Все действия сторон согласовывались с действиями уставов. Да, действительно, суточный переход – это 20-24 версты. Для кавалерии – больше. И когда эти сведения попадают к посредникам, они прежде всего проверяют, действительно ли все эти действия соответствуют уставам.
М. Родин: То есть могут ли они пройти столько в день?
О. Алпеев: Да, совершенно верно. Потому что если, допустим, они прошли не 20 вёрст, а 30, то выполнение этого действия просто откладывается на соответствующее время. И потом эти сведения, точнее сведения, которые противоположная сторона, исходя из того, как она ведёт разведку, могла видеть, передаются противнику. И он должен на них реагировать.
М. Родин: Тут столько деталей… Мне интересно: есть же разведка в армии, и обычно во время боевых действий ты не знаешь точно, что делает противник. А здесь же как-то тоже моделировать разведку надо.
О. Алпеев: Естественно, там симулировались действия кавалерийских разъездов, допустим. И, соответственно, если они куда-то выдвигаются, противник пододвинул свой авангард в эту точку, и разъезд мог это увидеть, эти сведения доставлялись.
М. Родин: Правильно ли я понимаю, что каждое движение войск, бригада, например, идёт куда-нибудь, вызывает волну действий дальше по штабу? То есть тыловикам надо как-то отрабатывать. Как это происходило? Им же нужно обеспечивать кормёжку.
О. Алпеев: Да. Но всякое тыловое обеспечение войск в ходе военных игр было достаточно простым. Перед началом игры все начальники тыловых служб готовили доклады. Так же, как начальник штаба готовил оперативный доклад, они готовили доклады по тылу, в которых описывали, как будет организовано снабжение, где будут стоять склады, магазины и т.д., и как они будут снабжать войска. Это всё отмечалось на картах особыми значками. Так же было организовано и санитарное обеспечение войск: готовился доклад санитарным инспектором армии, в котором подробно расписывалось, где будут госпитали, эвакуационные пункты, как будет организована эвакуация раненых. Потом они из игры, по большому счёту, выключались.
М. Родин: Как же выключались? Предположим, у нас какой-нибудь офицер отдал приказ этой бригаде передвигаться вон туда. Она туда ушла. А судья смотрит на карту и понимает: ребята, у вас эта бригада два дня шарахается по полям без тылового обеспечения. Этим людям нечего есть. Соответственно, эта бригада потеряла боеспособность. Вы этого не заметили, а я вам говорю. Значит, мы её вычёркиваем. Может быть такая ситуация?
О. Алпеев: Вполне может быть. Могут сделать им замечание. Но самое главное, в конце игры происходил её разбор. И все эти ошибки там просто суммировались. Руководителям сторон и участникам это просто ставилось на вид.
М. Родин: Он же проиграть должен. Что на вид ставить?
О. Алпеев: Кстати говоря, такое тоже было. Опять же, в военной игре Варшавского военного округа в 1911 г. одна германская бригада ландвера, фактически резервная часть, была изолирована, потеряла связь с тылом, и посредники назначили, что она была разгромлена.
М. Родин: То есть действительно, нужно продумывать всё на этих картах. И тут мы подходим к очень интересному моменту. Насколько я понимаю, функция таких игр была не только в том, чтобы научить офицеров думать о таких вещах, но и в том, чтобы смоделировать разные кампании, которые планировались. Понять, получится это у нас, или нет. И это реально влияло на развёртывание войск, укрепления. Расскажите про конкретные примеры конкретных игр, где что-то такое происходило.
О. Алпеев: После Русско-Японской и до Первой мировой войны, по моим подсчётам, было проведено около 60-ти таких игр. И действительно, в сценарии этих игр закладывались текущие планы первой операции на том или ином операционном направлении. Применение игр было двоякое. Первое – это действительно проверить, сработает ли план. А второе, несколько волюнтаристическое назначение – показать непогрешимость нашего военного планирования. Элемент предвзятости тоже существовал. Но это в разных случаях разные примеры таких игр были.
Пример действительно проверки плана – это игра Туркестанского военного округа 1909 г. Мы в одной из прошлых передач касались проблемы планирования в Центральной Азии. И вот в 1909 году Петербург требовал от Ташкента отказаться от старого плана развёртывания наших войск в Туркестане против западного Афганистана и перенести район сосредоточения против восточного Афганистана. С этой целью штаб округа провёл игру, в ходе которой выяснилось, что в Петербурге ситуацию на месте очень плохо видели.
Эту игру провёл лично командующий войсками округа генерал Мищенко, герой Русско-Японской войны. Ему помогал начальник штаба генерал-лейтенант Рихтер. По заданию этой игры афганцы должны были попытаться захватить наш южный форпост на этом направлении, крепость Эрмес, вторгнуться в Хиву, Бухару, и т.д. Соответственно, наша сторона должна была отразить это наступление и вторгнуться на территорию Афганистана. Игра продолжалась 78 оперативных дней.
М. Родин: А реальных сколько?
О. Алпеев: Ну, две недели. И в ходе этой игры моделировалась переброска из европейской России, как то было предусмотрено нашими планами, трёх корпусов, которые подвозились в район Термеза. А это, я напомню, территория, оторванная от прочего Туркестана. Там не было железной дороги, там был только весьма слабый почтовый тракт. Там очень сложно было обеспечить довольствие войск боеприпасами, продовольствием, и т.д. И в ходе игры командование русской стороной было вынуждено часть корпусов вразрез плану перебрасывать в район западного Афганистана. Потому что просто невозможно было там это сосредоточение осуществить. Об этом было доложено в Петербург, и план войны был заменён.
М. Родин: Реальный план?
О. Алпеев: Да.
М. Родин: И реально начали передвигаться части, и, насколько я помню, железную дорогу начали строить?
О. Алпеев: Ну, железная дорога там уже была, её начали строить.
То же самое происходило и на западном театре. Были некоторые, конечно, провидческие вещи. Уже упоминал игру Варшавского округа 1911 г., в которой моделировали вторжение в Восточную Пруссию войск округа, которое действительно планировалось по нашему плану войны, и которое в 1914 г. с треском провалилось. Там была катастрофа 2-й армии Самсонова. И вот в ходе этой игры, а там, кстати, разыгрывалось всего лишь три дня, вскрылось то, что левый фланг нашей армии уязвим для удара германских войск. Собственно, это было продемонстрировано в ходе Восточно-Прусской операции.
М. Родин: А почему тогда не отреагировали? Давайте начнём по порядку разбираться: как это выяснилось? Что произошло на карте этой игры, что военные поняли, что у нас здесь дырка на левом фланге, что она уязвима?
О. Алпеев: Наши корпуса начали вторжение в Восточную Пруссию со стороны Варшавы. Там протекает река Нарев, которая считалась у нас оборонительным рубежом. Мы вторглись в Восточную Пруссию, но, естественно, германцы стали сопротивляться. И они организовали контрудар против нашего левого фланга и смяли наши тыловые учреждения. Но, о чём я говорил в начале программы, в нашей школе военной игры не было принято доводить до полного разгрома противников. И, наверное, к сожалению нашего командования, то, что игра была остановлена и полного поражения нашего левого фланга не случилось, и сыграло плохую службу. Поэтому выводов не сделали. Если бы действительно нашу армию разгромили, то, может быть, выводы и были бы сделаны.
М. Родин: Как там, в Туркестане.
О. Алпеев: Да. Хотя, когда была Восточно-Прусская операция, один из наших корпусных командиров, Клюев, который был как раз начальником штаба и одним из руководителей этой игры…
М. Родин: Это те же люди воевали в реальной войне.
О. Алпеев: Я сам видел весьма нервные телеграммы, которые он писал Самсонову, командующему армией, когда наша армия вторглась очень глубоко на территорию Восточной Пруссии, уже захватила Алленштейн, практически административный центр Восточной Пруссии наряду с Кёнигсбергом, что всё, немцы вводят в действие свои военные игры. А наши знали, что происходило в германском Генштабе. Но это было уже всё запоздавшее.
Ещё один яркий пример – это большая стратегическая игра 1914 г. Пытались ещё в 1910 г. провести большую игру на всём театре военных действий, но тогда она не состоялась. И в 1914 г. впервые провели игру, которая охватывала действия на Северо-Западном фронте против Германии и на Юго-Западном против Австро-Венгрии. И она была весьма показательна в том смысле, что с её помощью наши руководители пытались доказать будущим исполнителям наших планов, то есть командующим округами, что наш план войны непогрешим.
М. Родин: То есть на местах офицеры более низкого уровня видели эти недостатки и пытались на них указать. А те говорили: «Нет, всё пройдёт нормально! Давайте попробуем».
О. Алпеев: Да. Собственно, в чём наш план войны заключался? Мы планировали наступать и против Германии в Восточной Пруссии, и против Австро-Венгрии. Но на местах после 1912 г., когда этот план был принят, стали сомневаться, а хватит ли у нас сил, чтобы наступать против тех и других? И наши руководители на местах, из Варшавского и Киевского округов, указывали: давайте мы всё бросим против Австро-Венгрии, а против Германии будем обороняться. А в Петербурге сказали: «Нет, мы будем наступать против тех и других». И с этой целью, как мне представляется, они решили провести эту игру.
И действительно, германцы по заданию этой игры должны были наступать, нанести превентивный удар из Восточной Пруссии. Мы должны были его отразить и вторгнуться в Восточную Пруссию. Что же там получилось? Германцы нанесли удар, и им даже практически удалось разгромить нашу 1-ю армию. Но руководство игрой, которое осуществлял сам военный министр Сухомлинов, ввело искусственную вводную: в войну на стороне России и Франции вступила Великобритания, и поэтому германцам приходится перевозить из Восточной Пруссии три корпуса. И поэтому они отступают. Благодаря этому наши войска спокойно отразили удар германцев, которые, естественно, расхотели наступать, и сами начали вторжение в Восточную Пруссию. То есть результат был искусственный.
М. Родин: Получается, они сами придумали факт, который повлиял на ход действий. Притом, чтобы достигнуть его в реальной жизни, т.е. договориться, чтобы именно в этот момент англичане отвлекли силы противника, надо постараться.
О. Алпеев: Там несколько другая ситуация. Было трудно предугадать, что германцы действительно перебросят эти силы.
Соответственно, на Юго-Западном фронте всё было прекрасно. Мы отразили попытки австрийцев вторгнуться и начали операцию по окружению всей этой громадной галицийской группировки австро-венгров. В итоге наши руководители, Сухомлинов, начальник Генштаба Янушкевич, Жилинский, командующий Варшавским военным округом, все были очень довольны. В отчётах все написали, что наш план войны хорош. И в августе 1914 г. наш план войны забуксовал. Мы так же лихо начали вторжение в Восточную Пруссию…
М. Родин: Как на карте во время игры.
О. Алпеев: Да. Причём обстановка складывалась гораздо лучше, потому что у немцев было в два раза меньше сил. Мы начали это вторжение. Но у нас не хватило ни сил, ни мастерства командующих фронта. И закончилось тем, чем закончилось.
На Юго-Западном фронте, в ходе Галицийской битвы, мы не достигли тех результатов, которые мы планировали достичь перед войной. Потому что мы действовали исходя из тех данных, которые нам продал засекреченный агент в австро-венгерском Генштабе, но к моменту начала военных действий австрийцы поменяли план развёртывания, и той ситуации, что была на военной игре 1914 г., тоже не сложилось. И поэтому, хотя австрийцы и потерпели сильное поражение, но от полного разгрома они ушли.
М. Родин: Получается, у нашего Генштаба был прекрасный инструмент для того, чтобы найти слабые места в своих планах, в тыловом обеспечении, в позиционировании войск. И по большому счёту игра эти слабые места показала. Но высшее руководство волюнтаристски закрыло на это глаза. И в итоге потом поплатились.
О. Алпеев: Да. Потому что игра была не вполне объективной и не вполне предназначалась для действительной проверки планов. Она предназначалась для того, чтобы показать товарищам на местах, которые указывали на узкие места в нашем планировании, что мы замечательные и наш план идеален. Поэтому потенциал наших военных игр не был до конца использован нашим Генштабом. В отличие от германского Генштаба.
М. Родин: Они же в это время тоже готовились и точно так же играли. А у них тоже были такие же игры на тех же театрах?
О. Алпеев: Конечно. В 30-е годы уже гитлеровский Генштаб избрал сборник документов полевых поездок, это близкие к военным играм занятия, который был посвящён отработке операции по защите Восточной Пруссии. Первая игра была в 1894 г., в которой был досконально воспроизведён план разгрома 2-й армии Самсонова, случившийся в 1914 г. Это произошло не случайно. Это была гордость германского Генштаба.
М. Родин: То есть у них игра с реальностью совпала. Они всё объективно разыграли.
О. Алпеев: Да. У них всё объективно очень было. И на западном театре они тоже всё разыгрывали, но там немножко по другому всё происходило в 1914 г. Они там несколько больше готовились обороняться, нежели наступать. Они боялись французов. А на восточном театре они отрабатывали. Они прекрасно знали, что у русских будет значительное превосходство в силах. Им надо было досконально отработать оборону по внутренним операционным линиям, опираясь на Мазурские озёра, на укрепления, чтобы компенсировать превосходство русских. И это им очень сильно удалось.
М. Родин: То есть можно сказать, что мы проиграли ещё до начала войны. За счёт закрывания глаз на реальное положение дел, которое выявилось во время войны.
О. Алпеев: Во многом да. Потому что те люди, которые руководили походом в Восточную Пруссию, по большому счёту не были готовы. Может, план вторжения и был хорош. Там высказывались достаточно здравые мысли. Я надеюсь, что мы поговорим об этом в одной из следующих передач. Но исполнение было неважное.
М. Родин: Те же самые люди, которые играли в военную игру, потом воевали в Первой мировой войне на тех же самых театрах военных действий. Есть ли какие-то свидетельства того, как они рефлексировали, связывали реальность с тем, что было двумя годами раньше во время игры? Как-то им помогала эта игра? То есть они, как минимум, знают ТВД.
О. Алпеев: Они, по большому счёту, умалчивали об этой игре. Есть только одно свидетельство будущего начальника штаба Верховного главнокомандующего Алексеева. И то, это свидетельство было зафиксировано в записках генерала Палицына. Там было достаточно лаконично записано, что проведение военной игры 1914 г. военным министром Сухомлиновым было просто бездарное. Собственно, всё.
М. Родин: Это он потом сказал, во время войны?
О. Алпеев: Да. Конечно, наши высшие офицеры Генерального штаба умалчивали о просчётах, которые они допускали и в области планирования, и в области ведения военных игр, как частного случая работ по военному планированию.
М. Родин: А на более низкого уровня командующих это сказалось? Помогало во время реальной войны? Есть свидетельства?
О. Алпеев: Нет.
М. Родин: Я думаю по поводу Брусиловского прорыва. Там проблема была, насколько я помню, в том, что его не поддержали, он оторвался от тылов, и у него не было ни поддержки, ничего. И это та ситуация, которая как раз отрабатывается во время игры. Или там сложнее, политическая ситуация повлияла? Могли помочь, но не помогли?
О. Алпеев: На военных играх отрабатывалась конкретная ситуация. То есть первая операция на фронте. Исходя из предвоенных предположений, плана развёртывания, и так далее. Соответственно, Брусиловский прорыв – это на других территориях, там ситуация другая. Она, естественно, не могла быть смоделирована до войны.
М. Родин: Правильно я понимаю, что такие игры устраиваются и сейчас, и до сих пор военных готовят по более усовершенствованным моделям?
О. Алпеев: Конечно. И сейчас это используется, и в межвоенный период уже советский Генштаб Красной Армии тоже это использовал. Известно, что в январе 1941 г. были проведены две большие игры, в которых советский Генштаб моделировал только что утверждённые планы войны против Германии. Там тоже были сделаны некоторые выводы, в том числе было принято решение, что наступать нам надо будет не против Восточной Пруссии, сильно укреплённой, а наступать надо будет на территорию южной Польши, оккупированной в тот момент Германией. Но, опять же, эти планы не удалось реализовать и выводы военной игры не помогли советскому командованию в июне 1941 г.
М. Родин: Это, мне кажется, тоже тема для одной из программ. Это интересно. У нас есть подробное описание этой игры?
О. Алпеев: Да. Есть статьи. В мемуарах маршала Захарова она тоже рассматривается очень подробно. Так что секретом она не является.
М. Родин: Честно говоря, хотелось бы посмотреть на планирование современное. Понятно, что это уж точно засекречено.
О. Алпеев: Это святая святых нашего Генерального штаба.
Вы можете стать подписчиком журнала Proshloe и поддержать наши проекты: https://proshloe.com/donate
© 2022 Родина слонов · Копирование материалов сайта без разрешения запрещено
Добавить комментарий