Какая судьба ожидала тысячи икон, реквизированных Советами после Революции 1917? Как выставки помогли сформировать международный спрос на древнерусское искусство? И была ли экономически успешной торговля изображениями святых и пророков?
О том, как древнерусское искусство было использовано для нужд индустриализации, рассказывает доктор исторических наук, профессор русской истории Университета Южной Каролины Елена Александровна Осокина.
Стенограмма эфира программы «Родина слонов» с доктором исторических наук, профессором русской истории Университета Южной Каролины Еленой Александровной Осокиной.
М. Родин: Сегодня будет очень интересная и необычная для нашей программы тема. Во-первых, мы будем говорить о ХХ веке, а во-вторых, мы будем говорить об искусстве, но в политико-экономическом аспекте. Мы будем говорить о том, как формировался мировой рынок российских православных икон во время Советского Союза. Основа этого разговора – ваша новая книга. Как она называется, чему она посвящена?
Е. Осокина: Речь идёт о книге «Небесная голубизна ангельских одежд: судьба произведений древнерусской живописи, 1920-1930 годы». Эта книга посвящена многим сюжетам. Но один из центральных парадоксов и вопросов, которые рассмотрены в книге – это создание мирового рынка русского религиозного искусства, мирового рынка русских икон. Парадокс заключается в том, что основатели советской плановой, нерыночной экономики в данном случае выступили как основоположники антикварного мирового рынка русских икон.
М. Родин: Давайте начинать разбираться по порядку. Есть такое явление культуры: православная русская икона. Понятно, что их должны были покупать, перепродавать, ещё что-то. Но в первую очередь это предмет культа. В какой момент пришло осознание, что это может быть, во-первых, предметом искусства, а во-вторых предметом антикварной торговли?
Е. Осокина: Я бы сказала, что таких открытий эстетического значения русской иконы было два. Первое произошло в России ещё до революции, на рубеже XIX-XX вв. Оно было связано с массовым раскрытием икон. Древние иконы не могут существовать, будучи незаписанными, поскольку в храмах они стоят перед лампадами, свечами, покрываются копотью, грязью, чернеют. Люди, которые пользуются ими дальше, заказывают либо записать, либо по новой переписать икону. Поэтому древнерусская живопись Новгорода, допустим, Пскова XV-XVI вв., или домонгольского периода, в общем-то, не была известна до начала раскрытия икон. Массовое раскрытие икон началось на рубеже XIX-XX вв., и произошло открытие пласта древнерусской живописи, которая удивила и поразила, в первую очередь, самих открывателей, российскую интеллигенцию, реставраторов.
М. Родин: Открытие этих икон происходило в храмах?
Е. Осокина: Нет. Раскрытие икон происходило главным образом частным порядком. У каждого большого коллекционера был свой домашний реставратор, который реставрировал иконы, или, грубо говоря, расчищал их, раскрывал древнюю живопись. Осознание иконы, как произведения искусства, произошло именно в это время. Но это осознание было очень узкое. Речь не идёт о том, что икона была представлена, как произведение искусства, широко в музеях, или такое понимание было присуще всему обществу. Икона по преимуществу всё равно оставалась предметом культа.
После того, как к власти в России пришло коммунистическое правительство, на мой взгляд, произошёл определённый рецидив. Поскольку речь идёт о государстве воинствующих безбожников, они видели в иконе, опять же, предмет религиозного культа, считая её политически вредной. И даже в случае показа её в музее необходимо было сопровождать её агитками, разъяснениями, антирелигиозными лозунгами. Конечно, это не значит, что понимание иконы, как искусства, совершенно исчезло. Но, допустим, дебаты, которые шли в начале 30-х гг. по поводу марксистских художественных экспозиций, допустим, в той же самой Третьяковской галерее, показывают, что единого понимания иконы, как произведения древнего русского искусства, не было. Как не было его среди членов правительства, так не было его среди советской интеллигенции.
И здесь стоит очень интересный парадокс. Осознание иконы как произведения искусства на государственном уровне произошло не по причинам эстетического характера, художественного свойства, а по экономическим причинам. В конце 20-х гг. советское руководство начало форсировать промышленное развитие в ситуации, когда золотовалютные резервы фактически отсутствовали в стране. И необходимость поиска валюты и золота для индустриализации заставило искать экстраординарные источники финансирования. В числе их были магазины, в которых меняли семейные ценности граждан на продукты и товары. Ну и экспорт художественных произведений, в том числе произведений религиозного искусства.
Поэтому признание иконы произведением искусства на государственном уровне произошло вынужденно и было связано с экономическими потребностями промышленного развития. Причём внутри страны икона в большинстве случаев всё ещё трактовалась как вредная и как произведение культа. А на мировом рынке советское государство её уже рекламировало как произведение искусства.
М. Родин: Ну, эта такая циничная, очень материалистическая позиция. Мне кажется, она очень логичная. Я хотел бы разобраться с культурным багажом и понять исходную ситуацию. Когда мы говорим о том, что интеллигенция признавала ещё до революции культурную ценность икон, как художественных произведений, была же Академия художеств. Там, например, в классах разбирали иконопись? Художники учились этому? Есть данные по этому поводу?
Е. Осокина: Я этой темой не занималась, не буду фантазировать на этот счёт. Но считается, что первой заявкой об иконе, как о произведении искусства в России была выставка 1913 г., где были выставлены лучшие иконы из частных собраний. Из собрания Остроухова, Рябушинского. И действительно, это было первое большое событие, когда общественность могла прийти на выставку и увидеть икону не в храме, а как произведение живописи.
М. Родин: Получается, осознание иконы как искусства произошло буквально накануне революции.
Е. Осокина: Это был процесс, который нельзя датировать одним каким-то годом или месяцем. Шёл определённый переход количества в качество. Массовое раскрытие икон подтвердило, что икона на самом деле не скучная, не чёрная. Она цветистая, очень интересная. И действительно представляет интерес не только археологический, религиозный, но и как произведение искусства.
М. Родин: За рубежом вообще что-то знали о православной иконе?
Е. Осокина: Конечно, русские иконы попадали на запад, разными путями.
М. Родин: До революции?
Е. Осокина: Да. Не хочу сказать, что русскую икону на западе никто не знал. Русские люди жили, ездили на запад, путешествовали, возили с собой. Главным образом они возили с собой небольшие домашние иконы, походные складни. Икона попадала на запад с русскими солдатами ещё испокон веков. В частности, в Британском музее есть икона, которая была найдена на теле убитого русского солдата чуть ли не в XVIII в. Иммигранты, которые покинули Россию в связи с революцией и репрессиями, тоже возили с собой иконы. Но, опять же, они вывозили свои домашние иконы не для продажи. Конечно, в иммиграции могли наступить такие моменты, когда, чтобы найти средства к существованию, они продавали эти иконы. Мы знаем, что те иностранцы, главным образом дипломаты, которые жили в России до революции и сразу после революции, особенно после революции, видели обилие антиквариата в магазинах и на блошиных рынках, начинали покупать эти иконы. И так появились первые коллекционеры.
Но в данном случае, когда я говорю, что создание массового рынка русского религиозного искусства произошло только на рубеже 20-30-х гг. и связано с политикой сталинского правительства, я имею ввиду именно массовый организованный государственный экспорт икон и представление их в качестве антикварного товара в массовых количествах. На мой взгляд, это и был качественный скачок в деле путешествия русской иконы на запад, который и послужил началом массового мирового антикварного рынка русского религиозного искусства.
Я бы сказала, что было два фактора, которые сыграли главную роль в создании такого рынка. В первую очередь, это революция, которая привела к национализации художественных ценностей, которые поступили в распоряжение государства и государство теперь могло распоряжаться ими по своему усмотрению. И второй фактор – это форсированная индустриализация, которая потребовала валютных вложений и сделала такой экспорт необходимым с точки зрения правительства.
М. Родин: А вы можете рассказать о конкретных событиях? Я представляю себе эту ситуацию так: у нас 20-е годы на дворе, очень тяжёлое положение у советского правительства. И они начинают раскладывать карты: как мы можем заработать? У нас есть ювелирка, какие-то картины, предположим. И есть ещё ресурс: иконы, которые поступили в наши фонды в огромном количестве после разорения церквей. Было какое-то заседание, где было принято решение и разработана стратегия?
Е. Осокина: Я не знаю какого-то первоначального обсуждения решения, но появляются постановления правительства, распоряжения по, допустим, Наркомату внешней торговли, где сказано, что в число экспортного товара нужно включать иконы.
Дело в том, что в результате революции и разграбления РПЦ, уничтожения монастырей, храмов, церквей, национализации частных коллекций, у государства скопился огромный фонд икон. Главным образом они поступали в Государственный музейный фонд, который был организован в 1918 г. силами интеллигенции в целях спасти национализированное художественное имущество. Конечно, тысячи, десятки, может сотни тысяч икон погибли в ходе революции и Гражданской войны по причине воинствующего атеизма и неприятия религии большевиками. Но тысячи икон были спасены, и наиболее ценные из них поступили в Государственный музейный фонд.
М. Родин: Насколько я понимаю, нужен довольно большой штат квалифицированных людей, отбирающих ценности, которые нужно сохранить любым путём. Был такой штат? Как это было организовано?
Е. Осокина: Нужно понимать, что происходило в первые годы после революции. Национализированное художественное имущество свозилось в Москву, сначала в Петроград, а затем в Ленинград, в массовых количествах. Возами, ящиками, баулами, подводами. В качестве хранилищ Государственного музейного фонда в это время использовались частные особняки. Скажем, Английский клуб, особняк Зубалова на Садовой-Черногрязской улице. Использовались хранилища музеев, той же Третьяковской галереи, Исторического музея. Все помещения хранилищ и музеев были забиты этими поступлениями. Поэтому ни о каком серьёзном учёте речи не было. Конечно, учёт шёл. У нас есть книги поступлений в Государственный музейный фонд по отдельным отделам, разновидностям произведений искусства. Есть акты выдачи при ликвидации Государственного музейного фонда, которая началась в 1927 г., огромные архивные пласты, которые находятся в Москве и в Санкт-Петербурге.
Но нужно понимать саму ситуацию: происхождение этих предметов не фиксировалось, чаще всего терялось. Определить, откуда они поступили, во многих случаях невозможно. Хорошо, если вся коллекция, как, допустим, коллекция Рябушинского, поступала в Государственный музейный фонд целиком, и она числится как «Собрание Рябушинского». А в большинстве случаев только пишется, что «Поступили из Английского клуба». Но это хранилище. Откуда они поступили в это хранилище – нам не ясно. Поэтому никакого серьёзного учёта, детального изучения такими малыми силами, которыми располагал Наркомат просвещения и Государственный музейный фонд в то время, проводить было невозможно. Спасибо и на том, что эти люди смогли зарегистрировать эти памятники, вести первоначальный учёт.
М. Родин: Их хотя бы заштрихкодировали как-то, обозначили, номера дали.
Е. Осокина: Да, конечно. При поступлении в музей они получали номер поступления, в Государственном музейном фонде их тоже инвентаризировали. Благодаря этим инвентарным номерам, которые сохранились на оборотах икон, сейчас и возможно, это в книге и сделано, проследить историю икон, понять, какой путь они прошли, откуда куда они поступили, где находятся они сейчас. Это один из основных моментов данного исследования.
М. Родин: Вот советское правительство приняло решение о том, что иконы – это важный ресурс, которым можно воспользоваться, и было принято решение о том, что мы будем их продавать. Какие были дальнейшие шаги, какая структура была организована? Как всё это происходило?
Е. Осокина: Первый шаг – это создание огромного экспортного фонда, который включал тысячи икон. Главным источником пополнения этого фонда была ликвидация Государственного музейного фонда, которая началась в 1927 г. и была закончена весной 1929 г. Иконы, которые находились в Государственном музейном фонде, грубо говоря, были разделены на две части: музейные, которые затем распределялись между центральными и провинциальными музеями, и немузейные, которые входили в Госфонд, а с 1928 г. из них начали формировать экспортный фонд икон.
Однако слово «немузейные» следует принимать очень осторожно, потому что с точки зрения экспертов, а это были действительно люди знающие, Грабарь, Анисимов, ведущие реставраторы, иконописцы того времени, XVII-XVIII в. не представлял интереса. Они считали, что это время было уже упадком иконописи. Эти иконы их не интересовали, их интересовали древние иконы. Более того, даже из объёма немузейных икон при последующем просмотре, допустим, Александр Иванович Анисимов, который возглавлял отдел религиозного быта в Историческом музее, где были тысячи самых ценных икон, продолжал отбирать иконы для Исторического музея из этого немузейного фонда. Поэтому то, что эти эксперты могли считать немузейными экспонатами в конце 20-х гг., с точки зрения современных специалистов может оказаться исторически и художественно ценными произведениями искусства.
При ликвидации Государственного музейного фонда примерно около двух тысяч икон поступило в экспортный фонд. И второй основной источник – практический разгром иконного собрания Государственного Исторического музея. Этот разгром, и в книге я рассказываю эту очень драматическую историю, был связан с преследованиями главы отдела религиозного быта ГИМа Александра Ивановича Анисимова. Причиной травли послужила публикация его работы об иконе Владимирской Богоматери в Праге, в белоэмигрантской прессе. Эти гонения на Анисимова были использованы для гонений на его отдел. В январе состоялось заседание в ГИМе, где был поднят вопрос об ликвидации отдела религиозного быта. Сам Анисимов через несколько дней был уволен. Были уволены все сотрудники, за исключением Ольги Бубновой, жены будущего наркома просвещения Андрея Бубнова. В 1930 г. Анисимов был арестован, а в 1937 г. расстрелян.
Иконы в ГИМе после этого разгрома остались совершенно бесхозными. И именно в это время директор Третьяковской галереи пишет письмо в Наркомат просвещения, где говорит о том, что нужно создать полноценный отдел древнерусской живописи в Третьяковской галерее. К этому времени собрание икон в Третьяковской галерее было очень незначительным. К концу 20-х гг. это примерно 150 икон.
Совокупность этих событий: разгрома иконного собрания ГИМа, который стал основным иконным хранилищем после революции, гонений на Анисимова, и инициативы Третьяковской галереи, привела к тому, что более 800 самых ценных икон из ГИМа были переданы в Третьяковскую галерею в 1930 г. Именно в это время иконное собрание Третьяковской галереи, которое мы сейчас знаем как, наверное, самое лучшее в нашей стране, и начало формироваться. В середине 30-х гг. в Третьяковской галерее было около 3000 икон. То есть создание иконного отдела Третьяковской галереи — по сути результат политики перераспределения икон в период советской власти.
М. Родин: Был создан экспортный фонд. Дальше что происходило с этими иконами?
Е. Осокина: Не все иконы экспортного фонда были проданы. Сотни икон затем вернулись в музеи. Просто есть точка зрения, что все эти тысячи икон продали. Я так не считаю.
Следующая задача, которая стояла перед советскими торговыми представителями – продавать. Но как продавать, если этот товар не известен западу? Нет коллекционеров, нет арт-дилеров, которые специализировались на продаже русских икон. Рынок византийских икон существовал в это время. А вот мирового рынка русских православных икон не было. Поэтому следующей задачей была реклама. И роль грандиозной рекламной кампании сыграла первая советская иконная зарубежная выставка, которая путешествовала в Старом и Новом свете с 1929 по 1932 г. Выставка началась с Берлина, затем была в Гамбурге, в Кёльне, в Мюнхене. Затем она переехала в Австрию, была показана в Вене. Затем в Лондон, в музей Виктории и Альберта.
М. Родин: Сколько там было экспонатов? Как она была устроена? Были ли экскурсоводы? Как это работало?
Е. Осокина: В разных странах по разному. Просто здесь закончу, что после Лондона выставка уехала в США, где посетила девять музеев. Среди них такие мирового значения музеи, как Метрополитен в Нью-Йорке, Музей изящных искусств в Бостоне, и множество других.
Выставка начиналась как грандиозная кампания. В Германии присутствовал Грабарь и лично порой водил экскурсии, читал лекции. Присутствовали представители его реставрационных мастерских, которые демонстрировали процесс реставрации и раскрытия икон. Поскольку Грабарь участвовал в организации этой выставки, он не мог не показать работу своих реставрационных мастерских. Действительно было сделано немало по реставрации и раскрытию икон, которые были собраны в годы после революции и Гражданской войны комиссией Грабаря по сохранению и раскрытию древней живописи в России.
Были также эксперты и реставраторы и в Австрии, и в Лондоне. А вот в США выставка поехала без всякого людского сопровождения. И это одно из очень удивительных открытий, которое было сделано в книге. Потому что речь идёт об очень ценном грузе. Иконы на выставку были выданы ведущими музеями: Русским музеем, Третьяковской галереей, Историческим музеем, Новгородским музеем, музеями Вологды, Ярославля, Архангельска. Много ценных икон из реставрационных мастерских Грабаря. Там было всего лишь 15 икон, которые принадлежали «Антиквариату». Все остальные иконы были музейные. Всего был 151 иконный экспонат, или 153 иконы, потому что две пары царских врат – это четыре иконы, и шесть фресок.
М. Родин: И все они без сопровождения уехали за океан?
Е. Осокина: Да.
М. Родин: Почему так получилось и что из этого получилось?
Е. Осокина: Конечно, сопровождение предполагалось. Должен был поехать Грабарь и реставраторы. Но дело в том, что к этому времени начались репрессии. Анисимов был арестован в 1930 г. Очень тяжёлое положение было в реставрационных мастерских, где тоже репрессии были уже не за горами. В связи с Анисимовым, я думаю, в это время под подозрение попал и Грабарь. Чудом он избежал преследования и ареста. Большой секрет, что его спасло в этой ситуации, когда вокруг него все были практически арестованы. Прошли аресты реставраторов. Поэтому создаётся такое впечатление, что некого было посылать.
В составе выставки были подлинные работы Андрея Рублёва, Даниила Чёрного, Дионисия, строгановских мастеров, царских изографов. Там были три ценнейшие иконы домонгольского периода. То есть речь идёт об иконах музейного значения, в некоторых случаях шедеврах древнерусской живописи. Этот многотонный груз путешествовал по Америке между девятью музеями, переезжал с атлантического на тихоокеанское побережье, трясясь в поезде, в вагонах. Конечно, последствия такого путешествия сказались. И после того, как выставка вернулась в Советский Союз, первым делом её отправили в реставрационные мастерские для реставрации. Выставили огромный счёт для того, чтобы привести иконы и фрески в порядок после такого путешествия.
Организация, которая отвечала за иконы в Америке – это был «Амторг», где не было вообще никаких экспертов. «Амторг» выполнял функции советского торгового представительства в Америке, потому что до 1934 г. не было дипломатических отношений между США и СССР. Там не было ни полпредства, ни торгпредства. Этим занимался «Амторг». Он заключал промышленные договоры с фирмами. И, конечно, художественные товары совершенно не были профилем «Амторга». Там не было специалистов.
Иконами в Америке занимались сами американские музеи. И они отнеслись к ним очень бережно. Архивы западных музеев, где выставка была показана, сохранились. И огромное количество доказательств, письма, которые писали кураторы из одного музея в другой, сообщая, куда и сколько они отправили, в каком состоянии находятся иконы, что было сделано для консервации, предварительной реставрации икон, чтобы состояние их дальше не ухудшилось. А ведь речь идёт о путешествии, допустим, в холодную Миннесоту, в зимний Чикаго, где порой в музеях не было даже условий для того, чтобы показывать иконы. Скажем, недостаточная влажность в помещениях. В зимнее время при отоплении и усилении сухости воздуха икона начинает коробиться.
Поэтому отсутствие экспертов-специалистов сказалось. Оно сказалось на состоянии икон, на состоянии развески в этих музеях, когда в некоторых случаях иконы были развешаны неграмотно, когда триптихи, которые должны были показываться вместе, были разделены другими случайными иконами. Всё это видно на фотографиях, которые сохранились с показов в Кливленде, в Бостоне, в Цинциннати, в Лондоне.
Но главное здесь следует сказать то, что именно в это время, когда выставка путешествовала, не смотря на те гарантии возврата, которые были даны музеям, были предприняты попытки продать выставку за границей. Это была инициатива не интеллигенции, а «Антиквариата», торговой конторы, которая отвечала за экспорт ценностей в СССР в 30-е гг. Это была инициатива главы «Антиквариата» Николая Ильина.
Главная угроза выставке состоялась в 1932 г., когда уже последний показ в Цинциннати закрылся, иконы переехали в Нью-Йорк, ожидая отправки в Советский Союз. И в это время, в мае 1932 г., в Нью-Йорк приезжает торговый агент, некто Розеншейн, в прошлом чекист, а теперь торговый агент и в будущем председатель «Амторга». Задача, которая стояла перед Розеншейном – найти покупателей на уникальные произведения искусства. Такие, как Синайский кодекс, произведения импрессионистов. Ну и заодно ему поручили поискать кого-то, чтобы продать выставку. За выставку хотели получить от миллиона до полутора миллионов долларов.
М. Родин: Целиком, за всю выставку?
Е. Осокина: По крайней мере, за те иконы, которые остались. Потому что несколько десятков икон вернулись в Ленинград с выставки досрочно. В Америке количество экспонатов сократилось до 123 со 151. Каких-то чётких указаний, всю ли выставку, или только те иконы, которые оставались в Америке, я не нашла. Но агент был послан и цена была назначена. Более того, Розеншейну удалось выйти на таких богатых людей, как Джон Морган, Джон Рокфеллер. Он встречался с руководителем фирмы «Knoedler», которая была посредником при продаже шедевров Эрмитажа министру финансов США Эндрю Меллону. Но в своём отчёте в Наркомат внешней торговли Розеншейн в конце от руки написал: «Денег нет ни у кого».
И эта приписка объясняет, почему выставка не была распродана в это время, и почему трагедии распродажи музейных иконных коллекций не произошло, подобно той трагедии, которая произошла с Эрмитажем, который сильно пострадал. Достаточно сказать, что Меллон купил 21 шедевр Картинной галереи Эрмитажа, включая две работы Рафаэля, несколько работ Рембрандта, работы Веласкеса, Боттичелли, Перуджино. Такой трагедии с иконными коллекциями не произошло. Шедевры не были проданы. И главных причин этой несостоявшейся трагедии, по моему мнению, это в книге рассмотрено, были две.
Первая причина состояла в том, что мировой рынок русского религиозного искусства был только в начале своего становления, и спроса на этот новый вид антикварного товара пока ещё не было. Его только представляли миру во всей красе. И вторая причина состояла в том, что самый критический момент валютного кризиса советского государства совпал с экономическим кризисом и затяжной депрессией на западе. Даже люди богатые в это время экономили, был определённый дефицит наличных средств. Но даже те коллекционеры, у которых были деньги, предпочитали их вкладывать в товар, который был уже проверен временем. Допустим, работы старых западноевропейских мастеров, таких как Леонардо да Винчи, Рафаэль. То есть они не хотели рисковать с инвестициями в неизвестный товар.
М. Родин: То есть мы можем эту выставку, эту маркетинговую политику считать провальной в смысле торговли. Но как мы можем оценить культурный эффект от этого? Это был, как мне кажется, культуртрегерский шаг. Мы пропагандировали вообще в принципе русское искусство за рубежом. Как реагировала публика?
Е. Осокина: Прежде всего, я не считаю эту выставку провальной с точки зрения коммерческих задач. Ведь задачей было не продать эту выставку, а показать товар с тем, чтобы заинтересовать коллекционеров, музеи, арт-дилеров. И эту задачу выставка выполнила. Потому что по возвращении икон появились первые крупные покупатели, «Антиквариат» формировал первые крупные коллекции икон, которые он продал. Поэтому я считаю, что выставка выполнила задачу показать этот новый антикварный товар миру, показать его достойно. Надо сказать, что, допустим, в музее Виктории и Альберта в Лондоне иконы выставлялись в соседнем зале со станцами Рафаэля. То есть древнерусское искусство было показано наравне и рядом с лучшими образцами западноевропейского искусства. Поэтому я не думаю, что выставка была провальной. То, что не было массового наплыва покупателей, ажиотажа – это вполне ожидаемо. Потому что развитие рынка – это процесс, и создание массового спроса требует времени. Но первый камень, первые основы в развитии этого интереса, были положены этой выставкой.
Ну а просветительский эффект, конечно, был очень большой. Все музеи, которые принимали выставку, издали каталоги. Это десятки тысяч каталогов. По тем отчётам, которые поступали из музеев, видно, что выставку в день посещали в каждом городе тысячи человек. То есть речь идёт о десятках, может быть, сотнях тысяч людей, которые в первый раз в своей жизни увидели русские иконы. Поэтому эта задача, мне кажется, тоже была выполнена.
Но важно подчеркнуть, что просветительская задача данной выставки была очень тесно связана с коммерческой. И если бы не было заинтересованности советского государства в получении валюты, то, с моей точки зрения, эта выставка вряд ли бы состоялась. Потому что планы подобных выставок постоянно рождались в 20-е гг. И в 1926 г. была идея отвезти и показать иконы в Германию. Даже были спонсоры немецкие. Но пока эту выставку не стал поддерживать Госторг и советское государство именно в интересах развития массового экспорта, все эти планы оставались на бумаге.
М. Родин: А научный эффект от этого был какой-то? Ведь когда научная, культурная среда открывает для себя какое-то явление культуры, я лично ожидаю продолжения в виде создания истории русской иконописи, изучения её, открытия для мира каких-то имён. Этот процесс пошёл на западе, у нас?
Е. Осокина: Да, он пошёл, конечно. На выставку приезжали ведущие специалисты, которые занимались средневековым искусством своих стран. Грабарь, когда находился в Германии, писал письма своей жене, они опубликованы, где он подробно рассказывает, что происходило на этой выставке. Кто приезжал, что демонстрировалось на выставке, какой был эффект в научном сообществе. Он не просто там присутствовал, он читал лекции, демонстрировалось раскрытие икон. То есть, конечно, научный эффект был.
Кроме того, появилась по крайней мере одна такая интересная публикация, она была по следам выставки в Лондоне, хорошо иллюстрированная. Там были не только иконы, которые были на выставке, но и иконы из музейных коллекций, которые были богато иллюстрированы. Научное издание по древнерусскому искусству было издано в Лондоне, по-моему, в 1930 г. Как раз выставка в Лондоне закрылась в декабре 1929 г., и по следам её вышло такое научное издание. В котором участвовали, кстати сказать, ведущие российские специалисты, но издание было на английском языке. Поэтому это был один из немногих доступных на западе источников на иностранном языке, где можно было познакомиться с этим видом искусства.
М. Родин: Что было дальше? Вы говорите, что с торговой точки зрения это не было провальным. Всё таки рынок начал формироваться. Начали продавать. Кому, куда, в каких количествах? Что российская культура потеряла благодаря этой торговле?
Е. Осокина: Прежде чем скажу, что ни один шедевр продан не был, и хотя я не согласна с теми, кто считает, что продавали фальшивки, с моей точки зрения, в книге я аргументы привожу, музеи, когда выдавали иконы в «Антиквариат», старались придерживаться золотой середины. Они не отдавали главные свои шедевры, бережно сохраняя их, но при этом они не могли выдать заведомо слабые работы, фальшивки, потому что на службе у «Антиквариата» были первоклассные эксперты того времени. Они просто не приняли бы этот товар. Поэтому музейщики придерживались золотой середины: не отдавать самое хорошее, но, может быть, отдать худшее из хорошего.
Иконы, которые были отданы, допустим, из Третьяковской галереи в «Антиквариат», происходили из известных коллекций художника Ильи Остроухова, Алексея Викуловича Морозова, были там иконы из молельной Рахманова, из коллекции Зубалова, Егорова. Вот здесь я вижу компромисс: отдать, может быть, худшие образцы из знаменитых частных коллекций для того, чтобы сохранить у себя в музеях самое ценное.
Действительно, по возвращении выставки появились несколько крупных покупателей. В числе их был американский бизнесмен, авиапромышленник и основатель гражданской авиации в США Джордж Хан. Не знаю, кто посоветовал ему собирать иконы, но он у «Антиквариата» купил 91 икону. Это очень большая коллекция, она была практически ему продана целиком. Это происходило в 1935-36 гг. И в этой коллекции было 50 икон, которые были выданы Третьяковской галереей. Всего Третьяковская галерея выдала в «Антиквариат» 104 иконы, что, конечно, несоизмеримо меньше, чем изъятия, допустим, из Исторического музея. Это объясняется тем, что в самый критический момент, когда в конце 20-х гг. формировался экспортный фонд икон, собрание Третьяковской галереи было очень маленьким. А в середине 30-х гг., когда собрание галереи выросло, то острота валютного кризиса спала и такой острой потребности уже не было. Все выдачи из Третьяковской галереи в основном падают на 34-36 гг. И это был уже конец массового художественного экспорта. Небольшое количество икон объясняется этим. Хотя 104 хорошие иконы тоже, с моей точки зрения, не мало.
М. Родин: Я правильно понимаю, что период активной продажи икон за границу уложился в 4-6 лет?
Е. Осокина: Начался он с январского постановления 1928 г. Это постановление Совнаркома об усилении художественного экспорта. Именно в ответ на это постановление начали формировать экспортные коллекции не только икон, но и других художественных ценностей. А уже к 1933 г. видно, как он сходит на нет.
М. Родин: А выставка закончилась в 1932 г.
Е. Осокина: Да, но это не значит, что закончились продажи. Всё равно антикварные магазины того же «Антиквариата» оставались. «Антиквариат» был ликвидирован в 1937 г. Но после войны у «Антиквариата» появился преемник, «Новый экспорт», который продолжал продажу икон. То есть художественные ценности не перестали продавать, но массовый экспорт закончился. Музеи уже перестали разорять так, как в 1928-31 гг., когда в 1930 г. со стен Эрмитажа снимали подлинные шедевры западноевропейской живописи и отправляли за океан.
Хотя продажи через антикварные магазины продолжались. Ещё один покупатель коллекции через «Антиквариат» был Джозеф Дэвис, второй посол США в Москве. Он занимал этот пост в 1937-38 гг. Приехав в Советский Союз, он поразился богатством антиквариата в комиссионных, антикварных магазинах и начал покупать. Одну из коллекций он специально покупал для своего родного Университета Висконсина в Мадисоне. Он подарил ему 23 иконы, которые сейчас там и находятся. Кстати, это ещё одна большая коллекция, сформированная «Антиквариатом» из того, что оставалось в антикварных магазинах. Дэвису достались шесть икон из Третьяковской галереи из тех 104-х.
Ещё следует упомянуть одного оптового покупателя. Это Улоф Ашберг, шведский банкир, который сотрудничал с советской властью, ещё с ленинским правительством сразу после революции, оказывая финансовые услуги. Штаб-квартира его банка находилась в Москве. И именно тогда он познакомился с русскими иконами. Он начал их покупать, сначала сам, на блошиных рынках. А потом, в следующие свои приезды в Москву, через того же Грабаря. Одна из коллекций, которые были ему проданы, была продана уже после возвращения выставки в Советский Союз. Судьба икон Ашберга сложилась очень удачно. Почти все его иконы были переданы в Национальный музей Швеции в Стокгольме.
М. Родин: Это, насколько я понимаю, самое большое собрание в мире за пределами РФ.
Е. Осокина: Я не знаю. Сейчас очень большое собрание в Германии, в Реклингхаузене, сейчас в Массачусетсе есть специализированный музей иконы. Трудно сказать, потому что процесс идёт. Одна из заключительных глав книги – это «Русские иконы в музеях мира», где рассмотрены европейские, американские музеи, и рассказано, сколько там может быть икон из сталинского экспортного фонда.
М. Родин: Можете вы оценить, сколько за эти годы было продано икон и сколько советскому правительству удалось выручить за них?
Е. Осокина: Сказать, сколько икон продали, совершенно невозможно, потому что такой статистики в архиве «Антиквариата» нет. Если есть какие-то отчётные данные, то они в рублях, а не в единицах произведений искусств. Поэтому мы можем указать на отдельные какие-то экземпляры в музеях, или по фотографиям идентифицировать иконы с выставок.
М. Родин: Порядок хотя бы. Сотни, тысячи, десятки тысяч?
Е. Осокина: Я думаю, что сотни икон. Может быть, около тысячи икон. Но это, опять же, очень приблизительные расчёты. И, главным образом, исходя из состояния мирового рынка в то время и спроса, который был очень незначителен.
Основными покупателями были иностранные туристы. Они покупали в основном декоративные иконы, маленькие медные иконки, декоративно украшенные драгоценными камнями. Но они не покупали храмовых икон. А экспортный фонд в основном состоял из храмовых икон. Поэтому я считаю, что значительная часть этого экспортного фонда уже в 30-е гг. вернулась в музеи. Я, в частности, нашла акт возврата икон в Исторический музей, по которому 204 иконы, которые Исторический музей выдал в «Антиквариат» на продажу, были возвращены в музей. Каталог Третьяковской галереи 1963 г. свидетельствует, что в ней десятки икон, полученные из «Антиквариата». На самом деле я думаю, что в их фондах находятся сотни икон, которые были возвращены из «Антиквариата». Просто при таком массиве их собрания никто не занимается подсчётом икон, которые поступили. Я думаю, что вернувшиеся из «Антиквариата» иконы есть и в Русском музее, и в провинциальных музеях. Просто никто этим не занимался и серьёзно не считал. Поэтому я думаю, что сотни икон вернулись в фонды музеев из экспортного фонда ещё в 30-е гг.
В наши дни тоже идёт возвращение икон, главным образом частными усилиями, когда люди с деньгами выкупают эти иконы, и затем правительство дарит их православной церкви. О том, что такие есть, сейчас свидетельствует Патриарший музей в Храме Христа Спасителя, где есть несколько икон, которые были проданы в 1930-е годы через «Антиквариат» Хану, а затем вернулись в Россию после распродажи на аукционах.
М. Родин: Сколько удалось заработать Советскому Союзу?
Е. Осокина: В общем скажем, что овчинка не стоила выделки, хотя распродажа не закончилась трагедией. По подсчётам Андрея Бубнова, которые были проведены тогда же, в конце этого массового художественного экспорта, не только иконы, но весь художественный экспорт позволил получить около 40 миллионов золотых рублей, что по официальному курсу перевода, который существовал в то время, равнялся примерно 20 миллионам долларов. Это, конечно, очень незначительная сумма с точки зрения потребностей индустриализации.
М. Родин: На современные деньги это больше, надо сказать.
Е. Осокина: Дело в том, что потребности индустриализации исчислялись миллиардами. Но следует сказать, что те же магазины Торгсина, которые существовали с 1931 по февраль 1936 г., позволили получить больше 150 миллионов долларов. Причём здесь потеря художественных ценностей была не столь велика, как при распродаже музейных коллекций.
М. Родин: Можно сказать, получилось так, что это экономическое затруднение советского правительства привело к тому, что эта торговая операция превратилась в просветительскую операцию. Мне кажется, в этом смысле хороший итог можно подвести.
Е. Осокина: Да, конечно была просветительская операция. Но в то же время был коммерческий эффект. Заложена основа мирового рынка, который достиг своего расцвета к 70-м гг., и цены на русские иконы на западе к тому времени были уже совершенно астрономическими.
Вы можете стать подписчиком журнала Proshloe и поддержать наши проекты: https://proshloe.com/donate
© 2022 Родина слонов · Копирование материалов сайта без разрешения запрещено
Добавить комментарий