Сколько мамонтов нужно для строительства одного дома? Где в Восточной Европе обнаружены самые древние останки современного человека? И как, по мнению современных учёных, жили почти не замеченные летописцем Нестором донские славяне?
Об археологическом памятнике, сохранившем следы жизни людей, начиная с палеолита и до Средних веков, рассказывает директор государственного археологического музея-заповедника «Костёнки» Виктор Николаевич Ковалевский.
Стенограмма эфира программы «Родина слонов» с кандидатом исторических наук, директором музея «Костенки», доцентом исторического факультета Воронежского государственного университета Виктором Николаевичем Ковалевским.
Михаил Родин: Тема сегодняшнего разговора мелькнула уже при представлении гостя. Мы сегодня будем говорить про Костенки, продолжая своеобразный цикл программ – это программы, посвященные самым главным историческим раскопкам страны, самым интересным памятникам, которые дают большое количество информации и о нашей стране, и вообще об истории человечества. Костенки, несомненно, один из таких археологических памятников, мимо которых пройти нельзя: думаю, что все знают этот большой комплекс палеолитических стоянок еще по школьной программе. Сегодня мы будем обсуждать, как он был открыт, что мы узнали про палеолит благодаря этому комплексу, насколько вообще воронежская земля богата находками и к каким периодам относятся эти находки. Там, в Костенках, и вообще в ближайшем их окружении, в Воронежской области, мы многое узнаем, в том числе – о славянах. Давайте начнем с того момента, как был открыт памятник.
Виктор Ковалевский: Это многовековая история, и эту тематику очень хорошо развивал в свое время в своей монографии (а также в цикле книг и статей) Александр Александрович Формозов. Я изложу общеизвестные факты. Не всегда Костенки были памятником археологии: это место было известно людям как минимум с первой половины XVII столетия. Само название Костенск появляется впервые в исторических источниках в 1640 году, а в 1642 году здесь был основан городок Костенск. Понятно, откуда ведется этимология слова – от слова «кость»: отсюда же и название этого маленького городка в системе Белгородской засечной черты.
Действительно, костей было очень много, и сейчас большое их количество вымывается Доном, их выпахивают крестьяне на огородах; и так, видимо, было и двести, и триста лет назад. Внимание на данный факт обратил император Петр Романов, который в 1696 году, когда строил российский флот для похода на Азов, прознал про этот факт и приказал солдату Филимону Катасонову специально съездить туда и, якобы (это, конечно, уже легенды), представить кости для Кунсткамеры. Надо сказать, что находка этих костей была знаковой для музейного дела. Дело в том, что в своем указе 1718 года Петр Алексеевич Романов упоминал, что надо собирать кости, какие есть, «необыкновенные», имея в виду, несомненно, как раз те, которые были найдены где-то здесь, в районе Костенок.
Сугубо научные исследования, конечно, начинаются с развитием и становлением археологии как науки. Иван Семенович Поляков, российский естествоиспытатель, человек с очень интересной судьбой (мать его была буряткой, отец – русским казаком; сам он выходил откуда-то из-под Иркутска, воспитывался в столичных городах, получил там образование и каким-то образом прибился к Императорской Академии наук), сумел специально съездить и посмотреть, что же там такого уникального. И 29 июня 1879 года (теперь мы в музее отмечаем этот день как день открытия палеолитических стоянок в Костенках) им был заложен раскоп на стоянке, которая сейчас носит его имя – «Стоянка Полякова» (это стоянка Костенки 1). Собственно, это время и является временем начала исследований российского верхнего палеолита.
Михаил Родин: И потом этот памятник стал для мировой науки о палеолите, древнем каменном веке, своеобразным кладезем знаний. Давайте опишем, что это за памятник, как он складывался, из чего он состоит.
Виктор Ковалевский: Надо сказать, что это не какой-то один памятник, а комплекс памятников, который на сегодняшний момент насчитывает 25 или даже 26 стоянок эпохи верхнего палеолита. Возраст их достаточно разнообразен; если брать хронологические границы, это от, примерно, 47 000 лет до, примерно 14 000 лет – вот этот период и касается как раз верхнего палеолита. Здесь 25 стоянок, из них более десятка – это многослойные стоянки. Допустим, на стоянке Костенки 14 («Маркина гора») специалистами сегодня насчитывается около восьми слоев.
Михаил Родин: Из чего мы делаем вывод, что люди в палеолитическую эпоху жили в Костенках в районе 30 000 лет.
Виктор Ковалевский: Да, но это было не постоянное проживание: здесь жили, приходя и уходя, совершенно разные народы. Это не была какая-то единая группа племен: они исчезали, мигрировали, приходили сюда из других мест… Вообще, когда мы говорим об археологии и стратиграфии, мы всегда представляем себе такой своеобразный «слоеный пирог». Допустим, на стоянке Костенки 14 этот «слоеный пирог» представлен очень хорошо: он маркирован датой вулканического пепла, который четко датируется специалистами. Это было извержение вулкана Флегрейских полей, которое происходило около 39 000 лет назад – а это уже четкая маркерная дата, от которой можно делать отсчет.
Палеолит – это, в большей степени, геология. Я, как человек, который занимается более поздними эпохами, конечно, слабо представляю, как специалисты-палеолитчики вообще постигают и понимают эти слои. Задача археолога – получить какую-то информацию от источника, сделать так, чтобы последний «заговорил». Для археолога здесь важны не только сами артефакты, не только сами находки, а, в первую очередь, стратиграфия и геология. То есть сотрудничество с другими научными дисциплинами у палеолитчиков, надо сказать, налажено отлично.
Михаил Родин: Прежде, чем мы перейдем уже к детальному разбору этих поселений, хочу уточнить: это редкая удача – то, что мы наткнулись на этот комплекс, который в нашей стране является единственным для этого времени? Или мы все-таки мы предполагаем, что есть какие-то такие же удобные места проживания, разбросанные по Центральной России?
Виктор Ковалевский: Конечно, палеолит изучался очень широко (в географическом плане), и стоянки палеолита встречаются, например, в Сибири, недалеко от Иркутска. У меня самого получилось очень интересно: в свое время я проходил службу в Российской армии под Иркутском – на аэродроме «Белая»; у нас рядом была стоянка Буреть из комплекса знаменитых палеолитических стоянок. Таким образом, меня «занесло» в палеолит еще 25 лет назад. Конечно же, памятники верхнего палеолита известны достаточно широко: в Курской области это комплекс Быки и знаменитая стоянка Авдеева, где обнаружены костяные и мергелевые (мергель – осадочная мелкозернистая порода, состоящая из глины и известняка; прим. ред.) статуэтки; в Брянской области также имеется достаточно крупный палеолитический комплекс. То есть это все распространено достаточно широко, и случайностью назвать открытия таких комплексов, конечно, нельзя – это всегда целенаправленный поиск и большой труд археологов.
Михаил Родин: Тогда давайте говорить, собственно, о поселениях. Допустим, у нас есть поселение: мы видим «слоеный пирог» из культурного слоя, пустой породы, еще одного культурного слоя, и так далее. Таким образом, мы видим, как в течение 30 с лишним тысяч лет люди приходили и селились здесь. Что мы знаем о Костенках самого раннего периода? Что это были за люди, как они жили, как и откуда они пришли, как были устроены их поселения – иначе говоря, что собой представляют самые нижние, самые древние слои?
Виктор Ковалевский: Дело в том, что самые древние слои, которые датированы возрастом 45 000–47 000 лет, не имеют никаких антропологических остатков, а инвентарь там практически отсутствует. Имеются только остатки фауны, с которой человек имел дело. Сказать что-либо четко и точно о той группе населения и о том, что она собой представляла, сложно. Сейчас ученые дискутируют на эту тему; есть достаточно фундаментальная статья питерского ученого Андрея Александровича Синицына, которая говорит об этой проблематике и посвящает читателя в суть дискуссии. Я особенно в нее не вникал, и, как неспециалист, не могу ничего про это говорить. Вообще-то, конечно, это были люди современного антропологического типа – Homo sapiens sapiens, то есть точно такие же, как мы с вами. И совершенно объективно можно сказать, что антропологические находки с той же стоянки Костенки 14 – это самые древние останки человека в Восточной Европе, и датируются они сегодня возрастом около 35 000 лет.
Михаил Родин: Насколько я понимаю, как раз через Воронеж люди мигрировали из Закавказья сюда, в Костенки, и потом уже в Восточную Европу.
Виктор Ковалевский: Если мы зададим специалистам вопрос, откуда люди пришли в Костенки, четко и прямо они ответить не смогут: есть мнение, что из Центральной Азии, есть мнение, что из Европы, есть мнение, что, наоборот, они шли из Сибири и заселяли Европу. Сложно восстанавливать миграционные процессы на основании этого материала, и четко я вам не смогу сказать, откуда шел миграционный процесс, допустим, 35 000 лет назад.
Чуть проще, может быть, ответить на вопросы о более поздних стоянках: я имею в виду Костенковско-стрелецкую культуру, которая датируется примерно 20 000 годами. В районе Костенок было обнаружено и исследовано несколько костно-земляных жилищ. Одно из них законсервировано у нас в музее и является основным экспонатом, а еще одно такое жилище мы обнаружили буквально сразу за зданием музея в 2014 году, и сейчас идет процесс его исследования. Это достаточно интересная культура, которая, видимо, распространялась от территории Восточной Европы и Подонья куда-то в Западную Европу. А вот истоки этого населения – пока загадка.
Михаил Родин: Как устроены эти памятники – более поздние, те, которые мы можем подробно описать?
Виктор Ковалевский: Это всегда надпойменные террасы, и обязательно – источники воды неподалеку.
Михаил Родин: То есть, по большому счету, они селились на берегах рек?
Виктор Ковалевский: Да, обязательно. Основное сосредоточение стоянок находится в Покровском Логу, где находятся восемь или девять стоянок. Это была лесотундра в нашем сегодняшнем понимании: вечная мерзлота и ветер. Людям нужно было укрытие от ветра, источники тепла и воды, поэтому все эти стоянки были приурочены к первой надпойменной террасе и как бы занижены по отношению к местности. Этот культурно-хозяйственный тип диктовал для людей той эпохи выбор места для размещения.
Еще один интересный момент, который отметил Андрей Александрович Синицын про Костенки 14 – отдельный слой, слой мамонтов, где, фактически, нет никаких следов деятельности человека. По всей видимости, это поселение (если оно там вообще было, как он предполагает), которое находилось на берегу ручья. И в этом ручье в тот промежуток времени, когда там не было людей, утонул мамонт: на сегодняшний момент мы имеем практически полностью исследованный костяк этого крупного животного.
Михаил Родин: Мы сейчас говорим про поселение, которое существовало 20 000 лет назад?
Виктор Ковалевский: Да.
Михаил Родин: Кстати, «назад» или «до нашей эры»?
Виктор Ковалевский: Обычно говорят «назад».
Михаил Родин: Да, это, что называется, профессиональная деформация. Люди, которые говорят про более ранний период, про палеолит, например, антропологи, говорят «назад», а историки употребляют «до нашей эры». Итак, как были устроены эти поселения – уже те, которые сложены из костей, и где мы видим достаточно большое количество инвентаря?
Виктор Ковалевский: Исходя из археологического материала, мы не можем сказать, существовали ли эти жилища одновременно, то есть стояло ли несколько этих «чумов» (костно-земляных жилищ). В этом плане у науки пока низкая «разрешающая способность».
Михаил Родин: То есть мы находим их в одном, в принципе, слое, и в этом слое видим несколько очагов, несколько домов, но мы точно не можем сказать, отстояли они по времени за сто лет друг от друга, или стояли, действительно, как одна «улица»?
Виктор Ковалевский: Сказать четко нельзя. Современная наука разрешит эту загадку, но это будет не просто датирование, хорошо известное нам по радиоуглеродному методу «C14»; здесь нужен генетический анализ, который позволял бы высказать мнение о конкретной особи животного. Если кости одного животного попадут в разные дома, конечно, это будет четко говорить об одновременности сооружения этих жилищ. Но в этом строительстве вообще кроется большое количество загадок: например, мы не знаем, откуда для одновременного строительства этих костно-земляных домов бралось несколько десятков животных. То жилище, которое изучается на сегодняшний момент, по подсчетам, содержит кости около 90 разных особей животных.
Михаил Родин: Каких животных?
Виктор Ковалевский: Мамонтов. Там использованы кости не только мамонтов, но посчитаны только они: в этом жилище – около 90 штук; в том, которое экспонируется в музее – около 60 отдельных особей мамонтов. Их считали по правым лопаткам.
Михаил Родин: То есть, чтобы построить один такой дом, использовали 90 мамонтов?
Виктор Ковалевский: Да, но экологическая ниша, конечно, не прокормила бы такое количество мамонтов, и такого количества не могло быть одновременно: если мы возьмем какую-то зоологическую аналогию, например, африканских слонов, то увидим, что только редчайшие стада насчитывают несколько десятков голов. И в древности такого, скорее всего, тоже не могло быть. Получается, что люди эти кости просто-напросто собирали. Об этих теориях и загадках до сих пор в науке ведутся дискуссии, и ученые не могут четко ответить на эти вопросы.
Вернемся к вопросу о том, как выглядело это поселение. Это была, видимо, тундра, какое-то углубленное пространство в современной почве, куда ставились шесты. Там сооружалось нечто вроде современного чума. Он укутывался шкурами – но отнюдь не мамонтов (они настолько тяжелы, что обрушили бы эту конструкцию), а, скорее всего, оленей. Снаружи вся эта конструкция обкладывалась уже крупными костями – костями мамонтов, которые играли роль своеобразного фундамента. Правда, четко, с какими-то основаниями, реконструировать это жилище мы не можем; хотя данные этнографии для этих реконструкций и привлекаются, но варианты их все равно чрезвычайно разнятся.
Михаил Родин: Я так понимаю, что все равно можно проследить какой-то жилищный комплекс, потому что вокруг этих жилищ находят еще и бытовые ямы, где хранили мясо или еще что-то.
Виктор Ковалевский: Абсолютно верно. Если брать стоянку Костенки 11 и тот жилищный комплекс, который экспонируется у нас в музее, то мы видим вокруг жилищного комплекса пять ям, в которых были обнаружены кости крупных животных. Эти ямы интерпретированы еще Александром Николаевичем Рогачевым как вместилища или хранилища для припасов. То есть это, конечно же, одновременное строительство.
Михаил Родин: Учитывая то, что мы с таким трудом можем понять размеры именно поселения (не одного жилища, а поселения), можем ли мы судить о том, как было устроено общество, какого размера были эти коллективы людей?
Виктор Ковалевский: Здесь мы можем опять исходить из этнографических данных, потому что археология не даст нам четкого понимания, сколько человек могло быть в этом роду или племени. Условно говоря, в жилище такого масштаба, по этнографическим данным, могло проживать до 60 человек. Здесь нет ничего удивительного – любой археолог, который возит на раскопки школьников и студентов, великолепно знает, что отряд учеников в 40 человек забьется в шестиместную палатку и совершенно спокойно там будет функционировать. Примерно то же самое происходило и тогда; сейчас чукчи в количестве примерно до 60 человек, кстати, тоже живут в достаточно маленьком, компактном помещении площадью до 16 квадратных метров. А здесь достаточно большой комплекс: диаметр жилища, как показывают наши исследования, составлял около 9 метров. То есть вы можете себе представить: это достаточно большая площадь.
Михаил Родин: Получается, это было что-то вроде многосемейной общины?
Виктор Ковалевский: Тогда были несколько другие категории – это был первобытнообщинный строй, и это было обычное племя. Если брать вот «семейные» отношения и исходить из концепции Моргана и Энгельса, то отцов, скорее всего, не знал никто, а своих матерей знали все. Так что да, это была, скорее, одна большая «семья».
Михаил Родин: Что мы знаем про их быт, про их культуру? Находки из этих мест выглядят очень интересно.
Виктор Ковалевский: Здесь Костенки выделяются именно тем, что здесь было обнаружено несколько статуэток: это предметы первобытного искусства, причем разновременные. Подобного рода статуэтки – не редкость, надо сказать, на просторах Восточной и Западной Европы. Исследовательница Зоя Александровна Абрамова подвела итог их изучения и насчитала более 110 штук – это количество всех подобных предметов палеолитического искусства, собранных по миру. Из них более десятка происходит именно из Костенок. Это предметы мелкой пластики, небольшие по размеру статуэтки – от 5 до 12–15 см высотой, изображавшие женщин. У них практически никогда не персонифицирован образ, то есть очень редко изображаются лица. Одна из таких статуэток как раз обнаружена в Костенках: у нее присутствуют изображения глаз, носа и рта. Женщины всегда изображались беременными, с достаточно крупными формами, что, видимо, символизировало такое своеобразное плодородие.
О функциональности и назначении этих изображений ученые дискутируют. Это мог быть и символ рода, а поскольку зачастую их находили около очагов, говорили, что это их хранительницы; другие высказывали такую точку зрения, что это были обычные детские игрушки… Тут сказать сложно, но, действительно, такие предметы находились. Обнаруживались и изображения животных: в частности, на стоянке Костенки 11 был обнаружен ряд статуэток из мергеля; это были своеобразные детские игрушечки, которые изображали мамонтов и бизонов. Тут проявлялся талант первобытного художника: если посмотреть на эти статуэтки под разными углами падения света, можно увидеть, что один и тот же предмет мог изображать разных животных. Посмотришь с одной стороны – и видишь мамонта, с другой стороны – видишь носорога. То есть закладывались такие образы, и, надо сказать, там были хорошие художники.
Михаил Родин: Эти находки позволяют нам выделить какую-то культуру и связать Костенки с другими палеолитическими поселениями или комплексами на территории Восточной Европы? Например, той же Каповой пещерой?
Виктор Ковалевский: Конечно, типологический метод позволяет делать такие вещи. Условно говоря, есть такая ориньякская культура, достаточно широко распространенная в Европе; предметы инвентаря, найденные на костенковских стоянках, типичны для ориньякской культуры какой-нибудь Западной Европы, и можно проследить взаимосвязь между ними. Если брать костенковско-стрелецкую культуру, то здесь уже все сложнее: эта археологическая культура выделена только на основе материалов из самих Костенок.
Михаил Родин: Это более поздняя или более ранняя культура?
Виктор Ковалевский: По отношению к ориньякской это более поздняя культура.
Михаил Родин: То есть ближе к нам?
Виктор Ковалевский: Да. И вот здесь параллелей нет. Видимо, это был какой-то замкнутой анклав населения, который никуда затем не распространился и не ушел. Хотя, может быть, мы еще его не проследили.
Михаил Родин: То есть в разные периоды это были разные археологические культуры.
Виктор Ковалевский: Да, мы не можем напрямую сопоставить культуру и этнос.
Михаил Родин: В таком случае, не вполне корректно говорить про «культуру населения Костенок», если мы имеем в виду людей, которые приходили с разным набором орудий, с разным искусством и вообще с разными культурами. Что мы можем сказать по части предметов быта и того, как развивалась орудийная деятельность?
Виктор Ковалевский: Предметы быта достаточно широко представлены практически на всех памятниках. Чаще всего это стандартные для эпохи палеолита скребки, различного рода наконечники, кремниевые и костяные проколки, различного рода резцы, огромное количество сколов, которые могли использоваться как те же самые скребки. Есть большое количество обработанных орудий, единичными экземплярами представлены и наконечники дротиков. Это достаточно качественно сделанные предметы, с помощью которых, видимо, охотились. Александр Николаевич Рогачев в 60-е годы высказывал предположение, что в эпоху палеолита, видимо, могла быть и керамика: и подтверждения этой гипотезы, собственного, в материалах его работ были.
Михаил Родин: Мы уже поговорили о том, как выглядят археологические слои, какое там было количество культур, как они сменялись между собой. Давайте в общих чертах обсудим мир, который окружал этих людей: собственно, на кого они охотились?
Виктор Ковалевский: Любое древнее племя, конечно, привязано к природе; чем древнее эпоха, тем сильнее человек с этой природой связан. Понятно, что животный мир – это, в первую очередь, источник пропитания для древнего человека. Основным предметом такого питания были мамонты – представители крупной ледниковой фауны, останки которых мы находим практически на всех костенковских стоянках. Это были достаточно большие особи, высота в холке у них достигала 5 метров; самцы весили 5–7 тонн. Эти животные постоянно находились в динамике – они должны были постоянно искать себе пищу. За сутки мамонту приходилось пережевывать до 150 кг какой-то биомассы, чтобы поддерживать свою жизнедеятельность. Конечно, для человека это был кладезь питательных веществ.
Специалисты считают, что охотились на них очень рационально: не было смысла, как это происходило, например, у племен южноамериканских индейцев, загонять огромные табуны животных (в случае с индейцами – лошадей) и сотнями и тысячами их уничтожать, хотя по факту и нужно было совершенно определенное количество мяса. Здесь, скорее всего, подходили рационально. Люди забивали одно животное, которое полностью шло в переработку: мясо – в пищу, шкура и мех – на изготовление одежды, кости – на поделки, предметы искусства и элементы строительства жилищ.
Михаил Родин: То есть в дело шло все.
Виктор Ковалевский: Да, это было, фактически, безотходное производство.
Михаил Родин: Но, насколько я понимаю, там использовали не только мамонтов: на этой территории встречались и олени.
Виктор Ковалевский: Да, там встречался, на тот момент, гигантский олень. Благо, во всех палеолитических экспедициях работают палеозоологи, и вся эта фауна очень хорошо прорабатывается. Надо сказать, что на стоянках встречены и зайцы, правда, это был не обычный, в нашем понимании, какой-то мелкий зайчик: он достигал размеров овцы, и высота его в холке была около 70 сантиметров. Там были найдены и останки песцов, птиц, рыб… но рыба не особо отличается от той, которая сейчас встречается в водах Дона: щука, лещ.
Михаил Родин: И все они были объектами промыслов. 70-сантиметрового зайца, как я сейчас подумал, тоже хватало надолго, но не хотелось бы с таким зайцем встретиться безоружным… Итак, это была тундра. Мы сейчас говорим про эпоху оледенения, и, собственно, Воронежская область была как раз той самой пограничной территорией ледникового щита.
Виктор Ковалевский: Если мы говорим про эпоху, которая была около 20 000 лет назад, то да, скорее всего, это была тундра.
Михаил Родин: Потом вся эта ледниковая зона начала таять и сдвигаться на север. Что там изменилось, в том числе – как это повлияло на жизнь людей? У нас есть такие археологические данные?
Виктор Ковалевский: Где-то около 12 000 лет назад, начиная как раз с момента таяния ледника, человек исчезает с костенковских стоянок. Заканчивается эпоха палеолита и, видимо, человек уходит вслед за мамонтом, потому что мамонты перемещаются ближе к леднику. Поэтому мы обнаруживаем и северные стоянки человека во Владимирской области: например, знаменитую стоянку Сунгирь. Хронологически она тоже примерно поддерживает эту концепцию.
Михаил Родин: А с Сунгирем стоянки костенковского комплекса связаны культурно-типологически?
Виктор Ковалевский: Если брать антропологический тип людей, то на Сунгире он тот же самый – это Homo sapiens sapiens (или кроманьонец – принят еще и такой термин). Типологически это, если не ошибаюсь, все та же виллендорфская культура.
Михаил Родин: То есть это уже достаточно развитая культура: сунгиревская одежда, точнее, ее реконструкции – это нечто очень сложное и очень красивое.
Виктор Ковалевский: Раскопки Отто Николаевича Бадера были просто достаточно удачными, но, думаю, если бы в Костенках было обнаружены погребения подобного рода, если бы там сохранились артефакты такого рода – они бы не уступали сунгиревским. Погребение в Костенках 14, которое представляют сейчас погребением негроида или австралоида, абсолютно безинвентарно.
Михаил Родин: Да, касательно негроида не надо удивляться, про это в нашей программе уже говорили антропологи: тогда еще был очень большой разброс, и люди достаточно сильно отличались друг от друга.
Виктор Ковалевский: Генетики сейчас, насколько мне известно по последним данным, говорят, что все-таки это был европеоид.
Михаил Родин: Хорошо, идем дальше. Насколько большая лакуна у нас в этом периоде? Что потом происходило, и когда люди вернулись в Костенки?
Виктор Ковалевский: В свое время академик Алексеев назвал Костенки Эльдорадо для археологов, и он имел в виду не только эпоху палеолита, но и совсем другие эпохи. Фактический весь спектр археологических культур или археологических эпох представлен в данном локальном регионе (надо сказать, это относительно небольшой кусочек на местности: с севера на юг это около 15 км, с запада на восток – только порядка 2–2,5 км). На сегодняшний момент здесь сосредоточено около 120 археологических памятников различных эпох – не представлена, может быть, только эпоха мезолита. Все остальные эпохи и археологические культуры, которые нам хорошо известны, здесь есть: и эпоха неолита, и эпоха энеолита (в виде нескольких памятников), и достаточно широкий спектр памятников раннего железного века – имеется в виду скифское время. Ученые до сих пор дискутируют на эту тему: допустим, московский археолог Валерий Иванович Гуляев из Института археологии Российской академии наук считает, что в данном регионе, несомненно, жили скифы, а воронежские ученые несколько по-иному взирают на эту проблему, говоря, что это были скифские племена гелонов или будинов.
Также на территории Костенок есть несколько курганных могильников. Особо выдающимися, наверное, стоит считать несколько славянских памятников: студенты-историки, которые проходят археологию на первых курсах, обязательно сталкиваются с таким понятием, как Роменско-борщевская археологическая культура. Это одна из уже развитых славянских культур, которая датируется концом VIII – первой половиной XI вв.: собственно, именно на материалах этой культуры в советское время изучалась славистика. В 1929–1932 гг. выдающийся ученый Петр Петрович Ефименко, который работал над палеолитом Костенок, привлек к работам своего ученика Петра Николаевича Третьякова, впоследствии известного слависта, очень много сделавшего для этой дисциплины. Именно Петр Николаевич Третьяков начинает раскапывать эпонимный памятник – Борщевское городище, где вскрывает более десятка славянских жилищ. Работы эти проводились до войны, а материалы были изданы только в послевоенное время, в 1948 году. На основе его книги «Материалы и исследования по археологии №8», собственно, и строились этнические доводы и даже делались какие-то социологические выводы по истории всего славянства. Много говорилось о том, что у славян была большесемейная община, о том, что была, как минимум, какая-то большая патриархальная семья… Эти социологические выводы входили в учебники вплоть до 80-х или даже 90-х годов XX столетия.
Так, собственно, вся историческая наука и отстаивала эту точку зрения, хотя материалы работ других ученых, в частности, Ивана Ивановича Ляпушкина, относящиеся к 50–60 годам (он, кстати, проанализировал работы на Большом Борщевском городище), уже несколько развенчали эту точку зрения. Но вот эта «катушка» разматывания новых концепций настолько инерционна, что только в начале 2000-х годов это развенчание становится общепризнанным, а в учебники до сих пор включена старая концепция.
Михаил Родин: Насколько эта культура отличается от других славянских культур того же времени, то есть VIII – XI вв.? В какой степени они взаимодействуют, видим ли мы это по археологическим памятникам?
Виктор Ковалевский: Когда мы говорим о каких-то славянских племенах, мы, конечно, обращаемся всегда к письменному многокомпонентному источнику, «Повести временных лет». «Повесть…» говорит о том, что на территории Восточной Европы расселяются дреговичи, поляне, северяне и вятичи – последние заселили, видимо, Московский регион, хотя это тоже достаточно спорный вопрос для эпохи IX столетия. Что творилось в этот момент на Дону, сказать очень сложно: дело в том, что, видимо, этот регион выпал из внимания Нестора-летописца.
Несомненно, есть комплекс славянских памятников, которые по своей многочисленности никоим образом не уступают комплексу гнездовских могильников, где, насколько мне известно, насчитывалось около 3 000 курганных насыпей (на сегодняшний момент их значительно меньше – около 1 000 насыпей). На реке Воронеж, в нескольких курганных могильниках (допустим, во II Белогорском могильнике) на сегодня насчитывается более 600 великолепно сохранившихся курганов, которые не разграблены и никак не повреждены: лес как бы законсервировал этот комплекс. И этот комплекс памятников до сих пор существует на реке Воронеж – то есть была другая крупнейшая славянская группировка, но Нестор ничего о ней не говорил. Эти люди явно отличались этнически от северян территории междуречья Дона и Днепра; также явно отличались они от вятичской группировки, то есть это был какой-то свой этнический анклав – четко сказать, что это был за этнос, мы теперь не можем, поэтому ученые условно называют их «донскими славянами» или «славянами на Дону». Это был достаточно крупный племенной союз (об этом можно говорить с полным основанием), который сдерживал, видимо, кочевнический мир, я имею в виду Хазарский каганат, а на северной границе, там, где расположено Борщевское городище, он как раз контактировал со славянским миром.
Более того, до сих пор существует такая концепция, о которой достаточно много говорили московские ученые (Татьяна Ивановна Калинина, Владимир Яковлевич Петрухин) – упоминавшийся в арабских источниках город Вантит. По одной из точек зрения, которую первым высказал Борис Александрович Рыбаков, Вантит находился на том месте, где расположено городище Михайловский кордон. Это, конечно, не наш Костенковский регион, но это все так называемые «донские славяне».
Михаил Родин: То есть это ареал той же культуры. Я так понимаю, что для Нестора они были не очень интересны, поскольку они немного выпадали из линии, по которой образовывалось русское государство – иначе говоря, располагались как бы на отшибе.
Виктор Ковалевский: Не будем забывать, что Нестор все-таки жил в XII столетии, соответственно, описывал события, которые происходили примерно на 200 лет позже.
Михаил Родин: Он описывал события, которые происходили по пути «из варяг в греки».
Виктор Ковалевский: У него описываются и другие пути, – например, из Новгорода в Киев – которые уже затрагивали эту территорию. Тем не менее, этой славянской группировки у него нет: это был, действительно, какой-то анклав. Если мы нанесем на карту место обитания этих славянских племен, то получится, извините меня за образное выражение, нечто вроде своеобразного плевка. Мы берем эти северянские или вятичские племена и наносим на карту точечки, обозначающие их поселения, и видим, что получатся огромный анклав, который как-то концентрируется в одном месте. А здесь, у этих славянских памятников, мы видим оторванность на 100–150 км.
Михаил Родин: То есть они ушли на отшиб и там сами по себе жили.
Виктор Ковалевский: Да, но это, тем не менее, явно славянский мир, на который накладывала лапу уже киевская власть: я имею в виду походы Святослава 965 года, несомненно, затронувшие этот комплекс. Где-то с первой половины XI века славяне с этой территории исчезают, а со второй половины XI века мы прослеживаем здесь материальную культуру, которая характерна уже для Киевского Поднепровья – то есть Русь сюда уже явно вошла.
Михаил Родин: Они их культурно задавили и полностью присоединили. А уже вот здесь-то письменные источники упоминают тот момент, когда, собственно, ушла эта культура?
Виктор Ковалевский: Этой территории касается вообще достаточно малое количество письменных источников. Но письменных источников по всей Руси до XII столетия были единицы, всего около восьми штук. О территории Подонья мы имеем данные только из летописей XIV столетия, я имею в виду грамоты митрополитов Феогноста и Алексия – но это уже эпоха Золотой Орды, то есть совсем другое время. Эти эпохи, опять же, представлены в Костенковском регионе.
Михаил Родин: Давайте теперь поговорим о тех работах, которые там сейчас ведутся. Мы упомянули Костенки времен палеолита, поговорили про Костенки времен славян, а как там протекают работы сегодня? Насколько активно там идет археологическая деятельность?
Виктор Ковалевский: С небольшим перерывом на годы войны и с маленьким-маленьким перерывом на начало 90-х годов работы в советское время проводились там постоянно. Сейчас там одновременно работают четыре палеолитических экспедиции: три из них представлены сотрудниками Института истории материальной культуры (руководители – Андрей Александрович Синицын, Александр Александрович Бессуднов и Сергей Николаевич Лисицын). Четвертая экспедиция – это экспедиция нашего сотрудника, главного хранителя фондов, Александра Евгеньевича Дудина. Все они интересуются палеолитом; другие эпохи особо не изучаются.
У нас есть планы поизучать в 2018 году несколько более поздние эпохи, чтобы закрыть лакуну XVII столетия. По этому времени практически неизвестны письменные документы, хотя в архивах, несомненно, они есть: это время основания Костенска и строительства Белгородской оборонительной черты. Это будет интересно для постижения фрагментов истории Российского государства этой эпохи. Для самих археологов XVII столетие, может быть, не очень интересно, но нам данные археологии позволят закрыть эту лакуну.
Михаил Родин: А вот эти славянские поселения и могильники раскапывают?
Виктор Ковалевский: Для того, чтобы что-то изучать, нужен человек с научным интересом. На сегодняшний момент такого человека, к сожалению, в Воронежском (и даже вообще в Центрально-Черноземном) регионе нет, поэтому пока никто этих памятников не касается. Но это и правильно: территория музея-заповедника как раз и призвана сохранять объекты культурного наследия; раскопов уже достаточно много, статистических материалов достаточно, а уровень развития науки не настолько вырос, чтобы полученная информация могла кардинально что-то перевернуть. Поэтому памятники в основном сохраняются, и политика Института археологии абсолютно верна: надо копать только те памятники, которые разрушаются.
Михаил Родин: То есть мы бережем их для того времени, когда возникнут новые методы, когда мы сможем неинвазивно, не разрушая памятники, исследовать их?
Виктор Ковалевский: Да, это совершенно точно одна из причин.
Михаил Родин: Или дело в финансировании?
Виктор Ковалевский: Заинтересованный человек всегда найдет финансы. Все зависит, конечно, от личности: найдется человек, который заинтересуется этой эпохой, этой проблемой – и тогда, несомненно, эти памятники будут изучаться.
Михаил Родин: А там есть вообще какие-то проблемы? Мне кажется, что археология могла бы пролить свет на вот этот небольшой мирок на отшибе славянского мира, который практически не упоминается в письменных источниках.
Виктор Ковалевский: Археологи достаточно много изучали эти памятники в 60-е, 70-е и 80-е годы: это были раскопки Анатолия Захаровича Винникова, а до этого – раскопки Анны Николаевны Москаленко (в этом году, кстати, отмечается ее столетие). Планируется провести международную научную конференцию на базе музея-заповедника «Куликово поле» как раз по этому кусочку славянского мира – сейчас ведутся переговоры на эту тематику.
Михаил Родин: А как там дело обстоит с палеолитчиками? Я так понимаю, они копают достаточно маленькими площадями – их к этому обязывает специфика работы.
Виктор Ковалевский: Маленькими площадями, но очень глубоко. С палеолитом дело обстоит гораздо лучше: в позапрошлом году в Костенках мы провели международную конференцию, практически через год проводим региональные конференции. Нам в развитии музея (и вообще воронежским специалистам) очень способствует Институт истории материальной культуры: специалисты оказывают методическое содействие, сами копают или показывают, как надо копать. Собственно, на базе вот этой питерской археологии воронежская археология палеолита и вырастала.
Михаил Родин: Что самое интересное за последние годы было найдено в палеолитических слоях?
Виктор Ковалевский: Такие вопросы всегда заводят в тупик, потому что для археолога зачастую какой-то обычный черепок может стать значительным археологическим открытием. Но обычным людям, конечно, нужна сенсация. Наверное, одной из таких сенсаций можно назвать открытие еще одного палеолитического жилища, которое изучается на самом современном уровне исследований: со всеми анализами и с привлечением огромного количества специалистов. Это действительно уникальное открытие. Если брать что-то из «мелких» находок – это открытие на стоянке Борщево три года назад очередной палеолитической статуэтки, так называемой палеолитической Венеры.
Михаил Родин: А «системных» находок нет? Я имею в виду такие находки, которые появляются в большом количестве, потом «укладываются» в статистику и дают старт какому-то новому видению.
Виктор Ковалевский: Чтобы появился какой-то прорыв, способный кардинально изменить старую научную гипотезу или родить новую, конечно же, нужно постоянно копать и находить что-то новое. Это, в принципе, не противоречит моему предыдущему утверждению о том, что желательно сохранять раскопы до времени появления новых методов исследования, потому что заново исследовать и обрабатывать нужно даже старые находки, хранящиеся в музеях. Но, наверное, кардинально именно новые раскопки уже ничего не поменяют: слишком большие площади уже раскопаны – случайно вырвать что-то куском и сделать из этого свежий научный вывод очень сложно. Это был бы так называемый «булавочный укол». Когда мы ставим вопрос о том, будут ли открытия, можно сказать, что да, открытия будут, если много копать – все зависит от раскапываемых площадей.
Михаил Родин: Я так понимаю, что есть еще проблемы с обработкой данных, которые найдены. Те находки, которые у вас хранятся, нужно как-то обрабатывать.
Виктор Ковалевский: Если вы имеете в виду научную работу, то любым артефактом занимается непосредственно тот ученый, который с ним работает – он получает гранты, у него есть своя тематика, и он трудится в этой проблематике. Понятно, что все свои находки он включает в отчеты и публикует данных о них.
Михаил Родин: Вы участвуете в каких-то международных проектах – ввиду того, какой у вас богатый палеолитический материал? Я хочу сказать, что можно привлекать проекты и исследования с обширной статистикой по всей Европе.
Виктор Ковалевский: Международные проекты есть, но они не выливаются, с моей точки зрения, в какой-то один глобальный проект. Приезжают специалисты, которые работают на каких-то грантах и решают какие-то свои локальные научные проблемы, но даже такое сотрудничество приносит достаточно успешные результаты. Я имею в виду, например, работу американца Джона Хоффекера (John Hoffecker), который уже десять лет назад удревнил датирование Костенок с 38 000 до 47 000 лет. Это было серьезное открытие для памятников верхнего палеолита, который, как вы помните по учебникам, датируется максимум 40 000 годом, а сейчас эта планка «углубилась» еще на 5 000–7 000 лет, и как раз благодаря костенковскому материалу.
Михаил Родин: Есть какие-то новые проекты по изучению и палеолитических, и славянских культур?
Виктор Ковалевский: За палеолит говорить не берусь, а проекты по изучению славянской группировки есть и у меня лично, и у моего бывшего научного руководителя, Анатолия Захаровича Винникова. Конечно, есть огромное количество загадок по всем направлениям, но мы поставили вопрос касательно именно этого маленького анклава в системе славянского мира. Этот вопрос на данный момент не разрешен.
Вы можете стать подписчиком журнала Proshloe и поддержать наши проекты: https://proshloe.com/donate
© 2022 Родина слонов · Копирование материалов сайта без разрешения запрещено
Добавить комментарий